Текст книги "Степанов и полудница (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Перед Степановым невесть откуда возникла женщина.

  Она стояла и спокойно ждала, когда он подойдёт.

  Стояла прямо на месте преступления: на самом краю ржаного поля, где рожь была примята ножищами деревенских дуралеев, доставивших найденный труп в городскую больницу и в процессе погрузки затоптавших все возможные следы преступника.

  «Рост метр шестьдесят три – метр шестьдесят пять, вес около шестидесяти килограммов, возраст – двадцать восемь-тридцать лет», – привычно определил Степанов, растерянно уставившись на женщину.

  Особые приметы?

  Красивая.

  На ней было надето странное платье, почти музейный экспонат: белое, вроде как льняное, с красными узорами по вороту и по обшлагам пышных рукавов. Распущенные волосы пшеничной волной падали на узкие прямые плечи и спину. Руки она скрестила на высокой груди.

  – Гражданка, что вы здесь делаете? Предъявите документы!

  Произнеся эту фразу, Степанов тут же спохватился, что не представился, как положено, и закончил торопливой неловкой скороговоркой:

  – Оперуполномоченный Степанов, городской убойный отдел.

  Фраза стала совершенно идиотской.

  Степанов и так чувствовал себя идиотом под пристальным, чуть удивлённым, чуть насмешливым взглядом серых, как дождливое небо, глаз этой женщины. Потным, запыхавшимся идиотом с ярко-красной полосой на лбу от фуражки. Да и вся рожа у него, наверное, была ярко-красной, словно китайский фонарь. Степанову не нужно было смотреть на себя в зеркало, чтобы понять это.

  Зачем он надел форму, спрашивается? Чтобы выглядеть солиднее перед деревенскими, что ли? Чтобы те не подумали, что он, Степанов, – совсем сопляк, недавний стажёр? Ну вот, теперь фургон натирал ему лоб, ворот форменной белой рубашки – шею, а сама рубашка пластырем прилипла к спине. Степанов, бесспорно, выглядел солидно – как раскалённый кирпич. Он почти не сомневался: если ему сейчас плеснуть в лицо водой, она зашипит и испарится.

  Взгляд этой женщины был как колодезная вода – прозрачным и холодным. И сама она казалась свежей, словно и не стояла рядом с истекавшим потом Степановым под пронзительно-голубым, ослепительно сиявшим небом.

  – Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит, – зачем-то продекламировал Степанов и в ужасе запнулся. Что за дела? Что он метёт?! Не иначе, как ему и вправду башку сквозь фуражку напекло!

  – Здесь совершено преступление, – невнятно пробубнил он, отчаянно мечтая оказаться в снежном сугробе.

  Нагишом.

  Выпрыгнув прямо из старой приземистой баньки вместе с этой статной неулыбчивой красавицей, похожей на валькирию.

  Блин, да у него и впрямь солнечный удар! О чём он только думает?!

  – Здесь был найден труп, – отчеканил Степанов, тщетно пытаясь обрести ту бодрость, с которой он поутру вместе с Муращенко и Трегубовым садился в «хонду» Муращенко, чтобы выехать в это чёртово Ново-Ебуново.

  То есть в Ново-Воронково.

  Трегубов и Муращенко сразу после приезда принялись производить в селе следственные действия, как они это называли, то есть корешиться с местной администрацией и устраиваться на постой, а Степанов, слишком молодой и рьяный, поспешил сюда, на край ржаного поля.

  – Труп не местного жителя, – уточнил Степанов, хотя женщина ни о чём его не спрашивала и вообще до сих пор не произнесла ни единого слова. – А вы местная? Живёте здесь? Или дачница?

  «Что ты тут делаешь вообще, Степанов? Опрашиваешь потенциальную свидетельницу? – с тоской подумал он. – Она же какая-то... глухонемая! Ты ещё расскажи ей про...»

  – Причиной смерти потерпевшего стал перелом шейных позвонков, – рассказал Степанов.

  «Лицо на затылке» – вот как это назвали у них в отделе.

  Лицо на затылке.

  Потерпевший, Терехов Иван Алексеевич, тридцати четырёх лет, приехал в Ново-Воронково порыбачить и был найден мёртвым вчера вечером. Шея его были так неестественно вывернута, что лицо оказалось обращёнными к небу, несмотря на то, что труп лежал на животе. И никаких следов борьбы.

  Только следы спермы на нижнем белье, хотя одежда потерпевшего не была даже расстёгнута.

  Степанов титаническим усилием воли удержался от того, чтобы не вывалить и эти подробности, потряс очугуневшей головой и начал снова:

  – Так вы зна...

  Он осёкся.

  Женщина уже стояла вплотную к нему: он и не заметил, как она подошла, плавно и бесшумно переступая босыми ногами.

  Степанов ещё успел увидеть россыпь мелких веснушек на её переносице, крохотный шрам на левой скуле... но тут она подняла глаза, и он утонул.

  Погрузился с головой в глубокое, безмятежное, прохладное озеро.

  В высокий снежный сугроб, ловя руками и исступлённо прижимая к себе её нагое крепкое тело.

  Бабником Степанов никогда не был, перед женщинами робел, за что в отделе над ним посмеивались и обзывали монахом, но сейчас он понимал, что просто умрёт, если немедленно не погрузит занывший и дёрнувшийся от возбуждения член в прохладную скользкую глубину этого тела, ставшего вдруг самым желанным на свете.

  Почему прохладную? Русалка она, что ли?

  Степанов опять потряс головой, будто выныривая на поверхность из этой полуобморочной похабной одури... и обнаружил, что действительно стоит и самозабвенно тискает эту женщину, совершенно ему незнакомую!

  И совершенно обнажённую.

  Её старинное платье – или это была сорочка? – белоснежной лужицей растеклось среди ржаных колосьев. Рядом валялась фуражка Степанова. Голые круглые груди женщины с острыми напрягшимися сосками уместились в его ладонях так естественно, словно только этого и ждали. И они были действительно прохладными, эти груди, прохладными, как озёрная вода!

  Прямо сквозь форменные брюки Степанов блаженно потёрся окаменевшим членом об упругий гладкий живот женщины и сипло взмолился:

  – Ты кто, а? Скажи, кто?

  Губы женщины, яркие и нежные даже на вид, разомкнулись, и она с тихим смешком произнесла:

  – Так полудница же.

  Голос её был певучим и ясным.

  «Какая ещё, к чертям собачьим, полудница? – вяло удивился Степанов. – Надо будет потом погуглить».

  Но тут влажные губы прильнули к его пересохшим губам и оказались действительно нежными, такими нежными, что Степанов перестал думать о чём бы то ни было вообще.

  Женщина потянула его к себе, плавно опускаясь навзничь, и Степанов машинально удивился тому, что она не подстелила под себя свою рубашку.

  Но и эту мысль будто смыло озёрной водой. Он умоляюще замычал, впиваясь губами в её сочный рот и судорожно шаря руками по гладкому телу. Раздвигая коленом тугие бёдра. Неловко трогая курчавые завитки волос между этими белыми бёдрами и ощущая под пальцами скользкую истомную влагу...

  Степанов снова нетерпеливо замычал и затеребил неподатливую «молнию» на собственной ширинке.

  Шершавые маленькие ладони вдруг легли на его виски, плотно обхватив голову, а губы на миг оторвались от его губ.

  Степанов опять протестующе замычал.

  – Не торопись так, дролечка, – произнёс смеющийся напевный голос. – Я тут, с тобою. Взгляни-ка сперва в небо, родимый.

  Раздался странный хруст, и тело Степанова выгнулось дугой.

  Мир на мгновение вспыхнул перед его глазами ослепительной голубизной... и погас.

  * * *

  То, что не успел нагуглить Степанов:

  "Полудница – в славянской мифологии берегиня поля и земли.

  Дух жаркого полудня, способный убить встречного грешного, который не уважает Бога.

  Появляется летом, чаще всего в ржаном поле, отчего её другое название – «ржица», «ржаница». Считалось, что она бережёт поле от жаркого солнца и от людей.

  Рождается и умирает вместе с полем.

  Полудницы часто считаются одним из видов русалок, поэтому иногда их называют полевыми русалками. Однако некоторые исследователи славянского эпоса считают полудниц отдельным видом духов, которые взаимодействуют с полевыми.

  Полудницу чаще всего представляли в виде красивой девушки в белом прозрачном платье, с распущенными волосами.

   Простоволосость, недопустимая в обычных бытовых ситуациях для крестьянской девушки, – типичный и очень значимый атрибут".