Текст книги "Корабельщик"

Автор книги: Олег Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Отправляй нынче, мать моя Смерть! – донеслось до будущих студентов.

Разгорелась зычная перебранка, причем в ответ на угрожающий взмах молотком со стороны лихайца офицер выдернул пистолет и пальнул в воздух. Этот несдержанный поступок привел местных жителей в восторг, дети кинулись к лейтенанту, чтобы получше рассмотреть оружие и при удаче потрогать его, а то и похитить.

– Как будто пистолетов не видели, – неодобрительно проговорил Элизбар. – Оставайтесь возле фургона и следите за своими вещами, а я разберусь с мобилем.

Он пошел в сторону спорящих, а офицер к тому времени успел пристрелить пару самых назойливых пацанов, которые попытались вырвать у него пистолет. Это слегка охладило остальных и вызвало горячее возмущение мамаш, так что лейтенанту пришлось ретироваться в кабину. С нескольких сторон в мобиль полетели камни, в ответ капралы открыли прицельный огонь из винтовок, и спустя несколько минут толпа рассеялась.

– Убрать! – распорядился лейтенант, и новобранцы быстро сволокли трупы к забору вокруг станции. Скоро из местной муниципии обязательно подъедет печка и пожжет их, если, конечно, лихайцы соблюдают правила обращения с мертвыми.

– Дикари, ей-же-ей, – сказал Акакий.

Вернулся сердитый Элизбар и стал выволакивать из фургона свою котомку.

– Дыру в стекле пробили, гады. Помоги им Смерть! – зло вскричал он. – Собираемся, парни, мы едем дальше. А они пусть делают что хотят.

Вдоль строя гомонящих солдат ученики направились в голову колонны, где стоял мобиль. По дороге они с помощью капрала выбили из прижимистой маркитантки два мешка с хлебом, крупой, приправами и посудой. Даже небольшой котелок удалось выторговать. Длинный перрон тем временем наполнялся новобранцами – обозы все подтягивались по северному тракту, заполоняя ближайшие кварталы телегами, храпом оленей, криками возниц и даже выстрелами. Самых любопытных молодых лихайцев все-таки приходилось вразумлять с помощью свинца.

– Где децернент? – спросил у Элизбара нервный человек в капральской форме.

– Кажется, пошел за машинистом, – отозвался наставник.

– Все-таки сегодня отправляют? – поразился капрал. – Я ж своих не успею собрать!

– Это к лейтенанту, – хмуро заметил Элизбар и отвернулся. – Ребята, живо в кузов.

Лихаец тем временем уже мчался к паровозу, и вскоре воздух прорезал протяжный гудок. Из трубы в хмурое небо ударила струя черного дыма, уши у Максима заложило, и пришлось пару раз сглотнуть.

– Кто здесь балуется, раздери меня Смерть! – завопил офицер и опять выстрелил вверх. Патронов он совершенно не жалел.

– А как мне еще наших собрать? – не менее свирепо откликнулся лихайский капрал, выпрыгивая из паровоза. – У меня по домам не меньше сотни новобранцев! Без них состав не пущу! Я под расстрел не пойду!

– Приют для сумасшедших, – проворчал Элизбар. Вскочив в мобиль, он быстро дергал разные рычаги, умудряясь подкидывать в топку бруски торфа. – Держитесь, парни. Сейчас рванем отсюда, с Солнцевой помощью.

Двигатель натужно чихнул, содрогание прокатилось по всем деталям агрегата, сочленения звякнули, сдерживая порыв мобиля рассыпаться, и колеса пришли в движение. В дыру, пробитую чьим-то метким булыжником, хлынул влажный ветерок, а олени, сгрудившиеся у машины и мирно жующие свой ягель из походных яслей, прянули в стороны. В общем, без пальбы опять не обошлось, хорошо хоть никому не взбрело в голову целить в кузов, где тряслись на грязных ухабах будущие студенты.

– Расступись! – орал Элизбар в окно, и постепенно проезд освобождался.

Подпрыгивая на кочках и скрипя, мобиль выехал за пределы станции. Пахло в нем совсем не так, как четыре дня назад, в Ориене, а кисло и приторно. В обивку въелся табачный дым, на полу валялся разнообразный мусор и чернела липкая лужа, вероятно винная.

Однако далеко уехать не удалось. В проулке между складами двигатель хрюкнул, выпустил сноп искр через трубу и заглох. Ругаясь ужасными и малопонятными словами, Элизбар выскочил из мобиля и распахнул капот, откуда в ответ раздался оглушительный треск.

– Ребята, пришло ваше время, – сказал Элизбар. Он буквально почернел от ярости, однако держался, лишь зубами скрипел. – Инструменты в багажнике, так что почините-ка мобиль.

Выяснилось, что шальная пуля повредила важную трубу в двигательном отсеке, и вся сила сжигаемого торфа выветривалась в пустоту, вместо того чтобы нагревать медный чан с водой. Самым полезным оказался Савва. Он моментально сообразил, как устранить неисправность, и работа закипела. Наркисса в компании Пимена отправили за куском жести, Фока отчищал копоть с паяльной лампы. Остальным же, в том числе Максиму, пришлось соскабливать грязь с многочисленных патрубков и шестеренок, набившуюся под капот за время пути.

Наркисс приволок огрызок жести, оторванный им от крыши какого-то богатого сарая, а Пимен раздобыл бадью с водой, которая удачно восполнила утечку влаги из механизма. Починка уже подходила к концу, как откуда-то из-за сопок, с востока донеслось низкое гудение.

– Что за Смерть… – пробормотал Элизбар. – Савва, как там у тебя?

– Готово, сударь.

– Полезайте все в кузов, – приказал наставник, захлопнул капот и сам вскочил на водительское место. Недоумевая, ученики потянулись внутрь мобиля, то и дело оглядываясь в попытках понять, что же там шумит. – Живо, парни! Это бипланы. Я не удивлюсь, если дольменские.

Он подергал рычаги, вдавил педаль и кивнул, услышав отклик двигателя. Тот резво затрещал коленвалами, разогреваясь, из трубы выдуло клуб черного торфяного дыма. Внезапно, перекрывая шум мотора, гул в небе сгустился и обрушился на землю будто грохот извергающегося вулкана. Словно камни, с неба посыпались черные продолговатые болванки – они выпадали из чрев стаи бипланов, что подобно полярным совам на колонию леммингов, напала на воинский состав. В сотне саженей от мобиля на воздух взлетел ворох прогнивших досок какого-то барака, и вслед за этим, будто только и ждали подобного события, зачастили выстрелы с земли.

– Ужас какой! – сказал Наркисс и задернул шторку, вжимаясь в угол. – Это же бомбы! Налет! Как они сумели начинить легкий биплан тяжелыми снарядами?

– Держитесь! – вскричал Элизбар, кинув странный взгляд на нервного ученика. Тот явно помог наставнику стряхнуть оцепенение. Взрывы гремели все ближе, к ним примешался человеческий вой, стрельба и неожиданный гудок паровоза. Впрочем, тот быстро прекратился, будто этому механическому чудищу заткнули пасть. Со стороны состава донесся мощный взрыв.

Мобиль наконец тронулся, будто ждал воздушного толчка – тот настиг машину вместе с окровавленным ошметком плоти. Ударившись о заднее стекло и оставив бурый потек, человеческая кисть упала в лужу, однако Максим не смотрел на нее, в страхе ожидая, что один из обломков паровоза долетит до машины и придавит ее к дороге. Но или паровоз остался цел, или он состоял из слишком тяжелых деталей – только ничего, кроме деревянной трухи от развалившегося забора, на мобиль не упало.

Из Лихая маленький отряд выбрался без потерь. В поселке же развернулось настоящее сражение, больше напоминавшее битву нерпы с белым медведем, потому что причинить реальный вред крепким, видимо железным бипланам было очень затруднительно. Те же, судя по столбам дыма, что заволакивал вечереющее небо, “потрудились” очень эффективно. Впрочем, кажется, один из бипланов повредить все же удалось – он с хаотическим вихлянием покинул поле боя и скрылся за сопками на юго-востоке.

– Странно. – Наркисс проводил летающую машину глазами и оглянулся на закатное Солнце. – Дольмен же вроде на востоке.

– Может, он другие поселки полетел бомбить, – высказал предположение Фока. – На самом деле странно вот что. Как дольменцы узнали, что сегодня в Лихае формируется состав с новобранцами? Не наобум же они летели?

Никто не нашелся, что на это ответить.

Тракт ни разу не удалился от железной дороги дальше чем на сто саженей. Она тянулась с севера на юг спиной монструозного червя, задумавшего покинуть тесные глубины земли, да так и застрявшего на полпути к Солнцу. Темные от паровозной копоти валуны горбатились по склонам насыпи, придавленной двумя бесконечными железными рельсами.

Грунтовая дорога петляла сообразно железному полотну. А во время пересечения Денизы, в этих краях практически превратившейся в ручей, они и вовсе ненадолго прижались друг к другу. В отдалении мелькнул мелкий поселок, на первый взгляд вымерший – о его заселенности говорила разве что недоуменная фигура рыбака, проводившего пыльное облако с мобилем долгим взглядом. Потрепанный временем перрон местами обвалился, и опоры торчали из-под настила, словно пеньки больных зубов.

Паровоз так и не появлялся.

Растительность с каждой верстой густела, наливалась зеленью и избавлялась от врожденной кривобокости, что так неотвратимо поражает ее в северных широтах. Проведя на редкость спокойную ночь под сенью желтолистой калки, путешественники поутру возобновили запас воды из родника, подкрепились овсянкой и двинулись в дальнейший путь. Шалва устроился возле окошечка, связывавшего кабину и салон, и воображал себя штурманом – он единственный разжился где-то картой Северного Селавика и теперь щеголял названиями близких и отдаленных от маршрута населенных пунктов.

– Так, проехали деревушку Нифай. Население от ста до пятисот человек.

– Как будто мы и так не знали, – фыркнул Савва. Действительно, на двух жердях возле перрона крепился лист фанеры с выведенным на нем названием поселка. – Ты лучше скажи, сколько нам еще до Навии трястись. Всю задницу на этих колдобинах отшиб…

– Судя по моим приближенным расчетам, около четырехсот верст.

– Что ты городишь? – обиделся Пимен. – Четыреста было вчера.

– Вчера было больше, а сегодня около!

Максим не слушал препирательств попутчиков. Он сидел сзади, невзирая на нещадную тряску и копоть, что лезла в щели кузова. Ему неожиданно вспомнилась повестка из Метрического Приказа, а вслед за тем одолели мрачные думы по поводу преследований, которые может учинить благочинный. Например, составить по своей линии доклад в Навию, поведать о преступнике Рустикове, который обманом затесался в студенты и вполне может оказаться дольменским шпионом. Недаром же он так легко овладел основами вражеского наречия, известного своей заковыристостью.

И жестокий налет бипланов на Лихай, и ночная сцена прощания с Еванфией все никак не шли у него из головы – эти печальные и жутковатые образы, путаясь между собой, творили хаос в мыслях. Лишь тихие, безлюдные пустоши за окном мобиля, покрытые ковылем, что словно морская волна мягко колыхался под ветром, немного отвлекали Максима.

– …И вот однажды осенью решил я стибрить пару яблок на рынке, – рассказывал между тем Савва. Как ни старался он расцвечивать речь эмоциями и всякими таинственными паузами, парни в большинстве клевали носом. В кузове было достаточно темно, чтобы Савва мог смело полагать, будто ему внимают раскрыв рот. Впрочем, Наркисс действительно кивал и поддакивал, вставляя короткие поощрительные реплики. Непонятно только было, действительно ли его интересуют истории Саввы, или же он просто заручается благодаря своему вниманию поддержкой этого ушлого парня. – Ну, может быть и больше, если повезет. Иду, выбираю торгаша порассеянней, будто приценяюсь. Никак не выходит у меня прихватить товар – то гвардеец рядом пройдет, то сам продавец таращится, будто других покупателей нет. И тут шум поднялся страшный, гам и стрельба!

– Ну?…

– Аккурат в пяти саженях от меня такого же парнишку подловили! Гвардеец за руку поймал, когда он грушу в карман совал, да руку-то и вывернул ему за спину. Все орут как сумасшедшие – и торгаш, и парень, и солдат. Ругаются! Мой-то яблочник тоже на эту сцену уставился, да вы и сами, поди, такое не раз видали в разных публичных местах. Тут же двое прохожих гвардейцу взялись помогать, схватили парня за руки и в стороны потянули, он вырывается, да все без толку…

– И что? – “проснулся” Шалва. Оказывается, он и не думал дремать, но спросил скучливо, только чтобы отметиться в разговоре.

– Освободили, чего ж еще?

– Да нет, ты не понял, – насмешливо продолжал Шалва. – Ясно, что пристрелили. В чем соль твоей басни-то?

– Ага! Соль-то вот в чем: пока его распинали да убивали, я не два яблока упер, а целых пять! И благополучно утек в толпу, пока “мой” торгаш не очухался. Он-то аж трясся от радости, когда гвардеец приговор читал: “Именем Его Величества, исполняя волю предков…” и прочее, слюну пускал от умиления. Так-то…

Какое-то время было тихо, а потом Пимен сказал:

– Слышь, Акакий, почитал бы ты свое рекомендательно письмо, что ли? А то ведь уснем сейчас…

– Я передумал, – вяло отозвался будущий ученик. – Не веришь, и не надо.

-8

Максим заклеил конверт, быстро вывел на нем: “Еванфии Питиримовой из Ориена, улица Моховая, дом 3а, Северная волость, Королевство Селавик”, дописал внизу свой столичный адрес и вышел из скриптория. Письмо он сунул во внутренний карман плаща. Сегодня по пути к Вассе надобно будет завернуть и в почтамт, если он все же решится отправить такую сумбурную и холодную писанину. Ладно, сойдет для первого раза – может, она давно вышла замуж и читать откровения Максима, чувствуя на себе недоуменный взгляд супруга, будет ей неприятно?

И почему ветер со снегом обязательно дует в лицо? Впрочем, местная погода, несмотря на январь, казалась Максиму едва ли не теплой, вот он и носил поверх рубахи один лишь плащ на меховой подкладке – темно-синий, с простым воротником. Сапоги, так же как и плащ, ему достались не новые, кем-то ношеные, однако высокие, недавно подлатанные и потому вполне крепкие. А вот с портками и шапкой повезло, каптенармус на глазах Максима, ворча “Самое лучшее отдаю…”, оборвал с них фабричные бирки.

По случаю субботнего вечера в университетском городке было довольно пустынно: все навийцы отбыли по домам, и прочие студенты тоже отправились в город, но не к семьям, а в увеселительные заведения. Несмотря на военное положение, светская жизнь в столице не прекращалась ни на день: горожане, не призванные на фронт, посещали парки, театры, цирк, кабаки, да и просто салоны модных матрон. К одной из таких уважаемых женщин, чей муж сейчас воевал с дольменцами, хаживал и Максим. Поначалу госпожа Васса еще присылала ему с Акакием специальные розовые листочки, скрепленные ее личной печатью, но потом наказала являться попросту, без всяких приглашений.

Максим вошел в закопченное трехэтажное здание и чуть не столкнулся с соседом по этажу, первокурсником Лукианом. Несмотря на юный возраст, тот ухитрился отрастить усы и животик – последний наверное потому, что частенько заканчивал день в старинном кабачке с архаичным названием “Студиозус”, в шумной компании соратников и огромной кружки пива.

– Макси! – обрадовался толстяк. – Пошли со мной. Чего тут сидеть, этот проклятый торф переводить? Скука, все давно уже в городе. Я бы тоже там давно был, да проклятый коллоквиум в понедельник. Едва заставил себя с учебником посидеть.

– Я приглашен к Вассе, – сказал Максим.

– Опять пойдешь к этой старушке! И не надоело тебе? – По виду Лукиана нипочем было не определить, сожалеет ли он о том, что не принят в светском обществе. Наверное, простые радости в виде задымленной и горячей атмосферы “Студиозуса”, грубых шуток портовых рабочих и потных девок, разносящих напитки и кушанья, были ему намного ближе. – А, знаю! – лукаво прищурился Лукиан. – Ты из-за Варвары туда ходишь, признайся.

– Ну… – пожал плечами Максим. – Нет, наверное. Не знаю.

– Ладно, девка что надо, хоть и задирает свой проклятый нос. Я их в декабре с Акакием на выставке видел, под ручку шагали. Удачи, Макси! – Он хлопнул соученика по плечу, сметя с него снег, перемешанный с талой водой, и бодро выскочил за дверь. В пустынный и полутемный холл общежития влетел вихрь снежинок, на мгновение поглотив тусклый газовый рожок, висящий у входа.

Максим поднялся на третий этаж, держась для надежности за стену – ступеньки во многих местах были выщерблены сапогами поколений студентов – и пробрался вдоль прямого и узкого коридора с деревянным полом в свою комнату. По правде говоря, она ему не особенно нравилась, а потому бывать в ней Максим старался пореже. Мало того, что заткнуть паклей оконные щели толком не удавалось, так и камин страдал каким-то врожденным или же приобретенным дефектом, отчего тепло в нем держалось с трудом. Сколько ни жги в его каменном нутре торфа или дров, к рассвету вода в ведре, стоящем под облупленной раковиной, непременно подмерзнет.

Предыдущий жилец, страстный поклонник театра и особенно актрис, оставил на стенах многие десятки афиш и распластанных программок. И верно, зачем они ему на фронте? Осенними вечерами, возвратившись с прогулок по Навии, Максим подолгу рассматривал театральных красавиц в замысловатых нарядах. Их имена и названия пьес никак не напоминали о войне с Дольменом, что тлела далеко на востоке. Акилина Филаретова в “Марфушиной любви” – короткие бриджи, расшитые медными кольцами, и простая холщовая сорочка, а личико нежное и героическое одновременно… Сарра Дамианова в пьесе “Последняя крепость” – как следовало из программки, сюжет не связан с военными событиями, а под “крепостью” имелось в виду замшелое мировоззрение героини… В общем, поглазеть было на что.

Запалив пару свечей, Максим сбросил плащ на узкую кровать, кое-как застеленную тонким шерстяным одеялом, и остановился напротив шкафа, одна из створок которого была целиком покрыта треснувшим поперек зеркалом. Что годилось для посещения лекции или скриптория, никак не могло соответствовать вкусам общества, собиравшегося по субботам у баронессы. Поэтому он скинул порты и рубаху, оставшись в черных трусах, почти прикрывавших худые, какие-то угловатые колени. Единственную приличную сорочку, приобретенную им с первой стипендии, он разнообразил цветным платком, наугад выдернутым из отдельного ящика. В платках Максим понимал толк и покупал их сразу по три-четыре штуки в месяц. Все дешевле, чем рубаха, и позволяет не потратить все три талера стипендии на наряды. Синий кафтан, выданный каптенармусом для торжественных мероприятий в Университете, хоть и достаточно нов, выглядит слишком казенно – значит, по случаю теплой погоды останется в шкафу. Дополнив экипировку портами, что неделю отлеживались под матрацем, Максим встал перед зеркалом и подбоченился.

“Хоть картину пиши!” – подумал он. Все, кроме собственных жилистых ног, вполне ему нравилось. Гордый, в чем-то аристократический разворот плеч, гармоничные руки, нужные длина и толщина шеи, а также умеренный размах ушей – этот набор удачно довершался точными, уверенными чертами лица, словно нанесенными кистью художника-самоучки: все на месте и в то же время есть некая неправильность то ли в пропорциях, то ли в размерах, заставляющая вглядываться в это лицо в тщетной попытке понять, что же именно не так. За время учебы в столице Максим отрастил волосы, хоть и страдал при этом от излишнего расхода мыла и времени на расчесывание. Но зато теперь он выглядел сообразно навийской моде, что крайне важно при посещении столичных салонов. Если бедность здесь могли простить, то пренебрежение к собственной одежде – никогда.

В животе глухо заурчало, и он заторопился. Уже почти шесть часов, и Максим живо представил себе блестящие блюда в гостиной у Вассы, наполненные чем-нибудь вкусным и горячим. Нахлобучив бельковую шапку, присланную Дуклидой в ноябре, он накинул плащ, повернул в замке массивный ключ и в гулкой пустоте общежития поспешил вниз. На лестнице ему бросился в глаза плакат, не замеченный им раньше. Простые типографские буквы, ни одной картинки и текст, вызывающий смутное беспокойство: “Разогнать Народное Собрание! Викентию XIX Кукшину – королевские полномочия!” Кто-то успел пририсовать рядом с фамилией короля чернильный кукиш. Максим с трудом привыкал к тому, что в столице многие торговые и политические – в частности, военные – вопросы решаются не эдиктами монарха, а законодателями из Народного Собрания. Например, это “народники” объявили мобилизацию и дополнительный набор молодежи в Университет, а правительство лишь утвердило их решение. В провинциях же, где реальная власть в руках Приказов и муниципий, о “народниках” никто и не вспоминает.

Метель к этому времени заметно усилилась, и окружающие здания – лекторий, водонапорная башня, жилище студентов, скрипторий, бывшая мастерская – все выделялось в белой пелене снега, словно дешевые игрушки, забытые ребенком на снегу во дворе дома, среди старых досок и битого кирпича. Шумела мастерская, с началом войны переоборудованная под мануфактуру. Руководство Университета заключило договор с Военным ведомством и сдавало это здание промышленнику Петру Поликарпову. Подзаработав на строительстве броненосца “Викентий Великий”, этот ухватистый тип, по-провинциальному дикий и жесткий, открыл контору в Навии и сейчас уже не только латал боевые корабли, но и вовсю отливал мортиры и мастерил лафеты к ним. Из мерцающих светом расплавленного металла окон доносились лязг механизмов, шипение газа, скрежет лебедок и другие истинно фабричные звуки.

Кыска почти замерзла, в белой ленте реки лишь кое-где виднелись черные, кое-как замазанные пургой промоины. Так что местное Пароходство, оставив в навийском доке всего пару судов, целиком перешло на кабинетный режим работы.

Вскарабкавшись на пешеходный мост, Максим с прижатыми к горлу руками, чтобы встречный ветер не распахнул плащ, отправился на левый берег. “Хорошо, что ненастная погода”, – подумалось ему. Иначе вдоль всей железной дороги сидели бы нищие и сновали беспризорники, вымогая медяки. Отказывать им было не слишком приятно, потому что вслед, когда рядом не было гвардейца или чиновника с пистолетом, неслись ругань и проклятия. Зимой этого человеческого “мусора”, по словам навийцев, становилось на улицах гораздо больше. Они толпами прибывали из окрестных поселков и городишек – Упаты, Фредонии, Макино и прочих, чтобы занять пустующие подвалы, дворницкие и другие помещения.

Впереди загремело, заухало, сначала в отдалении, потом все ближе и ближе: из-за смутно темнеющих складов вынырнула приземистая, одноглазая туша паровоза. Словно завидев путника, она фыркнула и исторгла такой басовитый рев, что у Максима заложило уши. Он зачем-то прихлопнул шапку, будто это могло спасти его от шума или копоти, что бурно взметалась в белесо-черное небо из широкой трубы механического чудища. Пунктирный от снежинок луч света выхватил из мрака расклеенные в ряд агитки Народного Собрания, вспыхнувшие словно зубы под рожком лекаря. Пыхтя и нещадно сотрясая каркас моста, паровоз протащил за собой пять вагонов и вскоре затих, скрывшись в тупиковой ветви. Ее двадцать-тридцать саженей построил Поликарпов, чтобы быстрее и дешевле доставлять сырье и вывозить товар.

Сойдя с моста, Максим тотчас очутился на Кукшиной улице, среди кабаков и гастрономов, учебных и культурных учреждений, высоких жилых домов и Королевских ведомств. В этой части города, впрочем, последних было еще немного. Кукшина улица тянулась вдоль Кыски на версту, три раза ответвляясь широкими мостами и раз десять – другими улицами Навии.

Сквозь снежную пелену мелькали фигуры пешеходов, а также зажженные фонари – как на стенах домов, так и на боках повозок. Одна из них оглушительно фыркнула под самым боком Максима, едва успевшего перебраться на тротуар, и притормозила.

– Куда подвезти, парень?

– Спасибо, мне рядом! – неопределенно отмахнулся тот. Хоть это и не было полной правдой, в такую теплую погоду лучше прогуляться пешком. И пусть живот урчит и беснуется от голода.

Позади оставались вывески лавок, рестораций и кабаков, через распахивающиеся двери которых путника окатывало парным духом пищи и дымом; оклики девиц; почтамт – потерять там хоть пять минут у стойки казалось невыносимым, – и наконец Максим свернул с Кукшиной на Архелаеву улицу и тотчас увидел пять-шесть мобилей и конных экипажей, столпившихся у высокого крыльца. Возницы и шоферы собрались рядом с одним из мобилей и курили, громко переговариваясь и размахивая руками.

Максим взбежал по ступеням и дернул за оледеневший шнур. В прихожей брякнул колокольчик.

– Добрый вечер, господин Рустиков! – улыбнулся Прокл, мальчик-слуга, открывший дверь. – Проходите скорее, Васса ждет вас.

– Много ли народу? – Максим стянул плащ и шапку и передал все это парнишке, который поспешил стряхнуть с них снег. Вслед за одеждой последовали сапоги, уступившие место на ногах мягким хозяйским туфлям, давно облюбованным Максимом.

– Как обычно, сударь. Есть один, который впервые…

Подстегиваемый голодом, Максим устремился на второй этаж, перепрыгивая ступени широкой каменной лестницы. Перед дверью гостиной он отдышался, оглядел себя со всех сторон, поправил платок на шее и пригладил рукой растрепавшиеся под шапкой волосы.

– Максим! – раздался нестройный многоголосый возглас. – Ты где пропадал?

– Небось над учебниками корпел, – ухмыльнулся Акакий.

Новый гость влился в компанию, которая успела к этому моменту переместиться от бурно полыхавшего камина на мягкие стулья, расставленные вокруг могучего овального стола. По стенам висело пять горящих рожков, а кроме того, в центре стола торчал гигантский подсвечник, сверкавший как новогодняя елка. Так что атмосфера царила светлая и теплая, не то что за окнами.

– Добрый вечер, господа и дамы. Прошу извинить меня, – наклонил он голову. – Действительно, в понедельник у нас на факультете коллоквиум по химии. Это мой нелюбимый предмет, и боюсь, мне придется несладко. Все эти кислоты и щелочи дружно разъедают мне мозги.

– Да есть ли у тебя любимый предмет, Макси? – спросила Варвара, сидевшая напротив него. Это была необыкновенно красивая, тонкая девушка пятнадцати лет, настолько быстрая и ловкая, что Максим не всегда успевал понять, что она собирается сотворить в следующее мгновение. Она никогда не выглядела одинаково, то и дело, порой даже в течение вечера меняя прическу или платье. Сейчас она красовалась в прозрачной батистовой блузке с воланами на рукавах и воротничке, в ее шею впилась бархотка с ярким камушком. – Если верить Акакию, ты целыми днями корпишь над формулами, которые он может запомнить за пять минут.

Максим не успел ничего придумать в ответ, ему на выручку пришла хозяйка, старшая сестра Варвары:

– Не смущай молодого человека, Варвара. Максиму химия совсем ни к чему, он будущий механик. – Васса, крупная двадцатилетняя женщина, мать троих живых детей, строго взглянула сперва на Варю, затем на Акакия, который с отстраненным видом поглядывал на прислугу. Та в лице полной девы с распаренными ладонями уже суетилась вокруг стола, расставляя на нем баранчик, компотницу, кокотницы и другие особые емкости с жидкими и твердыми яствами.

– Не механик, а кораблестроитель, сударыня, – счел нужным выступить Максим.

– Ах, не все ли равно! – воскликнула баронесса. Будто ей было жарко, она потеребила пухлыми пальцами длинный рукав. Это был ее излюбленный жест в те минуты, когда ей казалось, что кто-то затягивает разговор несущественными частностями. – Если наша страна уже много месяцев только и работает, что на борьбу с врагами. Я уже сообщила моим друзьям, что в среду получила весточку с фронта, от Киприана, и хочу прочитать это письмо после ужина. Опустив личные подробности, конечно… Вот и господин Элизбар Магнов тоже, он по самолетной части. Правда ведь, сударь?

“Элизбар! – снежком мелькнуло в голове у Максима, и он скользнул взглядом по гостям. Между молчаливым чиновником из Метрического ведомства по имени Урван, сосредоточенно нанизывавшим рыбьи куски на вилку, и помощником фредонского головы Маруфом, лысым типом с унылым, словно выжатым лицом и оттопыренными ушами, сидел курьер Королевской Академии Наук. Он улыбнулся Максиму и взмахнул пустой вилкой. “Почему он здесь? Откуда взялся и зачем пришел? Совпадение?” Студент покосился на Урвана – тот едва заметно кривился, словно ему нелегко давалась борьба с рыбой.

– Точно так, баронесса. Не желаете ли послушать, каким образом я приобщился к воздухоплаванию? – лукаво спросил Элизбар.

– Да ведь вы же сказали, что это военная тайна! – опешила Варвара. – Вы нас разыгрываете, сударь!

“Матушка Смерть, что происходит?” – подумал Максим. Впрочем, он не забыл переместить на свою тарелку несколько благоухающих кусков рыбы и теперь с умеренной скоростью поглощал их. “Он же запретил мне рассказывать о биплане! А теперь, выходит, можно?”

– Ничуть. Просто я не хотел рассуждать на эту тему раньше времени.

– Вы полагаете, сударь, пришла пора выдать государственные секреты? – желчно поинтересовался Акакий. – Поправьте меня, если я ошибаюсь.

– Никакого секрета в том уже нет, – улыбнулся Элизбар. – Не далее как вчера нашей опытной фабрикой был изготовлен первый боевой биплан. Он способен везти по воздуху не только пилота и стрелка, но и некоторое количество снарядов. Завтра утром об этом напишут все газеты Селавика.

Акакий промолчал, ожесточенно царапнув ножом по тарелке, но обратил на это внимание только Максим. Он вполне понимал огорчение и недовольство товарища. Почти полгода все семеро выживших из ориенцев, которых вез Элизбар, воображали себя хранителями королевского секрета, а теперь всякий простолюдин сможет потрепать языком на тему боевого воздухоплавания! Но особенно досадовал Акакий на то, что его приятель Максим, упорный, но малоспособный на его взгляд студент, предстанет в откровениях нового гостя чуть ли не главным персонажем.

– Братец, не перебивай господина Элизбара, – строго заметила Васса. – Ты мешаешь нам слушать его захватывающий рассказ.

– Никакого рассказа пока не было, – буркнул Акакий, глядя в тарелку.

Элизбар, будто умышленно нагнетая любопытство гостей, отправил в рот кусочек рыбы и элегантно отпил из бокала вино.

– Думаю, будет уместно, если обо всем расскажет Максим, – произнес он наконец.

– Как Максим? – вскричала Варвара. Остальные также выразили искреннее, но более сдержанное недоумение. – Разве он у вас работает? Ничего не понимаю. – Она явно рассердилась – как же так, разве этот симпатичный, но простоватый молодой человек может так существенно помочь родному Королевству?

– Лучше мы его самого послушаем, ладно? – мягко приструнила девушку Васса.

-9

Ближе к вечеру, когда ни дремать, ни разговаривать не осталось никаких сил, а потому все молодые путешественники пребывали в томительном ожидании привала, мобиль вдруг остановился, и будущие студенты расслышали в приоткрытое окно низкий чужой голос. Они моментально воспользовались случаем и высыпали из кузова, едва чуя собственные ноги.