Текст книги "Закон Дарвина"
Автор книги: Олег Ростислав
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Дер. Чистое. Российская Федерация
И отвечу я очень мало
На предъявленный вами счет:
Там, где ваша не пропадала, —
Там и наша не пропадет!
О. Ярыгин
Вообще-то с военной точки зрения ситуация с «бархатной оккупацией» России была на редкость обидной и даже противоестественной. Ввод войск ООН был проведен до такой степени бездарно, что блокировать их и уничтожить до последнего человека могли бы на всей территории страны 10–12 полнокровных дивизий при минимальной поддержке с воздуха и воды. Не умевшие толком воевать, несыгранные, зачастую просто не терпящие друг друга национальные части ООН плюс отлично подготовленные, но почти лишенные тяжелой техники наемники из Частной Военной Компании, вторгнись они в страну, где существует вменяемое руководство, разделили бы судьбу всех прочих нашествий на русские земли.
Почти впервые русский народ открыто предала своя же власть. Огромный резерв живой силы – до 5 миллионов мужиков, обладавших армейским опытом, которых можно было поставить под ружье и свести в дивизии, далеко превосходящие по боеспособности оккупантов, за какие-то 2–3 недели, все еще немереные запасы техники, снаряжения, боеприпасов – все это было просто сдано таким силам, численность которых уступала любой из немецких армий лета 1941 года. Это было противоестественно, парализующее обидно…
Но оккупанты не учли еще одной вещи – презрения народа к власти. Довольно простой вещи.
На дворе стояло начало XXI века. А Россия по техническому развитию была далеко впереди не только арабских или африканских, но и некоторых европейских стран; русский же человек – по-прежнему сообразителен и изворотлив. Любые беды эту изворотливость обостряли, а попытки «указывать, как жить» – человека озлобляли. Нет, не «за Россию» (увы), а пока лично за себя.
В каждом втором городском доме и в очень многих в селе имелся компьютер. И достаточно было пустить программку, чтобы появилась, например, возможность практически неотслеживаемой связи с любым концом земли. А другая программка позволяла самому клепать фильмы. В обычной городской квартире за пару шоколадок легко можно было снять «интервью с ребенком, пострадавшим в приемной американской семье», а потом выложить его на десяток сайтов. За пару бутылок водки ужасы по сценарию рассказывал уже взрослый человек. За баллон сжиженного газа целая семья могла дружно расписать ооновцев как людоедов, наркоторговцев и маньяков. Люди по всему «шарику» привычно верили больше «независимой», а не официальной информации… А при наличии связи уже реальные сюжеты можно было получить из США, Европы или даже мусульманских стран – там везде хватало и продажных, и сумасшедших, и искренне с чем-то борющихся, и даже на самом деле готовых помочь русским людей…
За три месяца оккупации возникло больше тысячи сайтов, специализировавшихся на поливании помоями ооновской миссии в России – в тоне от базарного до холодно-научного. Их закрывали, их отслеживали, их штрафовали, но они ползли по Интернету со скоростью растущего бамбука. Более того – планомерные и массированые хакерские атаки почти ежедневно подвешивали или даже разрушали официальные сайты ООН, НАТО и крупных ТНК.
СДЕЛАТЬ С ЭТИМ БЫЛО НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ. Просто потому, что за происходящим не стояла никакая организованная сила.
Например, когда удалось с трудом вычислить в реале и раздавить сайт «Русской анархистской федерации», ко всеобщему ужасу, выяснилось, что организация, нанесшая ООН ущерб на общую сумму более 300 миллионов долларов и пять раз парализовывавшая сообщениями о готовящихся массовых терактах жизнь таких городов, как Нью-Йорк и Гаага, – так вот, эта «организация» состояла из одного-едиственного 19-летнего шведа-программиста. Слепой, как крот, и не вполне нормальный, он был арестован на своей квартире в студенческом кампусе Стокгольма. Никаких объяснений своим действиям он давать не стал – кроме того, что ему «было интересно».
Интересно.
И все.
* * *
Верещаев лежал на кровати и читал толстенную книгу, найденную в заброшенном сарае за домом, где отряд стоял «штабом». Книга была без названия, автора и начала, речь в ней шла про борьбу НКВД с агентами Японии. Читать оказалось неожиданно интересно.
Вообще, с точки зрения Верещаева, их нынешняя деятельность напоминала какой-то семейный колхоз. Ярцевский целыми днями пропадал в Воронеже и после того, первого, визита с собой больше никого не брал. Пешкалев вообще как ни в чем не бывало уехал в Москву три дня назад. Вражеские бомбардировщики не летали над головами, рейнджеры не ползали по кустам, и в целом ничего не происходило. За исключением разве что того, что на дальнем конце деревни поселились три семьи с детьми, перебравшиеся из Воронежа.
Вздохнув, бывший писатель, а ныне партизан (ага, непонятно кто, ехидно подумал он), положил книгу на стол рядом. Пошелестел страницами. Прислушался к разговору в соседней комнате.
– «РПК-63» с оптикой – это фигня! – митинговал Арт за дверями и чем-то сурово лязгал. – У патрона 7,62х39 на полтыщи метров – баллистика минометная, и на фига тута оптика? А на триста метров я и глазками обойдусь! В общем, хочу «ПК» с «ПОСП» или на крайняк «РДП»… у него хоть лента, а не банка консервная…
– Арт, друже, где я тебе «РПД» возьму? – подозрительно ласково ответил Федосов. И тоже чем-то лязгнул.
Верещаев снова протянул руку и включил радио в простенькой «вертушке». (Свет в Чистом «пустили» три дня назад – когда Федосов, Ментило и Климин-старший закончили монтировать на холмах у пруда десять ветряков-генераторов – мотки провода откопали в развалинах старой подстанции.) Покрутил пальцем колесико настройки. Из эфира вылетали какие-то куски передач – про блокаду Белоруссии (Верещаев усмехнулся; эта маленькая и в общем-то бедная страна была полностью автономной, ее зависимость от российских нефти и газа оказалась легендой – «батька» давно наладил производство синтетического горючего из сланцев и органического метана… Как там мама, подумал он еще), про то, как героические силы ООН «осваивают во благо всего человечества» опустевший Китай (китайцев, если честно, Верещаеву не было жалко). Потом набрел на московскую волну и сел.
Глава правительства Российской Конфедерации Независимых Народов Подлинский в прямом эфире отвечал на вопросы СМИ. Вместе с главой миссии комитета ООН по природопользованию в России и главой миссии UNFRF. Речь шла о вещах простых и понятных – заботе о народе, интеграции в мировое экономическое и культурное пространство… интересным было не это. Разгребать словесный мусор Верещаев научился еще при прежней власти, и неплохо.
Так вот. За этим словесным мусором проглядывало отчетливое раздражение. Верещаев хмыкнул. Интерееееесно, что же так разозлило надежду россиянской демократии? «Миссионеры» вообще только поддакивали (писатель представил себе их лица с широкими улыбками и улыбнулся тоже).
Под окнами с воплями, визгом и хохотом проскочили мальчишки. Детей в деревне стало почему-то очень много, и откуда они взялись – не вполне ясно, но со многими не было взрослых. Лена Земскова и Валя Климина – как будто мало им было своих буйных отпрысков – взяли на себя заботу о них, руками своих же подопечных соорудив около леса на старой конюшне что-то вроде общежития. Верещаев и сам поучаствовал, а потом присоединились несколько местных женщин. Кто написал вывеску: «Пионерлагерь «Кровавый Подгузник» Верещаев не знал, но подозревал, что Федосов, хотя тот в ответ на обвинения женщин делал каменное лицо и разводил руками. Вывеску женщины трижды снимали, она трижды возвращалась обратно – и теперь бывшую конюшню иначе как «кровавым подгузником» никто не называл.
В соседней комнате грохнуло, звякнуло и покатилось; дверь распахнулась – и вошел Ярцевский. Дмитрий был в костюме, веселый и разухабистый. Ольгерд приподнял бровь, смерил взглядом бывшего адвоката.
– Бездельничаешь?! – весело спросил юрист, падая в кресло.
– Ты мне не оставил вариантов, – буркнул писатель. – Даже в город не выпускаешь. Зачем я тебе нужен, Димон? И что мы вообще делаем? Начали так резко, а потом свернулись…
– Что, пострелять хочется? – ехидно осведомился Ярцевский. – Детство играет? – Верещаев неопределенно повел плечами. Ярцевский вздохнул: – А знаешь, в Воронеже модельное агентство ночью сожгли… «ПАРАДИЗ ЭКСТРА». И за ночь в трех местах подорвали газопровод. В одном из мест подрыва устроили засаду, застрелили контрактника из ЧВК – из темноты начали палить из пистолетов, наугад, попали в лицо…
– Интересно. – Верещаев сел. – А ты-то что в Воронеже делал, а?
– Я? – поднял Ярцевский плечи, досадливо раздернул узел галстука. – Дарственную оформлял одному… хорошему человеку. Дарственную на автобус…
– М-да, – выдохнул Верещаев и потянулся было опять за книжкой, но замер – Дмитрий глядел на него странно, словно сомневался: говорить или нет. – Что такое? – чуть настороженно спросил писатель и даже оглядел себя сверху донизу.
– Послушай, Ольгерд, – неожиданно каким-то странным голосом спросил Ярцевский, – а ты думал, что делать после победы?
Верещаев флегматично пожал плечами.
– Я в ней абсолютно не уверен, даже на горизонте не вижу, – спокойно заметил он. – Но очень рад, что ты в ней не сомневаешься.
– Не сомневаюсь, – совершенно уверенно подтвердил Ярцевский. – Вначале еще были сомнения, теперь нет. Меня волнует другое… – Он устроился удобнее. Верещаев слушал, заложив большие пальцы рук за ремень. Лицо его было несколько тревожным.
– Всякий раз, когда ты так говоришь, – медленно и тихо начал он, – ты ставишь перед собеседником неожиданные и не очень приятные вопросы… В чем дело на этот раз, если уж ты не сомневаешься в победе?
– Меня беспокоят очертания будущего мира, – витиевато, но серьезно заметил Ярцевский. – Тебе, например, ясно, что к прошлому возврата нет? – Верещаев слушал с непонятным лицом. – Нет возврата не только в… гм… демократию… – Ярцевский сделал гримасу, как будто понюхал дерьмо. – Нет возврата и в любимый тобой Советский Союз.
– Вот как… – Верещаев взглянул остро, жестко. – Любимый мной… А тобой?
– Не слишком, – так же жестко ответил Ярцевский.
– Там не любили юристов?
– Там не умели ценить людей.
Верещаев дернул углом рта:
– Так о чем ты?
– О контурах будущего.
Верещаев резко рассмеялся.
– Тебе это не кажется странным? В оккупированной стране с безразличным ко всему населением двое ничего толком еще не сделавших партизан-любителей сидят в полузаброшенной деревне и беседуют о контурах будущего.
– Нет, не кажется, – ровно и по-прежнему жестко ответил Ярцевский. – Как ты посмотришь на пост министра пропаганды, культуры и идеологии в Новой России?
Верещаев отчетливо потянул воздух сквозь зубы. Потом негромко спросил:
– После победы?
– Скорее всего – еще в процессе.
– Ты сошел с ума, Дима?
– Я? – Мужчины бросались репликами, как твердым тугим мячом. – Нет. Я совершенно серьезен.
– В чьем же правительстве? – спросил Верещаев.
– В правительстве Великого Князя. В моем, Ольгерд.
– Сссссссс, – Верещаев потянул сквозь зубы воздух и сел удобнее. Ответил, помолчав полминуты:
– Ты говоришь серьезно.
– Да.
– Но это значит, что ты и впрямь сошел с ума, Димка.
– А ты?
Ольгерд молча закусил уголок губы.
– Поверь тому, что сам писал, – тихо и горячо сказал Ярцевский. – Поверь, что Империя может родиться в нетопленой хижине посреди разоренной страны – возникнуть в воздухе между двумя сумасшедшими, как мираж, как призрак – и обрести плоть! Поверь себе!!!Не мне, черт побери!!! СЕБЕ!!!
Пораженный этой горячностью всегда спокойного и ироничного друга, Верещаев молча глядел на Ярцевского. А тот вздохнул, стащил галстук, повесил его на кончик начищенного ботиночного носка и, покачивая ногой (из-за двери к галстуку начал красться напряженный серый котенок), как ни в чем не бывало продолжал:
– А на данный момент мне нужен начальник разведки и отдела пропаганды.
Верещаев не успел отреагировать. Снаружи начался шум, что-то крикнул Арт, пробежали несколько человек, и мужчины выскочили на крыльцо…
…Парней лет по 17–20 было десятка полтора, тяжело нагруженных, похожих на туристов. Они явно отшагали немало километров по лесам, но были вполне бодры. С ними были и три девчонки. Федосов с каждым обнялся, издавая веселые нечленораздельные возгласы. Арт (с крысой на плече) светил рядом улыбкой, как маяк в тумане, – ясно было, что он их всех хорошо знает.
Ярцевский и Верещаев, стоя на крыльце, наблюдали эту картину. И Дмитрий вздрогнул, когда Ольгерд коснулся его плеча.
– Ну что ж, эта должность по мне, – сказал писатель. – Я о должности начальника разведки и пропаганды. А дальше – посмотрим.
Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
Многие наверняка видели фильм «Звездный десант», снятый по книге Хайнлайна. И наверняка многие помнят тамошние выпуски новостей – прямо прыскающие рвением и преданностью своей стране, лопающиеся от оптимизма. Даже новости печальные там сообщались так, будто они мимолетны. Все вспомнили?
Вот такими же стали и новости американского правительства. Поправочка – почти такими же. Пропагандистская направленность в них была сплошь хреновая. Все – «взвейтесь» да «развейтесь». Меня, к примеру, очень бесил развевающийся флаг на заднем фоне текстовых сообщений.
А они были сплошь оптимистическими: «Уже 20 000 российских детей из неблагополучных семей обрели новую родину в США», «Американец из Калифорнии проявил широту души, удочерив трех детдомовских российских девочек 9, 10 и 11 лет». Была, правда, одна ме-е-е-е-елкая новостишка – где-то в городке Грязи русские террористы-националисты заставили жителей одного дома (конечно, рвавшихся в США) уйти в леса. «Был легко ранен один турецкий солдат, который закрыл собой старика».
Прочитав эту новость, я, честно говоря, усмехнулся. Не поверил.
Было очень много съемок о жизни добровольцев, вступивших в Гражданскую оборону. И как эти счастливчики едят, и как тренируются, и как бьют морды «врагам демократии», и как дрыхнут после тяжелого дня. Как-то бывший у меня в гостях Влад сердито буркнул: «Покажите еще, как они срут, – тоже, наверное, геройски и доблестно».
Интервью у них тоже брали – правда, тут уже было ясно, что явно не у настоящих служак. Ибо старшина-казах выдал: «У меня на глаза наворачиваются слезы гордости, когда я вижу, как гордо развевается над моей головой американский флаг!»
А еще – парад. Его стоит описать. Проходил он внушительнее, чем в обычное мирное время. Если раньше парад представлял собой кучу людей с транспарантами и прочей атрибутикой и пару старых «ЗИЛов» с теми же транспарантами, то сейчас ситуация была совсем иная. Первым с КПП выехал военный «Хаммер», из отверстия в крыше которого высунулся… кто-то. Я стоял в заднем ряду, разглядеть это было нереально. Затем несколько грузовиков с детьми. Дети в национальных костюмах кидают в толпу цветы и конфеты.
Рота Гражданской обороны. Пешая. Снаряжена по полной. Внушительно бряцают автоматами и прочей амуницией. Смотрящая толпа кричит и орет, шум очень сильный. В основном «Ура!», но кто-то еще и костерит «новых хозяев» на чем свет стоит, хотя вряд ли хозяева его слышат….
Я не досмотрел. Пошел домой. Скучно стало.
Прошло еще несколько дней, и в город вошла колонна автобусов, размалеванных улыбающимися лицами и надписями «Обрети Дом». В них было много русских… именно русских детей. Ни чернявой, ни смуглой рожицы я там не увидел. Хотя долго крутился возле остановившейся колонны, допуск в американскую зону у меня был. Я устроился к ним разнорабочим.
Автобусов было пять, все дети рассажены по возрасту. В открытой двери я заметил вмонтированный туда открытый холодильник с пивом и одноразовыми шприцами. Я, конечно, и раньше догадывался, что их везут не в Америку, но теперь…
– Эй ты, покажи этим, с первого автобуса, где пятый барак, – ткнул меня в бок мужчина 35 лет с иссиня-черными волосами. Знакомое лицо – это офицер Вернон. Справедливый мужик. Единственное «но» – искренне считает, что все неамериканцы – второй сорт. Один из немногих на базе, кто говорит по-русски.
– Ясно, сэр. – Я снял запыленные цементом перчатки и подошел к комфортному умывальнику. Была очередь из двух негров….
Следует сделать небольшое отступление. Негры, они вообще вели себя очень нагло по отношению к неамериканцам. Белых презрительно именовали «вайти», казахов «чайни», остальных просто как попало. С виду страшные, накачанные по самое не могу, на самом деле они были трусоваты. Я, к примеру, своими глазами видел, как двое негров пристали к своему белому соратнику, выглядевшему на их фоне заморышем. Не знаю, что они хотели, но белый дал в морду одному и толкнул в грудь другого, после чего негры скукожились и ринулись к сержанту – жаловаться. А белый, посвистывая, огляделся, увидел меня, подмигнул и вразвалочку пошел в барак.
Мне повезло, они были слишком заняты и поэтому всего лишь брызнули в меня холодной водой. А могли и поглумиться вжесткую – они это любят.
Наскоро умывшись, я вернулся к автобусу, возле которого стояла на редкость разношерстная компания.
Тринадцать парней моего возраста – большинство высокие и худощавые. От кого-то несло пивным перегаром. У кого-то все еще глупо блуждали глаза – результат того, что было в одноразовых шприцах. Девчонок, а точнее девушек, было мало – всего семь. Однако перегаром несло лишь от троих.
– Это вам в пятый барак надо? – удостоверился я.
Двое из них неуверенно кивнули.
– Тогда пошли за мной.
Как я и ожидал, самые обдолбанные остались тупо покачиваться, аки хлипкие деревца. Пришлось просить помощи у прибывших и тащить их буквально на руках.
– Вы что, в самом деле с той программы, типа новый дом обрести хотите? – спросил я у входа в барак.
– Ну… да… – неуверенно ответила одна из девушек.
Я многозначительно хмыкнул и буркнул:
– Ну-ну…. Больно нужны вы в США, пьяные да обдолбанные….
После чего пошел переодеваться – моя смена закончилась.
Джедаи, несмотря на свою оккупацию, все же сделали пару небольших улучшений. К примеру, построили в Сарани кинотеатр, которого там никогда не было. Точнее, не построили – привезли оборудование, которое разместили в бывшем здании Дома культуры.
Проходя мимо красочной афиши, я прошелся по ней глазами.
«РОССИЯ– США. БОЕВИК (20**)
« ОСОБИСТ – КОГДА ТОВАРИЩ ХУЖЕ ВРАГА».
Фильм был о Второй мировой войне. Решив, что в принципе деньги у меня лишние есть, а делать нечего, я подошел к кассе…
Первые полчаса я добросовестно ржал, глядя на все ляпы и ухищрения «Кровавого эСэСэСэРа». А затем покинул кинозал, хотя оставалось добрых полтора часа.
Выйдя, я снова увидел афишу, другую:
«Документальный фильм: « Николай Михалков: «Я шел против стихии»
И еще одну:
«ОСОБИСТ 2 – МОЗГИ НА ЛАГЕРНЫХ ВОРОТАХ».
Не знаю, что на меня нашло… и зачем…
Однако афиши я сорвал.
…А по дороге домой я наткнулся на труп Леши. Того самого, который хотел меня обокрасть. В последнее время он часто стал яшкаться с неграми. По рэп-тематике в основном и прочей модной теме. Грозный он стал – даже пытался мне угрожать, как-то раз приперевшись ко мне домой с пистолетом. Правда, пистолет был без патронов, да к тому же еще и сломанный (ну станут солдаты нормальное оружие кому попало продавать), поэтому его обладатель полетел в одну сторону, а предмет обладания – в другую.
А сейчас вот. Мертвый.
– Эх, Лешка, Лешка, где ж твоя улыбка…. – Я со вздохом присел на корточки и процитировал Тараса Бульбу: – « Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?»
И зачем он с неграми? Не понять. Как эпидемия. Множество девчонок теперь воплощали в жизнь свои давние мечты – начитавшись интернетовских статей, считая, что негр любвеобильный, как жеребец. Дуры, ой дуры…. Зачем?
Я поймал себя на неприязни к неграм. Странно… попытался было опровергнуть сам себя, однако неприязнь имела очень четкую основу под собой:
1. Работать с неграми невозможно – очень ленивые.
2. Общаться с ними невозможно – наглые донельзя. А дать отпор нельзя… даже не потому что ответят, это-то как раз нет. Жаловаться побегут.
3. Английский у них урезанный какой-то. Их даже собственные однополчане с трудом понимают.
4. Девчонок наших уводят. Ну, с этим понятно, это я чисто как по-аборигенски рассуждаю. Самому, понимаешь ли, мало, а тут еще и макака чернозадая их уводит!
Я усмехнулся и поднес к глазам запястье часов. 15.54, значит, бар уже открыт.
Нет, в новооткрытом баре пить я не собирался. Я, честно говоря, вообще употреблять что-либо из алкоголя перестал. Насмотрелся – идешь переулками, сидят штабелями на лавочках. Нарики, алкаши… Скатились они даже не потому, что характером слабые. Это их оккупация сломала – порушила весь привычный уклад жизни. Вот представьте себе хомячка, который всю свою хомячиную жизнь сидит в закрытой коробке. Если коробку открыть тихонько и легонько, то зверюга обустроится на воле легко. Если же ее изрезать ножом да еще и орать при этом что попало – хомяк сдохнет.
Гораздо легче в этом роде детям. Да-да, я серьезен – именно детям. Они еще не поместили себя в «коробку» житейских проблем. Деньги, работа, секс. Им еще не до этого.
Я свернул и обогнул лужу… чего-то. По-моему, там была и кровь. Ну, так или иначе – вот и бар.
Просто бар без названия – недавно открылся. Спонсирован амерами – ибо в основном сделан для ходящих в увольнения солдат. Психологический прием: пить в американской зоне одно, а вот бухать в теплой компании аборигенов – совсем другое дело!
Скрипнула пружина железной двери, я переступил через высокий порожек и вошел внутрь. Где-то в углу какой-то рьяный служака уже снимал с очередной пассии лифчик (однако вскоре был выпровожен вместе с ней). Прямо передо мной валялось некое существо, опухшее и пьяное. Вдруг оно подняло голову.
– Мальчи-и-ик, подай на бутылочку-у-у….
– Пшел на х….
Знаем мы таких. Давят на жалость, дескать, был гением, но тут злосчастная оккупация, и все. Сломалась жизнь.
Не знаю, кто как… ну не верю я, что жизнь может сломаться, если ты этого не хочешь! Не верю! Мой любимый столик – тот, что рядом с барной стойкой, был свободен. Я не преминул его занять.
– О, Яро́слав! – Эту официантку я знал. Да еще б не знать – мы одного возраста. Правда, она то ли чешка, то ли венгерка…. С дядей приехала.
Она выглядела довольно-таки миловидно – узкое лицо, обрамленное длинными, светлыми с переливом волосами. Фигурка у нее тоже довольно-таки ничего – это как раз подчеркивала ее униформа. Короткая юбка и топик. Радовало глаз. – Ты ка́к обычно́?
– Ага. – Я кивнул и ухмыльнулся. Все-таки прикольный у нее акцент!
Как обычно – это значит большая пицца с мясом и плавленым сыром, не менее большая кружка крепкого чая и красный жгучий перец.
Вообще, когда я пришел в «Мечту Пиндоса» (так прозвали этот бар алконавты) первый раз, Мару очень удивило то, что я выбрал чай, а не колу. Надоела она мне, честно. Разнорабочий на базе этой колой может чуть ли не ноги мыть – потому что ее там полно, целый контейнер. Спасибо, напился.
Широкоэкранный телевизор (защищенный специальным пластиковым окошечком) работал на полную громкость. Сначала были новости из России. Марш «ОвипЛокос – Шагай Во Имя Добра!». Странно… когда показывали трансляцию этого марша в Воронеже, мне ясно послышалось, что какой-то мужик орал: «Бухай во имя добра!»
Потом показали жизнь «мирных граждан». Несколько заводов, поля… опять же интервью с рабочими…. Интересно, амеры действительно не могут понять, что менталитет в России другой и то, что они показывают в США, не действует в России?
И апофеоз – концерт в Москве, на Красной площади. Большая сцена. На заднем фоне гигантский американский флаг. На Кремле рядом с русским флагом я заметил пиндосский….
А концерт был долгий. Аж три часа. Первым выступила широкоизвестная женская «рок»-группа, с писклявым хитом «Нью Лайф». Потом, как водится, новомодный рэп-исполнитель. Опосля этого – типично лубочный ансамбль, с балалайками и хором престарелых бабок. Очень смешно, знаете ли, смотрелись славянские костюмы на фоне «Звезд и Полос».
Потом какой-то хоровод прочих юных и не очень дарований. Ведущие концерта рассыпались в дебильных улыбках и хихикали, посвящая одну песню «Нашему любимому президенту, благодаря которому Россия стала демократической!» и «Миротворцам за то, что они нас охраняют!».
Я молча допил чай и поднялся из-за стола, оставив на нем желтую бумажку бонов. Надо было идти домой.
