Текст книги "Спорные тайны. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Олег Северюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Полет до Парижа

Я вышел с этой встречи в полной уверенности того, что это именно я виноват в том, что этот человек развяжет новую бойню намного раньше, чем это произошло на нашей земле. Он не даст никому подготовиться и начнет колотить своих врагов старыми средствами – дубиной и массой коллаборационистов, которых всегда много в каждой стране.

Мне как-то попался в руки список коллаборационистских воинских частей на стороне партайгеноссе Гитлера. Восточные легионы, хорватские (боснийские) дивизии войск СС, итальянские добровольцы войск СС, итальянские Хиви в Вермахте, Испанская добровольческая дивизия, индийские добровольцы, Африканская фаланга, словенское домобранство, Белорусская самооборона, Русский охранный корпус, Русская освободительная армия, Туркестанский легион, Мусульманский легион, казачьи дивизии. И то брали не всех желающих.

Мариэтт была просто ошеломлена. Я вкратце рассказал ей о содержании состоявшегося разговора, но девушка сказала, что она, похоже, все поняла и без перевода.

– В вашей стране были коллаборационисты? – спросила она.

– Были, – ответил я, – и очень много.

– А вот сейчас, если случится что-то такое, коллаборационисты будут или нет? – не унималась девушка.

– Будут, и в не меньшем количестве, – ответил я.

– А почему? – спросила Мариэтт.

– Много причин толкают людей в объятия завоевателей, – начал объяснять я. – Желание приспособиться к жизни в любых условиях, а для этого нужно показать свою лояльность врагу и готовность, если не служить, то содействовать ему в борьбе со своими соотечественниками. Разве не было в военные и не в военные годы в Ранции людей, которые охаивали все ранцузское и хвалили только то, что есть в других странах? Сколько людей исповедовали теорию человеческих ценностей, которые оправдывали любое деяние, лишь бы человек был невредим? Любое. Эта теория оправдывала и предательство, и трусость перед лицом врага. Сколько человек бросало оружие, считая, что сопротивление бесполезно, хотя у них были все шансы на победу. То-то и оно. Если вы не избежите Второй войны и тебе доведется дожить до этих времен, то ты сама сможешь ответить на все поставленные тобою вопросы. На примерах своего народа.

– Такого не будет никогда, – горячо возразила мне девушка, – ранцузы – самая храбрая и воинственная нация и она не допустит, чтобы враг оказался у ворот ее столицы.

– Дай Бог, дай Бог, – сказал я, – а что у нас сегодня по плану работы?

– Сегодня мы выезжаем в Париж. Послезавтра воздушный праздник в твою честь на аэродроме Ле Урже. Сможешь показать свое мастерство летчика, – улыбнулась Мариэтт, – и я хочу полетать с тобой на самолете.

Ничего себе. То, что я летчик-космонавт, еще не говорит о том, что я летчик. Хотя, мне удалось совершить посадку в ручном режиме на "буране", то я могу считать себя летчиком. Не думаю, что самолеты Ранции намного сложнее самолета ЯК-55, на котором я учился летать. Главное, не выжимать из предоставленного самолета то, что он не может выжать, чтобы не свалиться камнем с неба. Летать придется без парашютов, они пока не стали обязательным атрибутом летательных аппаратов.

– Я слышал, что по маршруту Ерлин – Ариж летает пассажирский самолет "Нкерс", – спросил я у Мариэтт.

– Летает, но он всего лишь шестиместный и билеты очень дорогие, – запротестовала мой секретарь.

– Неужели ты думаешь, что правительство Ранции настолько бедно, что не сможет купить нам билеты на самолет? – улыбнулся я.

Мариэтт позвонила в посольство и заказала билеты на самолет. Вылет сегодня. Время в пути четыре часа.

Честно говоря, с авиацией я погорячился. Авиация того времени совершенно не напоминает тот комфорт, в котором сейчас совершаются перелеты. Небольшая кабина, неудобные кресла, отсутствие удобств, достаточно прохладно в полете. По совету людей бывалых мы взяли в полет термос с кофе и бутерброды. Лучше бы я не пил это кофе. Сходить все равно было некуда. Похоже, что не я один думал о прогулке по самолету.

Самолет взлетал с трудом. При взлете были огромные воздушные ямы, и приходилось делать судорожные вдохи, чтобы преодолеть то состояние, когда ты падаешь, а все твои внутренности поднимаются вверх, а потом наоборот. Через два часа была сделана посадка на промежуточном аэродроме, где вышли два пассажира и добавились новые попутчики. Зато все следующие дальше с огромным удовольствием сходили избавиться от излишков выпитого кофе.

Оставшиеся два часа мы летели, уже зная особенности полета. Как говорят, лучше плохо лететь, чем комфортно сидеть в купе больше суток, вдыхая запах горелого угля.

Оставшиеся до воздушного праздника сутки мы потратили на осмотр достопримечательностей Арижа.

Поднялись на холм Онмартр, где был обезглавлен первый епископ Арижа де Сент Ени. Освященное место привлекало художников и писателей, всех тех, для кого творчество составляло основное занятие. Множество гениев вышло из этих узеньких улочек с многочисленными кафе и забегаловками, и множество гениев так и не смогло вырваться с Онмартра. У подножия холма площадь Игаль (place Igalle), вокруг которой кварталы красных фонарей. Но туда меня не пустила Мариэтт.

– Нечего тебе там смотреть, – отрезала она, – разврат я могу устроить и у нас в номере.

Мы совершили прогулку по Атинскому кварталу (Quartie Atine), поглядели на Орбонну, теологический колледж, преподавание в котором в старину велось на латыни и на открытом воздухе. Заглянули в Пантеон посмотреть на плиту того, кто приходил в Оскву, чтобы подразнить усского медведя, а потом прятался от него на острове Святой Елены.

Для одного дня прогулок по Арижу впечатлений было достаточно. Я спал, обняв во сне Мариэтт, и мне снилось партсобрание, на котором утверждали мою партийную характеристику для выезда по туристической путевке в капиталистическую страну.

– А если вас постарается искусить какая-нибудь представительница чуждого нам капиталистического мира. Что вы будете делать? – спросил меня секретарь партбюро.

– Я ее проигнорирую, – бодро ответил я.

Характеристику утвердили, а рядом со мной спало прелестное создание чуждого нам капиталистического мира.

Воздушный праздник

В десять утра мы уже были в Ле Урже. Почти весь свет и бомонд собрался на приготовленных деревянных трибунах, чтобы посмотреть искусство летчиков Ранции.

Немного поодаль возвышалась махина "бурана", уменьшая и без того маленькие фигурки людей и представленные самолеты.

Мариэтт находилась на трибунах, а я в своем летном костюме стоял у приготовленного для меня биплана "Ьюпор-17" и слушал объяснение летчика-инструктора об особенностях управления самолетом. В принципе, если человек умеет ездить на велосипеде, то он сумеет поехать и на мотоцикле. Не такое уж сложное управление "Ьюпора" я освоил налету и немного порулил по свободной полосе. Все нормально, и я приготовился ждать объявления моего вылета.

Высоко в небе летали два истребителя с ранцузскими и ерманскими опознавательными знаками. "Ерманец" попался упорный и никак не хотел поддаваться "ранцузу". Бой шел нешуточный. Амбиции и стремление к победе обоих были высокими. Еще чуть-чуть и бойцы пойдут в лобовую атаку. Но вот они оба прекратили атаки и вместе приземлились под аплодисменты собравшихся.

Ведущий шоу объявил:

– Колонель Снежинин, тот, который управлял самолетом-гигантом, сейчас покажет свое искусство на истребителе "Ьюпор".

Эхо громкоговорителя разнесло звук по всему аэродрому. Я отжал от себя сектор газа и начал разбег. Самолет легко оторвался от полосы, и я круто начал набирать высоту, делая круги над центром аэродрома. В течение десяти минут я набрал высоту до четырех тысяч метров и свалил самолет в крутое пике под углом до шестидесяти градусов. Мотор ревел, но ревел ровно и уверенно. На высоте примерно в пятьсот метров я вывел истребитель из пике и сделал подряд три "мертвые" петли. Затем набрал высоту до тысячи метров и стал выполнять переворот Иммельмана, бочку, перевороты и повороты на горке и под конец сделал колокол, когда самолёт находится носом вверх на нулевой скорости, а хвост раскачивается из стороны в сторону как язык колокола.

Посадка прошла в полной тишине. Я даже удивился. Неужели я плохо выступил? Наконец, ведущий шоу просто закричал в микрофон, что до этого никто еще не видел такие фигуры пилотажа и все находятся в диком восторге от того, какие возможности имеет современный самолет Ранции. Подошедшие пилоты с чувством пожали мне руки и сказали, что восхищены моим полетом. Командир эскадрильи, полковник, взял с меня слово, что я выступлю с лекцией перед пилотами эскадрильи и расскажу о фигурах, выполненных сегодня мною.

Подбежавшая Мариэтт вся была в слезах. Какой-то специалист рядом с ней сказал, что летает самоубийца и что ему сегодня не сносить головы. Поэтому она сразу прибежала ко мне и стала брать с меня слово, что я больше никогда не буду так летать. Я дал ей такое слово. Я больше не буду так летать. Я буду летать намного лучше. И раз уж у меня есть звание летчик-космонавт, то я должен стать настоящим летчиком.

После обязательного фуршета по окончании шоу мы ехали на автомашине в Ариж. Мариэтт дремала, склонившись на мое плечо, а я думал о том, что не зря мне был дан фильм об истории Земли за первые полвека прошлого столетия. Кто-то предполагал, что противовес планеты Земля окажется точно такой же и мне придется встретиться с такими же людьми как я, живущими много позже или намного раньше, чтобы можно было поучиться у них или сделать работу над ошибками прошлого и настроить наши часы на одно и то же время.

Не зря меня учили, как часового мастера регулировать взаимодействие всех частей сложного механизма. Вот он, механизм, весь передо мной. Бери, регулируй. Можно сказать, что развитие Вропы пойдет уже по другому пути. Сейчас нельзя сказать, что Итлеры приходят и уходят, а Вропа остается. Сейчас все понимают, что основной опасностью для мира в целом является национал-социализм как высшее проявление фашизма и даже в солнечной Талии собираются предпринять все, чтобы к власти не пришел сумасшедший журналист Уссолини.

Уже всем стало понятно, что нужно формировать единый антифашистский фронт не тогда, когда фашизм придет с ножом в руке, а тогда, когда он еще не пришел к власти. Тот же мизер, господа. Карты на столе, и мы знаем, что фашизм снес в прикупе. "Паровозик" нужно подцеплять, и немедленно!

Завтра мы выезжаем в Оссию. По дипломатическим каналам визит согласован. Мне гарантирована дипломатическая неприкосновенность на уровне посла суверенной державы. На этом настоял я сам. Знаю "наших". Тем более, что я в золотых погонах. В период противостояния весь мир в Лиге наций, а весь Коммунистический интернационал – в Оссии.

Пограничники коммунизма

Граница с Оссией ознаменовалась приходом хмурых военнослужащих в буденовках с зелеными звездами, в шинелях с зелеными «разговорами» и петлицами. Тщательно проверили документы. На мои погоны особое внимание. Кокарда и красная звезда на фуражке – полное недоумении. Заставили предъявить багаж. Я на их языке, который один в один, как и мой – русский, объясняю им, что у меня дипломатическая неприкосновенность.

– Предъявите багаж, господин подполковник, – строго сказал командир с одним кубиком взводного на рукаве, – иначе задержим для разбирательства и выяснения личности.

Все понятно. Все документы и печати побоку, когда перед тобой белогвардеец. Все как обычно. В России фильм посмотрели, по самым грубым подсчетами, десятка два особо доверенных человек. Никто и ничего не знает. Привычка секретить все и вся сыграет с товарищами комиссарами нехорошую шутку в будущем.

– Что это такое? – пограничник ткнул пальцем в электробритву.

– Электробритва, работает от электрического тока и предназначена для сбривания растительности на теле, – четко дал я определение.

– Вот, смотрите, товарищи красноармейцы, самый яркий пример использования достижений техники для пропаганды капиталистического образа жизни, – сказал командир и, повернувшись ко мне, сказал, – с вещами на выход.

Я собрал вещи, успокоил Мариэтт, успокоил работника МИДа Ранции, который сопровождал меня, и пошел под конвоем на выход. Интересно, поведут куда-нибудь или расстреляют прямо у вагона в назидание капиталистам.

Мы стояли полчаса и за это время успели "переобуть" только три вагона из нашего состава. Значит, стоять будем еще часа два. Чтобы было понятно. В нашей Северной Америке, Европе и в Китае ширина колеи один метр сорок три сантиметра, в России – один метр пятьдесят два сантиметра. Представляете, что такое девять сантиметров? Это чуть поменьше двух коробков спичек. Проще говоря, это как ружье, которое стреляет очень редкими патронами.

Самое главное объяснение, которое приводят сторонники российской колеи, состоит в том, что ширина колеи имеет стратегическое значение для военных действий. Я представляю, как матерились немцы в Отечественную войну, осуществляя железнодорожные перевозки на оккупированные территории, и как матерились наши железнодорожники, поставлявшие военные материалы нашим войскам в Европу, и как сейчас матерятся все железнодорожники, которым приходится ехать через Россию или везти товары по российским железным дорогам.

Сейчас уже поздно переделывать колею. Колею переделать можно, всего лишь один рельс передвинуть на два спичечных коробка. А что делать с подвижным составом? Все менять нужно. Сколько колесных пар потребует перемены? Миллионы. Сколько это металла? Миллионы тонн. А сколько в денежном выражении? Сумма космическая. Одна глупость влечет за собой другую глупость. Если бы Россия была родоначальником железнодорожных перевозок, то с нее бы стали брать пример в стандартах. Но стандарты появились не у нас, и заявлять новые стандарты, которые никем не поддерживаются, это и есть один из элементов политики изоляционизма от внешнего мира и великодержавной глупости.

В лапах ЧК

– Товарищ комендант, беляка поймали, – доложил взводный командир какому-то военному в защитной гимнастерке и в синих бриджах, который что-то диктовал машинистке, пишбарышне, как их тогда называли.

– Шпиона? – оторвавшись от бумаги, спросил начальник.

– Может, и шпион он, но на вид натуральный беляк, вот он, за моей спиной стоит, – радостно сказал взводный.

– Ты что, твою мать, прямо при нем мне докладываешь? Службы не знаешь, – загремел комендант. – Заводи, раз привел.

Я встал посредине комнаты. Начальник несколько раз обошел вокруг меня, внимательно разглядывая меня и рассматривая документы.

– Что, ваше высокоблагородие, на родину потянуло, по ЧэКа соскучились? – с улыбочкой спросил он меня. – Вроде бы поздновато с погонами-то сюда, мы ведь, как говорится, разгромили атаманов, разогнали воевод и на Ихом океане свой закончили поход. Так зачем пожаловали сюда, господин подполковник? Кто послал вас?

– Неужели в бумагах по-усски не прописано? – вопросом на вопрос ответил я. – Там же черным по белому написано, что я являюсь чрезвычайным и полномочным послом Лиги наций в Советскую Оссию. Какие пояснения еще нужны, если тут же стоит печать вашего народного комиссариата по иностранным делам и подпись вашего лидера Енина? Или он вообще для вас не указ, и вы не подчиняетесь ему?

Комендант несколько смутился, но все же нашелся на глупый вопрос:

– А почему в белогвардейской форме? Где написано, что вы должны быть в белогвардейской форме? Товарищ Енин подписал это для нормального человека, а не для белогвардейца, – продолжал напирать комендант.

– А вы позвоните в ваше управление ЧэКа, доложите, расскажите о документах, кто их подписал, и кого вы задержали, – предложил я. – Уж они-то обложат вас так, что вы потом детям и внукам своим об этом будете рассказывать.

Комендант поднял трубку висевшего на стене телефонного аппарата, покрутил ручку, сказал коротко – ЧэКа, – и стал ждать. Через какое-то время он, прикрывая ладошкой трубку, стал докладывать, заглядывая в мои бумаги. Реакция на доклад определялась по ушам. Они то краснели, то белели, то подрагивали, то снова краснели. – Так точно, понял, будет сделано, так точно, – торопливо повторял комендант.

Положив трубку, комендант надел фуражку, отослал куда-то секретаршу и вызвал моих конвоиров. Приложил руку к козырьку и отрапортовал мне:

– Товарищ полковник, от имени Оссийской Советской Социалистической Республики приношу вам извинения за недоразумение, возникшее по вине советских пограничников. Для того, чтобы загладить свою вину и в знак гостеприимства, прошу выпить с нами по чашечке чая.

ЧэКа знает о моем приезде, кто я такой и с чем это едят. Если убрать идеологию, то пограничники и чекисты – обыкновенные нормальные люди, готовые отдать жизнь за счастье всех людей на планете. Но партийная бдительность и ненависть к врагам коммунизма делает из них обыкновенных монстров, для которых право и закон умещаются в приказе старшего оперативного начальника на задержание любого человека и применение оружия без предупреждения или с предупреждением для пресечения нарушения социалистических законов, которые декларируют, но не учитывают права человека.

– Я принимаю ваши извинения и приглашение, – сказал я, но прошу известить моих спутников о том, что я скоро прибуду, и чтобы они не беспокоились.

– Сейчас сделаем, – сказал комендант, отправил моих конвоиров и жестом руки показал мне, куда нужно идти.

В соседней комнате уже стоял накрытый белой скатертью стол с закусками и неизменной водкой. Судя по тому, что стояло на столе, пограничники жили неплохо. Да они всегда жили хорошо. Во времена, когда Оссией правил император, пограничникам полагалась четверть стоимости задержанной контрабанды. И тяжкое же было житье у контрабандистов. Если подкупать пограничников, то контрабанда вообще будет нерентабельной.

Мы сели за стол. Налили.

– За знакомство, – сказал комендант.

Выпили. Закусили. Налили.

– За Оссию, – сказал комендант.

Потом были за дружбу, за космос, за мир. Я встал.

– Спасибо, товарищ комендант, – сказал я, – через какое-то время буду проезжать обратно. Увидимся.

– А правда, что вы летали в космос? – почему-то шепотом спросил комендант.

– Правда, – тоже шепотом сказал я, – скоро и ваши дети тоже полетят в космос.

– Когда? – с надеждой спросил комендант.

– Скоро, – сказал я.

Я смотрел на него и думал, что революция была во благо и не во благо. Не было бы революции, этот мужик так бы и не вылезал из нужды крестьянской доли. Может, и разбогател бы немного, да соседи ему пустили бы красного петуха под стреху. И опять был бы в нужде. А так, на службе, при деле и по значению не менее станового пристава. И дети будут служащими по происхождению. Может, и в генералы выйдут. А при царе такая перспектива была только у дворян и разночинцев. Крестьянин так бы и оставался крестьянином, а рабочий – рабочим.

Мариэтт была вся в слезах. Сотрудник МИДа при виде меня испытал чувство облегчения.

– Сколько раз ни езжу через эту границу, каждый раз как через огненное кольцо, – признался он.

Я был навеселе и все воспринимал в несколько радужных тонах, представляя, что бы я чувствовал, если бы комендант оказался тупым человеком, поместил меня в каталажку, и занимался мною после того, как поезд бы ушел.

Мне кто-то возразит, что это невероятно. Полноте, господа, у нас в России все было вероятно. И в здешней Оссии все так же, как и у нас. Понятий рыцарства и чести нет ни у одного государства, когда речь идет о национальных интересах. А если к этому примешивается идеология, то нет таких нравственных и моральных принципов, через которые бы не перешагнула политическая партия для достижения поставленных целей.

Поэтому не нужно всех собак свешивать на Оссию. На себя посмотрите. Неча на зеркало кивать, коли рожа крива. Думаете, что в других странах не так? Все один к одному. Если перед тобой идеологический противник, то на него не распространяются никакие конвенции и права человека, которые гарантированы только соотечественниками. Не с бухты-барахты наш поэт Владимир Маяковский писал о тех годах:

Жандарм

       вопросительно

                    смотрит на сыщика,

сыщик

     на жандарма.

С каким наслажденьем

                     жандармской кастой

я был бы

        исхлестан и распят

за то,

      что в руках у меня

                        молоткастый,

серпастый

         советский паспорт.

Такое же отношение было и к чужим паспортам в самой Оссии. Партия большевиков не имела широкой поддержки в стране, поэтому агитация была заменена на репрессии, усилившиеся после гражданской войны. На перевоспитание оставляли единицы, остальных – уничтожали. Посмотрим, что скажут руководители революции в Оссии.

Мариэтт уже спокойная и веселая, как будто и не было никаких происшествий на границе. Дипломату пришлось заказать в купе водки, чтобы он чувствовал себя несколько спокойнее.

И вообще, никак не могу понять западных женщин. Русских и усских к себе влекут чувства, и они бросаются вдвоем в омут. А в отношениях с Мариэтт не все гладко. Практицизм и собственный интерес превалируют над чувствами. Она не стеснена в средствах, но если она что-то купила, то приносит мне чек, чтобы я его оплатил. Ладно. Но она почему-то забирает у меня все счета на покупки, как будто они ей нужны для отчета. Да и как корреспондент она очень редко публикуется, хотя постоянно держит связь со своей редакцией и передает редактору те новости, которые я изрек по поводу нашего будущего. Интересно бы познакомиться с этим редактором.

Прогулка по Москве

Гражданская война пронеслась по Оссии ураганом. Я бы сказал – смерчем. В тупиках полуразобранные паровозы, остовы вагонов, сброшенные с насыпи колесные пары. На станциях стихийные базары. Торгуют принесенными к поезду вещами и продовольствием, вещами, вынесенными из поезда. Крестьяне, рабочие, интеллигенция, солдаты, активисты, беспризорники гудят, шумят, кричат, толкаются, торгуются, воруют, бьют по рукам, по спине, по роже, продается мануфактура, сало, родина, бриллианты, штаны, сапоги, иголки, нитки, самогон.

Тут же пьют и закусывают. Кто-то кого-то провожает. Кто-то кого-то встречает. Кого-то оплакивают. Смеются. Молодежь поет песни: "дан приказ ему на запад, мне – в другую сторону". Ватрушки картофельныя! Молодой человек, бутылочку возьмите в дорогу, чиста как слеза, сама гнала, и сама бы пила, да деньги на сахар нужны! Вся страна – сплошной базар.

В Оскву въехали утром. Часов в десять. Встречали наркоминдельцы, то есть дипломаты, сотрудники министерства-наркомата иностранных дел. Ребята молодые, но уже повидавшие виды. Я видел, как один из них с размаху врезал в челюсть жигану, подхватившему мой чемодан с намерением "приставить к нему ноги".

Разместили в "Метрополе". Там размещались все. Это была Оссия в Оссии со своими законами и порядками. Это была Оссия, которая прошла стадию революции и становилась на мирные рельсы, но то шпал не хватало, то рельсов, то костылей, а то работников, которые должны были их укладывать.

– Господин полковник, – доложил наш куратор, – завтра в десять встреча в Кремле. Будут товарищи Енин и Талин. Сегодня после обеда автомобильная прогулка по Оскве. Не рекомендую гулять в пешем порядке, не совсем безопасно, а вернее, совсем небезопасно. Если захотите погулять, позвоните по номеру 707, мы вам выделим надежное сопровождение. Можно пойти в ресторан, можно заказать все в номер. Отдыхайте.

Обедали в номере. Обслуживание по особому разряду. Примерно часик повалялись в широкой королевской постели. Адмиральский час.

Звонок телефона:

– Господин Снежинин? Вас беспокоит наркоминдел (министр иностранных дел) Ичерин. Не найдете ли время для личной встречи?

– С удовольствием, господин нарком. Через час я буду готов принять вас, – ответил я.

– И славненько, – сказал нарком, – через час и встретимся. И, пожалуйста, никаких особых приготовлений. Встреча чисто неофициальная. А после беседы буду рад сопроводить вас в прогулке по Оскве.

По наркому (министру) можно было проверять часы. Происхождение благородное, традиционная для усской интеллигенции бородка клинышком, костюм от портного, галстук в тон. Обходителен. Начитан. Ему бы министром культуры стать. Потому что с культурой у Оссии особый дефицит. Были культура привилегированного класса и культура народа, и обе жили автономно друг от друга. Народничество – это барская блажь, которая народом отвергалась, от чего народники и пошли в террор, не получив народной поддержки.

Сели за столик закурили.

– Простите, господин полковник, – сказал нарком, – но я позволил себе сделать заказ для кофе на троих. Вы не будете возражать, мадам, – обратился он к Мариэтт.

Мариэтт одобрительно улыбнулась. Примерно через пару минут в дверь постучали и вошли два официанта, которые стали сервировать стол. Накрывали для кофе и для того, чтобы выпить и закусить. Настоящий коньяк, лимоны, икра со сливочным маслом, осетрина, блинчики, грибы соленые, грузди и рыжики с маслом и лучком, яйца всмятку в подставках. Чисто по-усски. Как хорошо, что сегодня не я не употреблял спиртного вообще. Я предпочитаю водку, а смешивать водку с коньяком это равносильно самоубийству.

Мариэтт все время удивлялась усским обычаям и традициям и с какой-то осторожностью села за стол. Уже через несколько минут она уплетала блинчики с грибами и припивала из рюмки коньяк.

– Господин нарком, называйте меня просто Олег Николаевич, – предложил я.

– Георгий Васильевич, – ответно представился Ичерин. – Так вот, Олег Николаевич, я хотел бы приватно обсудить с вами вопрос установления дипломатических отношений между Оссией и планетой Земля. Какие у вас есть полномочия по обсуждению этого вопроса?

– Уважаемый Анатолий Васильевич, – начал я, медленно выговаривая слова для того, чтобы было время на обдумывание того, что я скажу дальше, – ситуация сложилась парадоксальная. Я могу говорить от имени Земли с организацией, представляющей всю Емлю, и имею на это полномочия, определенные в удостоверении Организации Объединенных Наций. Но в то же время я не уполномочен вести переговоры с конкретным государством от имени конкретного государства Земли, хотя я могу доставить ваши предложения на Землю для рассмотрения и, возможно, многие государства Земли откликнутся на ваше предложение об установлении дипломатических отношений.

– В течение какого времени может решиться этот вопрос? – спросил меня нарком.

– Считайте сами, – сказал я. – Я летел сюда почти двадцать лет, плюс двадцать лет лететь обратно на Емлю, несколько лет на оформление всех формальностей. Но и ответ к вам будет идти лет двадцать. Так что лет через пятьдесят этот вопрос может быть решен.

– Я так и думал, я так и говорил, но они даже слушать не хотят, – раздраженно сказал Ичерин и тут же сменил тон на доброжелательный, – главное, что вопрос находится в стадии решения и есть надежда на положительное решение вопроса.

– Да, именно так, я готов подтвердить результат нашей встречи и перед представителями прессы, – сказал я, прекрасно понимая, что у советской Оссии главный вопрос – вопрос международного признания страны.

– Тогда пойдемте и совершим прогулку по центральной части Осквы, – предложил нарком, – только у меня есть к вам просьба, не надевать мундир с золотыми погонами, мало ли что.

– Вот от этого "мало ли что" и будет зависеть вопрос признания Оссии в мире, – сказал я. – Не будете же вы регламентировать посла любой державы в том, в каком костюме или мундире ему следует находиться в вашей столице?

В вестибюле гостиницы уже ждали представители средств массовой информации, аккредитованные в Оссии.

В. Готова ли планета Земля установить дипломатические отношения с Оссией?

О. Планета Земля готова установить дипломатические отношения с планетой Емля и, естественно, с любым государством, входящим в состав этой планеты.

В. У вас есть такие полномочия?

О. Да, у меня есть полномочия от Организации Объединенных Наций на ведение переговоров с Лигой Наций.

В. Что вы ждете от переговоров с оссийским руководством?

О. Мне нужно выяснить, идентична ли история Емли с историей Земли и доложить об этом на ассамблее Лиги Наций, чтобы предотвратить трагедии, которые испытала Земля. С этой целью я и посещаю все страны.

В. Ваша Россия тоже была в изоляции?

О. Была. Но она прорвала эту изоляцию, и прорывала ее неоднократно, потому что Россия та страна, которая притягивает всех завоевателей и недругов, которые не оставляют намерений разделить ее на кусочки и стать хозяевами всех богатств. И к Оссии на вашей планете отношение такое же. Просто люди еще не поняли, что без Оссии вашей планете, да и нашей тоже, грозит Вселенская катастрофа.

В. Какая катастрофа может грозить нашей планете?

О. Хотите узнать? Начинайте новый крестовый поход против Оссии и узнаете.

В. Вы думаете, что Оссия справится с новым крестовым походом?

О. Справится и расширит свои зоны влияния.

В. В чем сила Оссии?

О. В ее врагах. Чем больше у нее врагов, тем она сильнее.

В. Сколько вам лет, господин Снежинин?

О. В этом году исполнится сорок четыре.

В. Когда вы собираетесь к себе домой?

О. Все будет зависеть от того, насколько развитие техники позволит мне осуществить обратный старт.

В. Какая же страна способна помочь осуществить старт вашего корабля?

О. Если судить по нашей истории, то пока только Оссия.

Встреча в Кремле

Мариэтт, сославшись на усталость, не поехала на прогулку по Оскве. Зато мы с наркомом совершили интересную прогулку по Садовому кольцу. Я как будто смотрел на старый фильм и очень сожалел, что не взял с собой кинокамеру или просто фотоаппарат. А, возможно, это и хорошо. Спецслужбы его просто бы расковыряли и привели в негодность. А то, что спецслужбы контролируют каждый мой шаг и записывают каждое слово, в этом я был уверен. Нужно будет проверить всех, кто находится рядом со мной, на причастность к спецслужбам. Вернемся в Ранцию, обязательно сделаю.

Первым шагом будет то, что на встречу с Ениным и Талиным я поеду один. Переводчик мне не нужен, протоколировать тоже нечего. Посмотрим, кого будет больше всего интересовать результаты встречи.

Утром в девять тридцать доложили о прибытии автомашины из Кремля. Ехать недалеко, но должен быть "ефрейторский зазор", чтобы никуда не опоздать.

Встреча проходила в большом кабинете, где стояли письменный стол с приставным столом и несколько тяжелых кожаных кресел. Никаких украшений. Канцелярский стиль и очень простая мебель. Говорят, что в этом кабинете проходили заседания большевистского политбюро.

Сидели молча. Не знали, кто должен первый говорить и о чем. Хозяева ждали моего вступления. Я сидел и ждал их. Пауза затягивалась. В дверь вошла секретарь с подносом, где стояли три стакана хорошо заваренного чая в серебряных подстаканниках. Сахарница и тарелочка с печеньем.