Текст книги "На 'Олимпе' все спокойно"

Автор книги: Олег Чарушников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Чарушников Олег
На 'Олимпе' все спокойно

Олег Чарушников

На "Олимпе" все спокойно

Сатирическо-фантастическое повествование

о жизни одного завода, состоящее из пяти историй

В повествовании действуют, появляются и упоминаются:

Зевс (тучегонитель, громовержец и пр.) – директор завода "Олимп", не хозяйственник, бог.

Дамокл – фрезеровщик цеха мраморных изделий. Регулярно перевыполняет сменно-суточные задания.

Геракл – кандидат в боги 3-й категории. Очень сильный руководитель.

Цербер – стрелок военизированной охраны. Проявляет тройную бдительность.

Дионис – бог-референт.

Ахилл (быстроногий) – герой. Постоянно входит в курс дел.

Сизиф – грузчик. По душевным склонностям – несун-рецидивист.

Гермес – бог по особым поручениям, ведает на "Олимпе" снабжением и комплектацией.

Мидас – сменный мастер тарного цеха. Крайне выдержанный древний грек.

Фемида – заведующая лабораторией, председатель товарищеского суда. Строгая женщина с весами. Не курит фимиам никому.

Аполлон – бывший руководитель заводской художественной самодеятельности "Олимпа", ныне на пенсии. Не появляется.

Пенелопа – завсектором ИТК, женщина порядочная и верная.

Одиссей – инженер по внесению корректировок. Тоже хороший человек.

Директор клуба им. Аполлона – рыбак; ходит в маске, кажется, пишет...

Агамемнон – главный конструктор "Олимпа", руководитель-тиран.

Телемак – лаборант НТК.

Редактор – глава многотиражной газеты "Боги жаждут". Автор многих славных гекзаметров о передовых методах труда.

Поликрат – заместитель громовержца по капитальному строительству. Самый счастливый человек на "Олимпе".

Афина Банковская – финансовый работник. Не появляется.

Сфинкс – любитель загадывать загадки. Не упоминается.

Пегасы, бухгалтеры, рабочие основных и вспомогательных профессий, музы и др.

1. ТРУД СИЗИФА

В конце рабочего дня Сизиф решил немного прогуляться по служебной территории. Лавируя между штабелями ящиков, он обогнул склад ГСМ, закопченное здание кузнечного цеха и вышел на аллею им. 10-летия. Устроившись на лавочке, Сизиф некоторое время рассеянно любовался высотным храмом заводоуправления, прислушиваясь к отчаянному стуку молотков, доносящемуся из тарного цеха.

В конце аллеи, припадая на правую ногу, показался Ахилл. Несмотря на хромоту, он ни на минуту не терял геройской осанки и смотрел, как всегда, гневно. Сизиф, верный привычке не мельтешить перед глазами, начальства, ушел от греха подальше. Проходя мимо ворот центрального склада, он дружелюбно подмигнул Церберу, ибо-старался поддерживать корректные отношения с работниками охраны.

– Здорово, глазастый! Как служба-то? Несешь, не роняешь?

Страж ворот бдительно нахмурился:

– Несу, несу...

Цербер сидел под броским объявлением, гласившим: "Олимповцы! Записывайтесь на курсы игры по классу шестиструнной кифары!". Такими объявлениями был обклеен весь завод, что весьма оживляло суровую производственную обстановку.

– Несу. Чтоб, значит, такие, как ты, ничего не выносили... Чего размигался тут? На старое потянуло?

– Неприятная ты все-таки личность, – заметил Сизиф. – Посадить бы тебя на цепь, всем спокойней было бы...

– Ладно, проходи, не задерживайся. Иди-иди отсюда!

– Иду-иду, родимый...

Сизиф, не задерживаясь, проследовал на заводскую свалку, где притаился за кучей бронзовых опилок. Дождавшись темноты, он сдвинул кучу в сторону, извлек из ямы заранее спрятанный кусок розового мрамора и покатил по направлению к заводскому забору.

Сизиф толкал камень перед собой, с удовольствием воображая, как будет торговаться с покупателем – шмякать кепку оземь, делать вид, будто рвет на груди хитон, обижаться и выкрикивать: "Да ты разуй глаза-то! Товар какой! Из такого куска экскаватор с ковшом высечь запросто, а не то, что голую богиню, без головы да без рук!".

Над служебной территорией висела тихая древнегреческая ночь. Сизиф сноровисто катил камень к дыре, которую проделал в заборе еще загодя.

Из-за угла выглянул Цербер, по причине бессонницы совершавший обход вверенного участка.

Сизиф покатил камень быстрее.

– Стой! Держи его! Стой, кому говорят! – над территорией раскатилась оглушительная трель сторожевого свистка.

Сизиф рванул к забору на третьей скорости...

Если бы камень не застрял в узкой дыре, ничего бы не было – на улице похитителя дожидалась колесница заказчика. Но в спешке камень застрял, и дальше был товарищеский суд.

Вела заседание бессменный председатель суда Фемида. Эта строгая женщина заведовала лабораторией измерительной техники и никогда не расставалась с любимыми весами.

Сизиф, очень серьезный, сидел на отдельном стуле, глядя поверх голов. Сознание нелегкой ответственности сквозило в каждой складке его синего служебного хитона.

Сначала хотели хорошенько ударить несуна драхмой. Но Сизиф укоризненно покачал скорбной главой.

– По детишкам бьете, – сказал он. – На меня в бухгалтерии два исполнительных листа лежат. За что вы деток-то? Нехорошо.

Поступило предложение выгнать несуна к чертям собачьим по 33-й статье.

– А детишки? – отозвался Сизиф.

Фемида распорядилась закрыть окна, так как грохот молотков из тарного цеха не позволял сосредоточиться.

Тут поднялись представители цеха мраморных изделий.

– Мы, – заявили представители, – глубоко осуждаем нашего бывшего товарища по работе Сизифа!

– Таких, как он, – гневно потребовали представители, – надо поганой метлой изгонять из наших рядов!

– Мы, – подчеркнули представители, – безгранично презираем нашего бывшего товарища Сизифа, просим не наказывать его и передать коллективу цеха на поруки для перевоспитания. Чтоб впредь неповадно было!

– Правильно, – сказал бывший товарищ Сизиф. – Это по-нашему.

– Опять на поруки? – крикнули из зала. – Он у вас вроде грудничка, с ручек не сходит!

– Мы... – начали представители цеха мраморных изделий.

Фемида распорядилась открыть окна, потому что из-за духоты невозможно плодотворно работать.

– Еще будут предложения? Поактивнее, поактивнее давайте...

– А вот заставить бы его этот самый краденый камень вверх-вниз по горе таскать – это да! Другим для примера! – крикнули из зала.

Поднялся одобрительный шум. Фемида подняла строгую бровь и покачала чашечными весами.

– Э! Э! – подал голос подсудимый. – Погодите! А платить как будут? По-сдельному?

– Ах, тебе еще и платить?! – возмутились в зале.

– А вы как думали? Я, значит, личным примером, а мне шиш? Дудки! Не пройдет! Что за методы?!

Но весы Фемиды уже качнулись в последний раз. Участь несуна была решена.

...Свой камень Сизиф катал строго по КЗОТу – пять дней в неделю с перерывом на обед. От сверхурочных отказался наотрез. Служебные сандалии быстро рвались, и на общих собраниях Сизиф часто выступал по этому поводу, с гневом и болью обрушиваясь на бюрократов, засевших в отделе охраны труда.

Своей новой работой он был доволен: свежий воздух, всегда на виду... Между прочим, Сизиф катал по склону кусок пемзы, украденный на центральном складе и выкрашенный под мрамор. Платили ему по-среднему.

2. ВЕРНОСТЬ ПЕНЕЛОПЫ

Ранним утром в заводском сквере им. 10-летия сидела молодая женщина приятной наружности в аккуратно выглаженном белом хитоне и модных сандалиях. Лицо ее было обращено вдаль и выражало такую печаль, что проходивший мимо Сизиф счел своим долгом сказать что-нибудь ласковое:

– Не печалься, тетка, не грусти. Не вешай, тетка, нос на квинту!

И укатил дальше свой камень, только что полученный на центральном складе. (Сизиф всегда сдавал камень на ночь под охрану, чтоб не сперли).

Печальные размышления женщины в модных сандалиях были прерваны приходом бригады такелажников отдела снабжения и комплектации, начавшей ломать склад веников.

Вениковый склад ломали уже в третий раз. Впервые это случилось двадцать лет назад, когда завод готовился к своему юбилею. В честь знаменательной даты посреди предприятия был разбит сквер и проложена аллея имени 10-летия "Олимпа". На торжественном открытии сквера отличился только что созданный народный хор муз, исполнивший под аккомпанемент кифар величавую кантату "Миллион алых роз".

Однако никаких роз, вопреки первоначальной задумке, в сквере сажать не стали (это обошлось бы примерно как раз в миллион). Ограничились высадкой маленьких березок, выкопанных в соседней роще вместе с громадными четырехугольными кусками земли.

В первый же год заводской сквер наглухо зарос лебедой и осотом. Березки совершенно не прижились, чахли среди бурного разнотравья и превращались в голые прутики. Однажды утром Зевс, по обыкновению делавший пробежку рысцой по предприятию, заметил это безобразие и, сказав: "А эти прутики мы уберем, нечего тут вид портить!", начисто прополол газоны. После этого в сквер повадились было ходить конюхи из транспортной службы, косившие сено для своих подопечных, но отдел снабжения захватил территорию, снова возведя склад веников.

Возрожденный склад быстро оброс подсобными строеньицами – навесиками, сараюшками и амбарчиками. Тарный цех заставил остальную площадь штабелями готовой продукции, и доступ в сквер прекратился на десять лет.

В преддверии двадцатилетнего юбилея "Олимпа" вениковый склад вместе с подсобными сараюшками опять снесли. Перпендикулярно старой аллее была проложена новая – имени 20-летия завода. Народный хор муз под руководством директора клуба очень хорошо исполнил на торжественном открытии оду "К бабочке" ("А бабочка крылышками – бяк-бяк-бяк..."). Но ни бабочек, ни мотыльков в сквере завести не удалось, потому что снабженцы необыкновенно быстро восстановили свой склад вместе с подсобками, а тарный цех возвел такие бастионы ящиков, что на обеих аллеях царил вечный полумрак.

Теперь бригада такелажников явилась ломать вениковый склад в третий раз – приближалось тридцатилетие "Олимпа". Ломали, впрочем, с бережением. Гермес распорядился через неделю после торжеств и прокладки аллеи им. 30-летия соорудить склад из тех же материалов. Веники под строгой охраной было решено хранить у сборочного цеха.

Женщина в модных сандалиях последний раз посмотрела в Туманную даль, вздохнула и медленно направилась к храму заводоуправления, провожаемая сочувственными взорами такелажников. Об ее верности своим подчиненным на "Олимпе" знали все. Это была Пенелопа, ждущая своего Одиссея.

Пенелопа уже довольно давно руководила тихим сектором исправлений и текущих корректировок (ИТК). Штат у нее был минимальный: она, инженер по внесению корректировок, да лаборант с окладом, почти условным.

Маленький коллектив заносил в документацию изменения и поправки, обильно поставляемые конструкторами и технологами. И те, и другие изощрялись, как могли. Если бы поток изменений прекратился хоть на неделю, логически получалось, что основное изделие наконец-то доведено до нужных кондиций. Тогда у начальства невольно возник бы вопрос: отчего же изделие так и не запущено в серийное производство? Кроме того, конструкторов и технологов могли бы переключить на новое сложное изделие...

Каждый старался внести хотя бы крохотное улучшение в конструкцию и технологию изготовления троянского коня – основного изделия "Олимпа". Как только ожидаемый экономический эффект превышал пять драхм, составлялась заявка на рацпредложение. Естественно, что конструкторский отдел все время завоевывал почетные жасминовые тирсы за победу в смотрах-конкурсах на лучшую постановку рационализаторской работы. Еще естественнее, сектор ИТК трудился не разгибаясь.

Своим подчиненным, инженером по внесению корректировок Одиссеем Пенелопа была довольна. Жизнерадостный инженер обладал феноменальным даром мгновенно находить выход из любых бумажных хитросплетений, создаваемых падкими на тирсы конструкторами.

Все шло своим неспешным чередом, когда однажды в сектор позвонил непосредственный начальник Пенелопы – главный конструктор "Олимпа" Агамемнон.

– Пришла тут к нам разнарядка, – сообщил он без лишних предисловий. Поедет твой любимчик на "уборку оливок. Больно увертлив стал...

Агамемнон всегда считался на "Олимпе" грубым и надменным человеком, попросту – тираном. Пенелопа возразить не посмела...

Одиссея провожали всем коллективом, с нежностью и трепетом, словно он отбывал не на обыденные сельхозработы, а в опасный одиночный заплыв до Геракловых столбов и обратно.

Инженер уехал, а Пенелопа еще долго стояла у окна. Сердце-вещун остается вещуном и у женщин завсекторами тоже. Оно предсказывало долгую разлуку и не ошиблось.

По двору грузовой пегас перевозил очередную партию готовых статуй "Афродита с веслом". На вершине горы шлакоотходов восседал на своем камне Сизиф – закусывал булочкой и кефиром (наступало время обеда). У подножия горы в состоянии творческой задумчивости расхаживал директор клуба им. Аполлона в повседневной трагической маске. Все было как всегда. Не хватало лишь Одиссея.

Пенелопа провела рукой по стеклу, поправила волосы и села за составление сводной годовой ведомости.

Через месяц пришла открытка от Одиссея.

"Убираем оливки, сообщал он. – В первые дни убирал по два-три кило, но потом забастовал желудок. Пополнел, но не слишком. Рядом трудятся крепкие ребята, убирают за обе щеки. Привет! О."

Спустя пару месяцев пришла новая весточка.

"Оливки – гадость! Больше их в рот не возьму. Приказом переброшен в заводское подсобное хозяйство на строительство коровника. Молоко и сметана превосходные. Творог послабее... Помогал налаживать сепаратор (сливки). Пополнел. О."

Пенелопа стойко держалась еще три месяца. Но когда блудный инженер прислал третье послание; завсектором не выдержала. Она ринулась прямо к Агамемнону.

Но тиран не дал и слова сказать.

– Раззявы! – бушевал главный конструктор "Олимпа". – Что ты там навносила со своим Телемаком? Кони, кони!..

Пенелопа так растерялась, что даже пропустила мимо ушей неизвестно к кому относящихся "коней".

– Господи, что случилось?

– А то, что работать надо! Вкалывать, а не рыдать по сотрудникам! Плакальщица... Восемь же градусов наклон шеи, четко написано! А Телемак что внес в документацию, видела? Сходи в сборочный, полюбуйся! Понабрали контингентик...

Пенелопа помчалась в сборочный. Всю площадку перед цехом занимали непринятые троянские кони – все как один с головами, повернутыми в обратную сторону. Казалось, они встрепенулись и разом оборотились назад поглядеть, что там такое произошло. Меж конями метался начальник сборочного, дрожащими руками пытаясь развернуть головы вперед. Гордые животные, сделанные из твердых сортов дерева, не поддавались. Рядом бродил начальник отдела сбыта и уныло бубнил представителю госприемки:

– Зато таких больше в вагон войдет. Больно придирчивы стали... Таким добром бросаться... Мы потом исправим! Приняли бы, а? С кем не бывает...

Пенелопа помчалась обратно к себе. Складки ее белого служебного хитона классически развевались на ветру.

– Берегись! – раздался откуда-то сверху истошный крик, и мимо со свистом пролетел камень.

– Очумела, тетка? – закричал с вершины горы Сизиф, случайно выпустивший камень из рук и теперь маскировавший испуг хорошо разыгранным недовольством занятого человека. – Опасная зона, куда прешь! Назад давай! Да не вправо, назад! Фу ты, влево ее понесло... Все уже, улетел камень, нету его! Во, улепетывает!.. Эй, тетка, сандалии потеряешь!

Пенелопа скрылась за штабелями ящиков.

– Ишь, как убивается бабочка, – сказал Сизиф самому себе. – И правильно. Одиссей – мужик стоящий, хоть и поесть не дурак. Ничего, женится – отощает...

Хмыкнул и полез вниз доставать свой камень.

После инцидента с конями обстановка в секторе ИТК стала нервозной. Ко всему, одолевали претенденты. На вакантное место Одиссея зарилось человек восемь.

Пенелопа стойко отбивала натиск.

– Место занято. Не понимаю, товарищи, на что вы рассчитываете.

– Если занято, где ж он тогда? – интересовались претенденты.

– Негоже, чтобы строчка пустовала!

Пенелопа терпеливо объясняла, что инженер Одиссей находится на временном отвлечении, санкционированном руководством "Олимпа". Выполнит задание и вернется!

– Как же, дожидайтесь, – упирались претенденты. – Его еще на курсы механизаторов загонят. А местечко пустует!

Два раза приходили кандидаты с записочками от богов. Целыми днями в помещении толокся народ, шли шумные препирательства, хохот, склоки... Телемак распустился окончательно и филонил внаглую.

Пенелопа была глубоко порядочной женщиной, но, Как и все смертные, записочек от богов боялась.

– Черт с вами! Закончу сводную таблицу – приму нового. А сейчас некогда.

Борьба тянулась до лета. Стиснув зубы, верная завсектором заполняла таблицу. Претенденты негодовали на вялые темпы, не догадываясь, что каждое утро Пенелопа тайно стирала записи, сделанные накануне. Полуготовая таблица лежала на столе, как белый флаг поражения. Но поднимать его Пенелопа не собиралась. Разобраться в итоговой сводке не смог бы никто...

Решающий удар был нанесен, как ни странно, самим Одиссеем.

Утром претенденты торжествующей толпой ввалились в помещение ИТК. В руках у них находилась только что полученная открытка.

"Согласно приказу вновь переведен на уборку оливок, – сообщал инженер. – Видимо, до самой осени. Худею. Ваш несчастный О."

– По второму кругу пошел! – радовались претенденты. – Теперь он никогда не вернется. Засосало молодца! Пора нового принимать!

Плачущая Пенелопа устремилась в приемную тучегонителя.

Ей не повезло. Зевс был в минорном настроении.

– Дорогая, – произнес он с чувством. – Я все понимаю. Это наш крест, дорогая моя. Нужно нести его с достоинством...

Еще мальчиком мечтал Зевс о карьере крупного хозяйственника. Самозабвенно перечитывал он производственные романы, в коих трактовались вопросы о наспех пущенных комбинатах, недостроенных очистных сооружениях, передовых главных инженерах и могучих директорах – ретроградах старой закалки. В душе маленький Зевс давал клятву обязательно закончить очистные, никогда не зажимать конструктивную критику и, по возможности, чаще шагать по своей стройке твердой походкой, вырывая объект из прорыва...

Зевс вырос и стал директором строящегося промышленного гиганта. Детские мечты преданы не были. В первую очередь Зевс позаботился об очистных сооружениях, создав грандиозную систему отстойников, фильтров, выпаривателей и обеззараживателей. Очистные получились лучшими в Древней Греции, но на сам комбинат денег уже не хватило. Приехала комиссия, и Зевса посадили.

Посадили его директором небольшого завода "Олимп". Молниевержец быстро заскучал, начал философствовать, подумывать о внуках и пенсии – короче, опустил былые крылья. Иногда он вспоминал о детских мечтаниях над романами о передовых главных и ретроградах-директорах, понимал, что прошлого не вернешь, нервишки уже не те, да и печень совсем как чужая...

В такой момент и пришла на прием Пенелопа.

– Житья не стало, – жалостно, по-бабьи простонала завсектором.

– Одиссея год не вижу. А работы невпроворот...

Самому себе Зевс жаловался охотно, но не любил, когда этим занимались подчиненные. Поэтому он встряхнулся и принял обычный тон:

– С вашими сотрудниками надо еще разобраться. Ставлю вас в известность, что Одиссей лежит в больнице с дизентерией. Объелся на оливках. Есть сигнал: объелся не случайно... Но об этом после. Какие меры вы, руководитель ИТК, предприняли для предотвращения ошибок, подобных недавно происшедшей?

Пенелопа поняла, что пора выбрасывать белый флат.

В назначенный день завсектором показала претендентам только что полученное изменение, подписанное лично Агамемноном.

– Тот, кто сумеет разобраться в этом, станет моим заместителем. Срок один рабочий день.

Срочно кинули жребий. Первый претендент небрежно взял бумаги, сел за одиссеевский стол и просидел, закрыв голову руками, около трех часов. Когда подошло время обеда, его толкнули. Соискатель не шелохнулся. Телемак осторожно отвел его руки от лица. Оказалось, что претендент крепко спит. Разбудить сомлевшего кандидата смогли к концу рабочего дня.

На следующее утро за дело взялся другой кандидат. Этот оказался совсем слабак и уснул в четверть часа.

Конкурс продолжался. Из толпы любопытных следил за ходом борьбы чрезвычайно изможденный бородач. Когда из помещения вынесли очередного претендента, бородач произнес, ни к кому не обращаясь:

– Попробовать, разве что, мне?..

У Пенелопы затрепетало сердце-вещун:

– Так и есть, – хмуро сказал бородач минут через десять. – Агамемнон опять повторяется. Все это уже было. "Уменьшение диаметра правого заднего копыта троянского коня с целью снижения коэффициента трения..." Телемак, достаньте из архива номер 667/32. Есть? Ну вот видите... Вернуть на доработку!

Это был вернувшийся из странствий Одиссей. Сконфуженные претенденты покинули помещение с позором.

С тех пор Пенелопа никогда не отпускала своего инженера на внепроизводственные отвлечения. В том же месяце на оливки сумели спровадить Телемака, хотя он и отбивался справкой об аллергии решительно ко всему на свете. Лаборант отныне крайне редко появлялся на рабочем месте, зато окреп физически и нравственно, хотя и приобрел странную привычку засыпать в любое время суток. Над его пустующим столом Пенелопа повесила групповой портрет членов сектора в полном составе. Временами, как бы забывшись, она смотрит на картину и шепчет:

– Это наш крест...

3. ЗОЛОТЫЕ УШИ

Слухи о сменном мастере Мидасе давно ходили по "Олимпу", и слухи нехорошие.

Одни утверждали, будто он в рабочее время у себя на участке занимается алхимией. Другие доказывали, что все это ерунда, и Мидас просто запутался в махинациях с двойным ремонтом ящиков. Когда на мастера наложили крупный денежный начет, слухи усилились, достигли удивительной детальности и психологической глубины. Сообщали, например, якобы у Мидаса в его закутке вся мебель сделана из чистого червонного золота.

Одним словом, немало ерунды носилось по заводу об этом спокойном, замкнутом человеке. Но что делать? На всякий, как сказано, роток не набросишь платок...

На самом деле свое знаменитое спокойствие сменный мастер тарного цеха давно уже хранил только с виду. На душе у него скреблись такие черные кошки, о которых не решишься поведать и самому чуткому председателю цехкома...

Началось это наваждение с рядового случая. Бригада грузчиков в очередной раз приволокла в тарный цех груду поврежденных ящиков.

Тарщики постоянно и намного перекрывали плановые задания, о чем не раз горделиво писала многотиражка "Боги жаждут". Складов, разумеется, не хватало, так как они были рассчитаны на нормальную работу. Штабеля готовой продукции загоняли во все уголки "Олимпа". Пегасы-тяжеловозы, запряженные в грузовые колесницы, то и дело натыкались на эти горы, массами приводя ящики в негодность. Специальная бригада собирала поврежденные изделия и утаскивала обратно в цех. Тарщики старательно придавали разбитым ящикам прежний вид, причем, эта работа опять засчитывалась в план. Дальше воздвигались новые бастионы, и круг замыкался, чтобы повториться вновь и вновь.

Коллектив подобрался упорный. Грохот молотков, сколачивающих новые и возрождающих старые ящики, не смолкал ни на минуту. С помощью неповоротливых пегасов тарщики вечно лидировали в соревновании цехов.

Мидасу было неприятно смотреть, как труд его смены постоянно подвергается порушению. И вот, впервые в жизни, не сдержавшись, наговорил кучу резкостей старшему конюху-экспедитору.

– Что это, я вас спрашиваю! – потрясал мастер разгромленным ящиком. Ваши рысаки копытами порасшибали. Гоняют, как на ипподроме. Надо же умудриться – ни единой досточки целой! Смотреть под ноги надо. Жокеи выискались, тьфу!..

– Расставлять не надо где попало, – резонно возражал конюх. – Шагу ступить некуда. У меня четыре пегаса травмированы.

– Облетайте, раз объехать не в состоянии. Раскормили одров, крыльями шевельнуть лень!

Мидас в сердцах трахнул кулаком по разбитому ящику и удалился в свой закуток (была у него маленькая клетушка позади участка) – пить валерьянку в таблетках и корвалол в каплях.

Когда он, по обыкновению подтянутый и сдержанный, снова появился на участке, там уже шла ругня. Особенно негодовал Сизиф, на время досыпки горы прикомандированный к транспортникам. Его верный камень лежал в тенечке, заботливо прикрытый лопухами.

– Нормы для них не писаны! – бушевал несун-рецидивист, указуя ногой на сломанный ящик, отливающий тусклой желтизной. – Я им не Геракл! Где мастер? Подайте мне этого мастера!

– Я мастер. В чем дело?

– Ты попробуй, подыми его! Свинцовые делать стали, да? Мы, значит, надрывайся? Шалишь, мастер! Дураков нынче нету!

Мидас попытался приподнять ящик, но тот словно прирос к полу.

– Странно... Где вы его нашли?

– Ты, мастер, нам зубы не заговаривай! Твоя продукция, ты и держи ответ. А ну, подписывай наряд на отгрузку! У меня, может, ущемленная грыжа начинается!

Мидас в замешательстве подписал наряд, и Сизиф разом успокоился.

– Погоди, а остальные кто затаскивать будет? – спохватился мастер.

Сизиф тут же очень артистично представил, как у него начинается ущемленная грыжа. Мидас махнул рукой и занялся странной тарой.

Только у себя в закутке, с помощью пяти человек затащив находку внутрь, Мидас установил, что ящик состоит из чистого технического золота: Пробы, впрочем, нигде не стояло.

Встревоженный мастер замаскировал сокровище старыми номерами многотиражки "Боги жаждут", тщательно запер дверь и отправился к начальству за инструкциями.

В кабинете начальника тарного цеха с широким, во всю стену окном, из которого открывался вид на храм заводоуправления, восседал быстроногий Ахилл. Он был только что переведен в тарный, обойдя таким образом почти все подразделения "Олимпа". Ахилл нигде подолгу не задерживался, стараясь только не слишком разваливать работу, а к своим горизонтальным перемещениям привык и даже подвел под них некоторую теоретическую базу.

– Я, – говорил он жене, – как и все вокруг, развиваюсь по спирали. Только спираль эта у меня сильно сплющенная!

Супруга Ахилла нимало не возражала против сплющенной спирали, так как должностной оклад мужа оставался почти неизменным. Как, впрочем, и премии.

– У нас тут ящик золотой обнаружился, – сообщил Мидас, не вдаваясь в подробности.

Ахилл величественно отвернул голову от окна и осмотрел подчиненного.

– Чего же вы от меня хотите?

– Как же, – запыхтел мастер. – Драгметалл все-таки... Оприходовать бы или как... Куда мне его девать-то?

Ахилл поморщился:

– Ваша фамилия, кажется, Мадас?

– Мидас. Ми – первый слог.

– Да-да, верно... На прибалтийскую похожа. Сами-то откуда?

– Местный я, – сдержанно ответил Мидас. – Грек.

– Так если грек, – задушевно произнес начальник, – почему такой трудный в жизни?

– Это как понять?

– Ну, вот явились вы ко мне насчет какого-то ящика. Трудно было этот вопрос на месте решить? Непременно желаете на других свою ответственность переложить. Сами-то боимся, так? Увиливаем?

– Я не увиливаю, – сказал сбитый с толку Мидас. – Я узнать только зашел...

– А вы поменьше, поменьше ходили бы, – посоветовал руководитель. Своей головушкой почаще пользуйтесь... Нет, это поразительно! Только начинаю входить в курс дел, загружен по горло – сразу является один, другой, третий...

– Да я...

– Вы, именно вы, товарищ Мадас! Ступайте и работайте. Не отвлекайте меня, я нынче в гневе!

И Ахилл повернулся обратно к окну, возмущенно бормоча: "Душить прекрасные порывы!" – присловье, появившееся у него с недавних пор.

Мидас пришел к себе и сел звонить. В финансовом отделе принять ящик отказались наотрез. Бухгалтерия о золоте и слышать не желала, но предупредила об ответственности:

– Вы материально ответственное лицо. Ящик найден в вашу смену. Головой отвечаете за каждый грамм! Хранить только в сейфе!

Мидас положил трубку и глубоко задумался. После размышлений и терзаний решено было попытаться сдать золото в банк под видом найденного на заводе клада.

Колесницу с находкой с трудом волокли два грузовых пегаса. У выездных ворот дежурный Цербер потребовал накладную.

– Это клад, – объяснял измученный мастер. – Он без накладной лежал.

Цербер всем телом заслонил ворота, с угрожающим видом полез в кобуру, висевшую на ремне поверх форменного хитона. В кобуре страж ворот хранил три носовых платка (по числу голов). Тем не менее, Мидас устрашился воинственного жеста и отступил.

Злополучный ящик удалось смять в плотный ком под прессом в кузнечно-прессовом цехе. Мидас затолкнул драгоценность в слезно вымоленный сейф и какое-то время жил относительно спокойно.

На следующей неделе нагрянула комиссия во главе с Фемидой.

Проверяли дотошнее таможенников.

– Поступил сигнал, – многозначительно заявила заведующая лабораторией измерительной техники, помахивая неизменными весами. – Докладывают, что вы храните драгметаллы в значительных объемах без соответствующих документов. Больше того, тратите на личные нужды... Предъявите комиссии утвержденные нормы расхода, требования на выдачу и остальную документацию.

С трудом сохраняя знаменитое спокойствие, Мидас попросил забрать золото и употребить по назначению.

– На подобный шаг комиссия не имеет полномочий, – подумав, сказала Фемида. – Наша задача – предупредить злоупотребления.

Комиссия произвела тщательное взвешивание, для чего пришлось доставить из столовой грузовые весы. Далее был составлен акт за множеством подписей. Отдельно, в качестве матответственного лица расписался Мидас.

С этого дня начались новые мытарства. Раз в месяц Фемида являлась для проверки. Золотой ящик с превеликими трудностями взваливался на весы, а поскольку никто не хотел таскать их взад-вперед, измерительный прибор поставили рядом с сейфом. Ответственным за сохранность и исправность весов назначили того же сменного мастера.

Однажды не хватило нескольких граммов.

– Допрыгались, – констатировала Фемида после очередной проверки. Пойдете под суд. Халатность, а возможно, и злой умысел...

До суда не дошло, но денежный начет наложили. Сменный мастер неожиданно для себя превратился во что-то вроде алиментщика, растерял былую выдержку, перессорился с окружающими и по ночам часто наведывался на завод проверять, на месте ли сокровище.

К чести олимповцев, большинство из них довольно равнодушно отнеслось к вести о золоте. Всех куда больше волновала приближающаяся заводская олимпиада.

Мидас нервничал. Его смена работала все хуже. Ахилл заметил это и сделал мастеру строгое внушение. Мастер вернулся в свой закуток, сгоряча захлопнул дверь ногой, стукнул по столу кулаком и горестно призадумался.

"Обложили, собаки, – размышлял мастер. – Эх, и уволиться не дают... Что делать, что делать?"

В закутке постепенно темнело. Рабочий день давно закончился. Ничего не надумав, Мидас проверил пломбу на сейфе, потушил свет и толкнул дверь.