Текст книги "Смотритель. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Олег Северюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Annotation

Северюхин Олег Васильевич

Северюхин Олег Васильевич

Смотритель, часть 2

Первая командировка. Продолжение

Мысли о вечности бытия возникали у нас постоянно. Почему кому-то уготована вечность, а кому-то максимум шестьдесят лет и отвали моя черешня?

Наш институт в нашей системе мироздания является особенным учреждением, где люди должны знать все и никакой вопрос не мог поставить выпускников в тупик. Из нас ковали крепкие пропагандистские кадры, которые могут ответить на любой вопрос и убедить любого человека в непогрешимости Председателя.

Но чтобы убедить человека в непогрешимости Председателя, нужно, чтобы и пропагандист имел доказательства для веры в непогрешимость Председателя.

– Непогрешимость Председателя заключается в том, – читали нам на лекциях, – что Председатель издает законы нашего Бытия и никто, кроме Председателя не может изменить эти законы, потому что эти законы отливаются в граните и спускают в подведомственные миры для исполнения. Хранители скрижалей являются толкователями их содержания и уполномоченными Председателя.

– Но Председателем может быть любой человек, – упорствовали мы, – и его законы будут иметь такую же силу, как и у прежнего Председателя.

– Председателем не может другой человек, – строго говорил наш преподаватель. – Председатель избранный...

– А кем он избран? – сразу спрашивали мы.

– Высшими силами, – попадался в наш капкан наш штатный по должности старший пропагандист.

– Так получается, что Председатель есть наемный работник у более сильных Председателей? – резюмировали мы.

– Нет, – кипятился лектор, понявший свою ошибку, – наш Председатель самый сильный и единственный. Выше его никого нет. Он создал Тьму, и он создал Свет. Он создал земную твердь и все существующие существа.

– А как тогда объяснять теорию эволюцию? – веселились мы.

– Нет никакой теории эволюции, – почти кричал наш преподаватель, – это все животные извращения и девиации, которые возможны в любом деле. Наш Председатель самый умный и самый могущественный!

– Мы и с эти согласны, – смеялись мы, – но может ли наш Председатель создать такой камень, который сам не сможет поднять?

– Хватит! – кричал преподаватель, – это уже не познание истины от нашего Председателя, а кощунство и глумление над ним, и я это не потерплю. Вы меня еще не знаете, но вы меня узнаете.

Подспудно мы понимали, что наше веселье выльется нам боком по окончании учебы. Все наши высказывания и поступки заносились в книжку, которая будет лежать в потаенном и будет открываться тогда, когда придет пора служебного роста и сложных заданий. А с другой стороны, как можно доверять человеку, который за всю свою жизнь не напивался в дребодан, не выкурил ни одной сигареты, не спал с девушками и не хулиганил в молодом возрасте. Все нужные качества проявляются именно в этом, а не педантичном следовании правилам, написанным откровенными грешниками.

Вот и я был поставлен на пост, чтобы Авраам не перерезал горло Исааку, сыну своему, и сейчас мне нужно отправляться дальше, чтобы праведник по имени Иисус, который еще не родился, не смог избежать того, что уготовано ему Председателем – подвергнуться мучительной смерти за грехи людей, созданных отцом его и нашим Председателем. Задание это тяжелое морально. Не каждый выдержит то, чтобы сознательно послать человека на Голгофу. Но есть такие люди, которые с радостью служат этому делу и посылают людей на казни и на мучения сотнями, тысячами, миллионами и за это их превозносят, награждают драгоценными фалерами и ставят памятники в центре огромных городов как предупреждение окружающим людям, что есть люди, которые не задумаются над тем, чтобы отправить вас на плаху, если вы будете плохо думать о своем создателе. Если у меня появится такая возможность, то я передам свое задание такому человеку. У него не будет внутренних переживаний и вся история пойдет так, как о ней написал Председатель, а комиссия из историков подтвердит, что видение истории Председателем самое правильное и единственное.

Чекист из Парижа

Мое расследование в Ялте не было ограничено никакими временными рамками и никто не требовал от меня отчета. Что-то получится – хорошо, не получится – ну и хрен с ним, значит можно написать справочку, что по данному вопросу никаких данных не получено.

Ежедневные морские моционы, домашнее вино шли только на пользу организму. Практичный Иванцов застолий не устраивал и как-то заикнулся о квартирной плате, типа у них в Крыму каждый квадратный метр это как маленькая нефтяная скважина и с него каждый день капает денежка. Но я так взглянул на хозяина, что у него пропала охота продолжать этот разговор и чувствовалось, что это неспроста. Что-то у него за душой было неладное. Но мы выясним что.

В один из дней и Коврова я застал благообразного старичка лет пятидесяти пяти. Почему я говорю старичка? Да потому что, кто старше меня ет на тридцать, те уже старички пенсионного.

– Познакомьтесь, – сказал Ковров, – это наш коллега из Парижа, мсье Мальцев.

Из парижской резидентуры? – изумился я.

– Что вы, что вы, – замахал руками Мальцев, – просто я был помощником у одного прославленного чекиста, который всю жизнь прожил во Францию и очень хотел вернуться сюда, но вернуться удалось только мне и все потому, что в России произошла перестройка, наступила демократия и то, что всегда называли черным, вдруг оказалось белым, а то, что называли красным, оказалось черным, а вот то, что было белым, оказалось серым и у этого серого цвета еще обнаружилось не менее пятисот оттенков. Народ проснулся, оковы пали и свобода нас радостно встретила у входа и братья выкинули наш меч. Никакой мести, никаких горьких воспоминаний, начинаем жизнь с чистого листа. Но и чистый лист оказался серым с множеством оттенков. Мы поняли, что чувство мести не умерло, а чувство свободы было обманчиво и что те, кто хотел скрыть всю пролитую кровь, обратились к политике китайского председателя Мао Цзэдуна, который провозгласил исторический лозунг: пусть расцветают сто цветов и пусть соперничают сто школ. Так и мы приехали сюда, а здесь ничего не изменилось и все эти Иванцовы делают всю погоду и политику. И главной силой в нашей стране снова Идеология, а не Закон. А для идеологии, чем больше крови, тем вернее эта идеология.

– Неужели об Иванцове знают в Париже? – удивился я.

– Ну, не конкретно об Иванцове, – сказал Мальцев, – а о пещерах в районе Ялты, где хранятся чекистские архивы и о том, что оккупанты пользовались этими архивами, вылавливая партизан, которые были фигурантами предвоенных дел от антисоветской агитации и пропаганде. Парадоксально получается. Враги советской власти оказались врагами оккупантов, а верную друзья этой власти оказались друзьями оккупантов. И если эти архивы найти, то пострадают те, кто боролся с оккупантами, так как они числятся врагами нынешней власти. Пострадают и те, кто не воевал с оккупантами, помогал им. Время, скажут, было такое. Нужно было выживать, и все стараются эти архивы похоронить. Вот вы и подумайте, а так ли нужно искать эти архивы? Давайте я вам лучше расскажу про своего Учителя. Мне кажется, что это вам будет полезно знать. Давайте, по стаканчику холодненького и начнем рассказ. Извините старика, но мне нужно выговориться, а кому попало такое рассказывать нельзя. Начну со своего сна.

Сон

Мы бежали по летнему, залитому солнцем тротуару, и катили перед собой обода велосипедных колес без спиц, подталкивая их или палочкой, или крючком, сделанным из стальной проволоки. Лязг тонкого металла обода об асфальт был громким, и он создавал ощущение нахождения в прозрачной кабине одноколесной машины, несущейся по тротуару при помощи волшебной силы, готовой поднять тебя ввысь и понести над землей, над твоим городом, над большой рекой и унести так далеко, куда не ступала нога ни одного путешественника.

В какой-то момент лязг колеса слился в одно тонкое гудение и внезапно жара, грохот и слепящее солнце сменились прохладой, тишиной и полной темнотой. Так всегда бывает, когда заходишь с улицы в затененные сенцы деревенского дома. В сенцах глаза быстро привыкают, а темнота, в которую я попал, не исчезала. Вдалеке вспыхивали редкие огни, но они светили в глаза, не освещая того, что находилось вокруг. Я даже не видел себя. Где-то в стороне слышался шум машин, голоса людей, но никого поблизости не было.

Постепенно я начал различать свои руки, одежду, как в кино после начала сеанса. И все происходящее вокруг мною воспринималось как кино, потому что никто совершенно не обращал на меня внимания, даже проходящие машины не сигналили мне, чтобы я ненароком не попал под их колеса.

Я потряс головой и ощупал себя. Вроде бы сам цел, но голова очень тяжелая. В левой стороне груди в области сердца была резкая боль. Трудно поднять левую руку. Я сунул правую руку под гимнастерку и сразу понял, что это штифты двух орденов Красного Знамени впились в грудь при падении. Откуда я падал? Вдалеке что-то бухало, и звук ударной волной качал меня из стороны в сторону.

Я достал из кармана документы. Читаю. Капитан Репин Иван Алексеевич, должность – командир артиллерийской батареи войсковой части 29803. Так, это же моя батарея ведет бой и мой наблюдательный пункт должен быть где-то рядом. Я пошел в сторону вспышек и громких звуков.

В десяти шагах я увидел группу солдат, что-то собиравших у огромной воронки в земле. Увидев меня, они бросились ко мне с криками:

– Товарищ капитан, товарищ капитан, вы живы!

Какой-то усатый пожилой солдат, часто моргая глазами, сказал:

– Думал я, Иван Алексеевич, что от вас только один обрывок шинели остался.

Я совершенно не помнил, кто я и где нахожусь. По-медицински это называется амнезией. Память отшибло. Но я четко знаю все, что будет потом.

Мне доложили, что танковая атака немцев отбита. Подбито три танка, два бронетранспортера. Стрелковый батальон впереди прочно удерживает позиции. У нас потери пять человек. Управление батареи в полном составе. Погибли от прямого попадания авиабомбы на наблюдательный пункт. Я подписал донесение, и молча лег на разостланную на земле шинель.

Мое молчание с разговаривающими со мной людьми становилось неестественным. Я чувствовал, что могу говорить, но я не знаю, что мне говорить, и как обращаться к людям, которые меня окружают.

Я прокашлялся и сказал:

– Вы извините, но я совершенно ничего не помню. По документам я знаю, как меня зовут, и кто я, но я совершенно не знаю, кто вы. Расскажите мне о себе и расскажите, где мы находимся и какой сейчас год.

Мне представились командиры взводов и командир взвода управления. Рассказали, что мы имеем задачу поддерживать второй батальон 105 стрелкового полка, готовящегося к штурму Сапун-горы недалеко от города Севастополя. Сейчас июль 1944 года и я в течение полугода командую этой батареей. Командир первого взвода предложил мне отдохнуть, а завтра отправиться в медсанбат, чтобы врачи посмотрели, нет ли каких других последствий контузии.

Солдаты уже углубили воронку, из которой меня выкинуло взрывной волной, накрыли ее плащ-палатками, и получилась неплохая землянка, которую на скорую руку можно выстроить на каменистой крымской земле, чтобы укрыться от непогоды.

Старшина батареи, Василий Андреевич, тот усатый, который подал мне обрывок шинели, и вестовой Арсентьев накрыли ужин. Потихоньку подошли командиры взводов, чтобы выпить за мое благополучное спасение.

Наркомовская водка благотворно подействовала на меня. Я уже не чувствовал скованности, помнил имена окружавших меня людей и постепенно возвращался в ту жизнь, из которой меня пыталась выжить немецкая авиабомба.

Все вокруг было прекрасно. И темная крымская ночь, усеянная крупными жемчужинами звезд, и добродушные люди, сидевшие рядом со мной за столом из грубых досок, накрытых плащ-накидкой.

Я мечтательно потянулся и сказал:

– Скоро, ребята, война закончится и жизнь будет все равно лучше, потому что не будет войны.

Разговор медленно крутился вокруг сроков окончания войны и того, как мы будем жить.

Удобно устроившись на чужой шинели, я сказал:

– Война закончится скоро. Осталось всего десять месяцев. В мае 1945 года будем праздновать победу, а в июне состоится грандиозный парад на Красной площади. Парадом будет командовать Маршал Рокоссовский, а принимать парад будет Маршал Жуков. Жуков будет на белой лошади, а Рокоссовский на серой в яблоках.

Мне все стали дружно возражать, что парад будет принимать Великий Сталин, потому что он отковал и подготовил Победу. Я не стал возражать. Пусть думают, что это фантазии. Потом вспомнят, кто был прав.

Затем речь пошла о том, как мы будем жить после войны. Под руководством Сталина и коммунистической партии мы быстро восстановим то, что разрушили фашисты и будем дальше строить социализм. И я снова не удержался, чтобы не сказать, что в 1953 году Сталин скоропостижно умрет, а пришедшие ему на смену руководители доведут страну до такой степени, что в 1991 году компартию вообще запретят.

Арестовали меня рано утром. Без шума. Война для меня закончилась. На самолете меня куда-то привезли. Держали в тюрьме, в одиночной камере. Так как охрана и следователи носили васильковые погоны, то это было Лефортово, ведомство МГБ.

Допрашивал следователь в звании майора, который кричал, что я немецкий шпион и требовал сказать, где и когда меня завербовала немецкая разведка? Кто мне дал задание убить товарища Сталина? Кто вместе со мной направлен для совершения террористических актов в отношении руководителей Коммунистической партии и Советского правительства?

Я не мог дать им каких-то вразумительных ответов, потому что я вообще ничего не мог рассказать о себе, даже того, чтобы они смогли заполнить протоколы допроса.

Мне предложили работать на них, чтобы искупить свою вину перед товарищем Сталиным и советским народом. Мое ничегонезнанье ставило их в тупик. Приходившие для беседы со мной врачи в белых халатах и офицерских кителях под ними дали однозначный ответ: маниакальная шизофрения, комплекс Кассандры, политически и социально опасен.

Меня поместили в маленькую камеру, в которой сидел сравнительно молодой человек, примерно моего возраста, с длинными русыми волосами и неподстриженной светлой бородкой.

– Я знаю, кто ты, – сказал мне мой новый сосед.

– И я знаю, кто ты, – ответил я ему.

И мы надолго замолчали. Иногда мне казалось, что я различаю мысли, которые его беспокоят. Если он даст бессмертие высшим руководителям государства, то ему создадут такие условия для жизни, в каких не живет ни один человек на земле, какой бы богатый он ни был. Но это не было для него внове. Ему когда-то давно уже предлагали стать владетелем всего мира, но он отказался, потому что для этого нужно было встать на сторону темных сил.

Я чувствовал, что начинаю сходить с ума, хотя до последнего мгновения считал себя нормальным человеком, потерявшим память от контузии и приобретшим способность предсказывать будущее. Неужели госбезопасность арестовала Сына Божьего? Или, прости меня Господи, внука Божьего. Неужели Сын Божий снова Духом Святым снизошел на Землю и вдохновил женщину земную на рождение Мессии? И оставил его на земле для принятия мук, чтобы очиститься и вознестись к Отцу своему чистым душой.

Сын Божий в тюрьме долго не сидел и распят был в возрасте тридцати трех лет. И этому человеку примерно столько же лет. Значит, нисшествие Сына Бога или Святого Духа на землю произошло в 1910 году. И для семени Божьего избрана была Россия, как государство многомученическое со светлым будущим.

А со светлым ли будущим? Евреям до сих пор простить не могут, что не они, а римляне распяли Иисуса Христа. Сейчас же получится, что русские распяли другого Сына Божьего. Хотя и не русские руководят государством Российским, но пятно Богоубийства падет на русский народ. Боже, зачем ты несешь такие страдания и испытания моему многострадальному народу? Неужели не хватит ему тех лишений, которые он преодолевает постоянно на протяжении многих веков?

Вероятно, и мой сосед чувствовал то же, что и я, поэтому он сказал:

– Ты не тот человек, за которого тебя все принимают. Тебя избрал я, чтобы ты в третьем тысячелетии от рождества Отца моего рассказал людям о пришествии на землю сына Его, который разрешит все противоречия, раздирающие землю.

Людям нельзя внушить истину. Как творение Божье они сами себя познают Истиной. Они придумывают новых Богов, чтобы посеять вражду на земле и уничтожить других людей, как бесполезную живность. Они развяжут всеобщую войну, будут скрываться за спинами их детей и женщин, не боясь применять страшное оружие, которое может уничтожить то, что создано Богом. Месть их оружие. Она ослепляет их в борьбе с Богом и его творением, выжигает мысли о том, что и другие люди такие же, как и они, и созданы одним Богом, а не разными.

Ты уйдешь первым. Не бойся, ты не умрешь. Все произойдет так, что ты ничего не почувствуешь. Когда ты будешь спускаться по лестнице под конвоем очень красивой женщины, она выстрелит тебе в затылок из нагана, и на последней ступеньке ты тихо упадешь и погрузишься в темноту, в которой тебе будет тихо и спокойно. Ты встанешь и пойдешь вперед. Вдали ты увидишь огонь. Это свет жизни. Иди к нему и не бойся. Я приду к тебе. Ты меня узнаешь сразу. Я думаю, что ты и твои друзья будете ждать меня, а все те, кто живет рядом с вами, будут знать о моем приходе в Россию.

Темнота внезапно кончилась, и яркий сноп света осветил ватагу мальчишек, несущихся по тротуару с ободами от велосипедных колес без спиц, подталкиваемых палочками или крючками, сделанными из стальной проволоки.

Я оглянулся на мужчину, в которого влетел вместе со своим колесом. Он с улыбкой помахал мне рукой и пошел дальше. А я изо всех сил бежал к тому времени, когда мы с ним снова встретимся и поговорим о тех вопросах, которые не смогли обсудить в полутемной камере Лефортово. Сколько еще пройдет превращений под дребезжащий звон металла, пока мы найдем хотя бы частичку Истины, чтобы избежать топтания на месте, ломая все, что уже было создано.

Ученик

Огромная картонная коричневая папка с тесемками и надписями типографским способом «Управление НКВД СССР по Ленинградской области» и крупнее "Литерное дело N 1275/12 "Учитель". Слово «Учитель» написано от руки фиолетовыми чернилами и пером почти каллиграфически. Тесемки от времени затвердели и не развязывались, а ломались.

Папка начиналась незаполненным протоколом допроса свидетеля, под которым лежало большое количество разрозненных листов тетрадной бумаги в линейку и в клеточку, развернутых по формату листа А4. Каждый лист был исписан убористым почерком чернильной ручкой, а затем и перьевой авторучкой. Старинные бумаги. Отложил их в сторону, чтобы почитать на досуге. Досуг выдался через двадцать лет. Бумага стала еще более желтая и кое-где на сгибах ломалась, как печенье.

Начав читать, я подумал, что читаю лекцию по истории КПСС или конспект по марксистско-ленинской подготовке, но, читая дальше, я убеждался, что это записи свидетеля происходивших событий. При более тщательном анализе записей можно было выявить и автора. Я уже не говорю о графологической экспертизе, но то, что было написано, откладывало вопрос об авторстве на последний план. Пересказать все дословно я не смогу, поэтому буду переписывать, сохраняя грамматику свидетельских показаний литерного дела.

"В день октябрьского переворота мне исполнилось семнадцать лет, и я был слушателем подготовительных университетских курсов. На следующий день после именин папа сказал мне, чтобы я шел в Смольный институт и нашел там господина Глейна.

В небольшом кабинете мне дали портфель коричневой кожи с застежками, десять тетрадей в клеточку, карандаш и сказали:

– Пиши!

– Что писать? – спросил я.

– Все, – сказали мне.

– Как все?

– А так, все. И не отставай.

Мы пошли. Портфель я использовал как подставку и писал то, что видел. Я всегда был за спиной и всегда писал. Для чего? Не знаю, потому что то, что я писал, может когда-нибудь взорваться, убив всех, кто находится рядом и убив меня.

В доходном доме на Литейной мы по-хозяйски вошли в квартиру на первом этаже. Обстановка говорила о достатке хозяина. Мне поручили приготовить чай.

Приблизительно через полчаса в квартиру вошел человек лет сорока пяти, в черном пальто, мягкой фетровой шляпе и в пенсне.

– Присаживайтесь.

– Спасибо.

– Рекомендую к чаю свежие рогалики. Чай английский, но произведен в Индии. В лавке колониальных товаров такой не купить, но специально для вас привезен из-за границы. Кстати, как относится население к совершенному перевороту и аресту Временного Правительства?

– Пока никто и ничего не понимает. Простому народу это безразлично. Офицерский корпус ждет командира, который бы приказал переломать ребра всем политикам. Без команды ничего делать не будут, и опасности для большевиков не представляют. Активны эсэры, особенно правые. Собираются у Браудерера. У этих хватит смелости первыми применить оружие, как и большевикам.

– Что-то вы большевиков недолюбливаете?

– А кто их любит? Откуда они взялись? Из-за границы в опломбированном вагоне? Разложили армию при полном попустительстве властей...

– Хватит про большевиков. Помяните мое слово, вы еще будете с восторгом говорить о них хвалебные слова.

– Кто? Я? Это будет возможно, когда...

– Все-все-все. Спасибо. Очередную встречу назначим через десять дней в это же время. Постарайтесь узнать, кто вынашивает намерения объединения для противостояния власти Советов. Считайте это самым основным заданием.

Господин ушел.

Глейн позвонил куда-то по телефону.

– На сегодня хватит. Иди домой. У тебя хватит ума никому не показывать эти записи?

– Хватит.

– Тогда завтра в десять часов.

Я шел по немноголюдному Петрограду, внутри которого кипели страсти, и решалась судьба всей России. Кому-то выпадает жребий взлетать на гребень девятого вала, а кто-то обречен лежать на берегу спокойного озера в глухой губернии России, в стороне от столбовых дорог и сопричастности к великим делам. И, возможно, что он более счастлив в своей спокойной и размеренной жизни.

Первое дело

29 октября. Идет допрос Браудерера. Член партии эсеров. На столе удостоверение, что Браудер А.А. назначен комиссаром Владимирского военного училища. Подпись: член Комитета спасения А. Гоц, секретарь М. Броун. Печать Всероссийского комитета спасения родины и революции. На машинке отпечатан приказ N 1 по войскам Комитета спасения родины и революции. Подписан – полковник Полковников, подполковник Хартулари. Приказано – игнорировать распоряжения Военно-революционного комитета (ВРК) большевиков, арестовать членов ВРК, штаб комитета в Николаевском инженерном училище в Инженерном замке. Отдельно отпечатаны боевые распоряжения Владимирскому и Павловскому военным училищам.

– Как прикажете это понимать, господин Браудерер?

– А что вы хотите понять?

– Означает ли это, что партия эсеров начинает новое вооруженное восстание с целью захвата власти в России?

– А разве переворот, осуществленный большевиками, не является захватом власти?

– Раньше надо было об этом думать. Сейчас у власти не Временное Правительство и оно так просто не уйдет. Диктатура не остановится ни перед чем для удержания завоеванного.

– Стрелять будете?

– Будем.

– Всех?

– Всех.

– Как разбираться будете?

– Никак. Кто не с нами, тот против нас.

– Всю Россию не перестреляете.

– Перестреляем. Будем стрелять до тех пор, пока оставшиеся сами на колени не встанут.

– Рабов будете делать?

– Зачем нам рабы? Будут свободные люди нового государства, которые сознательно защитят себя от врагов, замаскировавшихся под нормальных людей.

– А не страшно?

– Страшно будет только вначале. Потом все привыкнут.

– Дети будут доносить на отцов?

– Не только они, но и отцы на детей, и жены на мужей, и прихожане на священников, ученики на учителей, и учителя на учеников. Даже воры будут доносить на воров.

– Воры не будут доносить на воров.

– Будут. Мы их возьмем к себе на службу охранять воров.

– А если они откажутся?

– Мы возьмем себе других воров или назначим честных людей ворами.

– Разве такое может быть?

– Еще как может быть.

– Да, теперь мне действительно становится страшно.

– Тогда рассказывайте, что вам известно.

– Я ничего говорить не буду.

– И не надо. Вот телеграмма ваших руководителей, принесли с телеграфа. Вот подписи вашего председателя Совета республики Авксентьева, председателя Комитета спасения Гоца, комиссара по армии Синани, члена ЦК партии эсеров Броуна. Вам зачитать?

– Не надо.

– А почему у вас у всех фамилии какие-то нерусские.

– Фамилии как фамилии, мы граждане России и ее патриоты.

– Это вы сможете объяснить Ивановым, Петровым, Сидоровым?

– Не Ивановы, Петровы и Сидоровы определяют судьбу России, а либеральные демократы-интеллигенты и либеральные капиталисты, выступающие за демократическое развитие нашего государства.

– Либерализм вас и погубит. Вернее, уже погубил. Вы еще вспомните себя и будете горько сожалеть, что история не имеет сослагательного наклонения. Всплески либерализма еще будут, но это будет сделано только для того, чтобы ростки ваши проклюнулись из подполья, и чтобы вас легче было выкорчевать. Идите.

Брудерера увели.

Глейн закурил.

– Ну, как?

– Что, как?

– Твоя работа?

– Работа как работа.

– Ты прав, работа как работа. Запомни, что продолжительность твоей работы будет зависеть от длины твоего языка и вообще от наличия оного.

– Понял.

– Тогда пошли.

Военно-революционный комитет

Петроградский Военно-революционный Комитет.

За столом чернявый мужчина с зачесанными назад вьющимися волосами. Явно нерусский, но по-русски говорит хорошо, правильно, четко выговаривая все слова.

– Докладывайте.

– Раскрыт заговор правых эсеров. Особой опасности не представляет. Превентивные аресты произведены. Блокированы военные училища. Были небольшие перестрелки. Набралось не более трех рот юнкеров. Почти все уничтожены.

– Что надо сделать, чтобы подобные выступления не повторялись?

– Первое – усилить агентурную работу, чтобы в зародыше подавлять подобные выступления. Второе – руководителям ВРК и руководителям российской социал-демократической партии большевиков иметь в большинстве своем русские фамилии, чтобы не отвращать от себя многих сочувствующих. Третье – все документы по мятежу сложить в особую папку и позже провести показательный процесс по делу политических противников. А сейчас не давать большой огласки делу, на что в основном и рассчитывали руководители мятежа.

– Предложения дельные. Кстати, и вы смените фамилию, сделайте ее покороче, что ли, и не слишком звучащей. Например, Голов. Как?

– Хорошо, Иосиф Виссарионович.

– Не надо. Не люблю по имени-отчеству, так и кажется, что я родился в библейские времена и имею отношение к изменению мира по идеологическому признаку. Зови меня просто – товарищ Ст.

– Понял, товарищ Ст.

– А это кто?

– Мальчик.

– Хороший?

– Хороший.

– Смотри, мы все когда-то были мальчиками.

– Я это помню.

– А сейчас займитесь Учредительным собранием. Надо, чтобы оно совершенно естественным образом не состоялось. Если не ошибаюсь, оно созывается 28 ноября. Мы со своей стороны разрешим проведение собрания, но, чтобы на нем присутствовало не менее 400 членов собрания. Количество участников – это уже ваше дело.

– Понял.

Следующие несколько дней я переписывал пометки из записной книжки на листы тетрадной бумаги.

В квартиру на Литейной приходили разные люди. Один раз в два часа. Некоторые люди сидели десять-пятнадцать минут и исчезали. Другие сидели по часу и более, но тех под благовидным предлогом выпроваживали минут за пятнадцать до исхода второго часа. Из квартиры нельзя было выйти, потому что все часы были расписаны.

Я встречал людей у подъезда, сверяясь с данными мне приметами и наблюдая за тем, чтобы за приходящими людьми не было наблюдения. Чьего? Не известно. Возможно, тех людей, которые противостоят нам. А кому нам? Тоже не знаю. Я знаю господина Голова, записываю и не лезу с глупыми расспросами.

– Меньше знаешь – крепче спишь, – всегда шутил мой хозяин.

Да и у меня не было интереса вести расспросы. Что нужно, то скажут. Жалование платят. Не по ведомости, но хорошее. И продукты я получаю неплохие. Родители довольны.

– Как называется эта квартира? – спросил я.

– Это конспиративная квартира. Слышал, что ее в определенных кругах называют "кукушкой". Я думаю, что это последний вопрос, который ты задаешь. Другие вопросы могут сильно повредить тебе и твоей семье. Ты и так много знаешь. Такие, как ты, безнаказанно из дела не выходят. Заруби себе это на носу.

– Зарубил.

– Сейчас бери бумагу, садись и пиши:

В Военно-революционный комитет

Товарищу Ст.

Лично.

Контрреволюционными элементами готовится проведение массовых демонстраций против правительства и привлечение на сторону демонстрантов представителей войсковых частей, расквартированных в Петрограде. Особую активность проявляет правое крыло партии социалистов-революционеров, в частности В.М. Чернов, представитель ЦК партии кадетов Ф.И. Родичев, монархист В.В. Шульгин, министры бывшего Временного правительства С.Н. Прокопович и П.Н. Малянтович. Активистами вышеперечисленных политических сил создан «Союз защиты Учредительного собрания». Председателем избран эсэр В.Н. Филипповский.

По информации с мест, ожидается приезд не более ста пятидесяти членов Учредительного собрания от губерний. Представители Царства Польского, Великого княжества Финляндского, Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерний Прибалтийского края на собрание не собираются. Под вопросом прибытие и сибирских представителей в связи с нерегулярностью движения транспорта.

В связи с возможным отсутствием кворума Учредительного собрания 28 ноября 1917 года собрание целесообразно перенести на начало 1918 года.

Голов.

– Написал?

– Да.

– Пишешь достаточно грамотно и почерк красивый. Смотри, если кто-то будет приказывать что-то написать для них, ты должен делать это только с моего личного приказания. Кто бы это ни был. Ты меня понял?

– Понял.

– Бери Следующий лист и пиши:

Товарищу Ст.

Строго секретно.

Лично.

Секретный сотрудник «Штырь» вступил в прямой контакт с работниками французской военной миссии в России Лораном и Вокье. Обсуждался главный вопрос: возможность похищения чемодана Фюрстенберга-Ганецкого во время поездки за границу или возвращения из-за границы.

Целесообразно информацию «Штыря» легализовать для компрометации сотрудников иностранных военных миссий.

Голов.

– Написал?

– Написал.

– Забудь.

– Забыл.

Легализовали информацию позже, когда шел суд над партией левых эсэров.