Текст книги "Ничего личного"

Автор книги: Олег Бойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Олег Бойко
Ничего личного

Вместо пролога

Поезд. Стук колес. Пустое купе.

Я возвращаюсь домой.

То, что творится в моей голове, трудно описать словами.

Просто мне страшно…

Ведь еще вчера я был уверен, что сегодня уже не наступит. Но оно наступило. Не знаю только, зачем? Чтобы продлить мою агонию? Прожить в страхе еще один день? Прекрасная возможность еще раз осознать, что жизнь одна и попытаться прожить ее правильно можно всего один раз.

Это возможность по-другому взглянуть на многие вещи и события. Понять, что я долгие годы старательно усмирял злость на самого себя и в принципе подавлял проявление эмоций, прятал старые затаенные в глубине души обиды, которые подобно червю точили изнутри и хотели вырваться наружу. Очень долгое время не впускал в свой внутренний мир никого. Даже тех, кто был или хотел быть рядом. Я был скептично настроен искать во всем отрицательные стороны, язвительно подшучивать над другими и нарочно показывать себя не только с хорошей, но и с плохой стороны. Мол, я такой и, если хотите, принимайте меня, какой я есть.

Знаю, это странно, но сегодня, когда уже ничего невозможно исправить, наоборот, хочется отчаянно радоваться каждому солнечному дню и обилию красок окружающего мира. Оставить в прошлом, навсегда позабыть все, что было раньше. Ведь моя холодная сдержанность – это вовсе не проявление безразличия, а всего лишь дурацкая привычка. Появилось непреодолимое желание сделать что-нибудь хорошее для того, кто мне по-настоящему дорог, и не ждать ничего взамен.

Но порой мне кажется, что мое отчаяние не заслуживает сочувствия.

Потому что, узнав мою историю, вы бы поняли, каким же я был глупцом, или даже слабаком, что пошел по пути наименьшего сопротивления… Я спрятал голову в песок подобно безмозглому страусу. Скрылся за ширмой обиды, эгоистично жалея только себя и не пытаясь понять, почему все случилось именно так, а не иначе. Даже не предпринял попытки разобраться в истинных причинах произошедшего и допустил превращение локальной трагедии в глобальную катастрофу.

Наверное, подобные мысли – это следствие разочарования в собственных убеждениях и доказательство того, что жизнь не стоит на месте. Она движется, даже если ты сам остановился. А я, кажется, уже замедлил ход и готов к полной остановке. Конец близок. Слишком поздно пришло осознанное желание задушить в себе эгоиста. Безысходность – это когда понимаешь, что мир, даже со всеми его недостатками, на самом деле настолько прекрасен, что такому, как ты, в нем вряд ли найдется место. А если и найдется, то где-нибудь на отшибе, чтобы не мешать другим, кто еще не потерял веру в добро и любовь, кто умеет не только смотреть и слушать, но видеть и слышать.

Жаль, что желание сделать что-то в своей жизни правильно приходит слишком поздно, и ты вдруг понимаешь, насколько был слеп, что даже не заметил, как любящий человек в какой-то момент перестал в тебя верить…

1

Это был четверг. Вечер.

Странный выбор дня недели для встречи выпускников, но так уж вышло. Те, кто живут не в столице, а в маленьком поселке городского типа на черноморском побережье, могут себе позволить подобную роскошь. Здесь на следующее утро никого не будет ждать турникет, на котором в строго определенное время надо отметить свой пропуск. Здесь все гораздо проще: порядки и сами люди. Здесь все свои. Но я чувствовал себя лишним.

Ей богу, пятнадцать лет назад, спустя год после выпускного, все это было круто: порой до вульгарности разодетые и накрашенные девчонки изо всех сил пытались показать бывшим одноклассникам, какими завидными невестами они стали, а чуть подвыпившие парни смело курили на крыльце школы, которую не так давно закончили. И это было показателем самостоятельности. Но не сейчас… Сейчас, честное слово, это выглядело смешно… Двадцать человек пытались показать себя с лучшей стороны, доказать, что они преуспели в жизни, добились каких-то высот.

А что на самом деле?

На самом деле мы все пытаемся соответствовать одному и тому же образу, который нам навязывает общественное мнение. Не знаю, как у девочек, но у парней – это так: к тридцати годам ты должен чего-то добиться в этой жизни. У тебя должна быть семья, минимум один ребенок, а лучше двое, постоянная работа, стабильный заработок, пускай, съемное, но отдельное жилье, и машина, даже если она взята в кредит, и ты должен платить за нее ближайшие пять лет.

Но тем вечером я понял, что выглядел просто каким-то счастливчиком по сравнению со многими своими одноклассниками. Во всяком случае, несколько парней признались, что завидуют мне, а парочка одноклассниц сказали, что в свое время смотрели не в ту сторону. В шутку, скорее всего. А если и нет, то вопрос в другом: где они были раньше? И где бы я сейчас был, посмотри они тогда на меня иначе? И что было бы, сделай я тогда другой выбор?

Сейчас никто не скажет, как все сложилось бы. Может быть и неплохо… А с другой стороны, мне грех жаловаться на свою жизнь.

Мне тридцать один год. Живу я в Москве, в квартире, купленной в ипотеку под грабительский процент, работаю тоже в столице – менеджером в офисе крупной компании. Маленький винтик в огромной системе. Много ли я зарабатываю? НЕ ОЧЕНЬ! Едва хватает на то, чтобы погашать оба кредита (машина и квартира), ну и не умереть с голоду… Я не женат, но есть подружка по имени Кристина, с которой мы и живем в той самой квартире, за которую мне предстоит расплачиваться всю свою жизнь. Детей пока нет, но Кристина на шестом месяце беременности… А это значит, что в ближайшем будущем мне предстоит серьезный разговор с руководством о прибавке к жалованию, потому что через три месяца остатки моей зарплаты и пособие Кристины нам придется делить не на два, а на три… Причем третья часть, по опыту большинства женатых друзей, у кого есть дети, обещает быть весьма внушительной, учитывая необходимость покупки детской кроватки, пеленального столика, пеленок, распашонок, игрушек, бутылочек, стерилизаторов, памперсов и всех прочих детских штуковин, о которых я раньше никогда в жизни не слышал.

Вся моя привычная жизнь: работа, дом, возможно, моя будущая жена (хотя, тему женитьбы я старался избегать в разговорах, что ее сильно задевает, особенно в нынешнем положении), мой будущий ребенок (судя по результатам УЗИ, девочка, но кто ее или его знает на самом деле) – все они ждали меня там – в столице. А я в тот самый четверг был в этом маленьком поселке, где жил и учился в школе с пятого по одиннадцатый класс, и в котором не помню, когда последний раз был (точнее, помню, но лучше бы не вспоминать) – отмечал с бывшими одноклассниками пятнадцать лет выпуска. И хрен бы меня кто затащил сюда, если б не командировка в Краснодар, где я неожиданно встретил Виталика, уговорившего приехать на выходные и повидать старых друзей. Благо, что я завершил все свои дела еще в среду и до следующего понедельника мог быть свободен.

Где-то на заднем плане внутри старого здания школы глухо ухали басы старых колонок – гордости нынешнего учителя музыки и по совместительству звукорежиссера на этом вечере. В широких окнах актового зала были видны всполохи светомузыки. С крыльца доносились чуть охрипшие от алкоголя и курева голоса парней, отчаянно пытавшихся показать себя эдакими расслабленными и уверенными хозяевами своих жизней, и заливистый смех хотел сказать девушек, но буду более честен, если скажу женщин, потому что от девушек в большинстве из них осталось только желание подольше ими казаться…

Неужели я тоже производил подобное впечатление?

Вот, к примеру, из нашего класса, который к выпуску насчитывал двадцать шесть человек, пятерых уже не было в живых. Двое разбились насмерть, попав в аварию, у третьего случился инсульт, у четвертого – передозировка, и… еще один несчастный случай, о котором мало кто что знал… Одним словом трагическая нелепость… Но я не хотел об этом думать. И мало кто хотел вспоминать, а, тем более, говорить о том случае.

Лучше о том, что собой представлял наш некогда дружный коллектив. Как я узнал, четверо ребят занимались каждый своим бизнесом (здесь все в кучу: и купи-продай, и строительные подряды, и туризм), но дела шли весьма успешно, если не считать, что за глаза их называли бандитами. Еще двое – самые настоящие бандиты – каждый отсидел за убийство, и теперь оба работали грузчиками на овощебазе. Еще двое трудились инженерами в местной котельной. Один – следователь в районном УВД, и еще один – репортер в краевой газете – он-то меня и притащил сюда из Краснодара.

Из оставшихся десяти девчонок три уехали учиться в Москву и Питер, и больше о них никто ничего не слышал, остальные же все нашли свое место здесь: кто – в одном из множества пансионатов и баз отдыха, кто – в больнице, кто просто домохозяйкой. Даже первая красавица нашего класса, вечно задиравшая нос и строившая из себя королеву, к которой на кривой козе нельзя было подъехать, и та жила с бывшим физруком из соседней школы и работала кассиром на автобусной станции. Печально, если не сказать больше.

Так что со своей квартирой в Москве, машиной и работой (а еще я не нашел ничего лучше, чем прийти на этот праздник в костюме и при галстуке) я был там словно не в своей тарелке. Да, я не приезжал сюда последние тринадцать лет, но вовсе не потому, что зазнался, а совершенно по другой причине, о которой не хотел говорить. Зато буквально каждый считал своим долгом обратить на это внимание и спросить, не слишком ли все просто для меня, как для жителя столицы? И хоть бы кто-нибудь из них самих сказал, что недоволен своей жизнью. Наоборот, каждый пытался убедить, что это именно то, к чему он стремился всю свою сознательную жизнь. Но стоило только мне сказать, что едва свожу концы с концами, как я в ответ посыпались упреки в том, что прибедняюсь. Сплошное лицемерие и, возможно, зависть. Было бы чему завидовать…

Вот поэтому в какой-то момент я решил ненадолго отойти в сторону. Сидел на холодном пластиковом кресле построенных совсем недавно трибун у края школьного футбольного поля, смотрел в сгущающиеся сумерки и пытался выгнать из головы дурные мысли о прошлом. Знал, что стоит только вернуться в компанию, как они тут же растворятся, но, признаюсь, иногда помучить себя такими воспоминаниями бывает даже приятно – это, наверное, одна из форм мазохизма.

Накрапывал дождь. Я медленно опустил веки и подставил лицо его мелким каплям, колющим кожу микроскопическими иголочками. Услышал торопливые шаги и снова открыл глаза.

– Сань, ты чего тут один сидишь?

Спивакова Юлия, она же Юлька-медсестра. Одноклассница и лучшая подружка моей бывшей девушки, которая получила свое прозвище из-за профессии своей матери, заведовавшей родильным отделением в местной больнице, и потому что время от времени снабжала школьную аптечку всякой мелочью с маминой работы. Пошла по материным стопам и теперь работала там же медсестрой.

Минимум макияжа, как всегда хрупкая с виду, с аккуратно уложенными волосами, в весьма целомудренном шерстяном платьице. Одна из тех девушек, которым не нужны «мэйк-ап» и «пуш-ап», чтобы подчеркнуть свою по-настоящему женскую красоту.

– Да так… Вышел воздухом подышать…

– Грустишь?

– Не обращай внимания, Юль… Просто нахлынуло…

Я постарался выдавить из себя некое подобие улыбки, наши глаза на мгновение встретились, и я уловил в ее взгляде, как мне показалось, искреннее участие и даже тревогу.

– Это из-за Вероники? – тихо, почти шепотом спросила она и, поежившись, обняла себя за плечи.

Я не ответил и только один раз кивнул головой, стараясь не встречаться с ней взглядом. Боялся показать увлажнившиеся глаза, да и голос тоже выдал бы, что я готов пустить слезу. Впрочем, Юлька тоже не искала взглядом встречи, тяжело вздохнула и, глядя через футбольное поле на покачивающиеся за ним деревья, спросила:

– Сколько лет прошло с последней встречи, тринадцать?

– Да…

– И что, никак не отпускает?

– Черт его знает… – я пожал плечами. – Бывает, и думать забудешь, живешь себе, не вспоминаешь… А потом как нахлынет, и хоть в петлю лезь… Тоска, одним словом…

– Ну, ты чего это, Сань? – Юлька подошла ко мне вплотную и, по-матерински обняв за плечи, погладила ладонью по намокшим волосам. – Все это уже давно в прошлом… Прекращай!

Ей богу, не знал бы, что она замужем и у них двое детей, я бы подумал, что она меня клеит, разыгрывая роль все понимающей утешительницы. К тому же, вспоминая школьные годы, могу сказать, что это было вполне в ее духе. Но то ли накопленный жизненный опыт, то ли еще не до конца утраченная вера в людей подсказывали, что сейчас все ее действия и слова искренни.

– Просто у меня такое чувство, что мы оба не сказали друг другу чего-то… Как будто побоялись сделать это вовремя, не успели…

– Эй! – Юлька неожиданно сильно тряхнула меня за плечи. – Хватит! Слышишь? С тех пор уже жизнь целая прошла! Вон, у тебя, ты сам говорил, есть любимая и любящая женщина, которая ждет тебя дома! Вы ждете ребенка… Это ли не чудо, Саня?!

– Возможно, Юль… Но все равно как-то не по себе, честное слово…

– О-о-о, да! Кто бы сомневался… – усмехнулась она в ответ. – Муки совести… Ты не меняешься: снаружи черствый сухарь и циник, а внутри…

– Размазня?

– …чувствительный человек с тонким устройством души. Но, если тебе больше нравится РАЗМАЗНЯ, то – пожалуйста!

Не знаю почему, но я не смог не улыбнуться. Даже рассмеялся.

– Спасибо, Юль! Ты умеешь поддержать в трудную минуту. Этому учат на курсах медсестер?

– Этому жизнь учит… Если хочешь помочь человеку – помоги делом, не можешь делом – помоги словом.

– А если и словом не знаешь, как помочь?

– Тогда не надо делать вид, что хочешь помочь…

Логика в ее словах без сомнения присутствовала. Не знаю, когда Юлька успела стать философом, раньше я за ней ничего подобного не замечал, но сегодня она меня просто сразила наповал своей непохожестью на ту стервозную девчонку, которая, как мне всегда казалось, плохо влияла на Веронику и будто бы даже ревновала мою бывшую девушку ко мне. Наверное, с годами люди на самом деле меняются. Иногда кардинально.

Мои мысли прервал шум мотора и осветивший нас с Юлькой яркий свет автомобильных фар. Это кто-то лихо зарулил на школьный двор и припарковал свое авто на стоянке прямо перед трибунами у футбольного поля.

Разомкнув объятия, Юлька чуть отстранилась от меня и прикрыла глаза ладонью, чтобы свет фар не так сильно слепил. Я тоже встал на ноги и повернулся к машине – здоровенному «Мерседесу» S-класса, хозяин которого уже заглушил двигатель и, погасив фары, выбрался из салона под моросящий дождь.

Это был смуглый чуть располневший мужчина нашего же возраста с густой кудрявой копной черных волос и слегка облагороженной недельной порослью на лице, одетый в черные джинсы и кожаную куртку, под которой навыпуск была надета просторная цветастая рубашка.

– Ба-а!!! Какие люди… – всплеснул он руками. – Извините, если вдруг помешал вашей идиллии… Юль, муж-то знает, что у тебя тут «лова-лова»?!

– Заткнись, Бахти! За собой лучше смотри.

И тут меня осенило – это был Бахти Шекеров по прозвищу Цыган. Впрочем, не только по прозвищу. Он на самом деле был цыганом.

Знаю, это прозвучит странно, но когда-то их табор стоял на окраине поселка за совхозными садами. Чем они зарабатывали себе на жизнь, никто толком не знал, но слухи разные ходили: от похищения людей ради выкупа до откровенного разбоя. Все, что в детстве видел я – это разведение лошадей, организация ярмарочных представлений с гаданиями по рукам и на картах, катание всех желающих в своих кибитках и не прекращающаяся торговля бесчисленными побрякушками.

Что касается Бахти, то он был одним из немногих, чьи родители отдали своего ребенка в школу, чтобы тот получил хотя бы начальное образование. Его отец был цыганским бароном. И, видимо, они не прогадали, учитывая то, на какой машине их сын теперь разъезжал. А в школьные годы парень был изгоем. Помню, как тогда над ним издевались (и я не был исключением, о чем сейчас искренне сожалею, потому как с годами мозгов прибавилось), обзывая то «марафонцем» из-за того, что парню приходилось ежедневно пешком преодолевать около восьми километров в одну сторону по дороге в школу, то «конокрадом» из-за его цыганской крови, а то попросту прилагательным, характеризующим цвет его пятой точки. И лишь один человек, по крайней мере, при мне, ни разу не сказал ему обидного слова – это Вероника.

– Саня? – удивленно спросил он, видимо рассмотрев, с кем это обнималась наша общая одноклассница. – Вот так сюрприз!

Захлопнув дверцу машины, он медленно подошел к нам и протянул мне руку.

– Здравствуй, Бахти! – я ответил на его рукопожатие и кивнул в сторону машины. – Вижу, дела идут…

– Да… А вы чего тут под дождем?

– Вышли воздухом подышать… – моими же словами ответила ему Юлька.

– Секретничаете, поди? – подмигнул он ей в ответ.

– Хмм… – поспешил ответить я в шутливом тоне. – Ты нас застукал в момент оказания неотложной медицинской помощи…

Но любопытству Бахти не было предела:

– И что же такого страшного с тобой стряслось?

– Да так, взгрустнулось… Вспомнил про Веронику…

– Ах, да, конечно, – Бахти сразу осекся и потупил взгляд. – Я понимаю… Беру все свои слова назад.

И снова повисла неловкая пауза.

Я уже заметил, что как только разговор сводился к ней, все сразу умолкали и отводили глаза. Никто не хотел вспоминать о Веронике. Все, что я слышал – это «да, жалко девочку…» или «ах, она бедняжка…» и ВСЕ! Для всех она осталась в прошлом.

– Может, хватит уже тут мокнуть? – наконец прервал молчание Бахти. – Там, вон, праздник, музыка… люди ждут…

Я быстро переглянулся с Юлькой и посмотрел ему за спину – там действительно со школьного крыльца нам махали руками и звали присоединиться к их компании.

– Давай-давай! – Бахти бесцеремонно схватил Юльку за руку и потащил ее за собой, а потом обернулся и жестом позвал меня, – Идешь?

Будто у меня был выбор…

И я пошел за ними.

Навстречу утреннему похмелью.

2

Последнее, что я помнил – такси увозило меня со школьного двора.

Я сижу на заднем сиденье, у меня жгучее желание выговорится…

Хочется столько всего сказать, что меня просто распирает. Но кому излить душу? Таксисту? Или Виталику – нашему корреспонденту, который сидит впереди на пассажирском месте, ржет, как ненормальный, и, обернувшись, пытается поймать меня в прицел своего фотоаппарата. Я оглядываюсь назад – на крыльце такие же пьяные одноклассники и одноклассницы, провожая, машут нам руками и что-то кричат вдогонку. Кто-то пытается бежать за машиной с бутылкой шампанского, но спотыкается, падает и разбивает ее к чертям. Все смеются. И только Юлька с грустью смотрит нам вслед, скрестив руки на груди, а Бахти заботливо придерживает ее за плечи, как будто хочет защитить от чего-то или от кого-то.

Кто знает, может быть, от меня? С того самого момента, как фары его «Мерседеса» осветили нас с ней, обнявшихся у трибуны на футбольном поле, он ни на секунду не оставил нас одних. Все время был рядом, либо не спускал с нас глаз, если кто-то ненадолго отводил его в сторону. Как будто я мог как-то навредить Юльке. Конечно же, нет. Или я был полным дураком. А получается, что дурак – он, раз так считал.

Но вот мысли сбиваются в кучу, картинка в окне сливается в пейзаж в духе самого смелого абстракционизма, шум мотора перемешивается с музыкой из радиоприемника, голосами водителя и Виталика, а приторный аромат болтающейся под зеркалом на лобовом стекле елочки вдруг обволакивает мою голову мягким облаком. И вдруг эта самая чугунная голова, в которой только что взорвалась атомная бомба, понимает, что она лежит на подушке.

Стало быть, я – дома.

Вопрос другой – у кого дома?

Резкий подъем, и кто-то попытался безжалостно проломить изнутри стенки моего черепа сокрушительным ударом средневекового стенобитного орудия. Мне было плохо, но я огляделся по сторонам, и память ко мне начала возвращаться. Я, наконец, стал понимать, где нахожусь.

После того, как, окончив школу, мы с Вероникой уехали учиться в Москву, мои родители тоже переехали в среднюю полосу. До выхода на пенсию отец был военным, так что, получив перевод, они переехали в Липецкую область, где и живут уже более десяти лет. В ведомственную квартиру, в которой мы когда-то жили, заселились новые жильцы, поэтому Виталик приютил меня на несколько дней в доме своей бабки.

Этим объяснялось многое: скрипучая кровать с провисшей панцирной сеткой, огромные мягкие пуховые подушки, пропахшие старостью, ковер на стене, рассохшийся сервант с мутными стеклами и допотопный черно-белый телевизор на ножках, застеленный сверху кружевной салфеткой, свисающей едва ли не до середины экрана. И еще маленькая иконка Божьей Матери с лампадкой в углу. Самое время помолиться об избавлении от головной боли!

Вдруг дверь в комнату бесцеремонно распахнулась, и на пороге появился Виталик. Такой же помятый, лохматый, но в отличие от меня уже в джинсах и рубашке.

– Живой? – спросил он.

– Да, но лучше бы сдох… – ответил я, потирая небритую щеку. – Надеюсь, укладывая спать, меня не твоя бабушка раздевала?

– Она бы бережней сложила вещи.

Виталик жестом указал куда-то в угол комнаты. Я медленно повернул голову и увидел на стуле и на полу рядом с ним все элементы моего вчерашнего гардероба. Все вещи были скомканы и вывернуты наизнанку.

– Сколько времени? – спросил я.

– Пятый час дня… Весь день проспали… Собирайся…

– Да ла-а-адно! Как весь день? Куда собираться?

– В гости поедем…

– Какие гости? Виталик, ты о чем вообще? Посмотри на меня…

Но Виталик только отмахнулся, суровым тоном сказал, чтобы я натягивал штаны с рубашкой, и, пообещав принести кофе, удалился, не закрывая за собой дверь. Я тяжело вздохнул и стал одеваться, слушая, как где-то на кухне под звон посуды и льющейся воды мой друг пререкается со своей бабкой.

Когда с одеванием было покончено, я посмотрел на себя в мутное и покрывшееся от старости пятнами зеркало и понял, что в помятом костюме похож на человека, накануне пополнившего ряды бездомных. Поэтому снял пиджак, чтобы он не делал меня похожим на спившегося неудачника, и оставил его на спинке стула. В конце концов, не отутюженные брюки и расстегнутая на две пуговицы рубашка не первой свежести в совокупности с трехдневной щетиной придают мужчине образ эдакого расслабленного мачо – надо только закатать рукава до локтя.

– Готов?

Я обернулся и снова увидел Виталика на пороге комнаты, только без обещанного кофе. Руки в карманах джинсов, во рту тлеющая сигарета, которую он не вынимал, даже задавая свой вопрос.

– Готов… А куда едем?

В этот момент Виталика отпихнула в сторону его бабушка. Маленькая, похожая на утепленную кучей байковых халатов и вязанной шерстяной безрукавкой тумбочку, с тугим пучком седых волос на голове и очках с толстенными линзами. Она прошаркала по полу своими стоптанными тапочками и поставила на столик маленькую чашку, источавшую аромат только что сваренного кофе.

– Спасибо, Тамара Филипповна…

– Та на здоровье! – ответила она и, взглянув на внука, покачала головой. – А надымил-то… Спасу от тебя нет, окаянный! Когда-нибудь спалишь нас к чертям собачьим, прости Господи… Что тебе, улицы мало?!

– Ой, бабуля, – скривился Виталик, и пепел с сигареты упал ему на рубашку, отчего он неистово замахал руками и стал хлопать себя ладонями по груди, пытаясь стряхнуть его на пол. – Иди уже… посмотри телевизор, что ли…

Тамара Филипповна только махнула рукой, чтобы разогнать дым, и, ворча что-то нечленораздельное себе под нос, пошла прочь, а поравнявшись с внуком, чуть повысила голос:

– Как тот порося! Тьфу!

– Я тоже тебя люблю, бабуля!

– Черт! – я прихлебнул кофе и обжег небо. – Горячий, зараза…

– Да оставь ты его… времени уже нет. Поехали! Я потом попрошу бабулю, она еще сварит…

Я тяжело вздохнул, сгреб с вешалки у двери свой короткий плащ и поплелся за Виталиком. По пути нащупал в кармане телефон. Увидел пропущенный вызовов от Кристины, но решил, что перезвоню чуть позже. И не потому, что боялся разноса (такого на моей памяти вообще ни разу не было, к тому же она знала про вчерашнюю встречу выпускников), а просто не хотелось, чтобы она слышала охрипший голос, который всегда предательски выдавал мое состояние.

За двором нас ждало такси. Мы плюхнулись на заднее сиденье, и Виталик назвал адрес, который меня сразу насторожил.

– Это пятиэтажка, что рядом с почтой? – спросил я. – Куда едем-то?

– К Юльке…

– Зачем?

– Славик попросил срочно подъехать…

– Какой Славик?

– Мамонтов…

Такой ответ окончательно поставил меня в тупик. Слава Мамонтов был тем самым нашим одноклассником, который сейчас работал следователем в районном УВД. На встречу выпускников вчера он так и не пришел, сообщив, что никак не может вырваться со службы, и тому, что сегодня он попросил Виталика срочно приехать к Юльке, я самостоятельно найти объяснения не мог.

– А что за срочность? Что-то случилось?

– Случилось… – вздохнул Виталик. – Из Юлькиных слов я толком ничего не понял… Сейчас приедем, Слава все расскажет…

И я решил больше не приставать к нему с расспросами.

В машине меня стало укачивать. Хотелось при свете дня посмотреть на наш поселок, где прошли школьные годы. Но в итоге пришлось закрыть глаза, чтобы не усугублять и без того плачевное состояние моего потрепанного вчерашней пьянкой организма.

Минут через пять мы были на месте. Виталик расплатился с таксистом, и мы вышли у третьего подъезда, под козырьком которого нас уже ждал Слава. Он стоял и курил, сосредоточенно наблюдая за тем, как мы с трудом покидали салон автомобиля.

За последние годы, что я его не видел, он сильно изменился. Из тощего дылды, превратился в крепко сбитого мужика, располневшего и будто немного пригнувшегося под собственным весом, с наметившимися залысинами по уголкам лба над широкой физиономией, и вечной ухмылкой, словно ему всегда было известно больше, чем он был готов тебе рассказать. Не изменились только его манеры и размашистость жестов, каким он отправил тлеющий окурок в заросший бурьяном палисадник у дома. Лишь небрежность движений с годами стала более уверенной. У меня вообще в голове не укладывалось, как один из самых отъявленных школьных хулиганов мог попасть на работу в полицию и стать следователем.

– Дарова, пацаны! – не изменилась и его манера говорить, коверкая слова.

Он шагнул нам навстречу и выставил вперед пятерню, растопырив пальцы так, что я с трудом смог пожать ему руку.

– Привет, Слава! – поприветствовал его я. – Рад встрече!

Виталик ограничился молчаливым рукопожатием и кивком головы.

– Да, Саня… Был бы повод для радости, а то так…

– Да что же произошло? Мне кто-нибудь объяснит, в конце-то концов?

– Юлька сказала, что у нее ребенок пропал… – тихо пробубнил Виталик, сунув руки в карманы.

Зная, что старшей Юлькиной дочке было почти восемь лет, а младшему сыну – Пашке – около полугода, все, что мне пришло в голову – это предложить немедленно отправиться прочесывать ближайшие дворы и детские площадки, сгонять на ближайший рынок и там расспросить продавцов, спуститься к речке и пройти по берегу до самого моря… Больше у меня не родилось предположений. Гаражи, подвалы, чердаки ближайших домов? Куда бы я еще мог забрести, будь я восьмилетним ребенком?

Но все, что я из себя выдавил, было:

– Как пропала? Давно?

– Не пропала, а пропал, – поправил меня Слава. – Сын.

Я на какое-то мгновение даже потерял дар речи.

– Как он мог пропасть? – то, что я услышал, никак не укладывалось у меня в голове. – Он же… маленький еще…

– Так от тож, ёпт… – кивнул Слава и жестом подозвал нас с Виталиком подойти ближе так, что мы теперь стояли, почти касаясь друг друга плечами, образовав треугольник. – Объясняю по порядку: час назад Юлька позвонила мне вся в слезах и сказала, что Пашка пропал. Она вышла погулять с ребенком и заодно забежать в магазин. Поселок, вы знаете, у нас тихий, особенно вне сезона, когда отдыхающие разъезжаются по домам. Люди привыкли, что с криминалом проблем нет, вот она и оставила коляску у входа в магазин. Говорит, забежала на две-три минуты, вышла – ни коляски, ни ребенка…

– Трындец! – покачал головой Виталик.

– Ага, он самый, – согласился Слава. – Теперь по делу: я подключил троих своих ребят, которые уже шерстят район. Они парни толковые, свое дело знают, все сделают тихо и в лучшем виде – во все щели заглянут, кого надо расспросят. За этот фронт отвечаю я и в этом деле мне помощники не нужны. Усекли?

Мы с Виталиком переглянулись и, не очень понимая свою роль во всем этом деле, на всякий случай утвердительно тряхнули головами.

– Шо касается тебя, газета, – это он так обратился к Виталику. – Я знаю, щас слухи поползут, мол у нас тут маньяки детей похищают и тому подобное… Сделай так, шоб этой херни не было… Я знаю, у тебя связи есть, поэтому пиши там, звони кому хочешь, но шоб я в газетах об этом ни полслова … Вопросы есть?

– Нет…

– И еще… Дело я заводить не намерен! Никому лишняя шумиха не нужна, шобы не полетели головы… Я сам во всем разберусь!

– А мне что делать? – поинтересовался я.

– Не отсвечивать! – как мне показалось, несколько грубо ответил Слава. – Юлька сказала, ты у Виталика тормознулся, вот я и позвал вас обоих… Так шо попробуй утешить убитую горем мать, пока остальные будут делом заниматься. Поговори с ней, глядишь, она скорее в себя придет, вспомнит шо-нибудь полезное. Окей?

– Хорошо… – ответил я и пожал плечами.

Судя по всему, я тут вообще оказался лишним и мог бы продолжать мять подушку своей чугунной после пьянки головой. Но именно для Юльки мне почему-то после вчерашнего вечера хотелось сделать что-нибудь приятное. Конечно же, идеальным вариантом было бы прямо сейчас найти ребенка и принести его ей. Вот только, увы, я этого сделать не мог. А если нет возможности помочь делом, так почему бы не попробовать помочь словом, как она сама и сказала мне накануне.

В этот момент к подъезду подкатил уже знакомый мне «Мерседес». Но не начищенный и сверкающий, каким я его видел вчера, а весь в пыли, как будто только вернувшийся с ралли Париж-Дакар.

– Ну, наконец-то! – воскликнул Слава.

– Бахти? – удивился Виталик. – Ты его тоже позвал? Зачем?

– Он и его папаша – те еще жуки! Святыми только прикидываются, но, я-то знаю, шо они со всеми местными бандосами на короткой ноге, так шо пусть по своим каналам тоже справки наведут… В таком деле все средства хороши…

Бахти в это время покинул автомобиль и присоединился к нам. Вид у него был встревоженный.

– Чего это ты там про бандосов сказал, а? – задрав подбородок, спросил он, видимо, уловив краем уха последние слова Славы.

Но Слава проигнорировал вопрос, лишь смерив Бахти с головы до ног скептическим взглядом.