Текст книги "Москва, которую мы потеряли"

Автор книги: Олег Гончаренко

Жанр:

История

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В современных исследованиях приводится следующее описание обмундирования стрельцов во второй половине XVII в.: «Шапка – бархатная, с довольно высоким колпаком, и почти всегда с меховой опушкой, у стрельцов овчинной, а у начальных людей скорее соболиной. Верхний кафтан – восточноевропейского типа, с двумя небольшими разрезами по бокам на полах. Длина их выше щиколоток. Застегивался справа налево, пуговицы овальные (шарообразные) или круглые, петлицы из золотого или серебряного шнура с кистями на концах или из плоского галуна. На груди произвольное число петлиц, а на боковых разрезах – от одной до трех. Предположительно с 1672 г. сам кафтан имел небольшой стоячий воротник, до того, по всей видимости, отложной, “шалькой”... Нижний кафтан – зипун. То же, что и верхний, но короче, и в любом случае без мехового подбоя. Порты – достаточно узкие в коленях и длиной до середины голени. Сапоги кожаные, в основном желтого цвета, до колен, с каблуками, форма носка разнообразная. Перчатки у стрельцов коричневой кожи, с мягкими крагами; у начальных людей встречались и с жесткими крагами, украшенными вышивкой галуном и бахромой. Кушак из цветной ткани, у начальных людей с золотым шитьем и бахромой...»

Была у стрельцов и походная одежда, которая называлась «носильным кафтаном», из сермяжной ткани серого, черного или коричневого цвета, без нашивок на груди. Главным отличием начальных людей, т. е. офицеров, от рядовых служил подбитый мехом верхний кафтан. Кроме того, их выделяло шитое жемчугом изображение короны на шапке и посох. Высшей военно-административной единицей стрелецкого войска был «прибор», позднее поименованный «приказом», а с 1681 г. – «полком». Во главе приказов стояли стрелецкие головы (во главе полков – полковники), назначавшиеся из дворян правительством. Приказы (полки) подразделялись на сотни и десятки, были конными («стремянными») и пешими. Селились стрельцы отдельными слободами, получая из казны денежное и хлебное жалованье. В ряде мест на Руси служилые стрельцы наделялись вместо жалованья землей, отводимой им в совместное пользование для всей слободы. К концу XVI в. насчитывалось 20– 25 тыс. стрельцов, а в 1681 г. уже – 55 тыс., в том числе 22,5 тыс. московских.

Занятие ремеслами и торговлей приводило к значительному имущественному неравенству среди стрельцов, и сближению их по роду занятий с посадским населением. У «пашенных» стрельцов даже намечалось некоторое сближение с крестьянством на основе почти схожих трудовых будней. Впрочем, пахарями стрельцы были лишь в мирное время. Стрелецкое войско показало свою боеспособность не только при осаде Казани в 1552 г., но и в Ливонской войне, отражении польско-шведской интервенции в начале XVII в., а также в других военных столкновениях с Польшей и Крымом. Однако во 2-й половине XVII в. оно стало все более обнаруживать свою отсталость по сравнению с солдатскими, рейтарскими и прочими полками. Тяжелая служба, постоянные задержки выдачи жалованья, злоупотребления местной власти и стрелецкого начальства обусловили участие рядовых стрельцов в крестьянских войнах. Та к было и в начале XVII в., и в 1670–1671 гг. (восстание под руководством С. Разина), и во время прокатившихся по Руси городских восстаний (Московское восстание 1682 г., Стрелецкое восстание 1698 г. и Астраханское восстание 1705–1706 гг.). Вместе с тем сословные интересы (если стрельцов можно было назвать сословием) удерживали основные их силы на государевой стороне.

В конце XVII в. московские стрельцы стали играть все более активную роль в борьбе за власть придворных группировок, поддерживая глашатаев раскола и враждебно относясь к иноземным нововведениям в быту и службе. После падения кратковременной власти Софьи Алексеевны в 1689 г. Петр направил немалые усилия на то, чтобы постепенно ограничить военную и придворную роль стрелецкого войска. Восемь московских стрелецких полков были выведены из столицы на «вечное житье» в Белгород, Севск и Киев. После знаменитого Стрелецкого восстания 1698 г. и волнений стрельцов в Азове Петр I распорядился расформировать стрелецкое войско. Но под влиянием событий в жизни русской армии после поражения под Нарвой в 1700 г. петровские военачальники прекратили его расформирование. Отчасти эта остановка принесла положительные плоды, выразившиеся в том, что хотя бы на время походов армия не была искусственно ослаблена. Боеспособные стрелецкие полки участвовали в важнейших военных действиях Северной войны и Прутском походе 1711 г. Постепенно они влились в ряды новой армии и были поглощены регулярным войском. В тылу тем временем проходило упразднение городовых стрельцов. Однако процесс ликвидации всего стрелецкого войска завершился только в 1720-е гг., хотя в качестве «служилых людей старых служб» городовые стрельцы сохранились в ряде мест почти до конца XVIII в.

Храм Христа Спасителя

Проект Дворца Советов

Храм же стрельцов царского Стремянного полка (при государевом стремени) стал предвестником гвардейских полковых храмов, создававшихся в соответствующих масштабах в XIX в. в Петербурге. Бог судил ему быть разобранным при большевиках. В 1932 г. его разрушили вместе с фундаментами. Разборку Николы Стрелецкого против Боровицких ворот Кремля в 1932 г. городские власти обосновали необходимостью прокладки метро открытым способом прямо по храму, хотя имелась возможность провести трассу подземки рядом, например, по Волхонке. В 1932 г. был также окончательно ликвидирован и двор-погост с древним воинским кладбищем. Похоже, настоятельные усилия снести «Николу» были умышленными: ведь за полгода до этого богоборцы взорвали рядом храм Христа Спасителя только потому, что сами же задумали поставить на его месте (и нигде более?!) Дворец Советов.

В процессе расширения музея Шилова уже в наши дни гибнут остатки храмового ансамбля снесенной большевиками церкви. По проекту будет снесено соседнее с галереей здание – двухэтажный дом притча церкви Николы Стрелецкого, на месте которого возникнет если не подземная автостоянка с развлекательным комплексом, то, по крайней мере, филиал Шиловского музея. Это вдвойне оскорбительно православному человеку, ибо, повторимся, именно там в старину располагался прицерковный погост, бывший второй после самого храма особенной святыней. Разоренное 70 лет назад Николо-Стрелецкое кладбище, сохранившееся к тому времени на 60%, еще с XVI–XVII вв. было плотно забито в 5–6 слоев костями умерших или погибших в битвах стрельцов царских Стремянных полков (в XVIII в. кладбища вообще были вынесены за город). Поэтому место, где некогда находилось кладбище при Николе Стрелецком, является ныне безмолвным мемориальным памятником России – воинским, историческим и археологическим. Если такой памятник уничтожили во вред нашему народу, то он должен быть восстановлен. В Николе Стрелецком, в отличие от других церквей, могли бы круглый год особо поминаться все русские воины, погибшие как в дни побед, так и в лихолетье поражений и бедствий, когда погибших бывало гораздо больше.

Место церкви Николы Стрелецкого – сквер на углу ул. Волхонка

Судя по имеющимся опорным документам, описям, рисункам, поздним фотографиям, Никола Стрелецкий был почти типичным «огненным» храмом Москвы XVII в. Главным в таком храме был его верх: огневидные кокошники, огнеподобные главы – символы огненных небесных сил. Но у каждого «огненного» храма имелись отличия. Были они и у Николы Стрелецкого. К основным из них следует отнести второй ряд кокошников в виде мандорл с золотым лучистым солнцем в каждой мандорле (символ Бога). Для «солнц» имеется натурный аналог – «полусолнца» с лучами в наличниках окон храма Св. Троицы в Останкине. Архитекторы утверждают, что Никола Стрелецкий композиционно «держал» третий угол Кремля. Говоря о мистическом значении месторасположения храма, нельзя не вспомнить о том, что до октябрьского переворота в этих местах присутствовал символ «треугольной композиции». Попробуем объяснить, что же это было такое. Как уже говорилось, до большевистского переворота причт храма Василия Блаженного ухаживал за лампадой при надвратной иконе Спаса на Спасских воротах Кремля, причт Казанского собора – за лампадой при надвратной иконе св. Николы Можайского на Никольских воротах; причт Николы Стрелецкого – за лампадой при иконе св. Иоанна Предтечи на Боровицких воротах. «Живые» огоньки лампад были, конечно, малы, но велик был их святой символ: три благодатных огня на углах треугольного Кремля символизировали саму Живоначальную Троицу. Стараниями большевиков символ был уничтожен и не восстановлен до сих пор – нет ни надвратных икон, ни лампад под ними. Более того, нет и причта у храма Василия Блаженного, нет храма Николы Стрелецкого и его причта; возродили, правда, Казанский собор. Теперь же требуется возродить Св. Николу Стрелецкого. Не исключается, что следующий шаг для возрождения метафизического смысла этого благодатного треугольника храмов будет сделан с возвращением храма Василия Блаженного как церкви.

Однако не всем власть имущим сейчас понятно, зачем нужно восстанавливать прежнюю «священную треугольную символику» московского центра. Это важно не только с мистической стороны дела, хотя и про нее не следует забывать. В связи с этим уместно объяснить читателю, о чем идет речь.

Исстари златоглавая Москва являлась символом Золотого Небесного Града, созданного Творцом. Символ этот был проявлен градоподобным храмом-престолом Святой Троицы на Рву (Покрова на Рву, Василия Блаженного) и сотнями «огненных храмов» по всему городу, а также 12-ю воротами Скородома, по аналогии с 12 воротами Небесного Града. Согласно православной традиции, любой храм и его престол, а также кладбище при нем охраняет особый ангел. И он не уйдет от них до Судного дня, даже если храм насильно разрушат, ликвидируют престол и уберут намогильные кресты над останками христиан.

Часовня на месте храма Николы Стрелецкого

Музей Шилова в Стрелецкой слободе

Потому-то не лишне напомнить, что ангелы-хранители, возможно, и ныне присутствуют на местах всех разрушенных храмов и разоренных погостов древней Москвы, а сам священный город просто «населен» такими ангелами. Потому о каждом месте погубленных большевиками святынь нам следует помнить об этом – и мыслить особым образом. Исходя из этого, можно предположить, что на месте храма Св. Николы Стрелецкого против Боровицких ворот Кремля буквально витает образ не просто ангела-хранителя, но ангела-воина из небесного воинства Михаила Архангела; ощутить его по-настоящему способен только лишь какой-нибудь подлинный духовидец. И грозный небесный страж не уйдет со своего поста до Судного дня, даже если забытый людьми погост древних Стремянных полков отдадут ныне под строительство музея, торговых заведений, новых небоскребов или дополнительного корпуса музея художника Шилова. Особо следует помнить о том, что судьба возводимых над погубленными русскими святынями доходных «объектов» и их насельников может оказаться непредсказуемой и незавидной.

Арбатский фантом, или Мимо пустыря на месте церкви Николы Явленного на Арбате во имя Покрова Пресвятой Богородицы

Арбат в народе называли «улицей трех Никол» или «улицей святителя Николая» – по церквям Николы на Песках, Николы в Плотниках и Николы Явленного. Эта улица, давно утерявшая былое очарование старины, диковато застыла в потоке времени в ожидании грядущих перемен, ежегодно теряя немногие связывающие ее со старым временем памятники архитектуры. Началось это уже довольно давно, пожалуй, с потери одного из стародавних храмов, выстроенном в XVI столетии в этом малонаселенном месте Москвы, именовавшимся тогда Полем. Об арбатских окрестностях трогательно вспоминал в эмиграции писатель Борис Зайцев. «Образ юности отошедшей, жизни шумной и вольной, ласковой сутолоки, любви, надежд, успехов и меланхолий, веселья и стремления – это ты, Арбат. В цветах и в музыке, бокалах и сиянье жемчугов, под звон ножей, тарелок веселится шумная Москва, ни о чем не гадающая, нынче живущая, завтра сходящая, полумиллионная, сытая и ветром подбитая, талантливая и распущенная. Сквозь мглу и вой метели невозбранно проплывает седенький извозчик в санках вытертых, на лошаденке дмитровской, звенигородской, как корабль нехитрый, но и верный. Священники звонят в церквах Арбата – Никола Плотник, Никола на Песках и Никола Явленный – спокойные и важные, звоном малиновым, в ризах парчовых, вековечных, венчавшие и хоронившие тузов, и знать, и бедноту. Привыкшие к молебнам, требам, к истовому пению. Гудят колокола, поют хоры, гремит трамвай, солнце восходит, солнце заходит; звезды вонзаются и над Арбатом таинственный свой путь ведут. И жизнь грядет, и все как будто чинно, все так крепко, и серьезно, и зажиточно, благонамеренно. Строят дома – сотни квартир с газом и электричеством, льют свежий асфальт, и белят стены, и возятся, и пьют, и накопляют, ходят в церковь, и венчаются, и любятся, и умирают между трех обличий одного Святителя – Николы Плотника, Николы на Песках и Николая Чудотворца».

Церковь Николы Явленного на Арбате (XVII в.)

Императрица Елизавета Петровна

Никола Явленный был типичным посадским храмом годуновской эпохи со всеми ее приметами. Луковичная глава – позднейшая, как и придел – возникла около середины XVII в. Профессор Петр Иванович Страхов рассказывал студентам, хорошо запомнившим это с его слов, что помнил эту церковь еще в те времена, когда она имела каменную ограду с башенками. Всем своим тогдашним видом она походила на монастырь. Близость этой церкви к знаменитой Иоанновой слободе дала повод Страхову к догадкам, что она могла быть свидетельницей иноческой набожности «грозного царя».

Кому-кому, а Петру Ивановичу Страхову было просто нельзя не поверить. Сей ученый муж был известен на Москве не только как переводчик и воспитанник университета, но и как профессор по опытной физике, инспектор студентов, а впоследствии и ректор Университета (1805–1807). По поручению знаменитого масона Новикова он перевел известную книгу Сен-Мартена «О заблуждениях и истине, или Воззвание человеческого рода ко всеобщему началу знания», пользовавшуюся большим уважением среди русских мистиков. Перевел он также сочинение Бартелеми «Путешествие младшего Анахарсиса по Греции» (1803–1809) и курс физики Брассона (1803)...

При землеройных работах подле этой церкви, проводившихся в 1846 г., археологами было открыто множество человеческих останков. Судя по ряду прямых и косвенных признаков, в числе погребенных возле храма оказалось немало захоронений именитых москвичей. Старые москвичи рассказывали, что по воспоминаниям их прародителей на Арбате жили и очевидцы приездов в этот храм императрицы Елизаветы Петровны. Поговаривали, что приезжала она туда на панихиды, проводившиеся по ее просьбе над гробницей Василия Болящего, скончавшегося 7 ноября 1727 г. и погребенного в трапезе. Свою благосклонность храму государыня являла не раз, и один из ее даров стал образ во имя Ахтырской Божией Матери. 15 июля Святая Церковь совершает празднество в честь Ахтырской иконы Божией Матери. Эта икона явилась в 1739 г. в городе Ахтырке Харьковской епархии священнику Покровской церкви отцу Даниилу. Образ Богоматери был найден им на своем огороде, в траве. Священник внес потемневшую от времени икону в дом. В один из праздников, как повествует о том предание, икона засветилась необычным светом. Явление это повторялось много раз. Однажды Божия Матерь явилась во сне отцу Даниилу и велела очистить икону, омыв ее водой. Проснувшись, священник поспешил исполнить повеление. Воду он собрал в сосуд с намерением вылить ее в реку. Но во сне ему явилась Богородица и повелела воду не выливать, а исцелять ею людей, страдающих от недугов. Священник имел дочь, болевшую лихорадкой. Проснувшись, он дал ей испить этой воды, и дочь его выздоровела в то же мгновение. Это было первое из многочисленных чудесных исцелений, которые были дарованы верующим благодатной силой, исходящей от иконы.

Если говорить о точном месторасположении церкви, то нужно обязательно обозначить, что стояла она на углу Старого Арбата и Серебряного переулка. Архитекторы называли ее образцом типичного посадского храма эпохи Бориса Годунова со всеми ее характерными приметами. Здесь, думается, уместно сказать несколько слов об архитектуре того периода. Утонченная и аристократичная архитектура этого периода часто называется «годуновской», так становление этого стиля совпадает с годами правления, а потом и царствования Бориса Годунова. При нем строительство приобрело статус государственной задачи; образованный в 1584 г. Каменный приказ стал одним из самых важных государственных учреждений. Годуновское зодчество возрождает тип пятиглавого крестовокупольного храма, но были распространены и бесстолпные церкви, завершенные горкой кокошников или шатром. В большинстве случаев стройный четверик церкви поднят на подклет и окружен с трех сторон галереей-гульбищем. К четверику, завершая восточные членения галерей, примыкают симметричные приделы, придающие восточному фасаду пирамидальность. Это сохраняло излюбленный для московской архитектуры оттенок центричности. Обработка верха пирамидой кокошников – чисто московская, но традиционные для Москвы килевидные очертания самих кокошников исчезли (встречаются они теперь лишь у кокошников в основании барабана) – предпочтение отдавалось плавным полукружиям. Тонкая, ясная и простая профилировка выполненных из кирпича карнизов, тяг и обрамлений кокошников, пилястровая аркатура, охватывающая барабаны глав, пилястры на фасадах, стройные пропорции объемов придавали этим церквям необычайную легкость и изящество. При этом широкие трехчастные антаблементы и высокий цоколь говорили о значимости сооружения. В интерьерах бесстолпных храмов лопатки часто заменялись арочными нишами. В целом годуновский стиль активно применял ордерные формы, используемые Алевизом Новым в архитектуре Архангельского собора. Из московских храмов годуновского периода можно назвать Малый (Старый) собор Донского монастыря (1591–1593), церковь Троицы в Хорошеве (1596–1598), церковь Николы Явленного на Арбате (1593; не сохранилась).

Личность Алевиза Нового во многом определила архитектурное лицо эпохи. По разным источникам, Алоизио Ламберти да Монтаньяна происходил из Милана или Венеции. Из его произведений на родине известно лишь надгробие Томазины Граумонте в церкви Св. Андрея в Ферраре; по-видимому, остальное не сохранилось или не идентифицировано. В 1500 г. он был приглашен послами Ивана III, Дмитрием Ралевым и Митрофаном Карачаровым, в Россию. В то время царь обязывал своих послов во всех посещаемых ими странах разыскивать искусных зодчих и прочих мастеров и приглашать их для работы в Москве. В Москву Алевиз попал не сразу. Больше года он вместе с послами провел при дворе крымского хана Менгли-Гирея и за 15 месяцев выстроил для него Бахчисарайский дворец. От него сохранился лишь каменный портал с богатой резьбой. На портале даже сохранилась дата сооружения – 1503 г. В июне 1503 г. ханом было написано письмо Ивану III, где первый сообщает о том, что «нонеча слава Богу, на свои руки взял есми Дмитрия Ларева да Митрофана Федорова Карачарова; и мастеры твои иуня месяца к нам приехав и челом ударили». Заболоцкий, посол Ивана III при ханском дворе, точнее сообщает время приезда посольства: «за две недели до Петрова Заговенья», то есть не позже начала июня. Русские послы и итальянцы пробыли у Менгли-Гирея до сентября 1504 г. и были отпущены в Москву только после настоятельных требований Ивана III. По прибытии ко двору Ивана III Алевиз Новый (это прозвание отличало его от работавшего в Москве ранее Алевиза Старого), или Фрязин (фрязинами в XIV–XV вв. на Руси называли генуэзцев и венецианцев, а потом и всех итальянцев), приступает к строительству второго по величине кремлевского собора – Архангельского. Строительство заняло четыре сезона – с 1505 по 1508 г. После окончания строительства под его руководством выкапываются пруды и глубокий, выложенный белым камнем ров шириной 34 и глубиной 10 метров, сделавший Кремль неприступным. Этот ров шел от Неглинки вдоль Красной площади к Москве-реке и был засыпан только в XIX в. Именно от этого рва происходит одно из названий храма Василия Блаженного – собор Покрова на Рву. Некоторыми исследователями, впрочем, руководство строительства этого рва Алевизом Новым ставится под сомнение. Алевиз строит не только в Кремле, его деятельность простирается дальше в город. С 1514 по 1519 г. он построил 11 церквей в разных частях города. Некоторые из них сохранились – например, церковь Владимира в Старых Садех (Старосадский пер., 11, в перестроенном виде); храм Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором (Черниговский пер., 2/4); церковь Петра Митрополита в Высокопетровском монастыре (Петровка, 28), церковь Рождества Богородицы в Старом Симонове (ул. Восточная, 6). Также, возможно, участвовал Алевиз и в постройке Теремного дворца в Кремле и церкви Иоанна Лествичника, которая позже вошла в нижний ярус колокольни Ивана Великого. По летописным сведениям, во время взрыва на пороховом заводе, носившем название «Алевизова двора» (организованного Алевизом Старым), возможно, в числе многих погиб и Алевиз Новый.

Кстати говоря, новый стиль, привнесенный Алевизом в русскую архитектуру и получивший наивысшее развитие в культовых сооружениях, проник и в «городовое строение». К сожалению, гражданских зданий этой эпохи почти не сохранилось. Вероятно, стройные башни стен Белого города, возведенных в 1591 г. первым известным русским «градодельцем» Федором Конем, имели те же элементы декора, которые сохранились в построенных им же стенах Смоленска (1596–1602) – филенчатые пилястры и тонко проработанные профили в обрамлении ворот и завершений башен. Из всех кремлевских гражданских сооружений годуновского стиля уцелела – да и то в перестроенном виде – Золотая Царицына палата. Впрочем, в основе своей она – сооружение более древнее (рубежа XV–XVI вв.), возможно, построенное Алевизом. Почти бесследно исчезли Борисов городок в Подмосковье (уникальная загородная усадьба-замок), Запасной дворец и комплекс приказов в Кремле, каменные мосты и плотины. Золотая Царицына палата, а также фрагменты богато обработанных каменных профилей, найденных археологами, говорят о том, что в кремлевских дворцах развивались принесенные итальянцами ренессансные формы.

С храмом Николы Явленного связано имя знаменитого славянофила Хомякова, и адрес нанимаемого, съемного жилья «против церкви Николы Явленного» – не просто мимолетная страница его биографии. Духовником Хомякова был протоиерей церкви Николы Явленного Павел Игнатьевич Беневоленский (1800–1865). Позже он станет профессором логики и психологии Московской духовной академии. Родственник Хомякова, Владимир Иванович Хитрово вспоминал Пасху 1843 г. Тогда Хомяковы и их родные были в церкви у Николы Явленного на Арбате: «...До начала заутрени А. Ст. (Хомяков. – Ред.), став рядом с Хитрово... начал с ним спорить о религии... они проспорили почти всю заутреню, и отвлекло их только тогда, когда в церкви начали христосоваться». Спорили потому, что, как считал Хитрово, Хомяков «мудрствует по-лютерански, не приемля Четьи-Минеи, Камень Веры Стефана Яворского и другие книги». Хомяков же за «излишнюю привязанность к обрядам» называл Хитрово католиком. Именно Беневоленскому исповедовался Хомяков при тяжелейшем воспалении легких в 1858 г. «Если я умру, это будет правда Божия, если выздоровлю, это будет милость Божия», – сказал он тогда на исповеди отцу Павлу.

Любопытно отметить, что в романе Льва Толстого «Война и мир» Пьер Безухов именно на этом месте намеревался застрелить ехавшего по Арбату Наполеона.

Храм Николы Явленного, относящийся к XVII в., со второй половины 1830-х гг. и до 1860 г. активно перестраивался. Семья Хомяковых (и, в частности, мать Алексея Степановича, Мария Алексеевна) была хорошо известна своей деятельностью, связанной с храмостроительством и пожертвованными на это денежными вкладами. Из чего нельзя исключать участия этой семьи в благоустройстве храма Николы Явленного: ведь когда церковь была снесена в 1846 г., на ее месте закипело строительство нового храма. В конце многих перестроек храм представлял собой большое однокупольное четырехстолпное здание в псевдорусском стиле. В 1885 г. слева был устроен новый придел Кирилла и Мефодия. Шатровая колокольня осталась древняя, времен 2-й половины XVII в., являя собой один из лучших образцов московских шатровых колоколен.

Шатровые колокольни – один из характерных и очень узнаваемых элементов русской архитектуры XVII в. История возникновения этой типологии остается практически неизученной. Единственная версия, часто бытовавшая в советских изданиях, представляла ее как «глубоко национальную», «самобытную» форму, восходящую к гипотетическим деревянным шатрам через вероятное посредство каменных шатровых храмов XVI в. Форма венчания шатровых храмов считалась «перенесенной» на колокольни в процессе саморазвития русского зодчества. В течение последних десятилетий теория происхождения каменных шатровых храмов от деревянных подверглась развернутой и обоснованной критике. Формы шатровых колоколен середины века убеждают нас в том, что и наиболее яркая их представительница – кремлевская звонница – была не единственным прототипом форм этой любимой в XVII столетии типологии. Источником значительной части характерных приемов, известных по шатровым колокольням XVII в., должны были, по идее, стать другие памятники. Среди сохранившихся построек на эту роль претендует одна – это верхняя часть Спасской башни Московского Кремля, предположительно связанная с работой «часовых дел мастера» англичанина Христофора Галовея, построенная практически одновременно с Филаретовой звонницей, в 1624/25 гг., и затем исправленная после пожара при участии того же мастера. Восприятие и адаптация шатровой колокольни в русском зодчестве – тема отдельного исследования. По-видимому, оно происходит в памятниках середины 1630-х гг. Здесь надо назвать несохранившуюся колокольню Троице-Сергиева монастыря и храмы московского Китай-города: Казанский собор на Красной площади, церковь Всех Святых на Кулишках, церковь Троицы в Никитниках.

Великолепный храм Николы Явленного с шатровой колокольней был закрыт не ранее 1929 г., сломан в 1931 г. Сохранился, правда, по крайней мере, фрагмент кладки колокольни.