Текст книги "Падение"

Автор книги: Олег Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Котенко Олег
Падение

Олег КОТЕНКО

ПАДЕНИЕ

Разбудил меня стук в дверь. В наружную дверь, что ведет на лестничную площадку. И стук был знакомый. Стучали не так, как стучат, когда не работает звонок. Стучали кулаком и, видимо, с сильным размахом. – Заявился... Переборов себя, я поднялся с дивана и направился к двери. Открыл свою, в перегородку. Снаружи послышалась возня и невнятный мат. Думал подождать, пока пришелец угомонится, но тот колотил с еще большим усердием. Звонко щелкнул замок. Некоторое время я созерцал качающегося и тупо смотрящего на меня соседа, потом спросил: – Ну? Чего? Тебе за каким хреном ключи дают? – Да-а! – промычал тот в ответ. – Ключи, б..! На... мне ключи! Я взял соседа за шиворот и завел в перегородку, направляя головой к его двери, но он отмахнулся и повернул свою морду ко мне. "Все, сейчас начнется..." – Я этой ..... не хочу! – с надрывом в голосе принялся мычать сосед. – Я жить хочу, пон... понимаешь? – Скорей бы ты сдох, – пробурчал я в сторону и потянулся к выключателю. Сосед намека не понял. – Подожди! – взвыл он. – Я этой ..... не хочу! Я жить хочу-у! Последнее "у-у" получилось у него какое-то скуляще-жалобное, вот-вот пустит горькую проспиртованную слезу. – Не хочу этой .....! – продолжал выть сосед. – Жить хочу! Потом положил мне на плечо широкую шахтерскую ладонь, опустил голову и уже промычал уже спокойнее. – Быдло я. Хлопнул ладонью по плечу – сначала моему, потом по своему и, наконец, ушел в квартиру. Через пару минут оттуда донесся крик, подобный заводскому гудку, если сравнивать интонации: "Ма-ать!" Но его я услышал уже из квартиры, из-за наглухо запертой двери. Хорошо, если спать упадет, а если нет – мать будет тарабанить уже в мою квартирную дверь и умолять вызвать милицию. Милиция если и приедет, то только к следующему утру, а к тому времени она уже преисполнится готовности перегрызть глотку любому, кто скажет кривое слово в сторону ее сыночка. И не удержался от улыбки, вспомнив, как вышел утром из дому и встретился с ней. Пошаркав взглядом по площадке и заметив несколько окурков, брошенных сверху, она начала причитать: "Вот, что за жизнь такая, кругом алкоголизм и наркоманИя!" Хотел было сказать: "А давно ли всей семейкой квасили? Давно дед твой от этого загнулся – даже хоронить как положено не стали!" Хотел да не сказал. Потом такое по двору пойдет, что спокойно в подъезд не зайдешь. ...Я захлопнул книгу и с сожалением поставил ее на полку. Сколько ждал отпуска, сколько нервов намотал на руку, пока он, наконец, наступил, а он, сволочь, все так же под диваном пылится. В соседней квартире еще полемизировали на тему десятки, которая уже "х.. знает какая подряд", но с явной усталостью в одном и во втором голосе. Скоро _этот_ скомкает в широкой шахтерской ладони желанный червонец и отправится заливать нашептанное дворовыми бабками горе. А мать еще долго будет зыркать на меня. И еще она всегда, при любой возможности, стоит за дверью и слушает. Приходят же друзья, выпиваем, разговариваем, а она слушает и несет потом во все тот же двор. Иногда такое зло берет, что, кажется, взял бы да так саданул бы по маковке, чтоб язык-то не распускала... Забулькал и пустил струю пара чайник. Установившееся было спокойствие прорвал истошный бабский вопль. Я лишь обреченно вздохнул – такое случается примерно раз в неделю. Тут же грохнула отброшенная в сторону наружная дверь. "Рома, дай ему, дай ему!" – орала Мать, а Сынок, видимо, мутузил Рому, что живет этажом ниже. Я отхлебнул чая и уставился в окно. "Дай ему, дай ему!" Четыре раза бумкнули часы в зале. "Ро-ома-а!" Послышался звон стекла и звук падающего тела. А вслед за ним озверелое рычание и, опять, вопль. До бутылей, сволочи, добрались! Я, я эти помидоры выращивал, я их тянул за полсотни километров, я в сорокаградусной жаре на кухне их консервировал, а каждая упившаяся скотина будет бить мои бутыля! Я рванул на себя дверь. Рома стоял у стены с разбитым носом, Сынок валялся на полу, беспричинно завывая на манер выпи. Во, скот! Хоть ломом по голове бей – нихрена! А рядом с правым плечом сынка поблескивали в желтом рассоле осколки бутыля. Я схватил стоящий у сточной трубы (эта труба идет с крыши через все этажи) стальной уголок и с каким-то упоением опустил его на грудь Сынку. Тот ухнул и покраснел. – Что-о дела-ае-ешь! – Мать в один прыжок пересекла перегородку и схватила меня за руки да так и повисла на них, будто мешок. Рома, похоже, пришел в себя, размазал рукавом кровь по лицу. – Пошла ты на...! Он вышел на площадку и пошел к себе. Я стряхнул ухающую и ноющую тушу с себя и бросил уголок. – Ну и дура же ты! Он тебя не завтра, так послезавтра удушит или прибьет. – Не прибьет, – она с вызовом подняла голову и вытерла руки о грязный фартук. – На мать рука не подымется! Я схватил куртку и вышел. Была весна и это, пожалуй, единственное, что радовало. Весна в той поре, когда цветет почти все, что способно цвести и воздух густ от этих ароматов. Я задержался на крыльце. Обычно внушающий отвращение двор с вечно сидящими на ступеньках – не пройдешь! – подобиями Сынка и тупым негритянским рэпом из беседки далеко слева выглядел как-то по иному. От черемухи прямо над крыльцом исходили такие волны цветочного аромата, что долго дышать ими было просто нельзя. – Лечу-у! Дети разом вскинули головы. "Давно не слыхать было", – подумал я и сам посмотрел вверх. Из окна соседнего дома – из окна девятого этажа! выснулась по пояс фигура в грязной рубашке в клетку. "Летун" встал на подоконник на колени и развел руки в стороны, устремив затуманенный взгляд в сиреневое майское небо. Домой я вернулся около восьми и встретила меня телефонная трель. Несколько секунд я постоял, послушал, закрыв глаза, как льется приятный звук и только потом поднял трубку. Надо сказать, приятный для слуха телефонный звонок – великая вещь! – Макс! Мы сейчас! Мы приедем, окей? – Окей, – обреченно согласился я, потому что знал: от Виталика не скроешься. Откажешься – сделается обиженным, выставит эту обиду передо мной да еще приукрасит так, что куда там... кому-нибудь, кто хорошо расписывает посуду! Сейчас – это через полчаса. Виталик скорее всего звонит от Андрея, а тот живет в получасе ходьбы от моего дома. Вместо того, чтобы прибрать, а наоборот разбросал все вещи так, чтобы пройти было совершенно невозможно. Раскидал по всей прихожей обувь, будто бы невзначай свалил с вешалки еще с зимы висящую там одежду, а в зале и на кухне устроил форменный кавардак. Но кавардак с оттенком творческого беспорядка! Для этого достаточно было рассыпать по комнате старый ненужные распечатки своих черновиков. Пускай думают, что водят знакомство с будущей литературной звездой. Еще я извлек из холодильника наполовину пустую бутылку "Старки". Они пришли, когда уже начало смеркаться. Я без вопросов открыл дверь и, как и ожидал, увидел на пороге Виталика с Андреем. Виталик с торжественным выражением на лице выставил перед собой левую руку, в которой держал за горлышко зеленую прямоугольной формы бутылку. – Привет, – я поздоровался с каждым за руку и кивнул на бутылку. Что это? Когда Виталик повернул ее этикеткой ко мне, улыбка на лице Андрея стала слишком широкой даже для него – он всегда улыбается так, что рот до ушей. А мне при виде двух цифр – 60 и значка градусов стало плохо. – Это что? – повторил я свой вопрос ослабевшим голосом. – Приглядись к этикетке! – они оба расхохотались. Я и сам улыбнулся: на этикетке был изображен я, сидящий за книгой и уплетающий немалых размеров вилкой страницы. – Книгочейская особенная! – Самогон что ли? – спросил я уже на кухне, когда Виталик сосредоточенно шарил по шкафам в поисках сосудов, мало мальски пригодных для распития шестидесяти градусов безобразия. – Ага, – кивнул Андрей. – Да ты не бойся, продукт – зе бест куалити! Меня передернуло от истинно пролетарского произношения Андрея. – Изготовленный по особой технологии, – продолжил тот. – Рецепт держится в строжайшем секрете. Слышь, Виталь, может, продадим рецептик-то? – Кому? – Да хотя бы тому же "Союз-Виктану". Разбогатеем. – Ага, жди, – Виталик наконец раздобыл три пластмассовых стаканчика и, предварительно вымыв и вытерев их, поставил на стол. – Закусь есть? Я принес из перегородки один из четырех уцелевших бутылей с помидорами. – О! И закусить, и похмелиться. Отлично. Ну, Макс, первый тост у нас за женщин, но мы выпьем за тебя. И Виталик опрокинул стакан, так что его немалой крепости содержимое с глухим, чем-то напоминающим голос моего телефона, бульканьем влилось в его нутря. Он тут же закинул в рот маленький помидорчик и принялся его жевать.

28.05.1999

Еще с минуту после пробуждения я тупо пялился в потолок, где маленький паучок уже с неделю плел свою сеть. Потом понял, что у меня раскалывается голова и... В общем, все признаки удачно проведенного вечера налицо. "На лицо так на лицо", – подумал я, увидев себя в зеркале. Тоскливо окинул взглядом кухню. Бутылка "Старки" так и осталась нетронутой, но Виталик еще вчера философствовал на тему: "Бутылка наполовину пустая или наполовину полная". Пришел к выводу, что наполовину пустая, потому что кто-то же ее опустошил, а на заводе по полбутылки не наливают. Внизу, под подъездом, кряхтел мопед. Рыбак с шестого этажа опять двигатель истязает. Я отхлебнул рассола из бутыля – тоже почти пустого и выглянул в окно. Чудесное летнее утро. И даже из окон не вылетает никто. Но никакое солнце и никакое небо не могло утихомирить бурную реакцию организма. А была она, реакция, такой, что пришлось "Старку" допить. Потом обнаружилось, что нет сигарет. Я решил, что у Андрея сегодня выходной и отправился к нему. На улице от меня, естественно, шарахались. Ясное дело, разит, как непонятно от чего. И вид соответствующий. А вот у Андрея вид оказался на диво свежий и цветущий. Мне даже обидно стало. – Неосторожный опохмел приводит к длительному запою, – в который раз повторил он известную уже всей стране фразу. – Знаю. Но мы все-таки выпили. Зачем – не знаю, но выпили и довольно много. Проснулся я только под вечер. Перед глазами плавали фиолетовые круги, в горле, похоже, завелся еж. – Надо прекращать, – прохрипел я, но Андрей только махнул рукой. – То ты на семинары не ездил, там все время так. Вон, меня в прошлом году послали, так мы всей кучкой из этого состояния неделю не выходили. – Не, надо прекращать... И я остался у Андрея – поправлять здоровье и отдыхать.

29.05.1999

Проснулся я у себя дома, хотя и не помнил, как туда попал. Вернее, сюда... Не важно. Повернул голову и увидел, что на краю тумбочки сидит маленький, размером с безымянный палец, человечек. "Что-то больно быстро", подумал я и уж потом испугался. Человечек печально поглядел на меня. – Ну здравствуй, болезный. – Здравствуй, – прохрипел я в ответ. – Болит-то башка небось? А денег нету, да? Нету денег... – человечек встал и походил по тумбочке, заложив руки за спину. Я смог разглядеть его наряд – зеленые штаны и куртка, похожи на робу, а под курткой – синяя рубашка в черную клетку. – Ну так чего? – неуверенно спросил я. – А что? Что – чего, когда денег нету? – с укором спросил человечек. Я сел на кровати и подпер голову руками. Во дела. Может, сразу позвонить, хоть руки ломать не будут. А то повыворачивают все суставы мало ли, может, я буйный. Может, я сейчас за такими вот чертиками гоняться буду, шкафы опрокидывая... – Так можно продать чего-нибудь, – предложил я, сам не понимая зачем. – Продай, – оживился человечек. – Вон, у тебя ломбард под боком. Каждый божий день мимо ходишь и не замечаешь. И полный дом вещей! Он, восторженно вопя, принялся скакать по тумбочке и я испугался, как бы не упал на пол. Разобьется ведь, кроха. В ломбард я оттащил старые настенные часы. А потом – посадив человечка в карман куртки – отправился в забегаловку...

27.06.1999

В груди забилась тоскливая боль. – Вставай, козел, развалился тут! Человечек с красным лицом прыгал вокруг меня, беспомощно пиная в бока. – Не ори! – Что-о? Не орать? Да ты меня ...... уже! Вставай, скотина, бегом в залог! Залогом он называл все тот же ломбард. – Нечего нести, – я перевернулся на другой бок, но человечек снова возник перед лицом и принялся лупить кулачками по носу. – Как нечего? Как нечего? Найди, укради! – Да пошел ты. Глюк! – Глюк? Я удивился – голос был не тем. Низкий и громкий бас раскатился по пустой комнате властной волной. За моей спиной стояла громадная тень с двумя блюдцами-глазами. – Это ты – глюк, – мрачно сказала тень. – Прыгай. – Чего? – не понял я. – Прыгай, говорю! – угрожающе лупнули глаза. – Ясно... Ноги сами понесли меня к окну. Я распахнул створки. На дворе стояло лето, жаркое и солнечное. А в спину несло холодом. – Ма-ать! – орал сосед за стенкой. – Ле-ечу-у! – надрывался "летун" в окне девятого этажа. И я тоже хотел крикнуть – земля приближалась так медленно, что, казалось, можно спеть целую песню. – Ле-еч...