Текст книги "Бег Сальвадора"

Автор книги: Олег Нагорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Олег Нагорнов
Бег Сальвадора

Словосочетание

1. Вступление

В словосочетании «сумасшедшая дура», которым нередко клеймили меня, нет никакого смысла. Когда-нибудь я расскажу об этом подробнее, сейчас же ограничусь кратким изложением своей жизненной позиции, побочным эффектом которой стал столь нелестный эпитет. Я действительно «сошла с ума» – отошла в сторонку от железной дороги «всеобщего разумного движения вперед». Мне интереснее идти собственной тропинкой. Люди, выглядывающие из спальных или купейных вагонов, заметив меня, обычно кричат что-нибудь обидное. Пассажиры плацкарта смотрят с сочувствием. Со временем я научилась не слышать первых и не замечать вторых. Поэтому меня не очень волнует гражданская позиция машинистов и текущее вероисповедание состава. Плевать на летящие из окон жестяные банки из-под пива. Как-то меня даже попытались затащить в поезд, но я отбилась. Нельзя сказать, что нам не по пути, но я завершу свое маленькое путешествие на своей тропинке, в своем лесу. С колючими ветками, солнечными полянами, и редкими попутчиками. А сейчас я показываю монитору язык и иду спать.

2. Пуговица

В детстве я молилась перламутровой бабушкиной пуговице. Я была хорошей девочкой, настоящей пионеркой, и активно занималась спортом. Хорошо училась. И к всеобщему «неверию в бога» относилась абсолютно спокойно, чему способствовало воспитание в семье атеистов. Но по ночам, когда никто не мог мне помешать, я открывала ящик белорусского серванта, где хранила всякую драгоценную мелочь, и доставала свою маленькую икону. С пуговицей на ладошке я подходила к окну, открывала штору, и просила, обращаясь к звездам. Я просила бессмертия для бабушки, мамы и брата. Может быть, что-то еще, но запомнилась мне только эта «молитва», по форме скорее напоминающая мантру. Перламутровая пуговица была моим главным сокровищем. Я не стыдилась этого, но молчала в тряпочку. Это была моя пуговица. И только моя. Я родилась со своей верой в душе, бесформенной и бесконечной, а маленький фетиш помогал мне концентрировать и не терять ее. Я никогда не забуду блаженства, абсолютной уверенности, и материнского тепла, спускающегося ко мне с небес. Такое счастье может подарить только услышанная там молитва. Меня слышали, мне отвечали. Тогда мы были бессмертны.

Я не помню, когда потеряла пуговицу. Уж не выкинула ли я ее? Или она сама растворилась среди записочек, помады и сигарет, поселившихся в том же ящике. Перламутровая икона исчезла, когда про нее забыли. Бабушка умерла, когда мне исполнилось семнадцать. На похороны я пришла со своим мальчиком, которого язык не поворачивается назвать первым мужчиной. Шла спокойно, отдать долг. Бабушка болела. Все были готовы. За два пролета до квартиры ноги подкосились. Пуговичка ушла вместе с молитвами и гарантиями, дарованными мне звездами. Осознание преступления пришло вместе с наказанием. Бабушка лежала холодная и неузнаваемая. И ни разу не взглянула на любимую внучку.

3. ОН и ОНА

– Помоги мне! – попросила я, – Последняя строчка не в дугу не идет.

ОН, как всегда, вздохнул. Ему не тяжело, ОН рад помочь, просто привычка такая – вздыхать. Может быть, со вздохом ОН выпускает отрицательную энергию, не нужную для творчества. А может быть это из-за того, что ОН много курит. Вздох получается нервным, резким. У плохо знающих его людей создается впечатление, что ОН злится.

– Слушай:

«Обругав подругу-осень нехорошими словами,

Нежно попрощавшись с ночью…»

– Утопился Мураками! – закончил ОН, вертя томик японца в руке.

– Дурак! – рассмеялась я, – Харуки – хороший мужик. Не понимаю, за что ты его так не любишь.

– Я его просто не знаю. Почитал немного – не понравилось.

– Странно. У вас, как мне кажется, много общего. Попробуй еще раз!

– Нет. Не интересно. Мне есть, что читать.

– Олег, ну нельзя же ходить по нарисованному кругу любимых писателей! Другие авторы – не ведьмы и не злые покойницы. Не будет ничего плохого, если они проникнут в твой круг.

Да, его зовут Олег, а фамилия – Немов. Получается – ОН. А я – Ольга Николаевна Арзамасцева. ОНА. Так нас друзья и называют: ОН и ОНА. Вот.

– Мне не нужны покойницы! Если уж кого и пускать в свой круг, то пусть это будет Вий. Мне нужен автор, перед которым захочется упасть ниц, подергать за штанину и жалостливо попросить: «Научи!»

– Поэтому – Булгаков, Бах, Ефремов, Азимов…Скукота!

– Ничего подобного! – Олег усаживается на стол, закуривает. Вздыхает! Точно, это от курения. – Перечитывая этих ребят десятки раз, ловишь себя на мысли, что некоторые главы совсем не помнишь. То есть совсем. Как будто не читал. Открываешь заново.

Делаю серьезное лицо, понимающе киваю: – Склероз удобная штука, однако!

Мы смеемся.

У него, и правда, много общего с этим японским писателем. Тот таскал на спине бедную тетушку. Олег носит крылья. Как у летучей мыши. Только большие и белые. Крылья мешают, не дают зайти в некоторые двери, с ними неудобно в транспорте, люди, не замечающие их, могут случайно повредить тонкие перепонки. Но ОН не может отказаться от крыльев. Сидя рядом в душном автобусе или в неуютном вагоне метро, чувствуешь, как он расправляет их, и улетает. Ты едешь одна, а твой спутник, который вроде бы рядом, уже парит над землей. Или плывет на яхте. Или что-то откручивает у американского спутника-шпиона. У обладателей крыльев много дел. Очень много, если подумать. Но думать не хочется, хочется смеяться, курить и пить чай. Дописать стихотворение. И попросить опубликовать стишок под его именем. Потому что под своим – страшно. Последняя жестяная банка попала в цель. Нужна пауза.

Мы друзья, с любой буквы. Я не собственница, но в моем лесу подобные встречи не часты, поэтому я никуда его не отпущу. Конечно, есть еще «мариночки, вики, тани, светы», но это – так. Они мне не конкуренты, кроме Марины. Но Ринка – отдельная история, которую я рассказывать не буду. Сама расскажет. Есть еще, конечно, друзья – мужчины, но это совсем другое. А еще есть ОН и ОНА, и все, конец истории! Олег спокойно относится к моей антисоциальной тропинке, я – к его крыльям. Я знаю о его мечтах больше, чем он сам. Он читает мои мысли. Это ли не абсолютная близость? По сравнению с ней физический контакт – просто совместное посещение сауны.

– У вас было с ним что-нибудь? – хихикает общая, но неблизкая знакомая.

– О, да! – мечтательно закатываю глазки.

Через два часа звонок.

– Оль, ты зачем ей сказала, что мы с тобой спим?

Не злость, только недоумение.

– Никогда я такого не говорила! Честно. Ты мне веришь?

– Верю, – вздыхает он, – тебе – верю. Но больше так не шути!

Он интересен, он вызывает легкую, пьянящую ревность. Он что-то пишет, даже когда спит. Но рассказывая о своем друге, я все же говорю о себе. Я, как эльфийская принцесса, повествую о своих приближенных. Это – Великий волшебник, мой поклонник. Это – Царь гномов, тоже поклонник. Это – Кикимора, фрейлина. Этот, с крыльями, мой лучший друг. Никакого пренебрежения! Это женское. Это то, что не убьешь десятилетиями эмансипации.

4. Литературное общество

Неисповедимы пути Господни, но черт остроумнее. Моя рукопись попалась на глаза одному человеку. Так себе рукопись, несколько глав «никогда не дописанного романа». Человеку, однако, понравилось. Он потащил листочки дальше, главному редактору литературного альманаха. Милой женщине-поэтессе, по совместительству главе одного маленького литературного общества. И заместителю председателя местного союза писателей. Милая женщина позвонила и пригласила к себе, в уютный кабинет, переполненный провинциальной поэзией и сигаретным дымом. Беседа протекала вполне мирно, передо мной рисовались радужные перспективы публикаций в альманахе и издания собственной книги. А так же членства в союзе писателей. Нельзя сказать, что я уж очень к этому стремилась, но было приятно! Да, именно приятно. Не более и не менее. В итоге я прислала еще несколько произведений, включая новеллы и стихи, а взамен получила приглашение на «заседание» этого самого литературного общества, с презентаций нового номера альманаха, чаепитием, а так же с возможностью познакомиться с самим Председателем союза писателей! Ну и, конечно, мне предоставлялась возможность поучаствовать в обсуждениях как чужих, так и своих произведений. Круто? Круто!

Начало было так себе. Из старенького стула торчал гвоздь. Я порвала джинсы на заднице. Не сильно, но вполне достаточно, чтобы постоянно думать об этом. Писатели и поэты жались по углам, ждали «главных». Их было на удивление мало, всего несколько потертых молодых мужчин и явно учительниц начальных классов. К чему бы это? А потом из боковой двери вышла суровая женщина со стопкой свежего номера.

– Покупайте! – прикрикнула она на нас, – Покупайте альманах!

Мы дружно замолчали и посмотрели в окно.

– Покупайте! – настаивала она, – Писать надо так, как здесь! Читайте, учитесь!

Так вот где, оказывается, скрыты все секреты мастерства? Вот где абсолютное вместилище литературного таланта?! В провинциальном альманахе! А мы-то, дураки, все больше Толстого и Достоевского…Но поделиться было не с кем. Впрочем, и покупатель нашелся только один. Его как раз опубликовали в этом номере.

А потом пришли «главные». Чаепития не было! Нас, в итоге, собралось человек пятнадцать. Председатель не явился. Мы обсуждали стихи одной поэтессы. Долго, нудно, беспросветно. Хорошие стихи, но в интернете таких много, очень много. Но интернет уже назвали «помойкой», так что свою осведомленность я благоразумно держала при себе. И вот мы все, по очереди, имели бедную женщину. Через поэзию. Она краснела, как школьница. Отбивалась, как могла. Сражалась за каждую строчку, за каждое маленькое проявление себя. Известная художница, непонятно зачем здесь оказавшаяся, шептала про какую-то мерзость. Ее молодая знакомая все время рисовала нас в блокноте, что раздражало ужасно. Немолодой красавец-поэт, недавно издавший собственный сборник, пялился мне на грудь и откидывал назад отросшую челку. Мне дали слово. Я заступилась, мне было жаль ее. Хорошие стихи. Про родную землю и кочевые племена, когда-то жившие здесь. Нормально. Наконец, дошла очередь и до дебютантов. Слева от меня сидел здоровый дядька, краснолицый и опоздавший. Он принес стихи. Мне он понравился, хотя от рандеву с ним в темном переулке я бы категорически отказалась. Брутальный такой поэт. А стихи принес хорошие. Про алые губы и фантазии поэта. Правда, хорошие. Только каждый из них почему-то хотелось закончить строчкой: «И за борт ее бросает в набежавшую волну». Времени оставалось в обрез, но милая женщина сунула мне в руки распечатку и попросила что-нибудь прочесть. Что-нибудь короткое. Я выбрала главу из романа, небольшую и емкую. Читала громко, с выражением. Это была, на мой взгляд, сильная глава. Про кающегося дьявола и глупого священника. Дочитала, подняла глаза. Зал молчал. Молчание затянулось до неловкости. Милая женщина спрятала глаза. Наконец, самая активная критикесса чужих стихов спросила, в каком жанре написано это произведение. Весьма озадаченная, я пояснила, что это глава из романа. Молчание. Первой прорвало художницу.

– Ну, что вам сказать? – взвизгнула она вдруг, – Мерзость! Мерзость! Откуда у вас столько ненависти к священникам? Почему у вас дьявол хороший?!

Я глупо улыбнулась. Чем она слушала?

Благодарная поэтесса попыталась сгладить ситуацию, но ее заклевали. Я ничего не понимала. Заседание закрыли, творцы расходились. Художница обратилась ко мне:

– Скажите, вы человек верующий?

– Я человек верящий.

– А вы православная?

– Мне кажется, это мое личное дело.

– Вот, я так и знала! Православный человек никогда бы такое не написал!

– Да-да, – поддержала ее молодая спутница, – никогда бы не написал.

Объяснять, что я православная, не хотелось. Брутальный поэт, все еще сидевший на месте, вдруг наклонился вперед и стукнул себя кулаком в грудь.

– Я – православный! – глухо отрезал он.

– А я вижу, – заулыбалась художница, – я сразу поняла. Это же по лицу видно.

Я ржала в голос. Кто-нибудь может меня в этом упрекнуть? Кое-что, наконец, прояснилось. А милая женщина взяла меня за руку и тихонько напевала:

– Оля, ну зачем вы это-то прочли? Надо было что-нибудь другое!

– Православное? – спросила я.

– Да! А то ведь многие могут подумать, что вы не русский писатель, а русскоязычный!

Вот теперь все понятно. До свидания. Надо ли говорить, что меня больше никуда не приглашали?

5. Словосочетание

Только один раз я пригласила его домой с вполне определенной целью – затащить в постель. Я думала об этом все неделю. Нельзя сказать, что я никогда не думала об этом раньше. Но это, скорее, были фантазии, а не планы. Когда ты безнадежно и долго одна, а возбуждение накрывает с головой, от фантазий трудно отбиться. А уж от тех, которые «табу» – тем более. Стараешься отвлечься, но вдруг ловишь себя на том, что уже поглаживаешь себя, представляя его. Но эта неделя была особенная. Я твердо решила и ему не отвертеться. Он не заметит ловушки, так как неоднократно ночевал у меня без всяких последствий. День рождения у подруги, мы немного выпили, и я пригласила его переночевать у меня. Одной скучно, страшно и одиноко. Делаем «глазки». Ну, кто устоит?!

И откуда взялась вдруг проклятая неловкость? Как легко планировать и фантазировать. Я даже воздерживалась от игр в стиле «соло». Какого черта мы сидим на кухне и напиваемся?

– Скажи мне какое-нибудь слово, а лучше – словосочетание, – просит он.

Самое время поиграть в шарады.

– Зачем?

– Увидишь.

– Трудный разговор.

– Что?

– Ты просил словосочетание. Вот оно. «Трудный разговор».

Он садится за компьютер и минут за двадцать пишет рассказ. Я не могу назвать себя его поклонницей, не могу сказать, что он мой любимый автор. От его рассказов мне не уютно, они заставляют думать и чувствовать то, что не хочется. И этот был из той же серии. Про женщину, попавшую в аварию, а потом оказавшуюся в сумасшедшем доме. Как всегда, наперекор всему. Пока он читал, я слушала, и совсем отвлеклась от мыслей о сексе. Но, когда он закончил, ни о чем другом думать я уже не могла. Только в постель, только с ним.

– Как тебе?

– Мне понравилось. Я устала, пошла спать. Пойдешь в душ?

– Да! Спокойной ночи.

Ага, сейчас! Я разденусь, выключу свет, и спрячусь в одеяле на твоем дежурном диване. Ты придешь, а бежать будет некуда. Но ты не захочешь убегать, обещаю. И никогда об этом не пожалеешь.

Пока он битый час намывал свои шестьдесят пять килограммов, я думала о его рассказе. Даже не о нем, а о себе, как о музе. Он иногда пишет обо мне, скрывая и приукрашивая. Но когда-нибудь он прочтет все, что я написала о нем, о нас, о себе, и напишет роман. Без маскировки. Я ему заранее разрешаю.

Я уснула, как дура. Он провел ночь в моей маленькой кроватке. Ничего не спросил, ничего не сказал. Чрезмерно солнечное утро громко кричало, что момент упущен. Может быть, навсегда. Но роман он напишет. Нет, не про нас – про меня. Ему не отвертеться.

Соавторы

Лена открыла почту. Письмо: «Здравствуйте, Елена». Здравствуйте-здравствуйте…

«Уважаемая Елена, меня зовут Марк. Это письмо отправлено через форму «Написать автору» с литературного сайта, где Вы публикуетесь. Так что понятия не имею, получили ли Вы его. Надеюсь, что получили. В первую очередь, разрешите выразить Вам свое искреннее восхищение. Я часто посещаю подобные сайты, но, поверьте, никогда не читал таких замечательных рассказов. Впрочем, мое литературное образование не ограниченно интернетом. И я уверен, что со временем Вы займете достойное место среди профессионалов. Елена, у меня к Вам предложение. Я, как и Вы, пишу. Признания пока не получил, но стремлюсь к этому. Раньше публиковался в интернете, но теперь закрыл все авторские странички. Не хочу, чтобы рейтинги и рецензии отвлекали от творчества. Сейчас работаю над одним очень интересным проектом. Идея объективно новая и необычная, но мне чего-то не хватает. Не могу сказать, что я полная бездарность. У меня неплохой язык, да и с логикой изложения нет особых проблем. Но, читая Ваши произведения, я понял, что мне не хватает Вас! Точнее – Вашего литературного таланта. Ваши диалоги изумительны, описания – волшебны. Искристый, легкий юмор. Рассказы дышат жизнью, любовью, надеждой…это то, чего нет у меня. Елена, предлагаю Вам быть моим соавтором. Уверен, с моей идеей и Вашим даром мы добьемся многого. Если согласны, напишите. Я вышлю черновик.

С уважением, Марк».

Елена, улыбаясь, перечитала письмо еще два раза. Комплименты Марка были приятны, в них чувствовалось искреннее восхищение. Но просьба стать соавтором застала девушку врасплох. Вроде бы ничего особенного, но убежденность автора письма в успехе приятно волновала воображение. Да и объективных причин для отказа не было. Предложение – как минимум лестное и интересное. Писала Елена всю сознательную жизнь, но вот соавтором быть еще не приходилось. Времени – море. Впереди три недели одинокого, скучного отпуска, который она проведет дома. В конце концов, можно почитать черновик, а там – посмотрим. К тому же Марк – мужчина. А Елена была одна. Достаточно давно для такой интересной, разносторонней и красивой женщины. Она не витала в розовых облаках, но пол соавтора все же немного интриговал.

«Здравствуйте, Марк! Спасибо Вам за приятные, теплые слова и интересное предложение. Но, прежде чем дать ответ, мне бы хотелось взглянуть на черновик. И еще – а как будет выглядеть наше соавторство? Вы предлагаете встречаться и писать вместе? Или?

С уважением, Елена».

P.S. Пожалуйста, расскажите немного о себе. Мне бы хотелось лучше узнать своего возможного коллегу. И фото, если не трудно. Мое Вы видели на сайте, так не честно.

«Елена, спасибо за ответ. Держите черновик! Или синопсис, как угодно. Рабочее название: «Эстафета». Предполагается, что это будет роман. Жанр – история любви, ироничный гротеск. В общем, я пока выслал вам только холодные каменные стены, сделать их воздушным замком предстоит нам обоим. Сейчас я живу за границей, поэтому наша встреча, к сожалению, невозможна. Но я уверен, что мы скоро увидимся. Давайте так: я присылаю отдельные части произведения, а Вы редактируете их, либо предлагаете свой вариант. Причем я с радостью поменяю сюжет, если Ваша версия покажется более интересной. Как Вам такая форма сотрудничества? Что же до моей скромной персоны, то зовут меня действительно Марк, а о своей фамилии я, как и Вы, пока умолчу. Тридцать лет, банковский работник. Холост. Ближе познакомимся при дележе гонораров!

С уважением, Марк».

P.S. Фото трехлетней давности, извините. Разлюбил фотографироваться.

– Холост, холост, – напевала Елена, рассматривая фотографию, – что же, Марк, в двадцать семь ты был настоящим красавчиком! Ах, какой взгляд! Какой подбородок! Надо, надо познакомиться поближе! Сотрудник банка, да еще и писатель-любитель. Интересно, что же ты там написал…

«Марк, мне очень понравился черновик! Это что-то потрясающее, гениальная идея! Я с радостью принимаю Ваше предложение. Жаль, что сотрудничество пока будет дистанционным, но мы справимся. Целиком захвачена будущим романом, рада, что с понедельника в отпуске, от которого не ждала ничего хорошего. Спасибо, что выбрали меня! Пишем, пишем!!! И еще, небольшой комплимент: Вы очень симпатичный банковский работник!

Елена».

P.S. Давай на «ты», соавтор!

Елена приняла душ, расчесала перед зеркалом длинные каштановые волосы.

– Да, – сказала она отражению, – носик слишком маленький, а глаза слишком большие и неопределенного цвета. Да, грудь не как у Памелы! Бедра широковаты. Да, блин, скоро двадцать восемь! Ну, а в целом, в целом? Очень даже ничего! А завтра вот эта красотка будет писать гениальный роман, с симпатичным соавтором Марком. И напишет! И получит миллион! И они вместе поедут на вручение «Оскара» или «Сезара». Или чего там дают за романы? И они займутся любовью на пляже, обязательно лунной ночью. Ясно тебе? Вот!

«Марк, я исправила и дописала первые две главы. Посмотри, пожалуйста. Все больше восхищаюсь идеей, теперь я уже уверена, что ты гений.

Елена».

«Марк еще одна глава. Лови! Твой роман – это что-то невероятное. Никогда не писала с таким упоением. Гениальность твоей идеи – в простоте и невероятной, удивительной проницательности! Ты знаешь людей. Не могу оторваться от монитора и клавиатуры! Взахлеб! Давай следующую!

Елена».

«Друг мой, я себя не узнаю. Знаешь, сколько я писала вчера? Шестнадцать часов. Это нормально, нет? Забываю даже о еде, что не слишком на меня похоже. Давай еще.

Елена».

«Звонила мама, приглашала в гости. Я не пошла. Почему? Потому что я пишу самый лучший роман на свете. Впервые за неделю вышла на улицу, купить чай и сигареты. Лови мою версию, и я жду следующие главы.

Елена».

«Марк мы, судя по всему, на экваторе. А это переломный момент. Так что некоторых сложностей не избежать. Не совсем понимаю, куда ты клонишь? Разве действия наших героев в новой главе не противоречат логике первой половины романа? Что это за фраза: «Жизнь – самая лживая из всех иллюзий»? Разве мог так сказать наш великолепный Человек? Ты всегда прислушивался ко мне, подумай…

Елена».

«Странно, но ты прав. Попыталась написать свою версию – выходит чушь. Но, друг мой, я уже ничего не понимаю. Что могла, исправила. Давай следующую.

Елена».

«Марк, я в недоумении. Наши герои начали свой путь в блестящем лабиринте, имя которому – Любовь. И куда ведет их наш роман? К пропасти? Почему девушка умирает? Почему ты пишешь, что любовь – всего лишь возмездие за страсть? Я пытаюсь исправить, пытаюсь вывести наше творение на прежнюю дорогу. Не выходит. И ты это знаешь. Я почти не сплю. Меня пугают наши с тобой герои. Пугают метаморфозы, происходящие в их мире. Давай следующую.

Елена».

«Ты не разговариваешь со мной, только присылаешь новые главы. Давай поговорим, расскажи мне, что мы пишем? Давай следующую.

Елена».

«Все. Я так больше не могу. Мне сняться кошмары в те редкие минуты, когда удается заснуть. Герои романа умоляют меня не делать с ними то, что делаем мы с тобой. Они хотят жить, слышишь?! Любить, дышать, надеяться. У меня галлюцинации. Иногда мне кажется, что я забываю включить компьютер, но слова все равно появляются на мониторе. Наши страшные, жуткие слова! Вчера ночью показалось, что с экрана закапала кровь. Я вздрагиваю от любого шороха, кричу, когда слишком громко хлопает дверь в подъезде. Договор разорван. Больше не строчки.

Елена».

«Давай следующую.

Елена».

«Я давно осознала, что не могу остановиться. Что я кукла, игрушка. Что это, для чего? Марк, ты болен. Это не роман, а хронология ужаса, боли, страха. Зачем ты втянул меня в это? Следующую.

Елена».

«За что ты так со мной? Что со мной? Неужели ты пишешь правду? Неужели так все и было? Я не верю, не хочу верить. Кто ты? Я схожу с ума. Следующую.

Елена».

«Я поняла, зачем тебе понадобилась. Ответ – в твоем первом письме. Тебя взбесила моя вера в любовь, в жизнь. Ты ненавидишь мой розовый мирок, и ты решил растоптать, забрать его у меня. Ты безжалостное чудовище. Следующую.

Елена».

«Перечитывая роман, я вдруг поняла, как ты прав! Сними розовые очки, и ты увидишь мир таким, какой он есть. Мир, основанный на страхе и ненависти. И некому помочь. И не на что надеяться. Мы обязательно допишем его, Марк! С нетерпением жду следующих глав.

Елена».

«Ты прав. Надежда – ложь для убогих. Любовь – химера, жизнь – дурной сон. Все наши радости и победы в итоге приводят к одному концу. Все наши чувства будет лежать на дне ямы, придавленные слоем земли. В те редкие минуты, когда мы не ненавидим – мы боимся. И если повезет, ждать конца мучениям придется недолго. Да и стоит ли его ждать? И, знаешь, я свободна! Я больше не боюсь. Это была последняя, да?

Елена».

Девушка встала и медленно подошла к зеркалу.

– Надо же, как ты изменилась. Свет мой зеркальце, скажи…Нет, лучше молчи. А Марк, – она постучала тонким пальчиком по стеклу, – живет за границей.

На кухне Елена закурила и долго смотрела в открытое окно. Потушила сигарету в раковине. Легко поднялась на подоконник.

– Капитан, капитан, улыбнитесь! – весело пропел Сергей, без стука врываясь в кабинет начальника.

– Сейчас я тебе испорчу настроение, – хмуро пообещал Олег Викторович, – звонила мама Елены Калиниченко.

– Ах, да, – Сергей действительно сник, – судя по всему, девушку действительно преследовал какой-то ненормальный. Она три недели почти не выходила из дома, ни с кем не общалась.

– Она не работала?

– Отпуск. Я думаю, что ее довели до самоубийства. Других правдоподобных версий нет. Она ежедневно переписывалась с каким-то уродом по «электронке».

– И что?

– И все. Потом выпрыгнула в окно. Записки нет, но дверь была заперта изнутри, в квартире она была одна. Самоубийство. На опознании мать едва узнала ее.

– Еще бы.

– Да нет, не в этом дело. Просто Елена похудела сильно. Изменилась. Причем, что интересно, друзья и коллеги говорят о ней как о жизнерадостном, но не слишком впечатлительном человеке. И к специалистам, – Сергей покрутил пальцем у виска, – она никогда не обращалась.

– И что ты собираешься делать?

– Я отдал ее комп нашему «хакеру». Он мне и сказал, что переписка сохранилась. Посмотрит.

– Когда отдал?

– Не помню. Пару дней назад.

Олег Викторович вздохнул.

– Василию отдал?

– Да.

– Пойду к нему. А ты звони матери.

– А что мне ей сказать?

– Сергей, ты вообще расслабился?!

– Все, звоню.

Олег Викторович поднялся на третий этаж, постучался в стальную дверь.

– Вась, привет. Я вижу, что ты очень занят, но это срочно.

– Да я уже жду, когда вы придете. Странное дело. Электронный адрес был зарегистрирован на парня по имени Марк Визер.

– Так, хорошо. Что с перепиской?

– А ничего. Все письма пустые. Как будто вирус какой-то. Пустые письма, файлы уничтожены. Могу только сказать, что переписываться они начали месяц назад, и в течение трех недель писали друг другу каждый день. Последнее письмо от него – вечером шестнадцатого.

– То есть перед самоубийством. Дай взглянуть. Только Серегу наберу, скажу, чтобы пробил этого Марка Визера. И местонахождение.

– Это я уже сделал. Комп, с которого писали, находится вот по этому адресу. Пять минут на машине.

Олег Викторович ходил по запущенной квартире, а Сергей беседовал с хозяйкой, ветхой бабушкой в чистом платочке.

– Когда, говорите, это случилось?

– Три года назад Марка не стало. Такой хороший мальчик. Никто не ожидал. Работал, вел себя прилично.

– Где это произошло?

– На кухне. Снял люстру, и на крюке…Дома у нас старые, все делали на совесть. Выдержал, крюк-то.

Старушка заплакала.

– И что, – спросил, нахмурившись, Олег Викторович, – никто после него здесь не жил?

– Никто. Как отрезало. Не продать, не сдать не могу. Сама боюсь.

– Кому ключи давали?

– Никому. Все у меня. Да и сама здесь уже полгода не была. Боюсь я.

– Чего?

– А кто его знает? Вот и нечего вроде, а все равно страшно.

– Компьютер чей?

– Марка. Как это случилось, так больше и не подходил к нему никто. Даже из розетки выключила.

Олег Викторович провел пальцем по монитору, стирая толстый слой пыли. Пожал плечами.

«Здравствуйте, Михаил! Меня зовут Елена. Я пишу Вам, торопясь выразить свое восхищение Вашими чудесными работами. Как автор, я понимаю, насколько сложно подарить бумаге свои чувства. Но Вам это блестяще удалось! Сколько жизни, сколько любви, сколько надежды в легких, изумительных новеллах! Михаил, у меня к Вам интересное предложение…»