Текст книги "Алёнкины горизонты"

Автор книги: Олег Велесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Колонна остановилась и черепашка Лида продолжила экскурсоводить.

– Итак, дети, перед нами Коромыслова башня. Существует две легенды, благодаря которым она получила своё название. По первой, строители Кремля замуровали в основании башни девушку Алёну, вышедшую из города за водой. Наш замечательный поэт и писатель Александр Навроцкий написал по этому поводу прекрасную балладу. Кто читал её? Или другие стихи Александра Александровича?

Поднялся лес рук.

– Молодцы. За водой в те времена ходили не на кухню, а к ручью или колодцу с двумя тяжёлыми деревянными вёдрами, которые назывались бадья или бадейка, и со специальным приспособлением для их переноски – коромыслом. Все знают, что такое коромысло? Игнатьев?

– Знаю. У меня бабушка в деревне живёт, там до сих пор за водой не на кухню ходят.

– Лидия Фёдоровна, а вторая легенда?

– Вторая легенда повествует о том, как девушка, так же вышедшая за водой, сразилась под этой башней с полчищами татар, используя в качестве предмета защиты упомянутое коромысло. В неравной схватке девушка погибла, но татары, поражённые её доблестью, отступили – Игнатьев, я всё вижу! – от города, справедливо рассудив, что если женщины в этом городе такие сильные, то мужчины во сто крат сильнее.

Я кивнула: да, именно так и произошло – коромысло, Дмитраш, стрелы. Каждое сказанное слово было правдой, и я готова была подтвердить это, но сейчас меня интересовало другое.

– А третей легенды нет? – спросила я.

– Нет, товарищ актриса, третьей легенды не существует.

– А я слышала, – не сдавалась я, – что некая Алёнушка году эдак в тысяча восемьсот двенадцатом спрыгнула с башни.

– Ничего подобного не встречала. А какой в этом символизм?

– Символизм? Ну как же, жертвенность собой ради победы над вторгшимся в Россию Наполеоном.

– Какая же в этом жертвенность? Если бы она повела за собой ряды русского воинства или под огнём врага подносила снаряды к орудиям на батарее Раевского, а так – нет, это не жертвенность. Это самодурство. Жертвенность происходит во имя чего-то, а вниз головой с башни… На Руси таких жертв хоронили за церковной оградой. Да и не прыгал никто с Коромысловой башни. Со стены, говорят, сбросили однажды некую распутную баронессу, то ли француженку, то ли англичанку, но никакими источниками это не подтверждается, так, слухи. Ни имени, ни возраста.

Распутную? Вот же… В душе у меня поднялся протест. Это граф, верно, чтобы оправдаться за моё убийство, очернил меня перед лицом людей и истории. Негодяй! Подлец! Пёс смердящий! Ну, если мне доведётся ещё раз там побывать, поднимутся у него в глазах кровавые мальчики!

Но я тут же спохватилась: тьфу, тьфу, тьфу. Бес с ним, с этим старцем озабоченным. Пусть говорит, что хочет, а назад я не вернусь. Хватит, набродилась по прошлому.

Меж тем Лидия Фёдоровна пробралась в хвост колонны и затрясла пальцем на мою симпатичную парочку.

– Солнцева, ты опять в Пузатикова вцепилась? А ну отпусти его немедленно!

Парочка никак не отреагировала, даже ухом не повела, а меня… передёрнуло:

– Мама?.. Папа?..

Я едва не присела. Так вот почему они мне так симпатичны! Я пригляделась к ним получше. Мама выглядела девочкой вамп: жёсткий взгляд, носик вздёрнут, косички в разные стороны. Подойдёшь – укусит. Папа, разумеется, конченый ботаник. Но они настолько дополняли друг друга… Впрочем, они и сейчас дополняют.

– Я кому сказала? Солнцева?

– Лидия Фёдоровна, – насупила бровки мама, – ну что вы в самом деле? Никто кроме вас к нам не придирается.

– Дерзишь? Опять дерзишь? Завтра придёшь с родителями!

– Хорошо, Лидия Фёдоровна, но папа в командировке, а мама работает во вторую смену, она не сможет. Могу привести бабушку.

– Что мне твоя бабушка, она глухая!

– Ну извините, Лидия Фёдоровна, другой всё равно нет. А дедушка сказал, что если вы ещё раз его вызовете, то он сделает с вами то, что Сталин с Гитлером не делал. Вам это надо?

Мне очень хотелось узнать чего же такого Иосиф Виссарионыч не делал с Гитлером, но Лидия Фёдоровна этого знать не пожелала. Она зашипела ошпаренным гусем и снова начала грозить пальцем.

– Попомни мои слова, Солнцева: вырастешь – сядешь в тюрьму.

Слова Лидии Фёдоровны сбылись наполовину. Мама выросла, но сажает в тюрьму других, потому что моя мама следователь прокуратуры. Когда вернусь в свой век, непременно спрошу, что сталось с этой черепашкой Лидой.

Колонна двинулась дальше, а мама и папа пошептались и, вдруг резко развернувшись, побежали в обратном направлении. Мама при этом слегка задела меня локотком и бросила мимоходом: простите! А я задохнулась. Мамочка моя, мамочка… Но вздыхать времени не было. Я подхватила подол и побежала следом.

Добежав до площади, мама и папа перешли на шаг и, уже не торопясь, свернули на улицу Минина. Я старалась держаться на расстоянии, чтоб ненароком не попасть им на глаза. Некоторые прохожие оглядывались на меня, показывали пальцами, строили рожи, но большинство делали вид, что всё в порядке, что по улицам постоянно ходят люди, одетые по моде начала девятнадцатого века. Я не обращала на прохожих внимания, я следила за родителями. Они шли впереди меня шагах в шести-семи и были заняты только собой – болтали непринуждённо, смеялись. Один раз остановились возле тележки с мороженым, купили два фруктовых пломбира – десять копеек за стаканчик! – и пошли дальше.

Улица привела нас, как это ни странно, к моему институту. Хотя почему странно? Она всегда к нему приводит, если идти по ней со стороны Кремля. Центральный подъезд ещё не был отделан под мрамор, но абитуриентов толпилось возле него так же много, как и сейчас. Они считывали с вывешенных на стене экзаменационных бланков фамилии счастливчиков, пропущенных во второй тур. Одни подходили, другие отходили, плакали, радовались, и только краснощёкий очкарик в мятом синем костюмчике стоял, будто приклеенный, возле крыльца. Он был поразительно похож на моего декана, только лет эдак на тридцать-сорок симпатичнее.

К моему удивлению мама с папой направились именно к нему.

– Вы чего здесь делаете? – без слов приветствий набросился на них декан.

– Гуляем, – пожала плечиками мама. – Хочешь мороженного? Лизни два раза.

– А где должны быть?

– Да ладно тебе, Вась.

Твою инвалидную команду! Они знакомы! Интересно, а если я к нему подойду как-нибудь и скажу, да ладно тебе, Вась? Долго я после этого в институте продержусь?

Из дальнейшего разговора я поняла, что мой декан сосед мамы и что, несмотря на его недружелюбный напор, они очень большие друзья. Мама с папой как раз и пришли поддержать его на экзаменах. Декан с детства был большим поклонником хоккея и мечтал стать учителем физкультуры. Но в виду слабого здоровья в институт физкультуры и спорта его не взяли и тогда он подал документы в ин-яз. Бомба, а не информация! Теперь мне до самого выпуска экзамены можно не сдавать.

– Слушай, Солнышко, – декан сдался перед маминым обаянием; морщинки на лбу разгладились, интонации в голосе потеплели, – ты глянь, есть в списках моя фамилия? У тебя рука лёгкая, а я боюсь.

– Для тебя, Вась, я там сама твою фамилию нарисую.

Мама бесцеремонно раздвинула толпу абитуриентов, подошла к доске объявлений, приподнялась на цыпочки и несколько минут водила пальчиком по строчкам. Потом постояла, покачалась на пяточках, оглянулась, вздохнула, снова уставилась в список. Мне показалось, она специально не торопиться, специально испытывает терпение декана, чтоб тот помучился. И она своего добилась. Декан потел, краснел и вздыхал. Папа рассказывал ему что-то о разгроме немцев на Чудском озере, затем плавно перешёл к Куликовской битве, от неё к Сталинграду и Курску, одним словом, мягко настраивал на победу.

Наконец, мама вернулась. Личико грустное, в самый раз такое, чтоб дурные новости сообщать. Но я-то точно знаю, что декан стал деканом нашего института. Это что получается, он даже не с первого раза поступил? Так я теперь не то что экзамены сдавать не стану, он сам их за меня сдаст!

Однако мечтам моим осуществиться было не дано. Мама засияла и захлопала в ладошки.

– Всё хорошо, Васечка, ты в списке!

– Солнцева, ты чёрт в юбке! – в сердцах воскликнул декан. – Я чуть не умер. Я переживаю, а ты… Отшлёпать бы тебя!

Он попытался схватить маму за руку, та засмеялась, и отпрыгнула на дорогу прямо под колёса огромного троллейбуса. Я среагировала мгновенно: выскочила, толкнула маму на тротуар в папины объятья, но сама вернуться не успела…

                                    ***

Каждая смерть, как очередной горизонт; взрыв, толчок – и ощущение, будто стою я во чистом полюшке, приложив ладонь к глазам, смотрю вдаль на зыбкую полоску между землёй и небом, и пытаюсь этим насладиться. Мелкие радужные капельки снуют между Явью и Навью, пританцовывают, образуют хоровод и затаскивают в себя все наши горести и боли, дабы освободить души человеческие для новых чувств. Красивых чувств. Но мне это не приносит облегчения, потому что каждый раз случается глобальная невезуха. Я проношусь мимо хоровода и оказываюсь у разбитого корыта. И всё, что мне достаётся, – смотреть на горизонт, и ничего более, и хочется воскликнуть в гневе: Господи, да как же так! Но не восклицаю, ибо Бога проще всего обвинить в несправедливости. А идти путём им осмысленным не хватает ни сил, ни желания, ни смелости.

Вот и сейчас…

Надо мной стояла Илонка.

– Пузатикова… Ты чего? – она смотрела на меня круглыми глазами.

Я могла бы сказать "чего" да, боюсь, не поверит. Мне сейчас вообще мало кто поверит, разве только врачи из психушки, да и те лишь из профессионального интереса. Я встала, отряхнулась.

Машина, которая меня сбила, называлась джип. Большая, чёрная, неприветливая. Водитель, такой же как и машина, стоял рядом с Илонкой и долбил меня глазами, словно перфоратором. Всё, что он обо мне думал – а он обо мне думал – было написано у него на лица и легко считывалось. Я была виновата, не спорю, но таких слов не заслужила точно.

От института набежал народ. Я приметила Митрофаныча, Игоря Кураева, других ребят с нашего потока. Лица у всех были встревоженные и удивлённые. Встревоженные понятно почему. А почему удивлённые? На этот вопрос ответила Илонка.

– Пузатикова, ты во что вырядилась? С карнавала что ли? Прошлый век.

– Позапрошлый, – с угрюмой интонацией произнесла я.

Очень хотелось принять душ, переодеться, посидеть на кухне, обдумать всё со мной произошедшее. Можно коньячку накатить граммчиков двести. Но вместо того, чтобы очертя голову бежать домой, я подобрала сумочку и достала телефон.

– Алло, папа! Папа!..

– Да, котёнок. Что-то случилось?

– Нет, папочка, ничего не случилось, всё хорошо. Просто захотелось сказать, что очень-очень люблю вас с мамой.

– Котёнок, у меня зарплата только через две недели. Если ты себе что-то присмотрела…

– Ничего не надо, папочка. Я действительно вас люблю. Просто так, бесплатно.

– Мы тебя тоже любим.

Я нажала отбой. На глаза навернулись слёзы, ещё немножко и разревусь. Митрофаныч и Игорь Кураев принялись меня утешать, говорить, что всё обошлось. Хозяин джипа потупился, взялся бубнить, что правил он не нарушал, что это я во всём виновата… Да к чёрту правила! К чёрту виноватых! Как вы не понимаете, это так хорошо, так хорошо… Вечером мама нажарит котлет, а папа за ужином вынесет все мозги своей историей. А я буду смотреть на них, смотреть, смотреть, и понимать, что вот они, рядом!

Подбежал декан. Он был испуган, дышал тяжело, к вспотевшей лысине прилип невесомый клочок тополиного пуха.

– Пузатикова… Мне сказали… Ты как?

Принесла же нелёгкая. И чего ему не сидится в своём кондиционированном кабинете.

– Василий Степанович, ну как я ещё могу? Вы сами не видите?

– Давай… давай ко мне. Вызовем скорую, реанимацию. У меня друг хороший врачом в Москве. Он поможет.

– Не надо никого вызывать. Платье немного испачкалось и всё. Главное, маме ничего не говорите.

– Маме? – растерялся он. – Какой маме?

– Той, которую вы Солнышком называете.

Народ начал терять интерес к аварии и потянулся назад к институту. Я тоже потянулась. Компромат компроматом, но экзамены всё равно сдавать придётся, во всяком случае в этом семестре.

– Солнышком? Погоди, Пузатикова. Солнышком? Откуда ты знаешь?

– Да ладно вам, Василий Степанович, строить из себя непонимашку, – отмахнулась я на ходу, потом на секундочку остановилась и со зловещей интригой добавила. – Синие костюмы, кстати, вам совершенно не идут.

Он не сообразил, о чём я, потому что сейчас на нём был костюм из прошлогодней коллекции Ravazzollo с накладными карманами и зауженной талией, который на брюшке его смотрелся хоть и дорого, но не слишком элегантно. На мой взгляд ему куда больше пошло бы что-нибудь от Hugo Boss или Jack Victor, и дёшево, и в рестораны пускают. А про тот свой костюмчик из абитуриентского прошлого он, наверное, забыл давно. Дай Бог, он висит где-нибудь на даче в чуланчике, а то и вовсе дырку в подполе затыкает.

Однако хватит разбрасываться козырями. Я закинула сумочку на плечо и продолжила путь. С правого бока ко мне пристроилась Илонка.

– Пузатикова, ты портмоне посмотри, ты же обещала.

Я скрипнула зубами и прорычала:

– Шла бы ты со своим кошельком в известном направлении. Надоело! И совочек, кстати, туда же захвати.

Странно, но Илонка на мою реакцию не обиделась, не начала по обыкновению сопеть носом, скулить и прочее. Она состроила невинные глазки, как будто всю жизнь ждала такого ответа, и сообщила дружелюбно:

– Я тебе вечером позвоню. Ладненько? Сходим в кафешку, посидим.

Я кивнула, хотя признаться честно, идти с ней никуда не хотела. Вообще, Илонка стала мне казаться скучной, однообразной и предсказуемой. С чего бы вдруг? Такие подружки были. Взрослею? Наверное. Другие мысли, другие желания, жизненный опыт. Этого последнего теперь хоть делись с кем, для себя одной – неподъёмная ноша.

На крыльце стоял Серёжка Лунин. К месту аварии он подойти побоялся. Я его приметила сразу, как вернулась. Он стоял бледный, ни кровиночки. Вцепился ручонками в перила, словно в соломину, и не сводил с меня встревоженных глаз. Если кому из нас двоих и нужна была скорая, так это ему. Лишь когда ситуация прояснилась, появился декан, народ поуспокоился, он тоже немножечко отошёл. Переживает за меня. Любит. Может мне с ним ношей поделиться?

– Привет, Серёж, давно не виделись, – сказала я.

Он посмотрел на часы.

– Две минуты и двенадцать секунд.

– Это для кого как. Ты, кажется, в пиццерию меня приглашал? Не забыл? Ну так я согласна.

Он не сразу нашёлся, что ответить, не мог поверить навалившемуся внезапно счастью. Хотя нет, счастье ещё не навалилось. Ему сначала экзамены надо сдать, потом домой сходить переодеться, а уж потом оно как навалится. И лучше не в пиццерию, а в японский ресторанчик, я знаю один неподалёку.

Серёжка выпрямился и сказал тихо:

– Я очень рад. Очень. Ты на экзамен?

– Да.

– Тогда я буду ждать тебя здесь.

– Серёж, я скоро не обернусь, ждать долго придётся.

– Я терпеливый.

Я посмотрела на него, как будто впервые увидела. Нет, внешне он не изменился, всё такой же невзрачный и пугливый. Когда судишь людей по достатку, на такие моменты внимания не обращаешь. Наличие пачки кредитных карточек вполне благоприятно влияет на внешний вид и окружающую обстановку. Но когда денежный блеск уходит и человек остаётся весь такой наружу, ты начинаешь замечать морщинки, прыщики, аккуратный шовчик на джинсах. В прошлом году меня это оттолкнуло, а сейчас где-то в глубинах мозга зароилась мысль, что шовчик всё же не очень аккуратный, я бы сделала лучше. Надо будет перештопать.

– Постараюсь побыстрее, – пообещала я, и уже вбегая в фойе подумала, что мама мой выбор одобрит.

Америкэн-Сити

Америкэн-Сити оказался маленьким городком. Большую часть населения составляли грубые ранчеро замеса 1870 года, мелкие землевладельцы, девочки из борделя мадам Берты Томпсон и ковбои. Последних, правда, отнести к числу постоянных жителей было сложно, ибо состав их группы регулярно менялся в виду мелких стычек между собой и с индейцами. Одни уходили, как правило, на Бут-Хилл22
  кладбище


[Закрыть], но их место тут же заступали другие, к вящему удовольствию местного гробовщика мистера Джениша. Кроме перечисленных категорий граждан, в городе проживали содержатели салунов, гостиниц, магазинов и иных мест общего пользования, без коих ни один городок Дикого Запада не может чувствовать себя полноценным.

Город состоял из одной улицы, широкой и пыльной. С одной стороны находились платная конюшня, салун Гарри Потера, уже озвученный кабаре-бордель мадам Томпсон, снова салун, церковь, игорный дом «Пиковая дама», ещё один салун, гостиница «Меткий стрелок», ресторан месье де Гурвиля и, наконец, станция дилижансов компании «Уэллс-Фарго». По другую сторону располагались жилые дома, банк, магазины, парикмахерская и кое-что по мелочи. Было ещё несколько лачуг, принадлежащих малообеспеченным гражданам, но они скрывались на задворках и внешний вид города не портили.

Я въехал в Америкэн-Сити с запада, со стороны Красных каньонов. Я – это молодой мужчина двадцати пяти лет от роду с прокопченным солнцем и выдубленным ветром лицом, в серой рубашке, чёрной шляпе и потёртых джинсах. До сегодняшнего дня я вёл бродячий образ жизни и ничуть об этом не жалел. С тех пор, как десять лет назад родители благословили меня в путь-дорогу, я поменял много профессий: был лесорубом, укладывал шпалы для компании «Юнион-Пассифик», охотился на бизонов, воевал с индейцами, перегонял скот, пару лет проработал ковбоем в Техасе и несколько раз прокатился охранником на дилижансах «Уэллс-Фарго» в качестве оплаты за проезд. В общем, обычный набор обычного мужчины. Но с сегодняшнего дня я решил покончить с бродяжничеством и осесть. Мысль эта пришла ко мне внезапно, вместе с мистером Паттерсоном, человеком лет шестидесяти или около того.

Ещё утром я жил нормальной полноценной жизнью, дышал воздухом свободы и думать не думал о том, чтобы остепениться. Я сидел возле костра, пил кофе и глазел на изъеденные оползнями склоны Красных каньонов. Люблю я, знаете ли, глазеть на природу. Мистер Паттерсон подъехал к моему костру, поздоровался, назвал своё имя и попросил угостить его кофе. Я не отказал. Не в моих привычках отказывать вежливым людям в гостеприимстве. Он спешился, сел напротив меня, а я налил в кружку кофе и подвинул ему.

– Как вас зовут, молодой человек? У вас есть имя? – спросил он, отхлебнув большой глоток моего кофе.

Вообще-то, на Западе не принято спрашивать имён у незнакомцев, и я имел полное право не называть ему своего, но я назвал.

– Бенжамин Росс, можно просто Бен.

Он вновь отхлебнул из кружки и посмотрел на меня несколько другими глазами.

– Бен Росс Лаки? Верно?

Лаки меня прозвали в Вайоминге после перестрелки с бандой Блекменов. Я был один, а их пятеро. Когда барабаны моих револьверов опустели, двое бандитов были убиты, двое умирали, а ещё один ранен. Я тоже был ранен – в плечо, в грудь и дважды в бедро – но я по-прежнему стоял на ногах, а они все лежали. В тот раз мне крупно повезло, а им нет, и именно поэтому меня прозвали Лаки – Счастливчик.

– Точно, – кивнул я, – хотя и не люблю, когда меня так называют.

Какое-то время мистер Паттерсон пил кофе молча, потом спросил:

– Вы направляетесь в Америкэн-Сити?

Опять бестактный вопрос. Как меня зовут, куда я направляюсь и что собираюсь делать – моё личное дело, и я совсем не обязан сообщать об этом каждому встречному. Я мог послать его ко всем чертям подальше, но почему-то ответил. Быть может потому, что мистер Паттерсон производил впечатление порядочного человека?

– Слышал это название. Может, проеду мимо, а может, заверну на кружку пива. Ещё не решил.

Мистер Паттерсон снова замолчал, на этот раз надолго, и сидел, нахмурив брови, о чём-то сосредоточенно размышляя. Обычно люди так размышляют, когда собираются круто изменить свою жизнь. Однако в его возрасте менять что-либо было не логично. В его возрасте надо сидеть дома возле жаркого камина в окружении родственников и рассказывать внукам поучительные истории из своей молодости. А если нет ни дома, ни внуков, ни камина, то… Я не знаю что тогда.

– Будет лучше, если вы объедите город стороной, – наконец заговорил он после того, как я во второй раз наполнил его кружку. – Америкэн-Сити обычный ковбойский городок. Таких на Диком Западе сотни. Он и появился благодаря расположенным вокруг ранчо. Самые крупные из них «Ти-Бар» Лу Фриско и «Биг-Эн» Дэна Макклайна. Есть ещё несколько мелких, но особой погоды они не делают. Этот город таит в себе много опасностей. Настолько много, что лучше держаться от него подальше.

– Зачем вы мне это говорите?

Между нами мальчиками, слова мистера Паттерсона заинтриговали меня. Я никогда не был трусом, но дело здесь вовсе не в уровне моей смелости. Я как тот гражданин из анекдота про мост: ему говорят нельзя, а он назло всем прыгает. Для себя я уже решил, что обязательно посещу этот городишко и может даже поживу в нём какое-то время. А почему бы нет? Должен же я хоть иногда отдыхать.

– Допустим, вы мне нравитесь. Не хочу, чтобы вы пострадали.

Теперь-то я точно знал, что обязан посетить этот город. Задержусь я в нём или нет – время покажет, но уж пройтись по его улицам я должен непременно. Я так и сказал мистеру Паттерсону, на что он грустно улыбнулся и пожелал мне удачи. Вот так и получилось, что я въехал в Америкэн-Сити со стороны Красных каньонов.

Всё моё имущество состояло из двух револьверов сорок четвёртого калибра, старого шестнадцатизарядного винчестера, одной вьючной лошади и одного племенного бычка, которого я выиграл в карты в предыдущем городе. Ещё у меня была кобыла мышастой масти по имени Сюзанна с замашками непризнанного гения и мордой коварной обольстительницы. Сюзанна строила глазки каждому встречному жеребцу, а если я делал ей замечание, она презрительно фыркала и начинала трясти задом, пытаясь сбросить меня на землю. Иногда мне удавалось удержаться на ней, иногда нет. В последнем случае приходилось долго уговаривать её, чтобы она позволила вновь подняться в седло. В общем, кобыла была с норовом.

Я подъехал к платной конюшне и спешился. Худосочный дядечка со шрамом на правой щеке и с бутылкой виски в кармане смерил мою Сюзанку недоумённым взглядом и, ухмыльнувшись, сказал:

– Вот уж не думал, что увижу подобное. Как вам на ней сидится?

Ни один уважающий себя ковбой никогда не сядет на кобылу, только на жеребца или мерина, в крайнем случае, на дилижанс «Уэллс-Фарго». Но я сел, ибо хоть Сюзанка и была порядочной стервой, однако лучшего скакуна в своей жизни я не встречал. Я уважал её и никому не позволял отзываться о ней плохо. Сюзанка знала это и платила мне той же монетой.

– Имеете что-то против моей кобылы, мистер?

Револьвер был при нем, и он мог сказать, что имеет, но не сказал.

– Что вы, разве можно иметь что-то против такой красавицы! Кобыла просто прелесть. Но я бы посоветовал вам купить жеребца и ездить на нём. Иначе наши ребята засмеют вас.

Сюзанка мне нравилась, и менять её на какого-то там жеребца я не собирался. К тому же хороший жеребец стоил хороших денег, а их-то у меня и не было. Поэтому я ответил:

– Знаете что, если кому-то захочется посмеяться над Сюзанной или надо мной, то пусть почистит оружие. Посмотрим, как он умеет стрелять.

Человек со шрамом откупорил бутылку виски и сделал маленький глоток.

– А вы с характером, мистер. Наверное, как и ваша кобыла, – он протянул мне бутылку. – Хотите глоточек? Ничего нет лучше глотка доброго виски перед дракой. У меня такое предчувствие, что в этом городе вам придётся помахать кулаками.

От предложения выпить я не отказался. Вообще-то, я не любитель алкогольных напитков; мне больше нравиться кофе, на худой конец пиво, но когда предлагают от чистого сердца отказаться грех.

– Спасибо, – поблагодарил я, возвращая бутылку. – Не подскажете, где можно снять недорогой номер с ванной?

Человек со шрамом прищурился.

– Здесь только одна гостиница, «Меткий стрелок». Парочку комнат сдаёт мадам Томпсон, но там слишком шумно для уставшего человека. Кое-кто из горожан тоже не чурается постояльцев. А ванну можно заказать в парикмахерской Фримена. Вот она, напротив.

Я вновь поблагодарил его и кинул в подставленную ладонь десятицентовую монету. Он попробовал её на зуб, не фальшивая ли, и спрятал в нагрудный карман.

– Если возникнут вопросы, мистер, вы можете найти меня здесь или в салуне Гарри Потера. Меня зовут Виски Джордж. За отдельную плату я всегда готов поделиться информацией.

Вопросы у меня были, и много, но задавать их я не спешил. Сначала нужно самому осмотреться и решить, что там да как, и только потом спрашивать. Иначе со слов других может сложиться превратное мнение о людях и событиях.

Я поставил Сюзанку в стойло, почистил её и насыпал в ясли овса. Сюзанка любила овёс и, благодарно всхрапнув, ткнулась мокрыми губами в мою щёку. Я ласково потрепал её по холке, поднял седельные сумки и направился в город.

Когда я вышел на улицу, солнце уже коснулось нижним краем Красных каньонов. Глядя на них теперь, я понял, почему люди назвали их Красными. Заходящее солнце раскрасило склоны кровавыми полосами, зажгло костры на вершинах и подбило снизу чёрными угольями наползающих сумерек. Красиво, чёрт побери. Вот так бы стоять, смотреть и ни о чём не думать: ни о хлебе насущном, ни о предупреждении мистера Паттерсона…

Гостиница «Меткий стрелок» представляла собой двухэтажное серое здание, вполне пригодное, чтобы в ней мог остановиться ковбой без претензий. У меня претензий не было, потому я смело толкнул дверь и вошёл внутрь. Молодой портье с усиками ala Zoppo встретил меня вежливой улыбкой, слишком натянутой, чтобы быть искренней. Я бросил седельные сумки на пол у стойки, порылся в кармане и достал бумажный доллар.

– Номер, – потребовал я. – С кроватью, чистым бельём и занавеской на окне, чтобы не просыпаться слишком рано. Знаете, я долго спал на земле у костра и теперь хочу хорошенько отдохнуть.

– Понимаю вас, – кивнул портье, открывая книгу посетителей. – Ваше имя?

Приезжая в новый город, я стараюсь не называть своего настоящего имени – уж слишком много кривотолков оно начинает вызывать у местного населения – поэтому брякнул первое пришедшее на ум:

– Адриано Челентано.

Портье записал и протянул ключ.

– Комната номер семь. Вверх по лестнице направо и до конца коридора.

Я высыпал на стойку несколько индейских центов33
  цент с изображением индейской женщины на аверсе


[Закрыть] и, улыбнувшись так же вежливо, как и портье, сказал:

– Будьте столь любезны, отнесите мои вещи в номер. А я пойду нагуляю аппетит на сон грядущий.

Если искать неприятности, кои обещал мне мистер Паттерсон, то следует начинать сразу, не откладывая дело в долгий ящик. Я решил прогуляться до ближайшего салуна, выпить кружечку пива, послушать, о чём судачит народ и, может, самому вставить пару слов в разговоре. Одним словом, людей посмотреть и себя показать. Выйдя на улицу, я осмотрелся и направился к салуну, у коновязи которого больше всего стояло лошадей.

Я тут много рассказывал, какой строптивый характер у моей кобылы, какая она гадюка и проказница. В общем-то, я тоже не подарок. В штатах Вайоминг и Юта моё имя склоняют на разные лады, и часто не в самых лучших тонах. Я не задира, нет, и не бандит, и не скотокрад. Но я часто балансирую на грани закона и никогда не отказываюсь от драки, если таковая намечается. Мне очень хочется быть добрым и вежливым, но когда какой-нибудь самовлюблённый кретин, считающий себя верхом мироздания, начинает качать передо мной права, то у меня просто крышу сносит. Я уже не думаю о последствиях, а лишь о том, как надрать ему задницу. Именно по этой причине я долго на одном месте не задерживаюсь.

Более всего лошадей стояло возле салуна Гарри Потера. Я уже слышал это имя в связи с какими-то махинациями в Денвере. Не знаю, был ли он мошенником, но по части приготовления различных коктейлей равных ему не было. Просто волшебник какой-то. Я осторожно протиснулся к стойке, стараясь никого не задеть, и кивнул на бочонок с пивом. Толстый бармен молча наполнил кружку и профессиональным движением метнул её мне. Я взял кружку, ткнулся губами в высокую шапку пены и начал коситься по сторонам.

По образу жизни мне уже доводилось бывать в подобных заведениях, и могу сказать, что различий между ними мало. Все они похожи один на другой, словно единоутробные братья, разница заключается лишь в качестве виски, ибо попадались мне и такие, где подавали вовсе даже неплохие напитки. Посетителей было много, и значит, заведение пользовалось популярностью. Основу контингента составляли ковбои и мелкие фермеры, решившие после трудного рабочего дня отдохнуть за рюмочкой виски в компании себе подобных. Большинство из них к полуночи не сможет передвигаться самостоятельно, и в лучшем случае очнётся где-нибудь на сеновале или под столом, в худшем – на улице под забором. Света трёх больших ламп, окутанных табачным дымом, вполне хватало, чтобы разглядеть лица, но знакомых я не нашёл. Весьма странно, потому что на Западе миграционные подвижки людей постоянны, даже оседлые особи время от времени переезжают из города в город, дабы сменить обстановку. Не все, конечно, но бывает.

Я прислушался к разговорам, ведь именно за этим я сюда пришёл. Говорили обо всём: о коровах, о клеймах, о траве, о ценах на мясо, о предстоящем родео. Промелькнула пара фраз о некой мисс Белле Шют, о том какая она красавица и вообще девушка что надо. Ничего особенного в этих разговорах не было, и я подумал, что пора переходить в другой бар, как вдруг кто-то за моей спиной спросил:

– А это ещё что за фрукт? Я его в нашем огороде раньше не видел.

– Интересно, какой он на вкус?

Я медленно повернулся. Медленно, потому что побоялся расплескать пиво. Сначала я увидел два огромных соломенных сомбреро, потом две усмехающиеся мексиканские физиономии с чёрными пронзительными глазами, и, наконец, патронные ленты, крест накрест пересекающие тела этих мексиканцев.

– Осторожно, незнакомец, – услышал я торопливый шёпот бармена, – это братья Гомесы, Педро и Хулио.

Мне доводилось слышать эти имена. Оба ганфайтеры44
  Ганфайтер или ганмен – профессиональный стрелок, отличающийся необычайно высокой скоростью и точностью стрельбы из револьвера. На Диком Западе это умение очень ценилось, и самые быстрые стрелки становились знаменитостями, ничуть не уступающими в популярности современным звёздам эстрады и кино.


[Закрыть]. Прославились тем, что одно время входили в банду «Калифорнийских бродяг», застрелили человека в Солт-Лейк-Сити и участвовали в войне скотоводов где-то в Небраске. Люди эти были опасны, очень опасны. Поодиночке они не представляли для меня затруднений, но вместе…

Народ отхлынул от меня, как волна от берега. Люди Запада интуитивно чувствуют надвигающиеся неприятности и стараются держаться от них подальше, дабы не стать жертвой случайной пули. Однако на этот раз они ошиблись. Перед стрельбой у меня всегда начинают чесаться кончики пальцев. Этакий зуд, от которого можно избавиться, лишь нажав на спусковой крючок, но ничего подобного в данный момент я не ощущал. Мексиканцы тоже вряд ли собирались пускать в ход револьверы, ребятам просто захотелось порезвиться, а в такой ситуации обычно обходятся кулаками, в крайнем случае, ножами. Ну что ж, можно и без револьверов. Я человек не хилого телосложения и кулаками за свою жизнь пользовался неоднократно.