Текст книги "Дети Империи"

Автор книги: Олег Измеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

13. Как стать звездой.

В помещении красного уголка на почетном месте, на тумбочке, похожей на пьедестал, возвышался ящик темного цвета размерами немногим меньше навесного кухонного шкафа, под названием «Прогресс», с 40-сантиметровым экраном и четырьмя ручками, выпущенный, судя по виду, лет шесть назад. Студенческий народ с гоготом и шумом валил по коридору, собираясь со всех этажей общаги, слышался смех и громкие разговоры, некоторые тащили из своей комнаты дополнительный стул или два, для себя и подруги. На входивших шикали. Кто-то открывал за занавеской форточку, чтобы не было духоты. Свет уже был притушен; горело только массивное литое двухрожковое бра на задней стенке, и внизу пьедестала светилась красная звездочка стабилизатора, мерно гудящего в ожидании прогрева ламп. «Давайте, давайте сюда, мы для всех тут места заняли» – потянула Виктора за рукав Вэлла. Они уселись; Виктору досталось предпоследнее с правого края место, а на крайнее села Вэлла, повернувшись к нему в четверть оборота и положив ногу на ногу; при этом край халатика как бы небрежно съехал вверх, частично обнажив правое колено. Пока грелся кинескоп, Виктор узнал от нее, что передачу придумал режиссер Иосиф Яцкевич, который бежал в СССР из восточных земель рейха от фашистов и теперь работает на Шаболовке «и вообще ведет еще несколько интересных программ». В это время послышался комариный писк строчной развертки, из динамиков полилась веселая мелодия, экран начал светиться, и на нем появились поющие дуэтом Миронова и Менакер.

– Снова ждут вас приятные встречи!

– Никому не придется скучать!

– В звездный вечер друзья, в звездный вечер

Собираемся с вами опять!

– Только началось! – зашептала Вэлла, наклонившись к уху Виктора так, что он чувствовал ее дыхание на своей щеке. – Смотрим, кто сегодня будет!

Передача действительно оказалась ближе к европейским традициям индустрии развлечений, чем к американским, и с первых секунд показалась Виктору синтезом "Голубого огонька" и "Кабачка 13 стульев". Студия была оформлена наподобие этакого авангардного кабаре со столиками и сценой; пока ведущий приветствовал зрителей, камера обходила зал и показывала сидящих.

– Лемешев, девочки, Лемешев будет! – восторженно взвизгнул женский голос в передних рядах. – И Канделаки, видите столик у колонны!

Смысл передачи, как объяснила Виктору в то же ухо Вэлла, состоял в том, чтобы "показывать звезд". Причем в число звезд попадали не только звезды эстрады и кино, но и другие знаменитости, национальные герои, интересные исторические персонажи, изобретатели, передовики производства, композиторы, поэты и так далее. Номера артистов чередовались с рассказами об интересных эпизодах жизни знаменитостей и юмористическими миниатюрами, которые разыгрывали "завсегдатаи" кабаре.

После Ружены Сикоры, например, выступил герой труда с БАМа, который рассказал, что вначале попал на стройку в качестве заключенного, потому что с малолетства по глупости был карманником. Тогда он думал, что жизнь кончена, но после отбывания срока встретил одну девушку, влюбился в нее, остался в качестве вольнонаемного, выучился работать на мостоукладчике и стал добиваться рекордной выработки. С девушкой они поженились, и поначалу он просил ее следить за ним, чтобы, если он вдруг по привычке вдруг машинально начнет лезть к кому-то в карман, чтобы била его по рукам; так он от воровства и отучился. "Помните, что всегда, из самой глубокой ямы, куда жизнь вас закинет, есть выход наверх, и можно подняться до уровня звезд…" После него Райкин разыграл миниатюру о чиновнике, который так пытался угодить начальству, что сам себя уволил. Потом Щукин спел "Неверность" на английском. Старейший авиатор Арцеулов рассказал, как он, еще до революции, выполнял первый в мире штопор, а затем попросил Лемешева исполнить "Пшеницу золотую". А еще дальше Тарапунька и Штепсель показали довольно язвительно трудности неорганизованных курортников в Крыму.

– Это Бахнов им написал! – прокомментировала Вэлла. – Слышали такого? Ну, тот, что сочинил песню про студентов. "В свободную минуту бог создал институты…"

"Бога нет" – машинально отметил про себя Виктор и тут же понял, что агитация на трамваях действует незаметно, но эффективно.

– А теперь, улыбнулась во весь экран миловидная дикторша, – в преддверии Дня Советской Армии, вспомним, кто же подарил нашим защитникам знаменитый во всем мире автомат АКМ?

"Калашников…"

– Коробов! Конечно же, Герман Коробов! И сегодня он с нами на Звездном Вечере!

Все смешалось в доме Облонских, растерянно подумал Виктор. Как же мы теперь без Михаила Калашникова, это же наш брэнд национальный, как Кольт для Америки. Хотя все закономерно – Великой Отечественной не было, танкист Калашников, изобретатель прибора для измерения моторесурса, не попал в войска, не был ранен под Брянском, и не придумал свой первый автомат, который был тут же забракован. И еще надо было, чтобы эта первая неудача не остановила Калашникова, и он стал думать над другим автоматом, который и покорил мир…

Тем временем Коробов показал рыцарский меч, который ему прислал Хуго Шмайссер, с дарственной надписью – "Достойнейшему из соперников". В ответ Коробов пожелал, чтобы боевое оружие советских и германских конструкторов соперничало и одерживало победы только на стрельбищах и полигонах. Виктора это немного успокоило – меч от Шмайссера, это тоже не хухры-мухры. Автомат Коробова… пусть будет Коробова. Интересно, а что с Калашниковым? Такой талант ведь должен как-то пробиться.

– Дорогие друзья! Знакомый, наверное, каждому из нас композитор Оскар Фельцман и молодой поэт Андрей Вознесенский специально для нашей передачи написали песню "Первый лед", и сегодня мы ее впервые для вас представляем!

Оркестр начал блюзовое вступление, и из-за одного из столиков поднялся Николай Никитский – тот самый, который пел про пчелу и бабочку в "Зимнем вечере в Гаграх". Покачивая рукой в такт мелодии, он поднялся на эстраду и подошел к микрофону:

 
Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо
Все в слезах и губной помаде
Перемазанное лицо…
 

У Никитского эта песня получалась какой-то трогательной и непосредственной, без дворовой приблатненности, надрыва; незамысловая история почти детских чувств, первого обмана… Скорее, у него получился романс, чуть с оттенком жестокого, но пропитанный таким образным сопереживанием героине, что Виктор представил себе нарисованную в песне картину с яркостью видеоклипа – холод, замерзшие стекла в будке и лицо с большими, полными слез глазами.

"А разве Вознесенский написал не в 1959-м? Впрочем, более странно, что он написал точно так же. Сейчас бы еще для полного кайфа "Сиреневый туман". В исполнении Бунчикова…"

Но "Сиреневого тумана" так и не исполнили. Зато были очень хорошие степисты, Козин, который, "по присланным на телевидение многочисленным просьбам зрителей" спел под гитару "Дружбу", и, что опять удивило Виктора, были советские герлс, то-есть балет из Московского мюзик-холла, с которым спел и станцевал Канделаки. Песенка была про почтальона, а герлс были в коротенькой форме почтовых работников.

Передача закончил звонкий голосок Дорды, исполнявшей финальную песню, в красном уголке зажгли свет и заторопились к выходу; какой-то парень выключил телевизор. Народ расходился. Вэлла потянула Виктора к окну в вестибюле.

– Еще минут пятнадцать до отбоя. Посидим? – Она вспорхнула на подоконник, снова заложив ногу на ногу, стараясь с профессионализмом манекенщицы подчеркнуть достоинства халатика, застегнутом на пуговицы сверху донизу. "Мне такой же, но с перламутровыми пуговицами" – почему-то вспомнилась фраза. Виктор прислонился к стене.

– Я смотрю, у вас тут со снабжением одеждой неплохо.

– Кстати, это я сама шила. У нас в комнате машинка. Вам нравится?

– Великолепно.

– Вы находите? У нас многие сами шьют. Моды меняются очень быстро…

За окном холодало и первые рамы затягивались перьями льда. Оказалась, что Вэлла из Клинцов, что в вуз пошла после техникума, учится на механико-технологическом ("Станки-автоматы – это сейчас так прогрессивно!"), и собирается после вуза попасть на Профинтерн и продвинуться в ОГТ.

– Ну все. Пора. – Вэлла на мгновенье сложила губы бантиком. – Пока!

Она упорхнула. В вестибюле тоже начали гасить свет, оставляя только дежурный. Виктор вернулся в свою комнату; верхний свет был погашен – насколько он понимал, согласно распорядку – однако на столах горели конторские настольные лампы с металлическими абажюрами; его соседи по комнате готовились к занятиям. Виктор не стал мешать им разговорами, тихо расстелил постель и лег спать.

14. Парашют для лестницы.

Утром опять было морозно. Солнце пыталось пробиться сквозь седую пелену со стороны Соловьев. Маленький карболитовый репродуктор на стене весело мурлыкал: «Заря встает, дорога вдаль ведет…» Виктор обрадовался, что и этой, знакомой с детства песни, флуктуации истории не коснулись.

Вообще, интересно, почему здесь изменилась история? И почему недавно? Почему не во времена монгольского нашествия? Или польско-литовского ига? Или вообще до момента основания Брянска: вот не основали бы здесь города, и попал бы он, Виктор, сейчас просто куда-нибудь в зимний лес. Хотя нет: здесь место удобное, так что все равно какой-нибудь Брянск должен в это время быть. Или поблизости. Может, захолустный городок, потому что железную дорогу через него не провели. А может, наоборот, столичный, и стояли бы здесь высотные здания и древняя крепость. А то и вовсе древние храмы индийские.

Виктор опять постарался выйти пораньше и до работы сбегал на вокзал. Бесполезно. Никакого перехода в времени. Может, обратно надо в другой час проходить? А может, точка перехода уже вовсе не здесь? И вообще, если постоянно маячить тут каждое утро – то, как в "Золотом Теленке", "скоро ваши рыжие кудри примелькаются". С такими мыслями Виктор перешел обратно мостик и двинулся назад к институту.

Ко входу в старый корпус уже ручьями стекался народ, репродуктор над входом выводил нетленную "Милонгу" Ежи Петербургского, он же автор не менее нетленного "Утомленного солнца". Виктора вначале немного покоробило: "Милонга" его поколению больше была известна как "О, донна Клара", по фильму "Судьба человека", и звучала она там в фашистском концлагере. Впрочем, рассудил он, здесь нет ни фильма "Судьба человека", ни самой повести, так что для местных это просто винтаж, ретро.

На кафедре его представили преподавательскому составу, как нового старшего лаборанта, вместе с новой секретаршей, которая приступала к работе в этот же день. Секретаршу звали Зинаида Семеновна, на вид ей было не более тридцати пяти, и ее взяли временно на место ушедшей в декретный отпуск. Виктор непроизвольно отметил для себя, что она отличалась от других дам на кафедре какой-то особенной спортивностью, превосходящей необходимость просто поддерживать стройность фигуры, облаченной в строгое полушерстяное платье-костюм коричневого цвета, с прилегающим жакетом, доверху застегнутым на частые пуговицы. Из-под столь же прилегающей юбки длины миди лишь частично виднелись икры с развитыми, как у цирковых акробаток, мышцами. Интересно, для чего кафедре секретарша-акробатка? Впрочем, возможно, ей тоже надо было просто где-то устроиться на первое время – а там видно будет. Да, и строгий у нее имидж какой-то. Вон к примеру такая же молодая доцент – Синькова, кажется, ее зовут, Вера Михайловна, – та вот в более демократичном шелковом платье, рукава вязаной кофты выше локтя открытые, какая-то более своя она по виду. Ладно, не время зацикливаться на секретаршах, сейчас надо постараться запомнить, ху здесь из ху и как кого зовут, чтобы не путаться и знать, к кому с чем обращатся.

Но долго знакомиться не пришлось. Затрещал телефон, кто-то поднял трубку – "Да…да… конечно, да!.. сейчас там… всё" – и Виктор услышал, что на проходную пришел грузовик с вычислительной техникой. Разгружать направили лаборантский персонал, сняли с занятий несколько студентов и вызвались трое преподавателей. Грузчикам из АХЧ не доверяли – "им только доски на лесопилке грузить".

В лабораторном корпусе нашлась рабочая одежда – стеганые фуфайки, похожие на зековские, и брезентовые рукавицы. Во двор въехал трехосный грузовик, похожий на 150-й ЗиС, длинной зеленой мордой капота чем-то напоминавший крокодила. Тарасов лично сигналил руками, показывая шоферу, как точнее подогнать машину к подъемнику – площадке у стены, которая тросом поднималась по наклонным уголкам к окну второго этажа лаборатории. Студенты полезли в кузов под брезент и загремели засовами борта.

Машина была привезена в разобранном виде, упакованной в деревянные ящики армейского вида, за исключением больших, окрашенных серой эмалью, стоек – их, чтобы не поцарапать, обшили, как мебель, деревяшками и проложили колбасками из ткани, набитыми отходами ваты. Несколько человек снимали эти ящики с машины, так осторожно, как будто бы это были неразорвавшиеся снаряды, и тащили на подъемник; на верхней площадке их снимали и так же осторожно перетаскивали в будущий машинный зал. Зал был еще пустым и только на его стенах, крашеных по рекомендации гигиенистов салатовой масляной краской, местный талант из студентов разместил для разнообразия несколько фресок в абстрактном стиле; Виктор узнал, что из-за этих фресок на кафедре зал окрестили Марсом.

Судя по оборудованию, машина была аналоговая. Виктор усмехнулся – когда-то, будучи студентом, он помогал утаскивать похожие списанные АВМ с кафедры на свалку; теперь же, спустя много лет, он снова таскает их, чтобы установить. История пошла наоборот.

Когда последний ящик был со всеми предосторожностями и криками "Левей!", "Заноси!" и "Сюда, сюда подавай!", пристроен "на Марсе", Тарасов объявил перекур. Блоки не распаковывали – они должны были отогреться и отпотеть. Виктор со студентами, грузившими снаружи, развесили фуфайки сохнуть на батареи в нижнем зале.

– А неплохо, однако, вас тут снабжают, – заметил Виктор студенту, которого приятели звали Джин. – Машину вон, выделили.

– Ну так, – пробасил Джин, шевеля коротким пушком над губой. – Этот проект экспрессов-городов сам Берия курирует. Лично. А еще он атомные станции курирует, космические ракеты, цифровые машины и электронику на тонких пленках.

"Электроника на тонких пленках – это, наверное, микросхемы" – рассудил Виктор. "Ну что ж довольно логично. Ракетно-ядерное оружие, для него нужны компьютеры, а для них – микросхемы. Все связано для оборонки. А вот скоростные поезда, индустриальное домостроение и линейная застройка при чем? Чтобы научить ГО быстрее восстанавливать? Ну так это после войны, а при нападении основная задача – эвакуация и рассредоточение…"

Виктор хлопнул себя по лбу.

"Какой же я дурак… Это и есть эвакуация и рассредоточение. Города распределяются сетью вдоль коммуникаций, чтобы снизить ущерб от оружия массового поражения. Если раньше было достаточно нанести удар по крупным промышленным центрам, то при разрушении части сети целые участки возьмут на себя функции поврежденных. Тот же принцип, как и в сети Интернет… Вот почему Берия лично этим занимается".

Подошедший Тарасов направил студентов обратно на занятия – кроме двух вечерников, которые были устроены лаборантами. Теперь задача была в том, чтобы сначала сверлить в деревянном постаменте отверстия под шурупы, а потом этими шурупами крепить кронштейны, направляющие по заданной кривой стальную полосу – она имитировала рельс. В шкафу с инструментами дрели не оказалось; один из лаборантов вспомнил, что ее вроде бы относили наверх. Виктор решил сходить за ней сам, в порядке ознакомления с хозяйством. На второй этаж вела крутая стальная винтовая лесенка; подойдя к ней, Виктор услышал частый стук каблуков по стальным ступеням и решил пропустить встречного. Из-за изгиба перил стальной улитки показалась Зинаида Семеновна; она, торопясь, почти бежала вниз, держа в руках какую-то толстую картонную синюю папку с белыми тесемками. Не доходя до низу ступеней пяти, она вдруг оступилась и неминуемо упала бы, если бы Виктор не бросился навстречу и не подхватил ее.

– Спасибо… Извините, вечная привычка спешить… Я там не сломала каблук?

Опираясь на плечо Виктора, она другой рукой сняла туфлю и внимательно ее осмотрела.

– Фух, вроде все в порядке, – сказала она, водворяя туфлю на место. – Эта мода не для таких лестниц. Интересно, а в брючном костюме и туфлях на низком каблуке я тут не буду странно смотреться…

– А как нога? – осведомился Виктор.

– С ногой все в порядке. Когда-то я занималась парашютным спортом. Прыгала с вышки в парке, и даже один раз с самолета Осоавиахима в Бордовичах.

– Не страшно было?

– Я закрыла глаза, и меня вытолкнули. А вы тоже сегодня первый день?

– Да. Кстати, хотел спросить: здесь по этому поводу принято проставляться или что-то в этом роде?

– В обед будут пить чай.

– Чай в смысле…

– Никакого смысла. Чай в смысле чая. Разве вы не читаете газет?

– Стыдно признаться, но есть такое упущение… Значит, сладкое за мой. Сладкое в смысле сладкого, а не горького.

– Слушайте, да вы просто галантный кавалер…

– Захвалите, Зинаида Семеновна.

– Давайте просто Зина. Знаете, непривычно, когда время идет – все время Зина, Зиночка, Зинуля… а теперь вот Зинаида Семеновна. Не будем форсировать.

– Тогда я просто Виктор.

– А у меня, Виктор, есть свежий краснодарский чай…

Тут дверь с улицы распахнулась и в помещение влетела раскрасневшаяся от легкого мороза Вэлла.

– ВиктОр! Вы здесь? Как первый день? Мы тут шли мимо и я решила заскочить. Говорят, вам привезли машину. Вы ее мне потом покажете? Электронные машины – это так прогрессивно! Ученые спорят, могут ли они мыслить.

– Могут ли мыслить ученые?

– Вы шутник! Конечно, машины. Покажете, да? Я убегаю на лекцию. У вас ворот завернулся, – и она быстро подправила Виктору ворот рабочего халата. – До вечера! – сказала она уже вылетая за дверь.

– Извините, Виктор, а это…

– Вэлла. Подруга подруги соседа по комнате.

– А-а… Слушайте, а чего хочет от вас эта Вэлла?

– Скорее всего, стать вдовой профессора.

– Да? Думаю, ей придется ждать долго.

– Ну, я тоже надеюсь…

– Знаете, Виктор, просто я, наверное, не совсем понимаю иногда нынешней деловитости и раскованности. Вот так вот раз-раз, а потом всякие сплетни идут, а тем более, если, скажем, у вас семья…

– У меня нет семьи. Точнее была семья, были дети, и все это в одночасье потерял. Такая жизнь обернулась.

– Простите… Я не хотела причинить вам боль…

– Ничего, все нормально. Надо жить.

– Да… У меня тоже была семья. Точнее, почти была. Я вышла замуж, детей еще не успели завести, мужу дали хорошую должность на стройке… это на Урале… Ну вот, а там еще был нулевой цикл, все только закладывали, он поехал, сказал, что там скоро коттедж получит, тогда чтобы и я туда выезжала. Ну, потом получаю письмо, пишет, что встретил там другую женщину, что счастлив, и просит развода. Я не стала отказывать… Да, я вас, наверное, отвлекаю?

– Все нормально, я наверх за дрелью.

– А я вот тут с черновиками, дали перепечатать. Ну ладно, увидимся в обед!

Вдоль лабораторного корпуса шли сквозные застекленные галереи, по которым можно было пройти в торец Старого Корпуса, выходящий на Джугашвили. Вэлла же в перерыв, видимо, чесанула прямо через двор. Ну и шустрая!

В начале обеда Виктор заскочил в ближний гастроном, в расчете взять для торжества большой торт. Но тортов почему-то не было ("Берут обычно в фабрике-кухне" – объяснил продавец), поэтому пришлось набрать в большую картонную коробку песочных пирожных-корзиночек, украшенных разноцветным кремом и желе ("С кремом и фруктами не сезон").

Зайдя на кафедру, Виктор обратил внимание на кульман – там уже на листе 24 формата красовалась компоновка тягового привода тепловоза с предложенным им позавчера поводковым карданом. Быстро, однако, идею в чертежи превратили…

Вторая половина дня прошла как-то незаметно, в работе под музыкальные ритмы из трансляционного динамика, который был и в лаборатории. Виктор заметил, что трансляционные динамики здесь были везде, где только можно – во времена его детства было почти так же – и всегда были включены. "На случай внезапного нападения, наверное…" Сетка вещания днем была организована, как на "Маяке" – полчаса музыки, в основном легкой, создающей рабочий настрой, минут пять новостей. Классика и познавательные передачи сдвинуты на вечер. Видимо, для повышения производительности труда.

Вообще, отметил про себя Виктор, здесь почему-то бросается в глаза в первую очередь то, чем этот мир отличается от нашего, всякие незначительные детали, какая-нибудь ерунда. Например, фасоны женских платьев или то, что у многих женщин на чулках сзади шов. А вот отвертка – она как была, так и есть отвертка… Стоп. Отвертка действительно, "как была, так и есть", крестовая, а тогда-то была шлицевая. И шурупы крестовые. Значит, раньше перешли.

Подумаем о планах на будущее. "У вас есть план, мистер Фикс?" Планов пока никаких. Жизнь как-то спокойно направила его в определенную колею, есть какой-то минимально-достаточный комфорт, работа чувства тяжести или отвращения не вызывает, хотя требует усилий, но это вроде как на лыжной прогулке, когда человек энергично работает руками и ногами, но прелесть окружающего пейзажа и радость движения снимает у него чувство усталости. Да и все вокруг работают в каком-то общем потоке, и ритм этого потока, казалось, кто-то задает. Простой обыватель, попав в эту колею, оказывается добросовестным, трудолюбивым и порядочным – как все; не пьет и не курит – как все; заводит семью – как все; растит детей – как все. В общем, вовсю используются стереотипы патриархально-крестьянского уклада, поскольку даже в городе большинство недавно из деревни. И это оказывается эффективнее, чем наши попытки ломать менталитет и напрягать каждого ежедневной необходимостью выбора всяких предлагаемых шмуток, разнообразных, но, по сути одинаковых; напрягать ежечасным ожиданием от жизни гадости – банкротства фирмы, в которой работаешь, очередной реформы, которая взамен порядка, который хоть плохо, но устраивал, дает неизвестно что и почему-то почти всегда хуже, чем было, ожидания посягателей на твой материальный и духовным мир, начиная от воров и кончая уродами, ломающими деревья под твоим окном, чтобы поставить машину или вовсе торговую точку; наконец, напрягать постоянным нагнетанием чувства, что ты не человек, если не отдашь последний рубль, чтобы купить какую-нибудь не нужную тебе плазменную панель больше стены или не нужную тебе машину, на которой ты будешь ездить только потому, что ее негде оставить. Вещи в нашей жизни из благ превратились в морфий, который обыватель вкатывает себе все больше и больше, чтобы подавить вызванный рекламой абстинентный синдром.

С другой стороны, здесь, в отличие от наших советских времен и дефицит не напрягает, такого, что бы что-то было позарез нужно и нет – Виктор пока не встречал. Хотя, конечно, им здесь проще – войны большой не было, потерь таких.

И стимул больше зарабатывать здесь есть – чтобы была возможность взять больше квартиру и рассчитываться за квартирный кредит. Не машину, не всякую дребедень, а именно квартиру. С высоким потолком, в доме панельном, но с колоннами – с понтом дворец. Там можно спокойно и семью приумножать. А ездить при этом и на трамвайчике можно – как все.

Ну хорошо, а если кто "не как все"? Кто чего-то своего хочет, выдвинуться из толпы, так сказать? Насколько успел почувствовать за эти неполных три дня Виктор, попыток стричь всех под одну гребенку здесь также не наблюдалось. Скорее, желание личного самовыражения здесь пытались утилизовать, извлечь из этого общественные дивиденды. Джаз играть – пожалуйста, оно от водки отвлекает, стиляжничать – пожалуйста, расскажем о формате, как правильно стиляжничать, а не клоуном выглядеть, изобретать – внедрим, было бы что полезное предложено… разве что в Осодмиле на массовость нажимают, но опять-таки, Виктора не насильно туда записали, да и не похоже, чтобы тех, кто туда ходит, это особо тяготило – приятно, черт возьми, пацанам чувствовать себя хозяевами города, типа как в законе они…

Ну вот как им все это удается? Или, скорее, почему это не удавалось у нас?

…Когда после работы Виктор уже подходил к общежитию, навстречу ему вывалилась компания человек в шесть, четыре девчонки и два пацана. Пацаны были с его комнаты, Гена и Сашка, а девчонки – Джейн, Вэлла и еще двое, ранее ему не знакомых.

– ВиктОр! – взвизгнула Вэлла, замахав еще издали рукой в воздухе. – Идемте с нами! Мы идем в "Ударник" смотреть "Грозовое небо"! Про войну и любовь! Вадим стоит в кассе! Еще не смотрели? Урбанский играет! Идемте обязательно! Вот такое кино! Цветное!

"Ладно" – решил Виктор. "Попробуем этот способ убивать время, а заодно и посмотрим неизвестный нашей культуре фильм с Урбанским. Интересно, а "Ударник" – это где?"

– Идете? Вот здорово! Знакомьтесь, это Барби и Полли, они тоже из нашей комнаты. Девочки, это ВиктОр, тот самый…

– Варя. – протянула та, которую Вэлла назвала Барби. По своей комплекции она на куклу Барби совсем не смахивала.