Текст книги "На невидимом фронте радиоперехвата - В. Никогдин (СИ)"

Автор книги: Олег Душин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Душин Олег Владимирович
На невидимом фронте радиоперехвата – В. Никогдин

О Владимире Ивановиче Никогдине я узнал 9 мая 2016г. в Екатерининском парке, где он выступал в составе хора ветеранов. В 2017г. мне удалось записать рассказ ветерана о пережитом в годы войны.

На невидимом фронте радиоперехвата – В.Никогдин

Родился я 26 декабря 1924г. – в городе на Кубани -Тихорецке. Это крупный железнодорожный узел. В городе работал паровозоремонтный завод имени Воровского, так что процентов 80% населения было задействовано так или иначе на ЖД. Отец мой был из казаков, родом из мест недалеко от Царицына (Волгограда), а мать приехала из Ряжска Рязанской области, – вся семья мамы уехала от тяжелой жизни на Кубань. Здесь Иван и Любовь и встретились. Отец служил с гражданской войны в красной армии, а потом был что-то вроде коменданта ж.д. станции в Тихорецке, играл видную роль в местной коммунистической организации.

Иван был 1901 год рождения, он молодым участвовал в гражданской войне в родных местах недалеко от Царицына. Их было четверо братьев. Старший брат был у белых, два брата у красных, а самый малый тоже у белых. В начале войны они собирались ещё дома у отца в поселке Ерзовка и убеждали старшего брата изменить ориентацию и пойти к красным. Но старшой остался белым и погиб за белую идею. А самый младший брат – Григорий Иванович – был у белого генерала казачком, – юным ординарцем. Когда белых изгнали, генерал эвакуировался и взял парнишку с собой в Париж. Пока у генерала были деньги, было неплохо. А как кончились, Григорий научился красить и пошел малярить и генерала научил красить.

Дед мой Иван был человек зажиточный, занимался отделкой шкур, имел работников. Отец сагитировал все это это отдать советской власти, когда началось выселение. Деда поэтому не раскулачили.

В Тихорецке я жил до 1942г., учился после окончания семилетки в техникуме. В школу я пошел в 1932г. Очень хорошо запомнил голодомор (1932-1933) на Кубани. Видел людей, умирающих от голода на улице. Пережили всё это очень тяжело. Нам ещё повезло. Отец работал на заводе в отделе снабжения и ездил в командировки. Он привозил оттуда хлеба, набитый булками полный чемодан. Хлеб сразу съедали. И всё равно этого не хватало. Мы голодали очень сильно. Командировка – это только эпизод. В повседневной жизни полагалось к выдаче 700 грамм хлеба в день на работника, 400 грамм на иждивенца – и это всё. Мешок диких груш отец откуда-то привез, ещё помню.

Отец занимал видное положение. Был секретарем партийной организации в одной станице в двадцатые годы, а потом стал партийным секретарем на заводе в Тихорецке. Его речи и цитаты печатали в местной газете. В разгар репрессий – в 1937г. – его арестовали по доносу. Тут нам совсем плохо материально и морально пришлось. Просидел Иван Иванович в тюрьме месяцев восемь-девять. Отттуда написал письмо Швернику (1930-1944гг. первый секретарь ВЦСПС) и пришел приказ его освободить. Это ещё несказанно повезло. Его освободили, но в партии не восстанавливали. И на работу было очень трудно устроиться. Маме – Любовь Федоровне – пришлось работать сторожем. Среди население – кто сочувствовал, понимал, помогал, а некоторые нашёптывал своим ребятишкам – а, не играй с детьми врага народа! Я как раз поступил в техникум (Тихорецкий механический техникум Азово-Черноморской железной дороги дирекции Народного комиссариата путей сообщения СССР, основан в 1930г.). В техникуме работали очень хорошие люди. Мне помогло наше руководство. Несмотря на арест отца дали повышенную стипендию за то, что я учился отлично, и каждый год отправляли в дом отдыха. В техникуме было 2 факультета – паровозного хозяйства и вагонного хозяйства. Учился я на паровозном хозяйстве, помню, чертил на обойной бумаге, – ватмана не было.

Началась война. Ребята из техникума пошли в военкомат. Думали, что война будет недолгая, спешили разгромить Германию. Однако на войну меня по юности не взяли. Военком сказал: «Не торопитесь. Дойдете ещё до Германии, Кенигсберга. Вас призовут.» Чтобы ободрить юношу с горящими глазами, он сказал, что записал меня в воздушно-десантные войска. В техникуме у нас была военная подготовка. Стреляли в тире из мелкокалиберных винтовок. Как и многие товарищи, я стал ворошиловским стрелком. Делали пешие марш броски по 30-40 километров. Тяжело они давались, кто-то из ребят их не выдерживал, отставал по дороге. Обучались штыковому бою, кололи чучела штыками, прикрученными к учебным винтовкам. Учитывалась в военной подготовке и профессиональная специфика. Поскольку мы учились в железнодорожном техникуме, нас знакомили с устройством настоящего бронепоезда. На Кавказе бронепоезда предназначались для борьбы с диверсионными и бандитскими группами.

В мае 1942г. я закончил техникум. Дипломов нам сразу не дали. У нас должна была быть ещё практика по специальности. Однако направили работать в колхоз – в километрах тридцати от города. Хлеб в основном убирали, пололи различные культуры,из которых (клещевины) делали масло техническое для самолетов. «Летом 1942 года был получен хороший урожай хлеба. На токах лежали бурты зерна. Вывозить его не успевали. Барханы золотистого зерна лежали на полях» – («Черные дни Тихорецкой земли».) Cюда – на мирные поля – теперь пришла война. На наши элеваторы немецкие самолеты стали налетать, бомбить. Фашисты 24 июля 1942г. захватили (второй раз) Ростов на Дону, форсировали Дон и оттуда очень быстро стали приближаться к Тихорецку. Студентов срочно вызвали обратно из колхоза. Дали с собой по мешку зерна за плечи и практически пешим марш броском вернулись в Тихорецк. На ж-д. станции уже стояли составы для эвакуации завода. Я с отцом погрузился в один из них и на следующий день уехал с паровозоремонтным заводом в Тбилиси. Мама Любовь Фёдоровна с двухгодовалым братом осталась в Тихорецке, побоялась ехать. Мешок зерна ей сгодился.

В Тбилиси я прибыл в конце июля. В городе отец и мой двоюродный дядя с женой снимали квартиру. Записался в строительный техникум. Стал на учет, естественно, первым делом в военкомате. Мне сказали: «Тебе скоро 18 лет, жди скоро призыва в армию.» Отца на войну не брали по причинам медицинской непригодности, – Иван Иванович работал на заводе. Я же ждал призыва. Летом-осенью в техникуме не учился, пока были каникулы, а потом смысла не видел. Но иногда в училище заходил, когда приглашали, в нём подкармливали. В октябре 1942г., до 18-летия оставалось еще пара месяцев, меня призвали в армию. И сразу отобрали не в воздушно-десантные войска, а в радиоразведку. Дело в том, что я давно очень интересовался, радиотехникой. С 12 лет увлекался, собирал самые простые детекторные, затем ламповые приёмники. Запчастей в свободной продаже в СССР тогда не было, но как-то перебирался, доставал, иногда дарили нужные детали. Ходил в радиокружок до войны, был знаком с азбукой морзе. Мог читать радиограммы на русском языке, в школе изучал немецкий язык. Скорее всего, это повлияло на решение комиссии. Тогда очень нужны были хоть малость подготовленные кадры для радиоперехвата.

Отобрали человек 60, посадили в машины и отправили в горы, километров за 60 от Тбилиси – в Тетри-Цкаро, по русски Белый Ключ. Там в лесистой местности на горе устроили радиоцентр. В интернете пишут, что это была 42-я отдельная радиостанция Осназ. Но врезалось в память, что я служил в 6-ом отдельном дивизионе спецсвязи. «В ноябре 1942 года происходит очередная реформа – в состав внутренних войск были приняты от Главного разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии полевые управления специальной службы и радиостанции ОСНАЗ. Они были переформированы в отдельные дивизионы спецслужбы, центральную и отдельную радиостанции войск НКВД.» (ОСНАЗ ГРУ) Мы доподлинна всех тайн не знали. (Википедия – вплоть до начала 1990-х годов в Тетри-Цкаро был расквартирована бригада радио-технической разведки (в/ч 13204). Нам сначала объяснили,что готовят стрелков-радистов на самолёты. – Ну ладно. Через месяц подготовки большинство уже принимало 90 знаков в минуту латинского шрифта или пятизначного цифрового текста (каждая цифра – 5 знаков морзянки). Так я стал рядовым, радистом. Сначала подрадистом, а потом радистом.

Наш центр подчинялся напрямую Москве, – НКВД до апреля 1943г, НКГБ после его выделения из НКВД. Управление (немецкими) войсками всё осуществлялось по радио, радиосвязью. Немецкие радиограммы нами перехватывались. Но мы расшифровкой не занимались. Отдавали, что записывали, часть из этого направлялось, наверно, в Москву. Были и у нас свои шифровальные отделы. Мой товарищ Николай Агафонов прибыл в центр из Горьковской области раньше меня в мае. Он вспоминает, что в середине декабря 1942 года в 10-11 часов вечера, по радиосети ( в прифронтовой полосе на Кавказе) неожиданно началась передача открытым текстом на немецком языке. Он принял её полностью и немедленно доложил начальнику смены, а он – командиру ПРУ, товарищу Чхуну. Пока шёл разговор, Агафонов сумел перевести текст на русский язык. Смысл текста состоял в том, что немцы готовят прорыв в таком-то квадрате (был указан квадрат и время). Немедленно содержание радиограммы было передано в Москву (у нас была своя дальнодействующая радиостанция).

На самом деле, это уникальный случай. Все немецкие переговоры были зашифрованы, ничего лишнего открытым текстом не передавалось. Немцы хорошие специалисты, аккуратные, соблюдали все правила. Исключительная немецкая чёткость передачи, точность выхода в эфир и окончание передачи. Меняли позывные, меняли частоты. Моя задача определить радиостанцию и за нею следить. Если пойдет радиограмма, ее записать. Она отправляет позывной и работает на одной частоте один день, а на следующий меняет её. А бывала и постоянная смена волн на запасные в течение даже одной передачи. Наша задача найти её, найти во что бы то ни стало. Это довольно сложно.

Единственный раз я перехватил нешифрованную радиограмму. Мне дали задание следить за радиостанцией, я принимаю её сигнал. И вдруг под утро смотрю и понимаю, что пошла длинная радиограмма открытым текстом. Срочно записал, передал её в центр. Обрадовался, думал, меня похвалят, наградят. Меня действительно похвалили. Но это оказалось поздравление руководства английской армии в Африке. А с английским языком я грехом пополам был только знаком.

Мы принимали сигналы на коротких волнах. Аппаратура была хорошая, мощная. Охват территории был большой 1000-2000 километров. Мы могли осуществлять перехват немецких радиостанций не только на Северо-Кавказском, но и на Сталинградском фронте. К концу войны нас переориентировали на восток. Турция, Иран, Сирия, Египет. Они и раньше были в поле внимания. Например, архиважный вопрос, – собирается ли Турция нападать на СССР?

У нас была не только наша, но и иностранная хорошая радиоприёмная аппаратура. Американцы дали СССР хорошую технику с большой чувствительностью. Её брал в США и переправлял по ленд-лизу Амторг . Так, у нас была V-100 (Pilot Radio Company) – батальонная переносная коротковолновая рация. Американская аппаратура была более стабильна по частоте, но её не хватало, использовали и нашу.

Чтобы принимать 90 знаков в минуту, а в таком режиме в основном передавались радиограммы, – самое большое надо было учиться два месяца. Это зависит от способностей. Нас прибыло во второй или третьей волне набора в Тетри-Цкаро 60 человек, отобрали, осталось 25. Отбор в разведку проводился внутренними органами с учетом образования и других характеристик. Большинство было русских, но были и грузины, армяне, украинцы,евреи. Были девушки радисты, призванные из Горьковской и Ивановской областей. Начинали работать с 90 знаков в минуту, а в конце войны я уже был специалистом первого класса – 120 знаков в минуту. Было три класса – первый, второй и третий. Высший класс – это если работаешь, записываешь текст на машинке, а не карандашем. Но у нас пишущих на машинке ребят не было. Немецкие радисты могли работать на больших скоростях – до 150-200 знаков в минуту. Тогда записывали за ними, сколько успеешь. Только в основном вражеские передачи шли на скорости 90 знаков в минуту.

Бывали и ошибки. Но я принимал очень хорошо и уже весной 1943г. был хорошим радистом. За прием одной важной радиограммы весной 1943г. мне дали солдатский знак отличный разведчик и в награду неделю отпуска. К сожалению, не знаю расшифровку содержания той радиограммы. Я поехал на родину в Тихорецк. Город освободили от немцев 30 января 1943г.

(Например, из радиоперехвата весной 1943г. стало известно – немцы посчитали, что на «кобрах» на Кубани летали канадские летчики: «Ни одного канадца не выпускать живым! Их здесь немного». А летали на этих самолётах Покрышкин, братья Глинки. Эффективность радиоперехвата была столько высока, что в целях маскировки немецкое командование к 1944г. вынуждено было принимать ограничительные меры в использовании радиосвязи. Связь между штабами армий, корпусов и дивизий осуществлялась с помощью проводных средств. Радиостанции узлов связи этих штабов не работали. «Радиоразведка в годы войны»)

Пока шли бои на Кавказе, оборона и его освобождение, нас группами посылали на фронт для поддержки войсковых частей по части радиоразведки. На базе нашей части был сформирован передвижной радиоцентр (ПРЦ). Впервые его отправили на фронт ещё в октябре 1942г. Немецкое наступление тогда уже выдыхалось, и фронт остановился северо-восточнее Моздока на берегу реки Терек. «Автомашины ПРЦ были старенькие – один ЗИС, несколько „газиков“, которые постоянно ломались» (Н.Агафонов). Садились в центре Тетри-Цкаро на машины, часов 10 или чуть больше пути, и мы уже на фронте. Общая задача была защита Орджоникидзе, где начинается Военно-Грузинская дорога на Тбилиси.

На фронте в основном я работал на пеленгации. Определяли расположение вражеских штабов по месту работы радиостанции. Очень даже хорошо получалось. Устанавливаем на какой-нибудь высоте специальную радиоприемную аппаратуру, по 4 сторонам света 4 штыря – антенны 4 метровой высоты. Берём пеленг. Определяем направление – 162 градуса. Взяли направление. А чтобы определить точно, пеленгуем с другого места. На месте пересечения – искомый объект. А еще более точно – это с трех точек брать. Образуется треугольник. Внутри треугольника – работающая радиостанция определяется точно.

В группе пеленгаторов было обычно по трое человек, иногда четверо. Я как раз работал с Николаем Петровичем Агафоновым, – открытым, жизнерадостным парнем, опытным радистом, он после войны и демобилизации в 1951г. стал учителем, директором школы. Третьим был обычно Цыбанков Семён Васильевич, иногда присоединялся Крупник Исаак Абрамович. Тем не менее на высоте, открытой всем ветрам и самолётам противника, непосредственно на пеленгации был только один человек. Он стоял на дежурстве. А в другое время радист рыл укрепления, охранял товарищей, отдыхал, занимался радиоперехватом. У радиста на высоте был телефон, проводная связь, по которой он получал команды и рапортовал о ситуации. Командная точка находилась в метрах трехстах, туда поступали все сигналы. Радист крутил ручку, и по по круговому лимбу отслеживал направление, по которому шли звуки от немецкой радиостанции. Интересно, что направление определяется по затуханию звуков, а не по их усилению. Так устроено человеческое ухо.

Пеленгом и фронтовым радиоперехватом мы занимались в 6-12 километрах от линии передовой – на уровне мест дислокаций штабов дивизий. Немцы нас иногда обнаруживали с воздуха и бомбили. Меня зацепило однажды. Щепка от взрыва отлетела откуда-то и ударила по виску. Когда уже освобождали Кавказ, нас отправляли не в сторону Орджоникидзе, а выбрасывали в район Краснодара, на черноморское побережье, когда брали Новороссийск. Над морской поверхностью радиоволны распространяются гораздо лучше. Всего фронтовых мне насчитали три месяца с лишним, хотя всю войну мы выполняли военные задачи по радиоперехвату в Грузии. Также наш передвижной отряд подтягивали и к турецкой границе, и к иранской границе – Ленкорань и Нахичевань.

В самом центре мы постоянно работали как радисты, а также занимались строевой подготовкой, – ходили на стрельбы, делали марш броски. Участвовали в хозяйственных работах, хотя был специальный хозвзвод. Были и приятные моменты. Я пытался ухаживать за одной радисткой Клавой, она была из Ивановской области. Вышли как-то из клуба после кино, я её поцеловал и почему то так смутился своего поступка – это был мой первый в жизни поцелуй, что убежал.

В 1944 мне присвоили звание старшего сержанта. В 1945г. война закончилась. Мне чуть ли не на второй день после войны предложили учиться по тому же радиопрофилю. – Был хорошим специалистом. Я учился в пограничном училище сначало в Москве, закончил в Саратове. Меня направили в ту же часть, откуда прибыл, в тот же центр в Тетри-Цкаро. Прошло несколько лет.

Закончил я, значит, училище и стал офицером. Дали мне личное оружие. И с ним я сильно погорел. Через какое-то время меня отправили служить заграницу – в Германию. Это было в 1951 или 1952году. Поехал я к новому месту службы в поезде из Тбилиси в Брест. В вагоне встретил одного артиста. И мы с ним немножко попели. Пошли в ресторан. У меня было денег немножко. А мне говорят, – наши деньги в Германии совершенно не нужны. Зачем они мне? Мы посидели в ресторане, чуть выпил, спели, молодые ещё. – А на следующее утро, рано утром меня будят. Пришел проводник, с ним ещё кто-то. -Вставайте, вставайте. – Чего надо то? – Вставайте,идите, вас Берия вызывает. – Ха-ха-ха, сам Берия! – Вставайте, не разговаривайте! – Встал я. Оделся. Ведут меня по вагонам. Через несколько вагонов действительно сам Берия сидит за столом. Отобрали у меня, конечно, все документы, оружие. Стою на вытяжку перед Берией. Ещё с ним какой-то человек сидит. Ну и что? Раздолбал он меня. За что? За то, что имел оружие и этим оружием меня могли застрелить. Я же был в выпившем состоянии и с оружием в ресторане. Офицеру полагалось обязательно носить пистолет в кобуре с собою, я так и пришел в ресторан. На беду Берия ехал на том же поезде из Тбилиси, не знаю куда. Не буду же у него спрашивать. А он мне говорит: «Мне такие офицеры не нужны. Ну вот что. Заграницу я вас не пущу. Возвращайтесь назад. Доедете до Бреста. Там получите документы. И назад.» Я назад поехал без копейки денег. Голодный. Вот так вот с Берией познакомился.

Оказался я на службе в Уральском военном округе, где командовал тогда Жуков Георгий Константинович. Однажды в Свердловске я пошел с женой на концерт в дом офицеров. И опоздал на концерт. И Георгий Константинович опоздал. Входит в гардероб, видит меня и строго так обращается. – «Товарищ лейтенант, я понятно почему опоздал, у меня дела. А вы почему опаздываете?» – Виноват, товарищ командующий.

Я продолжал служить радиотехником в радиоразведке и при Хрущеве, но потом меня перевели в мотострелковые части, где я служил до 1976г. У меня внезапно нашлась родная сестра за рубежом, и я об этом честно доложил во внутренние органы. За контакты с заграницей меня перевели в другую часть. Кажется, ещё прежде сестры моих родных разыскал мой родной дядя из Франции, но я этому факту не придавал значение и не докладывал.

Рассказ о семье. Сестра Валентина

Тихорецк находился под немецкой властью с 5 августа 1942г. по 30 января 1943г. В оккупацию дома оставалась моя мама с малым дитём. И ещё приехала к Тихорецк моя старшая сестра Валентина, двумя годами меня старше. Она училась в Плехановском институте в Москве. Как война началась, они рыли окопы. Потом Плехановский институт перевели в Энгельс (Саратовская область). Она продолжала там учиться. По совпадению в Энгельс успела эвакуироваться с западных рубежей моя тетка – офицерская жена, родная сестра моей мамы. Наступили в институте летние каникулы, и тетка упросила сестру поехать в Тихорецк. Как они приехали туда, так немцы захватили город. Эшелон с эвакуированными уже ушел. Они нашли дядьку с подводу и пытались на ней вырваться, но немцы завернули назад.

В доме, где жила наша семья, – в нашей квартире – поселился немецкий комендант. Он стал приставать к сестре. Мать спрятала её у бабушки, отправила на самую окраину города жить. Немец этот грозится. Расстреляю! – Где дочка? Это ничего. Дом наш был одноэтажный, кирпичный, на 4 семьи. Немцы устроили здесь штаб. Вокруг вырубили весь кустарник, порубили и шикарную белую акацию, партизан боялись.

На беду рядом с бабкой в доме на окраине жил полицай. И когда начали забирать всех трудоспособных молодых людей на работы в Германию, полицай выдал Валентину. – Мол, трудоспособная уклоняется. Пришли немцы, дали ей 10 минут на сборы. Её забрали, увезли. Больше мы о ней ничегошеньки не знали.

В конце 50-х я приезжаю из армии в отпуск в Тихорецк, мама уже, к сожалению, умерла. Мне соседи говорят: «Вам приходило какое-то письмо из-за заграницы.» Его племянник получил. Я сразу думаю, у нас заграницей никого нет. А мне племянник говорит: «Да, да, да. Валентина прислала.» – Чего ж ты мне не сказал? – Я ей сам написал.

Я собирался уезжать в Волгоград к отцу. В это время приходит телеграмма. Международный разговор с Грецией. Она, оказывается, получила письмо племянника Володи и она вызвала на разговор. Я, конечно, пошел вместе с ним. Она думала,что разговаривает с племянником, а получилось с родным братом. Поплакали за разговором. Договорились, что она приедет. И она скоро приехала.

Она работала на окраине Вены (Австрия). Она хорошо знала немецкий язык, она категорически отказалась два раза. – "Ах, так. Тогда разгружай вагоны. " И она разгружала вагоны с углем. Там нормативы были. А этот грек был вольнонаёмный работник. Она ему понравилась. У неё всегда порядок, чистота. Сократ уговорил её бежать из Австрии в Грецию. Дело уже шло к концу 44-года. Было уже ясно, кто возьмёт в этой войне. Немцы стали уже более лояльные, что ли. Она должна была прислониться к котлу горячему. Друг её толкнул. Получилась рана. Валентина её показала немцам. Они всегда сопровождали работниц, а тут говорят беспечно: – «А, иди в медицинский пункт.» Она пошла, а по дороге он Сократ устроил побег, его друзья отвели её, укрыли. Они обвенчались, документы им выправили. Они отправились в путь. Нужно было проходить немецкий пункт контроля. Он предупредил: "Ты молчи. Ты моя жена. Документ есть. Ты глухонемая. На никакие вопросы не отвечай. Говорить буду я. " Так они и пошли через КПП. Он говорит,если что его спрашивают при проверке документов. А она молчит. Как-то доехали до Греции. На родине его мать приняла мою сестру очень плохо. – «А, Московскую комсомолку привез!» Тут Сократ забрали в греческую армию. Одной Валентине плохо пришлось. Когда он приехал в отпуск, ему рассказали друзья. – Твои родители издеваются над ней! Он рассорился с родителями, больше не появлялся у них. Забрал жену в часть. Он хороший специалист был. Ремонт машин, тракторов. Упросил главного командира. Каптерку поставил для неё. На довольствие поставил.

Сократ отслужил, приехал в город Александрополь. Сначала работал в мастерской. Скопил денег. Эту мастерскую выкупил. Хорошо жил. Поставил дом. Приезжал в СССР, такой веселый, коммунистической приверженности.

Дядя Григорий Иванович

Мой дядя Григорий Иванович Никогдин был казачком (ординарцем) у белого генерала и эмигрировал вместе с ним заграницу. Жил в Париже. Когда деньги кончились, научился красить и пошел малярить, и генерала научил красить. А позже стал делать обувь для балерин – пуанты. Стал состоятельным человеком, купил себе дом.

Уже во времена де Голля у нас были хорошие отношения с Францией и были разрешены поездки. Григорий Иванович разыскал родных в СССР и написал нам. Моей отец и две его сестры поехали в Париж. Встретили брата там. И уговорили приехать обратно в Россию в Волгоград с женой и всем хозяйством. Вернулся то на родину, но ему дико здесь было. Мяса нет, этого нет, того нет. Как так? Они очень удивлялись. У него была хорошая пенсия, переведенная из Франции, жил до кончины в СССР.

–

Поздравляю Владимира Ивановича Никогдина и всех ветеранов с праздником Великой победы.

Олег Душин

9 мая 2017г.

Из воспоминаний участника Великой Отечественной войны Агафонова Н.П. -сослуживца Никогдина

Материал из Letopisi.Ru – «Время вернуться домой»

Агафонов Николай Петрович долгое время проработал директором МОУ Октябрьской СОШ, Борского района Нижегородской области. Данная статья – это воспоминания Николая Петровича. В первый день войны – воскресенье 22 июня 1941 года я со своими родственниками был в лесу, на заготовке дров. Вернулись мы поздно, когда уже солнце садилось. По всей деревне стоял плач, слышались крики. Так мы узнали, что началась война. Молодые мужчины получили повестки из военкомата.

В то время в деревне не было радио, а районная газета приходила на другой день, поэтому последние новости мы узнавали из разговоров людей, побывавших в городе Горький (ныне Нижний Новгород). Всё лето, как и большинство школьников, я работал в колхозе на сенокосе, уборке урожая. Осенью, в сентябре, всё взрослое население от 16 до 50 лет (в том числе и я) было мобилизовано на строительство оборонительных сооружений – противотанковых рвов, огневых точек, окопов и т.д. Подобное строительство шло и в нашем Борском районе, на левом берегу реки Волги. Укреплённый район строили недалеко от моей родной деревни Ваганьково. Кроме того, мы несли дежурство в истребительном батальоне. Неоднократно нас посылали на прочёску леса для задержания шпионов и диверсантов, а также на поиск лётчиков со сбитых немецких самолётов, для сбора фашистских листовок, сбрасываемых с немецких самолётов. Действительно, один фашистский самолёт был сбит в районе наших поисков, но тогда его не нашли, а обнаружили его мои ученики уже после войны.

Фашисты бомбили не только город Горький, но также деревни и сёла. Во второй половине октября 1941 года, когда было особенно тяжёлое положение под Москвой, нашу трудовую армию перебросили в Ивановскую область на берега реки Оки. Там в октябре-январе также велось оборонное строительство. Мы ходили за 8 км на берег реки и долбили мёрзлую землю ежедневно, без выходных. Нам давали задание, и мы всегда перевыполняли план. Ведь, несмотря на тяжелое положение на фронте, мы верили в нашу победу и стремились её приблизить. Только в начале февраля нас сняли с оборонного строительства и отправили по домам. В это же время, мы – допризывники, проходили военный всеобуч: учились штыковому бою, ползать по-пластунски, метать гранаты и т.д. В апреле 1941 года, накануне войны, я вступил в комсомол (учился в 9 классе), а 14 апреля 1942 года меня вызвали в Борский райком комсомола. Мне было предложено пойти учиться на курсы специального назначения, а куда конкретно, не сказали. Кроме того, меня спросили, играю ли я на музыкальных инструментах и проверили мой слух. По окончании курсов я стал курсантом 3-го отдельного радиодивизиона. Из нашего района отобрали 10 комсомольцев, среди них Варенов Борис, Уткин Василий, Игнатьевы Василий и Алексей, Галочкин Николай. В этот же день нас привезли в Горьковский обком ВЛКСМ. Здесь нас ждала та же процедура, а вечером нас отвезли на закрытой машине в Сормово, в здание школы на улице Старая Канава. Ночевали мы в классе, на голом полу. Было нас около 30 человек. Запомнились весёлые ребята из г. Городца. В этой школе размещался 3-й отдельный радиодивизион, где готовили радистов разного профиля. Там мы пробыли всего две недели, а 2-го мая нас распределили на группы для отправки на разные фронты. На наше место были призваны по комсомольским путёвкам девушки из Горьковской, Кировской и Ивановской областей. Некоторых из них мы потом встретили на Кавказе – Рагушину Катю, Иванову Марию, Коровину Тамару, Зарубину Лиду, Дурневу Надю, Дурову Аню, Коновалову Таю и многих других. В этой школе мы успели выучить всего 16 знаков. В числе группы «13-13» затем я попал в Закавказье, в село Тетрицхало, в 42-ю отдельную радиостанцию. Нашим сопровождающим был Балаев -лейтенант из Горького.

Курсы радистов

В 42-й ОРС ждали из Горького хорошо подготовленных радистов, а приехали необученные мальчишки. Нас всех определили поэтому в хозвзвод, одновременно стали обучать радиоделу, особенно приёму на слух латинского шрифта. Время было тревожное, фашисты рвались в Закавказье, поэтому мы прямо с наряда шли в радиокласс, где нас обучал техник-лейтенант Чугунов Василий из г. Ленинграда. Уже к концу августа 1942 года некоторые из нас принимали на слух до 80 знаков, в том числе Игнатьев Алексей и я. В это же время на базе нашей части был сформирован передвижной радиоцентр (ПРЦ) для отправки в прифронтовую полосу. В течение сентября мы работали и жили в полевых условиях: работали в походных радиобудках, жили в палатках, питались из полевой кухни. В октябре наш центр был отправлен собственным ходом на Северо-Кавказский фронт. Автомашины были старенькие – один ЗИС, несколько «газиков», которые постоянно ломались. Только к вечеру мы, из Тетро-Цкаро, проехав г.Тбилиси, добрались до Мхцети. Там, у памятника В.И.Ленину, у плотины ЗАГЭС, мы провели первую ночь. Нас с Игнатьевым Алексеем, как самых молодых, поставили в ночной наряд. Для нас было большой неожиданностью в первую ночь услышать детский плач. Мы вызвали начальника караула и оказалось, что это кричали шакалы. Потом был ещё один ночлег, почти на самом Крестовом перевале. Последний ночлег на Военно-Грузинской дороге состоялся в дачном пригороде г. Орджоникидзе, на окраине которого шли бои, был слышен орудийный гул, видны огромные пожарища. Весь этот путь оставил неизгладимый след в моей жизни, ведь нам доверили очень важную задачу – перехват радиосвязи немецких дивизий, рвавшихся на Кавказ. По всей дороге шла работа по строительству оборонительных сооружений.

В Закавказье

В Закавказье мы привыкли к тому, что фашисты не бомбили и редко летали их разведывательные самолёты. Конечно, наша бдительность притупилась и из-за этого мы чуть не пострадали. Наша будка, в которой спала на дежурстве наша смена, была прошита пулями из автомата. В будке горел свет, и наш патруль, приняв нас за немцев, прорешетил нас. По счастливой случайности никто не пострадал.

От г.Орджоникидзе наша группа повернула в сторону г.Грозный. По дорогам шли нескончаемые толпы беженцев – на повозках, пешком, на машинах, с тележками. На Северном Кавказе мы ночевали в ауле недалеко от районного центра Чечено-Ингушетии, Шали. Ночь прошла тревожно. Вновь мы с Алексеем стояли в карауле. В посадках пирамидальных тополей послышались шорох и чей-то шёпот. На окрик "Стой! Кто идёт?!" – никто не отзывался. Несколько раз мы вызывали начальника караула, но он назвал нас паникёрами и ушёл. Утром стало известно, что националисты Шали и сбитые с толку фашистской пропагандой местные жители, подняли мятеж. По их плану наша группа должна была быть уничтожена, но что-то им помешало. На следующий день, мы, проехав Грозный, двинулись дальше на Восток, в район станции Гудермес. Проезжая мимо исправительно-трудовой колонии, мы увидели несколько бывших заключённых. Они, молодые и здоровые парни, просили нас взять с собой для борьбы с врагом. Разумеется, мы не могли этого сделать. Запас продовольствия у нас кончился, а связи с базами снабжения не было. Несколько дней мы питались гнилой кукурузой, подсолнухами, помидорами. Во время ночных остановок мы продолжали выполнять поставленную перед ПРУ задачу: следили и принимали передачи немецких дивизий и держали связь с Москвой. Мы проезжали мимо построенных оборонительных сооружений, в том числе через два рва, заполненных нефтью. Наших войск на этом направлении было очень мало, а фашисты продолжали рваться к кавказским перевалам, на восток к грозному, Махачкале и Баку. Ежедневно фашисты бомбили нашу территорию. Вскоре мы прибыли на постоянное место дислокации – пригород Гудермеса, чеченский аул. Жители давно покинули его и ушли в горы. Обидно то, что некоторых из них фашистам удалось привлечь на свою сторону. Эти чеченцы нападали на нас, сбивали одиночные самолёты. Некоторые старики и подростки, оставшиеся в ауле, вечером показывали ракетами. Куда нужно бомбить. Многие из них были задержаны, но подобные провокации продолжались. Однажды днём разбомбили баню, из которой я только что вышел.