Текст книги "Уменьшить - увеличить"

Автор книги: Олег Тарутин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Поскольку потерпевший утверждал, что внутри микрогаража находится и его автомашина, нами это сооружение было поднято и отнесено в сторону. Вес металлической конструкции, видимо, соответствовал ее размерам,-подчеркнул Волков. – Внутри микрогаража, товарищи, действительно находилась... м-м... ну, назовем ее моделью автомашины, что ли...

Причем модель выполнена настолько профессионально,-лейтенант бросил короткий цепкий взгляд на Селецкого, который с большим интересом слушал протокольный рассказ, – настолько профессионально, с использованием таких материалов и технологических средств, что изготовить эту модель можно было бы, на мой взгляд, только в условиях хорошо оснащенного КБ. Говорю это как бывший автомоделист, – пояснил суду Волков. – Далее. Поскольку имевшийся у потерпевшего ключ от автомашины не подходил, да и не мог подойти к замку модели, модель эта была исследована мной только снаружи. Затем мы с потерпевшим поставили конструкцию на место. Гражданин Супоросов упорно утверждал, что полчаса назад гараж и машина имели нормальные размеры и уменьшены каким-то фантастическим способом жильцом их дома Валерием Селецким. Этому я, естественно, поверить не мог,-лейтенант усмехнулся,-и посоветовал потерпевшему, осыпавшему угрозами этого неизвестного мне Валерия Седецкого, помириться с ним и попросить восстановить статус кво...

– Я его просил! Я его как человека просил! Унижался перед этим!.. прорычал с места Гертруд, дергаемый за руку женой.

– Давал я вам три дня на перенос? Восстановил я вам машину и гараж на эти три дня? – запальчиво прокричал Селецкий, и лейтенант Волков опять бросил на него внимательный и цепкий взгляд. – Вы мне что обещали, а? А на третий день куда вы меня послали, припоминаете?

Зал замер, боясь пропустить хоть единое слово, хоть единый жест схлестнувшихся врагов. Вот оно, вот оно, и никакая это не фантастика!

– На следующий день, в субботу, – переждав перепалку, протокольно продолжал милиционер Волков, – я снова побывал на Картонажной. Гараж товарища Супоросова имел стандартные размеры, "седан" – в полной исправности и на ходу. На своей автомашине Гертруд Романович даже подбросил меня до метро. Необычными явились замеченные мной совпадения некоторых индивидуальных особенностей этой машины и тогдашней модели: царапина на заднем номерном знаке, нестандартный левый подфарник, брелок-обезьянка на ключе зажигания и тому подобное. Оч-чень, знаете ли, странно все это выглядело, товарищи, – лейтенант вдруг сбился со строго протокольного стиля, – а дальше, товарищи, и еще того хлеще! Четвертого вечером Гертруд Романович позвонил мне, сообщив, что повторилась первоиюньская ситуация. Крайне заинтересовавшись, я приехал на Картонажную.

Автомашина товарища Супоросова, в нормальном состоянии, стояла на асфальтовой дорожке, а на месте гаража опять присутствовала его уменьшенная копня! Размеры,-Волков вновь сверился с бумажкой,-длина сто семьдесят сантиметров, ширина – сто двадцать девять, высота – сто один. Обратите внимание: размеры конструкции по всем параметрам отличаются от размеров первого июня. Дверь микрогаража была открыта, и потерпевший сказал, что только случайно оказался вне гаража в момент его уменьшения.

– Убийца!-с ненавистью крикнула Селецкому супоросовская красавица.Бандит! А если бы Трудик был в гараже?

– Ничего бы с вашим Трудиком не случилось,-хладнокровно ответил Селецкий.-Да и потом – я-то тут при чем?

– Я кончаю,-сказал Волков.-Вот факты. Добавлю, что сегодня, как многим известно, гараж и машина гражданина Супоросова имеют нормальный, неуменьшенный облик. И если бы не личный осмотр первого и четвертого июня, я бы никогда... Впрочем, – перебил себя лейтенант, – я все-таки не могу положительно утверждать, что не стал жертвой мистификации. Кстати, при осмотре четвертого июня присутствовала и Дина Владимировна Щекотова, журналист. Вы не хотите ничего добавить, Дина? – вежливо обратился к соседке интеллигентный милиционер.

– Ах, нет, нет! Я с безумным нетерпением жду объяснений Валерия Селецкого. Все это безумно интересно!

– Да, – подтвердил и Волков, – было бы чрезвычайно интересно заслушать объяснения товарища Селецкого. Особенно в свете показаний гражданки Мавриной и заявления Клименко. Здесь существует совершенно определенная связь. У меня все.

Лейтенант сел.

Была мертвая тишина.

– Значит, так, – сказал председатель Степан Гаврилович, коротко перед тем посовещавшись с помощниками. – Самое нам время, граждане, заслушать товарища Селецкого. Что тут вокруг да около ходить? Машина – гараж, уменьшил – не уменьшил, уверен – не уверен. .. А заявление гражданина Супоросова очень даже конкретное: Селецкий-де хулиган, Селецкий-де вредитель, убийцей вот даже называют! Может, и в самом деле-вредитель Селецкий? – председатель закивал протестующему шуму зала.-Вот и пора ему дать слово: пусть он опровергнет все эти обвинения. Вот так. Давайте, товарищ Селецкий!

Селецкий встал: невысокий и щуплый, как подросток, оттянул воротник свитера, повертел шеей, полуобернулся к залу.

– Ну что ж, судиться так судиться, – чуть ерничая, начал он.Наверное, Гертруду Супоросову есть за что меня ненавидеть. Но и я таких терпеть ненавижу! И никаких моральных неудобств я, граждане, в борьбе с ним не испытываю. Вот собаку его мне жаль. Пострадала, можно сказать, из-за хозяина. Она же не виновата, что воспитали ее так. Был бы, допустим, у кого другого пес: ну, дог, ну, чемпион породы громадный,-так ходи себе, гордись и радуйся! Нет, Супоросову же не просто собака нужна, ему Баскервилльская нужна, чтоб все вокруг тряслись да шарахались: разойдись, мол, народ, Супоросов идет!

На складную эту фразу публика ответила одобрительным смешком, а Гертруд глянул на оратора с какой-то томной ненавистью.

– Характер ведь такой у человека, – продолжал Селецкий,-на машине ехать-так встречного обрызгать, идти – так толкнуть, с собакой гулять – так испугать. Ну ни одной же собаки не пропустит, чтобы Султана своего не науськать! Султану-то, может, и самому неловко малых собак обижать, да куда ж денешься, коли хозяин велит? Вот и на Джека Гертруд таким манером чемпиона своего науськал. Джек с мальчишкой гулял; я иду с работы как раз, слышу, Супоросов Султану: фас! Тот в полный мах на Джека и помчался. Мальчишка испугался, я кричу Гертруду: оттащи, мол, пса, разорвет ведь Джека! А он смеется: сами, мол, разберутся. Где ж, говорю, разберутся, если Джек в три раза меньше? А Гертруду это – маслом по сердцу. Да и зол он уже на меня был тогда, были причины...

Что за причины, Селецкий уточнять не стал, но все почему-то подумали, что причины заключаются в каком-то не принятом Валерой предложении Супоросова, имевшем небось выгоду для Гертруда; ведь не зря же тот (это многие помнили) подходил, бывало, к Селецкому и разговаривал с ним улыбчиво. И посмотрели многие на мясника Сережу, супоросовского приятеля, а тот пожал плечами: не в курсе, мол. . .

Между тем Селецкий продолжал рассказывать:

– Джек-то, говорю, в три раза меньше! А Супоросов мне на это: что ж вы, сморчки, вовремя не выросли? Ах, думаю, вырасти? Ну это мы сейчас тебе устроим! Вот тут и устроил Джек Султану выволочку! Как тот, бедняга, не спятил от неожиданности? На трех лапах ускакал. А Гертруд в столбняк впал, рот разинул. Так кто же тут виноват, граждане: мы с Джеком или Супоросов с Султаном?

– Значит, надо понимать, вы, Селецкий, утверждаете, что. . . это.. . уменьшили собаку Супоросова? Что это было в действительности? Натурально происходило? – морщась, как от дыма, спросил Степан Гаврилович.

– Да нет же! – замотал головой хоккеист Хохлин.-Джека он увеличил. Да, Валера?

– Вы что ж, граждане, бредите? – поворотясь к Хохлину, председатель шмякнул ладонью по столу. – Неужто вы всерьез?

– Всерьез! Именно всерьез!-восторженно вскочила в своем ряду Дина, милиционерова журналистка.-Это же чистейшая парапсихология, дорогие мои! Это, это...-Она упала на стул, задохнувшись от избытка чувств.

– Всерьез не всерьез, а признание-то протоколировать положено. Или этого не предусмотрено в вашем "Положении"? – зазвучал мрачный баритон Супоросова. – Это мне не здесь, это мне потом в другом месте пригодится. Было же признание, так что же вы?

– А в чем я признался? – спросил Селецкий и на миг задумался. Признаю, что был свидетелем собачьей драки при науськивании Супоросова. Правда, я подумал тогда: поменяться бы им ростом – Джеку с супоросовским чемпионом...

– Вот оно! Вот он-телекинез!-закричала, хлопая в ладоши, журналистка. – Бог с ним, с Супоросовым! Какая мелочь! Супоросов – только точка приложения уникального явления! Продолжайте, Валера, умоляю!

– Сами вы мелочь! -крикнула Дине красавица Супоросова.-А еще к нам приходила, сочувствовала! Еще "камю" пила!

Злорадный хохот взметнулся в зале и вновь сменился напряженной тишиной. Селецкиипродолжал:

– Вот, что касается собаки. Теперь относительно машины и гаража, главное-гаража. Ведь это же факт, дорогие жильцы, – возгласил он почти патетически, – факт, что Гертрудов гараж въехал на детскую площадку! Стоит он там? Стоит как миленький! Это ж надо, – как новости изумился Селецкии, инвалидные гаражи и те за углом, на пустыре, а супоросовский – прямо под окнами его! Стоит по спецразрешению. Гертруд Сертификатович. У таких всегда ведь: спецразрешения, спецобслуживание,– спецкормежка. Везде у них лапы, везде нужные люди, и все у них по закону, и мер борьбы с ними вроде бы и нет, бесполезно вроде бы и рыпаться. – Селецкии вздохнул, и в зале завздыхали и головами закивали, и старушка Крупнова кивнула с умудренной скорбной улыбкой.

– Давай, давай,-грозным баритоном поощрил оратора Супоросов. Припомним и это! Слышали? Коли он на суде так о наших законах вещает, так чего я от него в одиночку наслышался?

– Вот я и подумала-продолжал Селецкии, – раз стоит гараж на спецместе, надо спецмеры принимать. А главное-первое июня – Международный день защиты детей. Ну вот и принял я спецмеры, тут до него и дошло. . .

– Валерий Александрович,-ломким голосом проговорила старушка Крупнова, – все это так, все это справедливо, но умоляю– не нужно нас разыгрывать! Ведь вы же нас разыгрываете, дорогой? Не будете же вы всерьез утверждать, что в самом деле уменьшили этот проклятый гараж?

– А вы против уменьшения?-улыбнувшись, спросил Селецкии.

– Ах,-сказала старушка,-у меня кружится голова. Мне нехорошо, Степан Гаврилович...-она потерянно улыбнулась и принялась рыться в портфельчике, ища какие-то лекарства.

– Вы протокол ведите, а не таблетки глотайте! – грубо крикнул Супоросов, опасаясь, что признание врага не будет отражено в протоколе. Ведите протокол или другому дайте! У-у, богадельня!

– Сейчас мы перерыв объявим, Ксения Карповна,-успокаивающе сказал старушке председатель, в то время как Хохлин, плеснув из графина, подал ей стакан.-Тут еще разбираться и разбираться. Надо прерваться, товарищи, хоть на четверть часа,-обратился он к публике.

– Да погодите вы с вашим перерывом!взъярился Гертруд. – Вы слышали, что он признался? Я требую занесения в протокол признания Селецкого! Он у меня в другом месте повертится!

Севший уже Селецкий приподнялся, слегка побледнев.

– Да, пожалуй, вы правы. Ваши связи, Гертруд, все перетрут... Так вот, для протокола и к сведению присутствующих: никаких действий в отношении имущества гражданина Супоросова Г. Р. я не совершал, а увеличение или уменьшение предметов каким-то там способом считаю физически невозможным. Всякие фантастические показания свидетелей считаю плодом галлюцинаций, как правильно предположил товарищ Волков, милиционер. Ни в какой телекинез я не верю и вам не советую. Все!

– Четко, – одобрил хоккеист Хохлин.Обычная кляуза и никакой фантастики. Правильно, Валера.

– Ну – перерыв? – спросил председатель товарищеского суда своих коллег, с несказанным облегчением выслушав заявление Валерия Селецкого. Минут пятнадцать – двадцать? Перерыв!-объявил он всем.-Товарищи мужчины, курить только на лестнице и поаккуратней.

Публика, однако, совсем не спешила покинуть красный уголок. Никто тут не хотел смириться с категорическим заявлением Селецкого, справедливо считая его вынужденной мерой со стороны необыкновенного жильца. Зал волновался и гудел, полагая, что главное еще впереди.

Нахмуренный Селецкий двинулся к двери в полном одиночестве.

– Валера! -крикнула ему вдогонку журналистка. – Валера, умоляю! Ведь вас просто вынудили, правда? Ведь вы на самом деле можете? Умоляю!

Не оглянувшись на нее, Селецкий вышел за дверь.

– Его вынудили!-с отчаянием крикнула Дина.-Но все-таки это был телекинез. Его запугал этот хапуга Супоросов!

– Аа-а-уу! – неожиданно и страшно зарыдала в голос Супоросова, припавши к мужниному плечу. – У-у! Что ж это, боже мой! Все на нас, все! Мерзавец! Хулиган! И управы на него не найти! Уу-у!

– Не найти?!-зарычал муж.-Не найти, говоришь?!-Он оттолкнул рыдающую супругу, вскочил, громадный и яростный. – Не найти, говоришь? А вот я его сам! Сам я его, сморчка поганого! Сам я его! Сам!

Выкрикивая это, Супоросов огромными шагами сокращал расстояние до двери, мимо рядов, в мертвой тишине потрясенного зала.

И плач жены оборвался, как обрезанный.

– Минутку! – крикнул в спину Супоросова опомнившийся первым лейтенант Волков и стал торопливо выбираться из своего ряда. – Стоять, гражданин Супоросов!

Куда там! Яростный пинок в дверь, и Гертруд Супоросов выскочил из красного уголка.

С опозданием выскочил из помещения и Волков. Но, как мгновенно подумалось всем, супоросовская фора была велика и вполне позволяла тому совершить расправу над Валерием Селецким до вмешательства милиционера.

– Кто-нибудь! – отчаянно крикнула старушка Крупнова, хватаясь за сердце.-Помогите! Ведь он же его...

Поздно, поздно! Даже Волкову, тренированному милиционеру, поздно! Оставалось только слушать. Мертвая тишина рухнула на зал.

Председатель Степан Гаврилович подался вперед за своим столом, весь багровый и набыченный, упер кулаки в столешницу. Вскочивший было Хохлин замер в трудной позе, вытянув шею. Все головы были повернуты к двери, за которой был коридор, кончающийся лестницей. На лестнице сейчас курил ничего не подозревающий Валера, а по коридору, с жаждой свершить свой суд и свою расправу, стремительно шагал разъяренный, неуправляемый Гертруд Супоросов. Слушая в мертвой тишине, люди словно бы видели происходящее за стеной. Вот оборвались тяжкие шаги – Супоросов достиг врага. Предостерегающий вскрик лейтенанта. Рычанье Супоросова. Голос Селецкого. Рычание. Вскрик! Вскрик Волкова. Еще чей то вскрик, и еще. А затем – плач: испуганный, жалобный, какой-то детский. . .

В грохоте сдвигаемых и роняемых стульев публика вскочила на ноги, в едином порыве негодования закричала, заговорила, качнулась к выходу, торопясь и мешая друг другу, и вдруг попятилась, распалась на две стороны, давая проход вернувшемуся лейтенанту Волкову. И такое бледное и растерянное лицо было у молодого милиционера, что в зале вновь воцарилась мертвая тишина.

Дойдя примерно до середины прохода, Волков остановился, оглянулся на дверь. И тотчас же в дверях показался какой-то плачущий мальчик лет десяти-двенадцати. Как слепой, он сделал несколько шагов по направлению к судейскому столу, остановился и, уткнувшись лицом в ладони, заплакал еще горше.

– Что ты, мальчик?-сострадая, спросила Ксения Карповна.-Кто тебя обидел?

– Я не мальчик! – прорыдал тот и убрал от лица ладони.

– Я аннулировал! Аннулировал я, Валера!-заорал вдруг в сторону двери старик Клименко.

– Трудик! Маленький мой!-с невыразимой нежностью вскричала красавица Супоросова и, откинувшись на стуле, замерла с закрытыми глазами, по-видимому потеряв сознание.

– Я не мальчик! – рыдал мальчик. – Я Супо... росов! Ксения Карповна, запроко... колируйте, пожалуйста, ее-е-еее!..