Текст книги "Так говорил Песталоцци"

Автор книги: Олег Агранянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава шестая. Баронесса Морнингтауэр

23. Замок Лизы

Познакомились в машине.

– Меня зовут Рене.

– Меня Пьер.

– А я Эжен. Сегодня до Тулузы доедем?

– Доедем, – ответил Рене. Он сидел за рулем.

– Если не будем заезжать в каждую брассери, – уточнил Пьер. – Рене у нас большой поклонник пива. Мы его зовем Берю. Есть такой персонаж.

– Знаю.

Пьер удивился:

– Ты читал Сан-Антонио?

Сан-Антонио – герой популярных французских полицейских романов. Берю – постоянный персонаж этих романов, большой любитель пива.

– Читал.

– И всё понял? Я и то не всё понимаю.

– У меня есть словарь.

У меня действительно есть словарь Сан-Антонио.

Рене обернулся:

– Только вот Старика у нас нет. Есть Старуха.

Старик – это начальник Сан-Антонио.

– Осторожней. Мадам назвала Эжена «малыш», а для сынка он вроде староват. А ты следи за дорогой и не отвлекайся.

– У вас в Бразилии хорошее пиво?

– Хорошее.

– Но такого пива, как в брассери, куда мы сейчас заедем, нет.

Подрулили к одноэтажному строению позапрошлого века с вывеской «Всегда модерн».

– Шоп пресьон каждому, – распорядился Рене.

«Прессьон» – это бочковое пиво. А «шоп» – двухлитровая кружка.

– А правда, что в Бразилии все женщины ходят без бюстгальтера? – спросил Пьер.

– Не все. Но многие ходят.

– Даже на работу?

– И на работу тоже. И мало того, что без бюстгальтера, но еще вместо трусов у них… нить Ариадны. И знаете, что тогда хочется?

– Знаем, – дружно ответили мои спутники.

– Очень хочется холодного пива.

Ответом было дружное:

– Извращенец.

– Неправда. У нас все нормальные. Потому что у нас нет худых. Худых мужиков наши бабы в постель не пускают, и они не размножаются. А вот у вас худых мужиков много. Я с утра имел дело с одним таким в вашем отделе. Похож на мумию Рамзеса Второго, только не очень свежую. Помните, у Сан-Антонио: следователь был похож на momie occasion (мумия, бывшая в употреблении) и по воскресеньем подрабатывал в качестве фотомодели в археологическом журнале.

Сан-Антонио такого не говорил, но Карнье мне не понравился, и мне хотелось прилепить к нему кличку «momie occasion».

– Это точно Карнье, – захохотал Пьер. – Momie occasion.

– Точно, Карнье, – подтвердил Рене.

– Похоже, что он. Пугал. Еще немного – и я бы признался, что прибыл во Францию для организации фермы по разведению динозавров.

Оба разом поставили кружки на стол.

– Каких динозавров?

– Самых разных. С хвостами и без хвостов. Худых надо удивлять. Никакой логикой их не проймешь. Логика – это для толстых. Не для Карнье.

Рене согласился:

– Это точно. Momie occasion. Обязательно расскажу Ани.

– Ани – это подруга Рене, – объяснил Пьер. – Правда, тоже немного худовата.

– Только спереди, – не согласился Рене. – Спереди биллиардный стол, это верно. Зато сзади тыловой аэродром для тяжелых бомбардировщиков. Одновременно можно принимать четыре самолета. А не заказать ли нам графин «бордо мезон»?

То есть домашнего бордо.

В Тулузу мы попали около двух ночи. Остановились в «Новотеле» на площади Вильямса. Решили не ужинать и сразу отправились по номерам.

– Выезд завтра в одиннадцать, – на правах Сан-Антонио распорядился Пьер.

* * *

Минут сорок ехали по девятой дороге, потом повернули на шестьдесят вторую. Где-то, не доезжая Ажена, возник Рене:

– Если по шопу прессьон? Я знаю, тут есть небольшой городок Лафокс. Отличное бочковое. Местный заводик.

– А зачем Эжену прессьон? – Пьер развел руками, что человеку за рулем не следовало бы делать. – Его в замке угостят бургундским 1989 года.

– При ее внешних данных лучше виски, и много.

– Страшна?

– Страшна. Но для дела приходится пренебрегать этим.

– Это верно. Такова наша служба. Но противно.

Пьер на несколько минут сосредоточился на дороге, потом вспомнил про Сан-Антонио:

– Сан-Антонио говорил, если закроешь глаза, то все они кажутся одинаковыми, и мисс Европа, и торговка рыбой. Только от одной пахнет черт знает какими кремами, а от другой приятным запахом свежей рыбы.

После Сан-Сельв повернули направо, попетляли по узким дорогам и минут через пять остановились около старинных ворот. В былые годы к этим воротам, скорее всего, прилагалась ограда, иначе зачем было ставить ворота. Ограды теперь не было, и возвышались они посреди дороги, как триумфальная арка. За воротами просматривался дом. Брижит назвала его замком, но, если это и замок, то не слишком средневековый.

Я проверил жучок в кармане куртки, спросил Пьера:

– Приемное устройство включил?

– Всё в порядке, можешь идти.

Я поднялся по избитым временем и отсутствием ремонта ступеням, нажал кнопку звонка. Через минуту на пороге появилось унылое существо с серой, морщинистой, изможденной невзгодами физиономией, одетое в сюртук времен Бальзака.

– Меня зовут Лонов. Эжен Лонов. Я хотел бы видеть мадам.

– Лонов. Эжен Лонов, – повторило существо и исчезло.

Я ждал и рассматривал дверь. Деревянная, по виду из хорошего дуба, широкая, для дам в платьях восемнадцатого века. А звонок маленький и ржавый.

Существо в сюртуке появилось снова:

– Мадам не может вас принять сегодня.

– А завтра сможет?

– И завтра не сможет.

– А когда?

– Боюсь, месье, что никогда.

– Почему?

– Мадам нелюдима, месье.

– Не могли бы вы оказать мне услугу?

– Я попытаюсь, месье.

– Не могли бы вы от моего имени поцеловать мадам?

– Боюсь, это ей не понравится, месье.

Я с этим согласился и пошел к машине, где Пьер встретил меня с понимающим вздохом:

– Не пустила?

– Не пустила.

– Не огорчайся, не ты первый. Что будешь делать?

– Попробую завтра еще.

– А это верно. Сан-Антонио говорил: «С первого раза тебя примут только в публичном доме». Я тут рядом знаю один городок. Там местное красное…

Потом спохватился:

– Выключи записывающий аппарат.

* * *

Я сидел в своем номере и размышлял. Лиза могла меня не вспомнить. Лонов. Эжен. Как ей напомнить о себе? Песталоцци. А почему нет? И я взял перо. Точнее, фирменный карандаш отеля, и дальше, как у Пушкина: рука потянулась к перу, перо – к бумаге. Через пару часов я прочел написанное и остался доволен.

Утром за завтраком распорядился:

– Мне нужен лист очень хорошей бумаги.

– Будет сделано, – по-военному отрапортовали оба моих верных спутника.

И меньше чем через час я сидел у себя в номере и аккуратно записал то, что сочинил ночью.

 
Когда-то мы неверных жен пороли,
Теперь наш брат разжалован в пажи.
Но грянет гром, мы восстановим роли,
И будет не хватать сукна для паранджи.
Во власти баба – капитан без лоций,
Что не по ней, так сразу в морду – хрясть.
Сто раз был прав великий Песталоцци,
Когда сказал, что дамам лучше прясть!
 

* * *

И снова дорога. Рене вчера весь вечер говорил по телефону со своей Ани и теперь рассказывал:

– Я ей сказал, что мы едем на ферму, где разводят динозавров, и пообещал привезти ей маленького динозаврика. Спросил, какого она хочет: с хвостом или без хвоста. А она на меня: «Ты с ума сошел! При твоей зарплате мы можем позволить себе только кошку. И та помрет от недоедания».

После Сан-Сельв мы снова повернули направо и снова остановились около старинных ворот.

– Смелее, Эжен, – напутствовал меня Рене. – В случае чего зови нас на помощь.

Я снова поднялся по лестнице, позвонил. Вышел тот же тип, что и вчера, в том же сюртуке.

– Передайте мадам этот листок. И скажите, что я жду.

– Я это сделаю, месье.

И так же, как вчера, величественно удалился.

Ждал я недолго. Дверь открылась, и снова появилось существо в сюртуке.

– Мадам вас ждет.

24. Тайны замка Лизы

Меня ввели в зал, исторической достопримечательностью которого могло служить наличие большого количества дверей и ламп на тумбочках.

Лиза стояла возле большого, в четверть стены, окна. На ней было нелепое платье в обтяжку и туфли на высоких каблуках. Она как-то обветшала: и фигурой, и лицом.

– А я вчера не догадалась, что это ты. Как я выгляжу? Я изменилась? Конечно. Ну и ладно.

Она закрыла штору у окна. Стало темно. Она подошла к ближайшей к окну лампе, пыталась зажечь. Безуспешно. Поочередно обошла пять ламп. С тем же результатом.

– Когда строили замок, еще не изобрели электричества, – предположил я.

Она вернулась к окну, отодвинула штору.

– Это хорошо, что ты появился. У меня к тебе есть дело. Точнее, мне нужен совет. Ты не подскажешь, как мне убить мужа?

Это было неожиданно.

– Я не специалист. Лучше купить десяток полицейских романов, там описаны разные способы.

– Способы, способы… Как ты меня нашел?

Я не знал, какого века замок, и решил рискнуть:

– Разве ты не знаешь, что в замке, где ты живешь, останавливался Песталоцци?

– А кто здесь не останавливался! Может быть, твой дегенерат Песталоцци тоже. Дегенераты. Дегенераты. В мире много дегенератов. И ты дегенерат.

Я попытался возразить, она не дала:

– Только дегенерат может искать дом, где два века назад жил другой дегенерат. Ну и что из того, что он здесь жил? Все дегенераты, а главный дегенерат – мой супруг.

– И поэтому ты его хочешь…

– А что мне делать?!

Она дернула за шнурок, и появился тип, похожий на беззубую рыбу. Она повернулась ко мне:

– Кофе? Виски?

– Если можно, кофе.

– Два кофе, – распорядилась она. – К обеду тебя не оставляю. Потому как, если ты увидишь моего супруга, ты его тут же задушишь. Любой нормальный человек, едва его увидит, сразу хочет удушить.

– Но ведь ты сама хотела…

Она снова меня прервала:

– Все не так просто, Евгений. Существует проблема наследства.

– Земли, замок.

– Земли – это кусок реки, к которой нельзя подойти на пять шагов. Она воняет, и там жабы. А то, что ты назвал замком, – до первого сильного ветра. Но продать реально, дегенератов много, могут и купить. Только хороших денег не дадут. Есть еще чековая книжка. Там есть кое-что. А сколько, не знаю. Он жадный и дегенерат.

– Он знает, что ты его – как бы сказать правильнее – не любишь?

– Знает.

– И не боится?

– Он уверен, что мне это невыгодно, так как после его смерти мне почти ничего не достанется. Ты не можешь себе представить, сколько у него прямых наследников! Одних внуков тридцать пять. Четырнадцать детей от шести жен. Он размножался, как кролик. Представляешь, сорок восемь прямых наследников, и я сорок девятая!

– Значит, душить его не надо?

– Надо.

– Но…

– Скажи, Евгений, я дура?

– Нет.

– Сначала я хотела собрать здесь всех родственников. Подложить пару авиационных бомб. И грохнуть. Но потом придумала… Тебя интересуют нравы крупно-копытных в экваториальном лесу?

– Нет. Нисколько.

– А моего дегенерата интересуют. Любит он диких африканских животных. Когда еще свободно передвигался, раз в год ездил на сафари. А теперь смотрит про них фильмы… Так я подобрала литературу про зебр. Фильмы, рисунки. Заказала даже несколько рисунков в постмодерне.

– Зачем?

– Нет, ты точно живешь в прошлом веке. А затем, что этот дегенерат оставил всё наследство обществу защиты зебр. Всё наследство.

– Идиот, – не удержался я.

– Дегенерат. Написал завещание. И теперь надо побыстрее его прибить.

– А зебры…

– Никаких зебр. По завещанию всё его имущество продается и полученные средства переходят обществу защиты зебр.

– Тебе это зачем?

– А затем, что председатель и распорядитель средств этого общества – я. Так что все эти бегающие пижамы скоро передохнут от голода.

– А как же его родственники?

– Родственники? Они все дегенераты.

– Все сорок восемь?

– Можешь удивляться, Евгений, все. Все крупно-копытные.

Тип, похожий на беззубую рыбу, принес кофе. На огромном подносе стояли две маленькие чашки и на блюдце два кусочка сахара. Поставив поднос на столик, он величественно удалился.

– Ты по-прежнему покупаешь лес?

– Изделия из ценных пород древесины.

– Тогда сделай себе из ценных пород композицию «Три поросёнка». Бюст Песталоцци в виде большой свиньи. А по бокам бюсты Шаррельмана и Декролли, тоже в виде свиней, но поменьше.

Я понятия не имел, кто такие Шаррельман и Декролли, но догадался, что это ученые, как-то связанные с Песталоцци.

– Два года назад я был в Париже. Тогда я интересовался работами Шаррельмана и…

Лиза меня прервала:

– И ты, вместе с этим дегенератом Шаррельманом, готов доказывать вред эпизодического и комплексного преподавания?

Пока я размышлял, готов я или не готов, Лиза продолжила интеллектуальную атаку:

– А знаешь, почему ты зациклен на самых идиотских формах систематического и предметного изучения? Не знаешь?

Я действительно не знал.

– А я тебе отвечу. Ты весь пропитан Песталоцци.

Я продолжал своё:

– Я не соглашусь с тобой по поводу Шаррельмана. Тогда в Париже я зашел к Тизанникову. Шаррельман его не интересовал…

– А вот это меня не удивляет. Последняя книга, которую прочел Алик, была «Каштанка» Чехова. Потом его выгнали из школы за двойки. Весь набор его культурных предпочтений ограничивался рок-н-роллом прошлого века и порнографическими открытками.

– Точно, – согласился я. – Он показывал мне порнографические фотографии. И какие! С мазохистским уклоном.

– Умер твой Алик.

– Что случилось? Какой ужас! – Я изобразил скорбь.

– Да никакого ужаса нет. Он был дегенерантом.

– Дегенератом с садистским уклоном, – подсказал я. – Он мне показывал свои фотографии с кнутом.

Лиза улыбнулась:

– Я встречала только одного садиста. Со шпицрутенами.

– Да. Но я только в порядке эмоционально-подчинительного принуждения.

Фраза показалась мне слишком научной, но я не успел пожалеть, как Лиза среагировала:

– Опять Песталоцци! У тебя есть свои мысли?

Я продолжал делиться впечатлениями:

– Он показал мне фотографии, где он с плеткой, а женщины в клетках.

– И ты подумал, что это садомазохистские оргии?

– Не без этого. Ведь никто из этих женщин в полицию не обращался.

Я понял, что совершил ошибку. Я не должен был знать, что в полицию никто не обращался. Но Лиза не заметила.

– Верно. Не обращался. Более того, они платили огромные деньги за то, чтобы с ними так поступали.

– Значит, они мазохистки?

– Женя, Женя… Как ты далек от реальной жизни! Ты еще в восемнадцатом веке вместе с этим дегенератом Песталоцци. Мазох, маркиз де Сад. Мы живем в двадцать первом. Понял? В двадцать первом веке. Эти женщины – зря ты назвал их женщинами – законченные дегенератки, они платили по пять тысяч долларов в месяц за то, чтобы попасть к Тизанникову. Тоже дегенерату.

– Зачем?

– Не понимаешь?

– Не понимаю.

Я действительно не понимал:

– Чтобы похудеть.

У меня был такой глупый вид, что Лиза расхохоталась:

– За месяц у Тизанникова эти дегенератки худели на двадцать-тридцать килограммов. Причем, если после какой-нибудь идиотской диеты, килограммы через месяц возвращались, то после месяца у Тизанникова – никогда. Более того, женщины становились сильней, здоровей и с такой сексуальной энергией…

Я вспомнил пассажирку, которую однажды довез до Внукова. Она тоже готова была похудеть любым путем. И спросил:

– И как они это терпели?

Лиза уклончиво пожала плечами:

– Терпели.

– Им давали наркотик?

– Без этого никак, – согласилась Лиза.

Я решил пойти ва-банк:

– С наркотиком помог Игорь?

Она среагировала спокойно:

– А кто еще!

Я ожидал услышать очередной раз «дегенерат», но на этот раз было покрепче:

– Он ублюдок.

Я решил изобразить изумление:

– Игорь порядочный парень.

Лиза была категорична:

– Ублюдок.

И я решил рискнуть:

– У него просто кончился «Мефистофель».

– Откуда ты знаешь?

– Предположил.

– Неправильно предположил. Оставалось еще полбутылки. А он взял да слинял. Просто взял да слинял. Ублюдок.

Итак, она ответила на главный вопрос, для решения которого я прилетел во Францию. Наркотик, которым они пользовались, – действительно «Мефистофель». Оставалось только знать, где теперь этот Игорь Семицветов.

– Ты уверена, что Игоря нет во Франции? Мне все-таки кажется, что это он Тизанникова…

Лиза даже испугалась:

– Нет-нет! Не он. Он трус. Он ублюдок и трус. Его уже три года как нет во Франции. Он в Америке.

Я удивился:

– В Америке?! И что он там делает?

– У него бизнес.

– Сбавляет вес американкам?

– Нет. Для этого у него слишком мало снадобья.

– Ты сказала: половина пол-литровой бутылки.

– С тобой трудно, Женя. Ты такой же наивный, как твой дегенерат Песталоцци. Какая пол-литровая? Помнишь, раньше были такие маленькие бутылочки…

– Четвертинка, что ли? – догадался я.

– Именно.

– И он с половинкой чекушки поехал завоевывать Америку!

– Подонок.

– Он тебе звонит?

– Мне – нет. А вот Тизанникову раз позвонил по Скайпу. Приглашал к себе, а адрес не оставил.

– Хоть сказал, в каком он городе?

– Сказал. Тизанников потом нашел этот город на карте.

– Нью-Йорк? – подсказал я.

– Да нет. Какая-то дыра на севере. Потом Тизанников не смог вспомнить. Где-то в Вермонте.

– И что у него за бизнес?

– Не поверишь. Торгует картинами. Ты точно не хочешь остаться на обед?

Больше ничего интересного я не узнаю, и я вернулся к старой теме:

– Значит, Тизанников умер своей смертью?

– Он чахлый был.

– А я, когда увидел эти фотографии, подумал, что можно докопаться до чего-либо интересного. Меня всегда интересовало влияние Песталоцци на Шаррельмана.

– Дегенерат, – на этот раз «дегенерат» звучало устало.

Я понял, что мне пора уходить:

– На обед я не останусь. Но если разрешишь, я приеду к тебе завтра.

– Приезжай.

– Ты сможешь уделить мне пару часов? Погуляем в парке.

– Можно и в парке.

25. По дороге домой

Вернувшись в машину, я передал Пьеру жучок.

– Все нормально? – спросил он.

– Вроде бы да. Теперь выключай. Начинается личная программа.

– С полным одобрением.

И мы отправились назад в Тулузу. Добирались долго. Остановок было пять или шесть. Оказавшись в своем номере, я рухнул на кровать и проспал до утра.

Весь следующий день мои спутники отсутствовали. А я гулял по Тулузе. Пообедал в совершенно уникальном для Франции ресторане: чтобы туда попасть, надо выстоять очередь в полчаса. Вечером отправился в казино Баррьер на концерт Жерара Ленормана.

Утром в хорошем настроении я явился на завтрак. Рене уже сидел за столиком. У него тоже было хорошее настроение, мы спели пару куплетов из «Баллады счастливых людей» Ленормана и потребовали, чтобы официантка нам помогала. Она помогла. Помог и турист из Лиона.

Рене довел до моего сведения, что писать мне ничего не надо (а я и не собирался), что все четко записано на пленку и старуха (теперь они не стеснялись при мне так называть Алис) просила поблагодарить меня за работу.

Появился Пьер. У него был серьезный вид:

– Кто такой Шаррельман?

– Шаррельман? Это… Это ученый, последователь Песталоцци. Но он был категорически против эпизодического и комплексного преподавания. Однако, тем не менее, его работы по систематическому и предметному изучению представляют огромный интерес.

Мои спутники смотрели на меня, как котята на кошку: преданно и с любопытством.

– А тот, другой? – спросил Пьер. – Фамилию я забыл.

Я забыл тоже. А когда не знаешь чего-либо, лучше всего выразить активное невосприятие.

– Нет-нет. Я категорически против эмоционально-подчинительного принуждения.

– Старухе вчера принесли справки на этих типов, – рассказал Пьер, – О каждом на десять страниц и такие труднопонимаемые, что у нее заболела голова. Она передала их в отдел стратегического планирования.

– А ты, я вижу, – вмешался в разговор Рене, – действительно специалист по этому Песталоцци.

– Да, – со спокойной уверенностью ответил я, – это не так весело, как Сан-Антонио, но тоже очень поучительно.

* * *

На следующий день мои спутники сообщили мне, что их начальство официально выражает мне благодарность и оплатит билет в первом классе до Рио-де-Жанейро. Из этого я понял, что мне вежливо предлагают побыстрее убираться. Это было и в моих интересах. Задание я выполнил.

Шеф поставил передо мной пять задач.

– Что за наркотик употреблял Тизанников? Я узнал, это «Мефистофель».

– Каковы его запасы? Осталось около половины четвертинки.

– Где находятся запасы? В каком-то городе в Вермонте.

– Кто распоряжается этими запасами? Гражданин России Игорь Семицветов. Под какой фамилией он живет в США, неизвестно. Но я смогу узнать его в лицо.

– Как можно уничтожить эти запасы? Надо сначала найти Семицветова.

В зале для пассажиров первого класса мои спутники заказали бутылку «Veuve Clicquot» и не торопились ее открывать. Наконец Пьер вынул пробку, и в этот момент в зале появилась Алис. Явление было театральным, под хлопок шампанского.

Она подошла ко мне и обняла меня. И это не были дружеские объятия. Она поцеловала меня. И это не был дружеский поцелуй.

– На нас смотрят, – вполголоса сказал я.

– Мы во Франции, малыш.

Из-под объятий я посмотрел на моих спутников. Они в восторге подняли руки.

Мы действительно были во Франции.

* * *

Через несколько часов я уже гулял по Барахасу. Там я успешно поменял билет с Мадрид – Рио-де-Жанейро на Мадрид – Орландо.

До посадки оставалось минут двадцать. Я увидел телефон: «Бесплатные звонки по всем странам Евросоюза». Отлично. Я набрал номер в Онфлере.

– Мне Кики. Если можно.

– Ах, это вы!

Высокая табуретка.

– Сколько лет вы отсутствовали? Двадцать?

– Что-то около.

– Я не спрашиваю, где вы были, но догадываюсь. Двадцать лет! Это означает убийство с заранее обдуманными целями. Но это не мое дело.

– Что не сделаешь по молодости! – вздохнул я. – Как Кики?

– Она законная супруга великого художника Вестфеллера. Он очень великий. Но картины пишет она, а он просто великий.

– Она по-прежнему в Нормандии?

– Ей всегда почему-то нравился север. Она на севере. В Квебеке. Ее супруг хорошо зарабатывает. А она? К сожалению, должна огорчить. Она располнела. Хотя то, что вас всегда в ней привлекало, осталось на прежнем месте.

Я попросил передать привет. Она посоветовала мне быть осторожней и заботиться об алиби.

Я пообещал.

Через день я уже был в Орландо.