Текст книги "Белые боги Конго (СИ)"

Автор книги: Олег Шрайбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Шрайбер Олег
БЕЛЫЕ БОГИ КОНГО

Белые боги Конго

Мы белые боги Конго. Наше могущество безгранично. Наша воля имеет силу физического закона в данном пространственно-временном континууме. Мы знаем все и можем все. Наше знание всеобъемлюще. Сколько шерстинок на шкуре буйвола, убитого старым одноглазым леопардом у водопоя. Что думает стюардесса о втором пилоте авиалайнера, пролетающего над джунглями на рассвете. Куда идет старый колдун вуду М'Гамба, и зачем ему калебас с песком и кусок шкуры шакала. Какого цвета трусики у той американочки из экспедиционного лагеря в верховьях реки. Последнее нас, белых богов Конго, интересует больше всего. По крайней мере, за себя я ручаюсь. Меня, кстати, зовут Роджер. А этого идиота слева – Отто. Он бош. Точнее, был им. Впрочем, по нему это и сейчас видно – истинный ариец. Я вселяюсь в муравья и с трудом ползу по гладкому нейлону палатки. Нахожу брешь в противомоскитной сетке, проникаю внутрь. Сейчас, сейчас она вылезет из спального мешка, и я увижу, увижу… Что это за треск сзади? Черт тебя подери, Отто, только не скорпион! Балбес Отто в виде большого черного скорпиона ломится в палатку. Сейчас она поднимет тревогу! Так и есть. Ультразвуковые пакеты ее визга бьют по всему хитиновому телу, затем она достает баллончик с аэрозолью, и для нас все заканчивается.

– Гитлер капут, – говорю я Отто.

– Доннер веттер, – бурчит он в ответ, – какие эти американки нежные. Что взять с бюргера, который в жизни ничего не видел, кроме пива и кровяной колбасы? Спорить с ним бесполезно. Нахожу муравья пошустрее и повторяю попытку.

В отличие от Отто, я много чего повидал на своем веку, прежде чем стал белым богом Конго. Родился я в Бомбее в 1851 году. Через десять лет отец закончил свою карьеру военного, выйдя в отставку в чине полковника колониальных войск, и семья вернулась в Лондон. Окончив школу, я поступил в Кембридж. Передо мной развернулись блестящие перспективы – у отца были связи и деньги. Я увлекся скачками и бриджем. Через два года мне пришлось бежать из Англии – липовые чеки, тысячные долги и беременная горничная были тому причиной, а так же ищейки Скотланд-Ярда. Ищеек интересовали чеки, а не горничная, как вы догадались. Я отправился в Новый Свет. Бридж был моей стихией, а в стрельбе из револьвера я быстро набил руку. Было довольно весело, пока шериф Солт-Лейк-Сити не нашел у меня в рукаве пятый туз. Я оказался быстрее, но мне на хвост сели маршалы трех штатов, и я очутился в Мехико без денег, лошади, но с простреленным плечом. Подлечившись и ограбив Первый Национальный, я первым классом отплыл в Париж, намереваясь стать великим художником, сутенером или на крайний случай барменом. Через две недели пребывания в Париже я уже хлебал баланду во втором батальоне Иностранного Легиона – Легион закрывал глаза на прошлое легионеров, и никого не выдавал полиции, хотя в моем случае префект был дьявольски настойчив. Я подумывал задать стрекача, но не успел – батальон отправился в Африку, защищать интересы Республики на черном континенте. Здесь, во Французском Конго, я познакомился со старым М'Гамбой, и он помог мне сбежать из Легиона. В чистую, я даже не числюсь дезертиром. Впрочем, жалеть особо не о чем, весь второй батальон остался гнить в джунглях. А так – есть хоть какое-то развлечение. Если бы еще не этот дурак Отто…

Сегодня она вырядилась в комбинезон, и мой муравей в недоумении шевелит антеннами. Надо подождать, пока она отправится принимать душ. Ага, вот она берет полотенце и идет к душевой. Быстрее, еще быстрее! Муравей несется сломя голову, я заставляю его прыгать с травинки на травинку похлеще кузнечика. Последние метры! Муравья заносит на повороте, лапы пробуксовывают в пыли тропинки. Отто, нет! Сволочь. Почему бы ему не выбрать бабочку? Шершень пикирует на полотенце, и вот полотенце отброшено в сторону, а девушка плачет, спрятавшись в палатке.

Откуда у Отто такая страсть к опасным животным? Наверное, это национальная черта – иначе как объяснить все эти «тигры», «пантеры» и «элефанты»? Отто настоящий бош – появился здесь в августе сорок третьего, искали они тут какую-то Сверхсилу со Сверхзнанием вместе. Ну, М'Гамба никому не отказывает. А тут так просили, так просили… Денег обещали кучу, море шнапса и баронский замок под Запорожьем. Старый колдун им удружил, да. У него в этом деле свой интерес. Когда М'Гамбе чего надо, он придет и попросит у белых богов. Белые боги ему не откажут, нет. Откажешь ему, как же. Камень тут есть, возле капища. И об этот камень… Белые боги любят М'Гамбу, очень. Вот он идет, старый пень. Шкура шакала на плече, а в сушеной тыкве белый речной песочек. Марафет наводить будет. Белые боги – они почему белые? Потому что их песочком натирают, каждый день. А не то бы они давно почернели – климат тут очень влажный.

«С девушкой надо что-то делать, выманить ее надо»,  – лихорадочно думаю я, – «Что это за звук? Ага, отлично! Авиетка с кокаином! Низко идет, верхушки деревьев бреет – от радаров прячется. Так, где тут был гриф? Не дергайся, это быстро и не больно. Так, гриф в правый двигатель, гриф в левый… Ой, взорвался… Впрочем, так даже лучше – облако пошло на лагерь… Да, снег это, снег. В джунглях, ага. Выходит… Дыши глубже! Вдох – выдох… Какая улыбка! Купаться? Запросто! Какие крокодилы, все под контролем! Опа, какой у нас купальник! Ныряй, не бойся! Нет, это не пираньи, это цихлиды. Зачем такие большие зубы? Ты что, сказку про Красную Шапочку в детстве не читала? Только комиксы? Да, тяжелое детство, черно-белые комиксы… Покататься на этих зеленых бревнах, вот этих, с хвостами? Нет проблем. Какое больше нравится – темно-зеленое или нежно-салатовое? Оба? Так, правую ногу на зеленое, левую на салатовое… Отто, помогай, гад… Поехали! С ветерком! Здорово? То-то же! Знай наших! Вираж, еще вираж… Что, отходить стала? Давай к берегу. К берегу, Отто. Я сказал – к берегу! Да, все, приехали. Бревнышки устали. Один даже к верху пузом всплыл. Нет, живой, притворяется просто. На сегодня хватит, приходите завтра. Где снег? Нет, не растаял. Его муравьи растащили. У них будет… Как-как? „Драг пати“? Господи Иисусе, что можно сделать с языком за каких-то двести лет…».

На следующее утро эта дуреха отправляется прямиком к хижине М'Гамбы. Я наблюдаю за ними глазами лемура, спрятавшегося в густой зелени лиан, издали – М'Гамба не любит, когда за ним следят. А возле капища есть камень, и если М'Гамбе что-то не нравится… Белые боги стараются не злить старого колдуна. Разговора я не слышу, но мне это и не надо – оба отчаянно жестикулируют и все понятно без слов. «Вчера я увидела столько удивительного», – глаза у нее до сих пор с серебряный доллар величиной. «Джунгли странное место, не подходящее для молоденьких девушек» – пожимает плечами и кривит губы этот сморчок.

«Я готова на все ради новых знаний» – руки сжаты на груди и мелко дрожат. «Мужа вам надо побогаче» – окидывает ее взглядом колдун – «Выходите за меня – у меня хижина, две свиньи и поле маиса у реки, а моя вуду-практика приносит неплохой доход». «Я решила посвятить свою жизнь науке» – падает она на колени – «посвятите меня в тайну».

«Ладно, раз уж вы так просите» – пожимает плечами М'Гамба и достает свой кривой ритуальный нож. Тут оказывается, что кроме меня, за всем этим безобразием наблюдает еще и Отто. Здоровенный бородавочник выскакивает из кустов и атакует колдуна. Отто, Отто… М'Гамба легко уворачивается и чертит в воздухе знак «игну». Сознание Отто вышибает из зверя, и испуганный бородавочник задает стрекача. Еще долго слышно, как он прет напролом через подлесок, не разбирая дороги. Я потихоньку ускользаю из головы лемура, что будет дальше, я знаю очень хорошо. М'Гамба схватит девушку за волосы и одним движением отчекрыжит ей голову. Потом возьмет заостренную палку – есть у него такая специальная палка – и насадит на нее голову, а палку воткнет в муравейник. Через сутки у меня появится новый сосед – вновь рожденный белый бог Конго. А Отто? Отто больше нет с нами. Разъяренный М'Гамба пришел к белым богам Конго на закате. М'Гамба сказал богам – «Кто сделал вас такими, какие вы есть?». М'Гамба – боготворец… «Так почему вы думаете, – сказал М'Гамба, – что я не имею власти над вами?». М'Гамба – боговладелец… «Посмотри на этот закат» – сказал черный колдун М'Гамба белому богу Отто, сняв его с крюка и подняв над головой – «это последнее, что ты видишь!» М'Гамба – богоборец… Но прежде, чем злой колдун разбил его в дребезги о камень, испокон веков стоящий у капища, белый бог Отто успел сказать ему: «Свой последний закат я видел давным-давно, и я рад предстоящему освобожденью. Скоро я увижу родные берега Рейна…». Эх, Отто, Отто, ты поступил как человек, а ведь мы всего лишь…

…белые боги Конго. Наше могущество безгранично. Наша воля имеет силу физического закона в данном пространственно-временном континууме. Мы знаем все и можем все. Наше знание всеобъемлюще.

Сколько зубов у крокодила, схватившего за ногу наркоторговца, ищущего в джунглях самолет с кокаином. Что думает наркоторговец о джунглях, крокодиле и Деве Марии. Какая карта в прикупе. Последнее нас, белых богов Конго, интересует больше всего. По крайней мере, за себя я ручаюсь. Меня, кстати, зовут Роджер. Вселившись в тело белохвостой гверецы, я играю в бридж с бурильщиками. Пока я в выигрыше. Вид у бурильщиков обалделый, то и дело кто-нибудь из них пожимает плечами и бормочет себе под нос: «Надо же, мартышка играет в бридж!» Бурильщики – здоровенные, небритые парни в брезентовых комбинезонах – должны бурить нефтяную скважину, но они ничего не бурят. Им некогда. Уже вторую неделю они пьют виски, курят свои вонючие сигары и играют в карты с мартышкой. Длинные и гибкие, пальцы гверецы как нельзя лучше подходят для этого. То, что их всего по четыре на каждой руке, мне не мешает. Когда я сдаю, то иногда пускаю «змею» из руки в руку. Бурильщики крестятся, шепчут молитвы и ругательства. Я знаю, проигрывать неприятно. Сьюзи, наша новенькая, вселилась в другую гверецу и до поры до времени тихо сидит у меня за спиной. «Сьюзи, нет!» – мысленно кричу я. Не долго думая, эта дурочка достает у меня из-под мышки пятый туз. Сидящий передо мной усач багровеет, хватает бутылку с белой лошадью на этикетке за горлышко и обрушивает на то место, где я сидел секунду назад. Но меня там уже нет – я качаюсь на канате, поддерживающем палатку, уцепившись за него хвостом, и корчу рожи. В задней (или нижней?) лапе у меня зажата колода. Осколки стекла разлетаются по палатке, гвереца Сьюзи жалобно визжит – ей, видно, досталось. Ну и поделом. Впрочем, что с нее взять. Сьюзи американка, приехала в джунгли приобщиться к тайнам магии вуду. Туристочка… Ну, а старый добрый колдун М'Гамба никому не отказывает…

Центурионы Надежды

На третий день он находит меня. Наверное, это причуда загробной географии, на этом берегу мы оказываемся с разбросом в три дня пешего пути, хотя в час «Ч» находимся намного ближе друг к другу. Молча курим – я свою бесконечную сигару, он – трубку. Его люди молча стоят за его спиной. Мои – насколько хватает глаз – лежат и сидят на своем последнем берегу; и где-то на середине реки скрипит уключина.

– Что, опять не получилось, Иван? – в который раз спрашиваю его.

– Да, Джон, не получилось, – отвечает он, пристально всматриваясь в приближающуюся к берегу лодку.

– Двадцать второго утром наш президент сказал то же самое – ваши ракеты на острове и мы обьявляем блокаду.

– У нас тоже без изменений, ТАСС обьявляет о провокации, потом бац – и я здесь, – он выпускает изо рта кольцо дыма, кольцо медленно тает, перемешиваясь с серым туманом. Здесь все из тумана, кроме реки, лодки и ее кормчего. Люди тоже состоят из тумана, я сам туман, туман же у меня в голове, и в прямом, и в переносном смысле. Я не очень четко помню, кто я и что я, свои прежние мысли и чувства я вижу словно сквозь серую завесу. Через саван смерти. Мы все умерли, и не по одному разу. Смотрю на своего призрачного собеседника, и, кроме серого тумана угасания и смерти, чувствую в нем ту же решимость, которую чувствую в себе – пробовать еще раз, и еще, пока кости не лягут по-другому, пока у нас не получится. Потому что так, как сейчас, быть не должно, а кроме нас, исправить это некому. Лодка бесшумно причаливает к берегу, и Последий Кормчий спрашивает: – Ну что, центурионы, готовы?

– Готовы! – отвечаем мы хором.

* * *

На третий день терпение Харона лопнуло. Он бросил весло поперек лодки, и, размахивая руками, принялся кричать и ругаться. На латыни брань звучала, как католическая молитва. Испуганный солдатик жался на носу скрипящей и раскачивающейся лодки, пряча голову в воротник гимнастерки. Он был ни в чем не виноват, и я заступился за своего подчиненного. То, что мы оба были мертвы, ничего не меняло. Для меня, по крайней мере.-

Что это такое и когда все это кончится! – кричал Харон, отчаяно жестикулируя, – Что это за тени пошли, Цербер их сожри! Мало того, что говорят на наречии северных варваров, мало того, что с ошибками, мало того, что светятся, так еще и вместо звонкой монеты норовят подсунуть какие-то зеленые бумажки!

– Я попросил бы вас, сэр, не орать на моих солдат, – сказал я ему, вынув сигару.

– А ты кто такой, забодай тебя Минотавр?! – набросился он на меня, оставив в покое рядового, что мне и требовалось. – Бригадный генерал Джон Маркони, сэр, к вашим услугам.

– А, – обрадовался он, – так это ты во всем виноват!

– Частично, сэр. Эти люди находились под моим командованием, и я чувствую ответственность за их судьбы даже здесь. Я думаю, что могу ответить на все ваши вопросы. Мы американцы, говорим на английском, светимся из-за радиации, а те бумажки, что вы выкинули в реку – это американские доллары.

– И сколько же их, этих людей? – заинтересовался он.

Я понял, о чем он думает. За те трое суток, что мы здесь, он успел переправить на ту сторону едва ли полсотни.

– Я думаю, сэр, что через пару дней здесь будет миллиарда четыре.

Он мешком свалился в лодку и уселся, обхватив голову руками.

– Это конец света, – прошептал он.-

Вот именно, сэр, вы правильно оценили ситуацию.

– Надо что-то делать! – вскочил он на ноги.

– У меня есть идея, – раздался голос из тумана.

– Это еще кто? – удивился Харон.

– Мой противник, вероятно, – ответил я. Он подошел ближе, и, вынув трубку изо рта, усмехнулся:

– Теперь мы все в одной лодке.

* * *

Первым в лодку поднимаюсь я, за мной мой бывший враг. Бывший, потому что теперь это друг и союзник. Вражда наша зашла слишком далеко и теперь не имеет смысла. Сейчас смысл имеет только одна вещь – жизнь. Но ее у нас уже нет. У нас есть только надежда, надежда на жизнь. Мы центурионы надежды. Наши люди прыгают в лодку следом, привычно рассаживаются вдоль бортов. Я взял с собой отделение «морских котиков», а люди Ивана похожи на моих, как братья-близнецы. Харон отталкивается от берега веслом, и лодка тихо скользит по черной поверхности Стикса, сквозь туман. Сколько это продолжается, я не знаю – время здесь символ, тотем, хищная тварь. Вот она появляется из тумана – змея, пожирающая свой хвост. Утробное чавканье Урбоса заглушает все другие звуки, переговариваться можно только знаками. Мы прыгаем, оскальзываясь на чешуе, пробираемся к голове твари, к той точке, где «сегодня» превращается во «вчера», а «жизнь» – в «смерть». Мои парни, уперевшись ногами в нижнюю челюсть ненасытной твари, рывком приоткрывают ей пасть, а люди Ивана, обхватив хвост, тянут его назад, изменяя ход времени. Урбос, вырванный из нирваны самоедства, недовольно ревет, дергается, разбрасавая нас, и ныряет. Прежде, чем коснуться черной воды, я успеваю подумать: «Только бы получилось!».

* * *

Туман, туман. Белый туман стекает с отрогов Скалистых гор вниз, в долину. Я делаю радио погромче. «Международные новости. Под давлением ООН Хрущев приказал вывести ракеты малого и среднего радиуса действия с Кубы.»

– Дорогой, мы едем?

– Да, сейчас.

– Папа, можно, я возму велосипед?

– Нет проблем. Брось его в кузов.

«Долгие шесть месяцев мир стоял на пороге полного уничтожения. Аналитики считают, что самым опасным было двадцать второе октября, когда пальцы лидеров двух стран лежали на красной кнопке. Мы надеемся, что это послужит хорошим уроком…» Выключаю радио. Свой урок я уже извлек. В Вашингтоне очень удивились прошению об отставке. Но подписали. После того, как я сказал врачам, что я центурион и что Харон мой друг. Пенсия у меня неплохая, на жизнь хватает. На жизнь. Жизнь..

Lovecrafter, The(Ним Азил)

Однажды сегун Гон Ибаксы, что сидит на черепах врагов под северным ветром в тени горы Фу, послал своего верного нукера Нима Азила убить злую колдунью Шу.

– Найди ее и убей, мой верный нукер, ибо могущество ее безгранично и только она угрожает моему величию, – сказал сегун.

Ним Азил низко поклонился своему сюзерену, засунул за пояс свой верный боевой серп, закинул за плечи мешок сюрикенов, и, забежав в «Сад Утренней Свежести» попрощаться с гейшами Моэ, Нимоэ и Все Хниоэ, отправился в теплую южную страну, где мужчины слабы как женщины, женщины наивны и глупы, как рыбы, а рыбы там жирны и ленивы. В пути, как и положено воину, Ним Азил попадал в шторма, бури и сражения, северный ветер истрепал его кимоно, южный зной иссушил его кожу, заветная фляжка саке опустела, и мешок сюрикенов показал дно. Последним сюрикеном Ним заколол себе волосы, потому что черепаховый гребень, который он обычно использовал для этой цели, был безвозвратно утерян при суровых испытаниях, выпавших на его долю. Наконец Ним добрался до далекой южной страны, где мужчины словно женщины, женщины словно рыбы, а рыбы там вообще никакие, но оказалось, что хитрая колдунья Шу исчезла непостижимым способом в неизвестном направлении. Отчаявшись выполнить приказ своего сегуна, что сидит на черепах врагов под северным ветром в тени горы Фу, Ним Азил пошел куда глаза глядят и забрел в туда, где озеро Либос плещется у подножия горы Эгос, сияющая вечным снегом вершина которой упирается во Второе Небо, населенное полубогами и героями, ждущими прощения Будды. Ним Азил сел на берегу озера, и, глядя как зеркальные карпы лениво плещутся меж белых цветов лотоса, заплакал. И когда первая его слеза упала в воды озера Либос, Отец Карпов открыл один глаз. А когда вторая слеза нукера упала в озеро, Отец Карпов открыл второй глаз, выругался, и взмахнув плавниками, поднялся из глубины к поверхности, не дожидаясь третьей слезы, ибо не любил соленую воду.

– Отчего ты плачешь, доблестный воин? – спросил Отец Карпов пригорюнившегося Нима Азила.

– Как же мне не плакать, – отвечал Ним, – если не могу я убить злую колдунью Шу, потому что не могу ее найти. А не могу я ее найти, потому как исчезла она непостижимым образом в неизвестном направлении, а исчезла она…

– Ладно, ладно, я понял тебя, о доблестный воин, – отвечал ему Отец Карпов, думаю, что смогу помочь тебе, если отгадаешь ты три загадки. Будешь ли ты отгадывать?

– О да, я буду отгадывать, ибо некуда мне деваться.

– Вот тебе первая загадка, о воин. Что написал великий мудрец Можаки-сан на борту своей ужасной железной машины?

– Это простой вопрос, о Большой Говорящий Рыб, это знает каждый ребенок в нашей просвященной стране, и если все твои вопросы будут так же легки, как этот, то скоро я смогу выполнить приказ моего сегуна. Мудрейший из мудрейших Можаки-сан начертал на борту своей ужасной огнедышащей машины четыре иероглифа, которые можно прочесть как «Паровые Машины Не Летают», и был прав, ибо это действительно так.

– Хорошо, Ним Азил, ты правильно ответил на этот вопрос. Слушай же второй вопрос, и пусть твои уши будут открыты для моих слов. Что услышал Попото-сан, включивши в первый раз свою говорящую машину?

– Сколько раз я могу угадывать? – спросил Ним Азил у Отца Карпов.

– Отгадывай трижды, но если ты не знаешь ответа, это тебе не поможет.

– Треск грозы, – сказал Ним.

Отец Карпов молча покачал головой.

– Рекламу памперсов? – попробовал Ним еще раз.

– Осталась у тебя лишь одна попытка, воин, – ответствовал Отец Карпов.

– А, – Ним Азил ударил себя по лбу, – в учебнике истории это было набрано мелким шрифтом, поэтому я не сразу вспомнил. Он услышал следующее: «Поздравляю открытием радио зпт желаю дальнейших успехов тчк целую зпт маркони тчк».

– Ну что же, воин, и эту загадку ты отгадал правильно. Слушай же последнюю загадку, и слушай внимательно, потому как отгадывать можно только один раз. Как в стране варваров, лежащей далеко на северо-западе, называется процесс, в результате которго шеф тайной полиции становиться королем?

Долго думал Ним Азил, сидя на берегу озера Либос, и от мыслей, бродивших табунами в его голове, волосы его поседели, а лоб покрылся морщинами. Наконец глаза его прояснились и он сказал:

– Я понял, о коварный Рыб, где здесь ловушка! Вначале я хотел ответить, что процесс этот называется «переворот», но потом вспомнил, что люди в той стране, о которой ты говорил, все делают наоборот, и поэтому ответ мой таков – процесс этот называется «свободные демократические выборы», что бы это не значило.

Замер Отец Карпов в прозрачной воде, затем загорелся синим колдовским пламенем, и превратился в прекрасную обнаженную девушку.

– Ты правильно ответил на мои вопросы, о воин! Меня зовут Шу. Хочешь ли ты убить меня? – обратилась она к Ниму, и голос ее был голосом ангела.

Посмотрел Ним Азил в ее глаза, и понял, что не сможет выполнить приказ своего сегуна, потому что любит ее всем сердцем. И загремел среди ясного гром, и появился в клубах дыма сегун Гон Ибаксы, и на лице его была маска гнева.

– Подлый шакал! – закричал сегун, – Ты не выполнил мой приказ! Все это время я следил за тобой. Ты выдержал испытание битвой, испытание бурей, испытание отчаяньем, а также испытание ума, но последее испытание, испытание любовью, сломило тебя. Умри же, потерявший лицо!

Гон Ибаксы обнажил мечи и бросился на Нима Азила. Ним Азил выхватил свой верный боевой серп и отразил первый удар сегуна, хотя это было не легко. Тогда сегун своим любимым ударом «маваси гери» выбил серп из руки Нима.

– Любимый! – вскричала колдунья Шу, успевшая полюбить нукера за его ум, – неужели мы умрем сейчас, так и не испив напитка радости из нашего кубка любви?!

«Нет», – мотнул головой Ним Азил, и последний сюрикен, которым он заколол себе волосы, со свистом вспорол горло сегуну Гону Ибаксы и, булькнув, исчез в водах озеро Либос, что у подножья горы Эгос, в той далекой стране, где мужчины, как женщины, женщины как рыбы, а рыбы как шницели в fastfood. Доблестный Ним Азил с колдуньей Шу отправились пить напиток радости из кубка любви в шатрах неизвестности, и никто о них никогда больше не слышал. Черепа же врагов, на которых сидел сегун Гон Ибаксы, заросли плющем и диким виноградом и более не пугают прохожих.