Текст книги "Amystis"

Автор книги: Олег Новокщёнов

Михаил Васильевич Скопин-Шуйский

Михаил родился 8 ноября 1585 года в семье известного военачальника князя Василия Фёдоровича Скопина-Шуйского. Сей славный муж являлся поистине замечательной личностью, украшавшей двор Иоанна Грозного, погрязшего в безумных казнях и бессмысленных покаяниях. Князь Василий не был выдающимся полководцем или государственным деятелем, да и таланты, в общем-то, имел весьма заурядные, не говоря уже о манерах. Что же потрясало в нём современников и заставляло с трепетом произносить его имя, а после безвременной кончины поскорее забыть этого человека? Разгадка кроется в его безумной страсти к дуэлированию. Да, пожалуй, более бесшабашного бритера не знала история очных единоборств с холодным и огнестрельным оружием.

Впервые Василий дрался на дуэли с князем Мезецким. Поводом послужило единовременное сватовство дуэлянтов к княжне Елене Петровне Татевой, будущей жене Василия Фёдоровича. Добившись её руки столь простым и эффективным способом, князь стал всё чаще прибегать к вышеозначенному средству. Поединком он разрешал местнические споры, избавлялся от долговых обязательств и назойливых журналистов. Опричный террор не коснулся его, поскольку Иван IV считал его ходячим трупом. Однако, сражаясь чуть ли не каждую неделю, Василий Фёдорович непременно оставался в живых. Более того, его пагубная привычка зачастую шла на пользу изнурённому войной на два фронта государству. В один из памятных моментов Ливонской войны, когда осаждённый Псков трепетал при виде польско-литовских войск Стефана Батория, князь по счастью оказался среди осаждённых, более того, он возглавлял псковский гарнизон. Стрельцы гарнизона были крайне деморализованы и могли идти в бой только приняв такое количество спиртного, которого как раз хватало для утраты способности самостоятельно влезть на коня. Таким образом, они без конца закаляли свой боевой дух, утрачивая боеспособность, а протрезвев и восстановив её, лишались боевого духа. В этих драматических обстоятельствах Василий Фёдорович Скопин-Шуйский действовал единственным доступным ему методом: с крепостной стены он по какому-то совершенно незначительному поводу вызвал Стефана Батория на дуэль! Надменный полководец в ответ заявил, что имеет достаточно воинов, готовых защитить его честь. Уловка Батория нисколько не смутила Скопина, он немедля изъявил желание драться с сотней самых родовитых польских шляхтичей и велел им метать жребий, дабы выяснить очерёдность их смертей. Ошарашенные поляки, превыше всего ставящие честь, принесли ему свои извинения и отступили от стен Пскова.

Впрочем, эта победа была последней в череде удач. Вскоре Иоанн Грозный скончался, а пришедший к власти после недолгой подковёрной борьбы прагматичный временщик Борис Годунов отправил воеводу в отставку. Попытки апелляций, направленных в адрес Андрея Щелкалова, ещё более ухудшили дело и привели к высылке князя Василия в родовое имение. Лишённый возможности дуэлировать Скопин пристрастился к мужицким кулачным боям, экстремальному туризму и дегустации собственноручно приготовленных условно-ядовитых корейских блюд. Но эти забавы всё же казались ему слишком безопасными, а потому совершенно не удовлетворяли его аппетиты, взращенные на привычке стоять перед целящимся в упор противником. Пристыжённый письмами из столицы Василий Фёдорович запирался в своём кабинете и работал над изобретением какого-то диковинного оружия, состоящего из совмещённых в единый механизм шести пищальных стволов. После нескольких лет работы князь вышел из кабинета, сияющий от осознания величия собственной мысли – смертоносный агрегат был готов. Попрощавшись с женой и сыном, Скопин приступил к испытаниям. Зарядив один из стволов, он раскрутил замысловатое орудие и, перекрестившись, размозжил себе голову. Так в 1593 году была изобретена «русская рулетка».

Супруга Василия Фёдоровича Елена Петровна Татева-Скопина-Шуйская нисколько не удивилась произошедшему и даже не была опечалена смертью мужа. За долгие годы совместной жизни она привыкла ко всему. Нет, первое время Елена искренне переживала, отговаривала Василия от смертельных поединков, устраивала истерики; но затем, когда муж раз за разом неизменно возвращался живым, она прониклась священным трепетом перед необъяснимым сбоем теории вероятности и стала воспринимать происходящее как чудо. В конечном счёте, чудо приняло характер обыденности и ощущалось ею как нечто само собой разумеющееся.

Вообще, Елена Петровна жила достаточно странной жизнью, и скорее не по причине своего характера, а по воле обстоятельств. Например, она совершенно не занималась домашним хозяйством, отвечая на вопросы подруг: «Боже мой, ну как я могу ужины готовить, когда Вася беспрерывно стреляется! Вот как-то вышиваю перину, а сама думаю: с кем я спать на ней буду? Некрофиличка я что ль?». Неудивительно, что Елена вскоре совершенно разлюбила мужа, но не изменяла ему по тем же причинам – её манила перспектива скорого и весёлого вдовства. Она постоянно думала о том, как, получив скорбное известие, вскинет руки в порыве притворного горя, что наденет на панихиду, кого пригласит на поминки, какой из подруг будет плакаться о своей нужде, а с какой строить планы на вечер, и, в конце концов, как она закатится на Ибицу, когда закончится вся эта кутерьма. Так в ожидании и прошли десятилетия её замужества. Когда же, наконец, желанное событие случилось, ни радоваться, ни горевать не было уже ни сил, ни желания.

Елена Петровна была женщиной редкого ума, а потому почти сразу поняла, что жизнь её прошла впустую и не будет больше ничего. Исправлять ошибки было поздно, признавать их – стыдно, раскаиваться – глупо. И тут она решила пойти по пути самоосмеяния и довести свою жизнь до полного абсурда. Проведя не один день в бесплодных размышлениях, однажды вечером она вдруг встала с кресла, потушила сигарету, расхохоталась и начала действовать. Впрочем, её действия носили весьма странный характер и скорее напоминали бездействие. Елена Петровна стала изображать ожидание чего-то, о чём она не хотела никому говорить. Она постоянно интриговала подруг многочасовыми телефонными разговорами, намекала знакомым, и вообще всем своим видом показывала – вот-вот что-то случится! В результате она опутала себя сетями сплетен такого невероятного масштаба и настолько шокирующего содержания, что ни одна из юных придворных барышень-тусовщиц не могла тягаться с почтенной вдовой опального воеводы. Подобные интеллектуальные забавы доставляли Елене Петровне истинное наслаждение, и она вскоре поняла, что на склоне лет наконец обрела себя.

Елена Петровна была прекрасной матерью. Она нежно любила своего сына Мишу, и потому не принимала в его воспитании никакого участия. Она вообще старалась не показываться ему на глаза. Ребёнок, заваленный игрушками и не принуждаемый ни к чему, рано осознал вульгарность подвижных игр на природе и приступил к самообразованию. Как известно, самообразование имеет ряд очевидных и неоспоримых преимуществ перед общеобразовательным бездельем, но также оно содержит в себе многочисленные ловушки и капканы для лишённых академичной педантичности детских умов. Не один пылкий юноша, склонный к наукам, помешался на почве самосовершенствования, так и не достигнув половой зрелости. Но не таков был молодой князь Михаил – человек, разрушивший общепринятые представления о начальном образовании.

Перед нами одно из скудных свидетельств начала жизненного пути М. В. Скопина-Шуйского – зелёная ученическая тетрадка с учебным планом на ближайшие пять лет, заполненная нетвёрдой рукой садовника и надиктованная князем (в десятилетнем возрасте он ещё не умел писать):

Первый семестр – этикет.

Второй семестр – этикет, этикет и ещё раз этикет.

Третий семестр – педагогика; методика преподавания.

Четвёртый семестр – чтение; языкознание; письмо; каллиграфия; криптография.

Пятый семестр – изучение монографии «Викторианский шик: основы дендизма».

Шестой семестр – математика (зачёркнуто); арифметика (зачёркнуто); счёт. Седьмой семестр – релятивистская физика (пометка: сдана досрочно).

Восьмой семестр – история; философия; история философии; философия истории.

Девятый семестр – прочие гуманитарные дисциплины; языки.

Десятый семестр – изучение монографии «Викторианский шик: основы дендизма» на английском языке.

Неизвестно, был ли выполнен этот учебный план, однако появившийся при дворе в пятнадцатилетнем возрасте князь Михаил произвёл всеобщий фурор. Казалось, что он прибыл в Москву не из глухого рязанского села, а прямо из лондонского Орлеанского клуба или из английского Royal Society.

Слухи и сплетни, окружившие молодого князя и, очевидно, доставшиеся ему в наследство от матери, никоим образом не проливают свет на его детство. Помимо вышеприведённого учебного плана к раннему периоду жизни Скопина-Шуйского можно отнести лишь два документа. Первый – сообщение хорватского богослова Юрия Крижанича, жившего в середине XVII в. в России и интересовавшегося данной проблемой. Он упоминает о том, что князь Скопин в детстве был восхищён трактатом некоего Ф. Санхеса. Причём совершенно неясно, какой трактат и какой именно Санхес имеется в виду. Наиболее распространены две версии. Одна связанна с именем Франсишку Санхеса (1550–1623), португальского врача и философа, жившего во Франции и написавшего в 1581 году трактат «Почему ничего нельзя познать». Другая версия популярна в меньшей степени. Она указывает на испанского иезуита и казуиста Фому Санхеса (1550–1610), написавшего по поручению римской курии «Беседы о святых узах брака», предназначавшиеся для служителей церкви и запрещённые ею же по причине содержания вольных и богомерзких подробностей. Второй источник – листок бумаги, на котором рукою Скопина-Шуйского написано: «Ветеран Первой мировой войны рядовой Престон, вернувшись с фронта сильно контуженным, потерял память и реагировал только на слово „Бомбы!“». Смысл записи остался неясен для потомков.

В отличие от туманного детства, подробности юности Михаила хорошо известны исследователям. Он появился при дворе царя Бориса Годунова в 1601 году в возрасте пятнадцати лет и получил мало к чему обязывающую должность жильца. Здесь стоит упомянуть о нравах, царивших при дворе Бориса. Как известно, Борис Годунов, будучи человеком тщеславным и честолюбивым, пытался уподобить свой двор дворам европейских монархов, и потому не упускал случая позаимствовать на западе какое-либо из очередных новомодных увлечений. Бояре роптали, духовенство пугало карами, заваленные счетами думные дьяки сходили с ума, но молодёжь была довольна. Борис Годунов не доверял молодым людям нити управления государством и потому потакал юношеским страстям, могущим отвлечь молодых и перспективных от какой-либо государственной деятельности.

Последним придворным новшеством была повальная опиофагия, поразившая ряды детей боярских и даже думных дворян. Царские палаты порою напоминали притоны Ист-Энда. А телевизионная пропаганда и надписи вроде: «Аптекарский приказ предупреждает о вреде, наносимом вашему здоровью потреблением заморских снадобий», вызывали только снисходительные улыбки.

Не избежал данного увлечения и князь Михаил. Приобретённый им по случаю томик Томаса Де Квинси лишь усугубил пристрастие, но при этом и придал некую интеллектуально-эстетическую окраску пагубной привычке. Впоследствии Скопин рассказывал, как после первого употребления книга предстала перед ним в образе Таинственного Толкователя, который сказал ему (с британским акцентом): «Будь отныне державным владыкой в государстве собственной жизни и страстей жизненных». Придя в себя, Михаил подумал: «Всё в настоящем имеет предел, однако и предельное беспредельно в стремительном беге к гибели», после чего окончательно отдал себя во власть порока.

Он погружался в неведомые миры Саванна-Ла-Мар, листая палимпсест человеческого мозга, вызывал из глубин прошлого и будущего едва зримые силуэты, откликнувшихся на зов призраков. Являлся ему и Петроний Арбитр в сопровождении переругивавшихся Энколпия и Аскилда, и хмельной Хайам, рассуждавший о совершенстве коня, и Виргилий, бросивший Данте посреди Злых Щелей адовых ради приятного разговора с князем за бокалом мадеры, и усатый горец в военном френче, шептавший Михаилу: «Мы с тобою Гималаи…», и старик Сансон в окровавленном фартуке, и бесчисленная череда прочих, известных и неизвестных, уже умерших и ещё не рождённых, вымышленных им, и вымышленных другими… и было их не счесть.

Перед родственниками Михаил оправдывался тем, что пытается объяснить эффект расширения пространства-времени при потреблении опиума. Но, вообще, в отличии от прочих молодых опиофагов, он не скрывал своего пристрастия. Более того, всячески им бравировал. Например, в беседе с княжной С. на вопрос: «Скажите, отчего вы такой разносторонне интеллектуальный юноша?», честно ответил: «Мадемуазель, оттого, что я принимаю опиум в чрезмерных дозах!». Перспектива скорого обручения и выгодного брака с княжной С. мгновенно испарилась. Впрочем, Михаил нисколько не был расстроен, он полагал, что «чем полнее уединение, тем более возрастают силы ума».

Однако вскоре начались предсказанные Де Квинси пытки опиумом. Депрессию и разочарование семнадцатилетний юноша глушил ещё большими дозами препарата. В конце концов он пропал на несколько дней, а затем был найден на чердаке одного из заброшенных домов на окраине Москвы в совершенно бессознательном состоянии. Князь сидел в позе практикующего йогина и монотонно повторял: «Всевластные фантомы презирают немощь нашего языка…».

Так завершился первый этап становления личности М. В. Скопина-Шуйского. С опиумом было покончено, а место Томаса Де Квинси вскоре занял Оскар Уайльд. Учёные не раз задавались вопросом: каким образом произошла переориентация юного интеллектуала? Некоторые предполагали, что Михаил, роясь в каталогах Ленинской библиотеки, просто перепутал «Suspiria de profundis»[6]6
  Воздыхания из глубины (лат.)


[Закрыть] Томаса Де Квинси с уайльдовской тюремно-философско-гомосексуальной исповедью «De profundis»[7]7
  Из глубины (лат.)


[Закрыть]. Другое предположение также не отличалось изобретательностью. Считалось, что юноша снимал ломки, вызванные опиумной абстененцией, алкоголем, и пристрастился к выпивке. А так как князь имел привычку находить философские обоснования пагубным страстям, то он не преминул воспользоваться предоставляемым Уайльдом оправданием. Как-то за ужином в покоях боярина Мстиславского он с высочайшим пафосом процитировал британца: «Я сделал открытие – алкоголь, принимаемый в большом количестве, создает эффект настоящего опьянения!». Впрочем, этот пример мало что доказывает. Наиболее правдоподобной выглядит третья версия. Дело в том, что в 1604 году в возрасте восемнадцати лет Михаил получил чин стольника, и его служебные обязанности в значительной степени увеличились. Желание же исполнять их изменилось обратно пропорционально. В поисках выхода князь обратился к настольной книге своего детства «Викторианский шик. Основы дендизма». Пятая глава этой книги целиком была посвящена изобретённому Оскаром Уайльдом бенберированию. Суть бенберирования сводилась к тому, что отягощённый служебными обязанностями денди, дабы освободить время для драгоценного досуга, заявлял всем, что едет в деревню навестить больного родственника, некоего мистера Бенбери, после чего, предоставленный сам себе, растворялся в море лондонских соблазнов. Несуществующий мистер Бенбери нисколько не возражал, и порою болел десятилетиями, проявляя чудеса жизнестойкости и бомбардируя своего изобретателя сотнями телеграмм с просьбой немедленно приехать. Молодой стольник воспользовался советом и, подробно перечитав пьесу «Как важно быть серьезным», вступил на шаткий путь дендизма.

С неизменно свежей бутоньеркой, в безупречном костюме и атласном шарфе, всегда чуть-чуть неправдоподобный, он пытался эстетизировать своим присутствием последние месяцы годуновского правления. Большую часть ночи проводил он в попойках, спал чуть ли не до половины дня – тогда лишь начиналось его утро. Однако, государственные обязанности выполнял с величайшей тщательностью. Тем временем, на юго-западных границах царства уже появился самозванец, возвещая о скором конце династии Годуновых. Борис умер, Фёдор был убит, Ксения пострижена в монахини. На их место пришёл «чудесноспасшийся царевич Димитрий». Увлекшийся бенберированием князь Михаил не сразу заметил перемены на престоле, что сослужило ему хорошую службу. Лжедмитрий рассматривал бездействие Скопина-Шуйского как измену Годуновым и в короткий срок произвёл князя в бояре, даровав титул великого мечника. Михаил должен был стоять позади царского трона с обнажённым мечом и устрашать своим видом просителей. Тогда же ему было дано поручение государственной важности: князь должен был отправиться в Никольский монастырь и привезти оттуда Марфу Нагую – «мать» царя Дмитрия – женщину, собственно, и затеявшую интригу с самозванцем. Поговаривали, что Скопин-Шуйский добился назначения, заявив царю: «Во всех незначительных делах важен стиль, а не искренность», и этим приобрёл благорасположение нового государя. Когда же Михаила пытались укорить за то, что он, столь быстро сменив господина, нарушил присягу и долг, князь раздражённо замечал: «Поменьше естественности – в этом наш первый долг. В чём же второй, ещё никто не дознался».

Служба царю Димитрию началась для Михаила экпедицией в Никольский монастырь, куда новоиспечённый великий мечник вылетел в начале июля 1605 года. Марфа была престарелой ушлой интриганкой, нисколько не изменившейся за время опалы. Напротив, её мстительность и подозрительность вызывали опасения многих царедворцев. Теперь, когда её власть многократно увеличилась, и она могла движением одного мизинца сослать любого боярина (включая и великого мечника) в Тобольск, связываться с ней откровенно боялись. Возможно, поэтому никто из высших сановников не решился явиться пред её очи, и в Никольский монастырь был отправлен молодой князь. Который, к его чести, нисколько не смутился, а, приняв дежурный коктейль «два коньяка – два перно», смело сел в самолёт и полетел производить на царицу «должное впечатление». Организовав представительский кортеж, он буквально покорил забывшую о почестях Марфу и в совершенной степени расположил её к себе. Разговорив инокиню за бокалом вина, он первым узнал то, о чём остальные только догадывались. По возвращении Михаил сообщил лидеру оппозиции, своему родственнику князю Василию Ивановичу Шуйскому, что сидящий на престоле царь – самозванец. Когда Василий Иванович, потрясённый проницательностью племянника, спросил, каким образом Михаилу удалось обхитрить старуху и выведать её тайну, великий мечник ответил: «Только внешнее и поверхностное долго таится в душе. Самое глубокое скоро выходит наружу».

Вооружённый знанием об истинной природе царя Димитрия, Василий Шуйский начал действовать. Его план был прост: возбудить ненависть к самозванцу, а затем либо свергнуть, либо разоблачить его. Но разоблачён оказался сам князь Василий. 22 июня 1605 года он был арестован и вскоре приговорён к казни. Опалам и арестам подвергся весь клан князей Шуйских, за исключением Михаила. Это свидетельство крайнего расположения Лжедмитрия к Скопину-Шуйскому вызвало небезосновательные подозрения современников. Общеизвестно, что новый царь являлся содомитом, а возвышение молодого и красивого князя, тем более поклонника драматургии Оскара Уайльда, должно было иметь некие скрытые причины. Да и новоучреждённая должность великого мечника была явно двусмысленной. Кстати сказать, доказательств гомосексуальной связи не нашлось, а после превращения Скопина-Шуйского в национального героя и спасителя отечества никто никаких доказательств уже не искал; это и понятно, кому хотелось быть спасённым «грязным извращенцем»?

Вопрос о сексуальной ориентации Михаила Скопина-Шуйского дискуссионный. Существуют многочисленные за и против. Сам князь на прямой вопрос одной из знакомых заявил: «Полюбить самого себя – вот начало романа, который продлится всю жизнь». В возрасте, когда юноши исписывают целые альбомы стихов, посвящая их своим возлюбленным, Миша тоже писал стихи, но несколько иного содержания. Вот несколько дошедших до нас образцов его поэзии, характеризующих падение нравов при дворе Лжедмитрия:

 
Здесь сексуальной революции подмостки,
Здесь институтки обнажались на десерт.
Фригидных фрейлин стан, затянутый в корсет,
Уж стольких впасть заставил в грех содомский.
 

Или ещё:

 
Мутит от игрищ бесприданниц непорочных,
Стремящихся попасть в кордебалет.
А от хмельных купечьих дочек
Спасенья даже в перемене пола нет!
 

Только ценой колоссальных внутренних усилий и многолетней мучительной борьбы князю удалось преодолеть отвращение к браку. Женитьба его была лишена ореола романтики – Михаил просто дал объявление в брачную газету: «Молодой, обаятельный интеллектуал-алкоголик без средств ищет собутыльницу без вредных привычек наподобие рукоделия, умения готовить, вести хозяйство и пр.». На удивление, такая особа нашлась, но в свете потрясших страну катаклизмов брак не сыграл в жизни Скопина никакой роли, поскольку сразу после венчания он отбыл на фронт.

Дело в том, что 17 мая 1606 года Лжедмитрий был убит в результате хитроумного заговора. Главой заговора был всё тот же Василий Иванович Шуйский, незадолго до этого помилованный царём по делу об организации первого заговора. Свергнув «треклятого еретика», Василий Иванович объявил себя защитником православия от зловерия латинян и выставил свою кандидатуру на спешно созванный земский собор. Так как других кандидатур не было, а в работе земского собора принимали участие только москвичи, поддержавшие заговор Шуйского, то нет ничего удивительного в том, что царём был избран именно Василий. Новый патриарх Гермоген в целом соглашался с тем, что царь должен быть избран как можно скорее, но считал, что решение московского земского собора без мнения провинциальных делегатов будет нелегитимно. Поэтому он предлагал провести земский собор в формате интернет-конференции. Опасавшийся появления других кандидатов Василий отверг предложение прогрессивного старца. Результатом этого необдуманного поступка стала смута «по всей земле русской». Сначала в Самборе объявил себя вторично чудесно спасшимся царём Димитрием некто Михалко Молчанов, во время восстания укравший государственную печать. Затем от его имени на юго-западе России появился казачий атаман Иван Исаевич Болотников; как идейный сторонник разгрома Оттоманской Порты он всецело поддерживал Лжедмитриеву реставрацию. Тогда же на Волге объявился самочинный царевич Петруша. Вдобавок ко всему вышеперечисленному, права на московский престол предъявил польский король Сигизмунд.

Летом 1606 года главная угроза исходила от армии Болотникова. Разгромив полки Трубецкого и Лыкова, а затем и братьев Шуйских, он двинулся на Москву, по пути захватив Орёл, Болхов, Белёв, Воротынск, Калугу и Серпухов. Поддержанный венёвским воеводой Истомой Пашковым, а также рязанцами Ляпуновым и Сунбуловым, Болотников не видел препятствий для взятия Москвы. В этот критический момент Михаил Скопин-Шуйский стоял со своим полком на реке Пахра, защищая подступы к столице. Шансов удержать болотниковскую орду у него не было – к этому времени остальные воеводы либо бежали, либо были разбиты. Но князь решил стоять до конца. Дабы усилить боевой дух своих малочисленных воинов, Михаил распустил слухи, будто он неуязвим в бою. Ему удалось убедить солдат в том, что ещё в юности английский художник Бэзил Уорд написал его портрет, который чудесным образом принимает на себя все удары, наносимые Михаилу. Уверовавшие в чудо солдаты поклялись стоять насмерть. Более того, эти слухи дошли и до стана болотниковцев. Иван Исаевич, будучи человеком рассудительным и осторожным, решил не связываться со странным субъектом и, уклонившись от боя, прошёл к Москве другой дорогой.

В октябре 1606 года началась осада Москвы. Скопин-Шуйский участвовал в боях всего несколько месяцев, но имидж единственного воеводы, не спасовавшего перед врагом, вознёс его на небывалые высоты. Его почитали и как самого удачливого, и как самого стойкого, и как самого талантливого полководца в царских войсках. Нет ничего удивительного в том, что когда встал вопрос, кто возглавит контрудар у деревни Котлы, выбор пал на Михаила. Царские войска ликовали, болотниковцы пребывали в панике: Пашков, Ляпунов и Сунбулов, не дожидаясь боя, переметнулись на сторону Шуйского, остальные считали дело безнадёжно проигранным. 2 декабря Михаил Скопин-Шуйский лично возглавил атаку. С криком «Нерон и Нарцисс с нами» он врубился в неприятельские позиции и, разорвав строй казаков, обратил их в бегство. Победа была полной и безоговорочной, но война продолжалась. Более того, она разгоралась с новой силой. Отходя к Калуге, Болотников нанёс преследовавшим его войскам ряд поражений, а затем в Туле соединился с армией царевича Петруши. Князь Михаил в этот период не принимал участия в войне. Сразу же после победы у деревни Котлы он отошёл от ратных дел, мотивировав свой поступок тем, что, как каждый уважающий себя великий полководец, он не медля должен приступить к созданию мемуаров, увековечивающих его героические деяния. По прошествии полугода мемуары были закончены и в тот же день уничтожены автором. Благодаря счастливому стечению обстоятельств сохранился отпечаток последней страницы, едва просматривающийся на следующем чистом листе. Мемуары завершались фразой: «Несмотря на всё вышеизложенное, ни мне, ни читателю не могут быть ведомы в полной мере все обстоятельства дела: мне из-за естественной пристрастности суждения, читателю же они недоступны априори».

В мае 1607 года Скопин-Шуйский вернулся в расположение войск царя Василия. Только что понёсшие поражение у Каширы Болотников и Телятевский спешно отходили к Туле, где их ожидал царевич Петруша. Необходимо было преследовать отступавших, уничтожая живую силу противника. Именно эта задача и была поручена Михаилу, назначенному воеводой передового полка. «Жизнь движется быстрее реализма, но романтизм опережает жизнь!» – произнёс князь и устремился в погоню. Болотниковцы были уничтожены почти без остатка. Лишь несколько тысяч казаков добрались до Тулы. 12 июня к Туле подошёл и Скопин-Шуйский. В этот момент на него обрушилась двадцатитысячная армия царевича Петруши. Сражение на реке Воронья близ Тулы вскоре превратилось в кровавую сечу. Михаил, не желая сдавать позиции, бился в первых рядах. Возможно, перед боем он принял что-то или, напротив, долгое воздержание от спиртного дало о себе знать приступами алкогольного галлюциноза, но, так или иначе, обратившийся после сражения к доктору полководец жаловался, что во время схватки со свирепым черноусым казаком, когда тот замахнулся на него огромным палашом, Михаил совершенно явственно услышал голос, как бы доносящийся из боковых частей шлема: «Берегись, маленькая Вирджиния, берегись! Что, если мы больше не увидим тебя?».

Позиции были удержаны. 30 июня к Туле подошли основные части во главе с царём и замкнули кольцо окружения. Услуги Скопина-Шуйского более не требовались, и по настоятельному совету врачей он был отправлен домой. Медики прописали князю постельный режим и категорически запретили читать Уайльда. Михаил пренебрёг бы рекомендацией эскулапов, но с годами он начинал понимать, что полностью исчерпал Уайльда, и тот ничего более не может ему дать. По дороге в Москву он в последний раз открыл томик британца и, блуждая по страницам японской бумаги, прочёл: «Мы приняли будничную ливрею века за одеяние Муз и проводим дни на грязных улицах и гадких окраинах наших мерзостных городов, между тем, как должны бы восседать на горе с Аполлоном». Князь закрыл книгу и приказал поворачивать в имение.

Начало 1608 года двадцатидвухлетний князь встретил в имении на рязанщине. Именно здесь с ним произошла последняя метамарфоза, и он вступил в третью фазу своей интеллектуально-эстетической эволюции. Всё началось ещё на фронте. Дело в том, что Михаил и во время боевых действий получал из Англии свежую прессу. Особенно он ценил журнал «Спикер», где печатались эстетические миниатюры Оскара Уайльда. Во время осады Тулы ему пришёл номер от 8 февраля 1890 года, содержащий статью Уайльда «Китайский мудрец», посвящённую философу Чжуан-цзы и идеям даосизма. Автор искренне восхищался идеей бездействия, заложенной в парадоксальных и отталкивающих трезвого европейца концепциях восточного мудреца. Михаила тоже заинтересовала эта идея, и теперь, имея массу свободного времени, он приступил к изучению даосских трактатов.

В первую очередь, он опирался на канонический даосский текст «Дао дэ цзин», принадлежащий основателю учения Лао Цзы, и на трактат самого Чжуан-цзы. Мысли древних даосов покорили сердце и разум молодого князя. В каждой строчке он находил высший смысл и указание к жизни. Часами повторял он священные фразы:

 
Чтоб оставаться цельным, будь ущербным.
Чтобы стать прямым, наклонись.
Чтобы стать полным, будь пустым.
Будь оборванным, чтобы обновиться.
 

По прошествии года мировоззрение и жизненные установки князя полностью трансформировались. Хотя во внешнем облике он ничуть не изменился, но в душе и в помыслах он представлял из себя уже нечто иное, а именно – бабочку, которая снилась Чжуан-цзы или Чжуан-цзы, которому снилось, что он бабочка, думающая, что ей снится Чжуан-цзы. В общем, как отзывалась о нём жена (уехавшая к маме), он стал «законченным даосом». Князь Скопин смеялся в ответ и говорил: «Здравый смысл – четырёхуголен. Женщина же кругла. Она не видит разницы между правильным и неправильным, и куда она может закатиться, никому не ведомо».

Тем временем, над страной нависла новая угроза, и князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому выпал жребий в феврале 1609 года отправиться в Выборг для переговоров о военном союзе со Швецией с целью спасения России.

Шведскую делегацию возглавлял Якоб Понтуссон Делагарди.