Текст книги "Видение былого (= Слуга тумана)"

Автор книги: Олаф Локнит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Подойди сюда,– сказал Тицо,– Да нет же, не к иллюзии, с которой разговариваешь, а именно ко мне!

– Конан, ты уверен…– начал я, но король как обычно не стал слушать никаких возражений и предостережений. Если решение принято – оно должно быть выполнено.

Сопровождаемый нашим молчанием, варвар приблизился в полусфере, где спал белый меховой комочек. Доносившийся со стороны голос Тицо скомандовал:

– Ближе! И пожалуйста, не двигайся несколько мгновений.

Конан пригнул голову к белому зверьку, и Тицо в первый раз шевельнулся. Вытянул лапки с крошечными розовыми пальчиками, коснулся ими висков короля и едва слышно забормотал что-то неразборчивое. Конан хмурился, однако не отходил.

– Дело сделано,– сказал голос Хозяина,– теперь ты и я знаем, как поступать дальше. Верно?

– Ну…– варвар поднялся и машинально отряхнул штаны, хотя в обиталище Тицо царила идеальная чистота. Я заметил, что синие глаза Конана слегка изменились – после безмолвного обмена мыслями с Хозяином король смотрел удивленно, недоверчиво и радостно одновременно. Что же такого пожелал сообщить ему ямурлакский пушистый малыш? – Да, ты абсолютно прав. Знаем.

Лепестки полусферы вздрогнули, поползли вверх и вскоре сошлись, закрыв собой спящего Хозяина.

– Прощаться не будем,– сказал Тицо. Иллюзия, создаваемая стеклянной пирамидкой исчезла, но голос остался.– Не люблю прощаться. У нас впереди вечность, а это даже для меня невероятно долгий срок. В бурном течении реки времени плывущие по ней корабли ожидают самые неожиданные встречи, как в гаванях, так и на фарватере… Уходите. Долги оплачены и закрыты.

На деревянных негнущихся ногах я зашагал вслед за варваром и нашими молчаливыми отпрысками, вероятно так и не понявшими, что именно отдал Конан Хозяину, и что получил. Но я знал – сегодня киммериец обрел самый дорогой и ценный подарок, какой только способен вообразить себе человек…

– Я всегда хотел завоевать мир и, желательно, весь,– задумчиво сказал король, обращаясь ко мне.– Однако не предполагал, что это случится настолько внезапно. И так легко. Едем домой, Хальк. Надо бы закончить последние оставшиеся дела.

* * *

Это случилось поздно вечером следующего дня, в Новом замке, когда мы вернулись из Ямурлака, отмылись в бане и пообедали. Конан с невероятно лукавым видом сообщил, что желает сказать всем нам нечто исключительно важное, а посему просит ближе к полуночи собраться в кабинете хозяина, благороднейшего месьора Халька, барона Юсдаля. У меня от столь возвышенных словес аж зубы начали болеть, но тотчас разыгралось и неуемное любопытство. Почему именно в полночь? И не в более удобной трапезной, а в тесноватой комнатке, где я работал и хранил бумаги? Конан, однако, ничего не пожелал разъяснить. Мы все только переглянулись, Конн пожал плечами, а Ротан изобразил на лице выражение притворного безразличия.

Когда на башне один из слуг, приставленный следить за клепсидрой, отбил три удара малым колоколом, означавших, что до наступления следующих суток остался всего один квадранс, я окликнул беседовавших у камина Ротана и Конна (кажется, разговор велся, как и у всех молодых людей, о войнах, сражениях и оружии) и первым взошел на ступени лестницы, ведущей на второй этаж моего маленького замка.

Король встретил нас на пороге кабинета, пригласил войти, затем, не церемонясь, уселся за мой стол, сгреб в сторону гору желтых пергаментов, взялся за свою сумку из толстой коричневой кожи с золотым тисненым вензелем и аквилонским гербом.

Из сумки был извлечен самого внушительного вида свиток, а вслед за ним и его собратья – надо полагать, заранее подготовленные копии.

Варвар развернул первый пергамент, возложил его перед собой на столешнице, выбрал самое лучшее перо и, не донеся руку до чернильницы, замер. Мы втроем недоуменно наблюдали за киммерийцем, не понимая, что происходит и ради чего устроен этот спектакль. Только на лице Конна отразилась смутная догадка. Наследник помрачнел.

Начали отбивать полночь – на сей раз гудел большой бронзовый колокол, купленный мною у лучших литейщиков близлежащего Танасула специально ради того, чтобы вся округа была осведомлена о течении времени: кметы из деревень очень быстро освоились с курантами Нового Замка и теперь отмеряли часы по гулким колокольным ударам, слышным, аж за пять лиг. Это была единственная моя попытка нести просвещение в народ, но зато вполне удачная.

За время двенадцати размеренных, мощных ударов, тугими струями бронзового звука проникавших в кабинет, Конан размашисто подписал первый пергамент, за ним второй, третий, извлек из золотой коробочки давно знакомый мне предмет – Королевскую печать, дыхнул на густо смазанный пурпурной краской кругляш и приложил его поочередно ко всем документам. С последним ударом все три пергамента были оформлены, как полагается.

Конан поднялся, держа в руке один из указов, и взглянул на меня.

– Хальк, наследный барон Юсдаль-младший, прими этот документ и зачти всем присутствующим. Б нем – воля короля Аквилонии, Конана Первого, из Канахов!

Боги, да к чему столь утонченная торжественность? Я подошел, взял широкий лист, сразу заметив, что на оном присутствуют обязательные для всех монарших документов тиснение и вырисованный самым лучшим придворным художником герб Аквилонии – золотой лев в пятизубой короне на алом щите-дроглоре.

Пробежав глазами первые строки я сначала задрожал, словно бумага гласила о моем осуждении на немедленную казнь через колесование, затем панически взглянул на Конана и его сына, получив в ответ нетерпеливый, резкий жест киммерийца – читай, мол! – и…

Испытанные тогда чувства я не могу описать, слов не хватает. Будет лучше, если я приведу здесь полный текст королевского эдикта, с которым мне выпала честь (или несчастье?..) ознакомиться первым.

Где властна воля – там путь к победе!

Во имя божественного Митры

и святейшего Эпимитриуса!

Мы, государь и король всей Аквилонии,

великий герцог Пуантенский, Танасульский

и Боссонский, владетель Таурана, Гандерланда и Атрены, такожде и господин всех земель Заката и Полуночи, Конан I Конах

сим подтверждаем:

Ныне, одиннадцатым днем первой осенней

луны 1315 года от основания королевства

Аквилонского, мы, Конан Канах, по собственной доброй воле и безо всякого принуждения отрекаемся от титула короля, передавая трон, корону, скипетр и Большую печать, а с ними все достоинства и привилегии королевского звания, освященного законами и тысячелетней традицией, его высочеству принцу крови и первому, наследному сыну Конну Канах, оставляя за собой лишь титул великого герцога Танасульского, со званием первого государственного советника, вплоть до моей смерти или отставки

волею короля. Да здравствует король Конн Первый!

Подписано собственноручно:

Конан I Аквилонский

И день первой осенней луны,

1315 год от основания Аквилонии,

баронство Юсдаль, Гандерланд

Вот так. Просто и без лишних слов. Я поначалу даже не сумел понять, что стал глашатаем новой эпохи. И последним вестником предыдущей, осененной именем короля Конана.

Вот и кончилась столь короткая (по воззрению краткоживущих людей), однако столь великая, по счетам истории, эра правления некогда безвестного наемника и сына кузнеца, сумевшего однажды завоевать достойный его удивительной жизни титул короля. Монарха, владевшего самой прекрасной страной цивилизации Заката. Человека, никогда не возвышавшего самого себя, но трудившегося на наше благо – герцогов и лавочников, землевладельцев и купцов, благородных и простецов…

Конан был нищим, беглецом, наемником, дворянином, воином, королем, рабом и торговцем…

Однако Конан всегда оставался человеком. В замечательном, самом высоком, смысле этого слова.

И поэтому киммерийский варвар, один из самых образованных людей нашего века, простец и благороднейший дворянин, безрассудный любитель приключений и в то же время, наиболее здравомыслящий политик нынешнего времени, всегда останется для меня лучшим другом.

Потому что Конан только человек.

Лучший.

* * *

– По закону,– заговорил варвар, нарушив гробовую тишину, образовавшуюся вслед за оглашением документа,– после отречения предыдущего короля, принц крови вступает в права наследования только на следующие сутки, начиная с полуночи. Во время краткого междуцарствия страной правит канцлер. Жаль, я так и не дал возможности Просперо побывать единовластным правителем Аквилонии.– Киммериец взглянул на ошалевшего Конна и церемонно поклонился.– Счастлив приветствовать, ваше королевское величество.

– Но отец… – Конн раскрыл рот и судорожно сглотнул слюну,– Разве…

– Государь, я полагаю, вы приняли власть в соответствии с исконными традициями и уложениями Аквилонии,– безмятежно сказал Конан. А глаза хитрые-хитрые.– Отречение составлено на трех листах, первый из которых остается в архиве Короны, второй передается канцлеру, а третий – для всеобщего оглашения. Подпись покинувшего трон монарха и государственная печать, как я полагаю, сомнений в подлинности не вызывают?..

Конан взглянул на наши потрясенные физиономии, не выдержал и расхохотался:

– Ни дать, ни взять – три старые девы, увидевшие в собственной спальне голого королевского гвардейца! Конн, что ты челюсть отвесил, муха залетит! Эй, парни, очнитесь! Пошли вниз, отпразднуем! В конце концов, не каждый день становишься королем Аквилонии! И не каждый день теряешь корону…

Я повернулся было к наследнику (какому еще «наследнику»?! Королю!), однако Конн опередил: – Дядя Хальк, Ротан, если вы вздумаете валиться на колени или полезете целовать ручку – обижусь! Об этикете сегодня забыли! Оставим куртуазию до официальной коронации! Давайте лучше вино пить, раз уж такой случай!

Варвар одобряюще кивнул. Словно хотел сказать гордо: «Моя выучка!»

Спустились в трапезную, где ярко полыхал камин, Конан притащил дорожный мешок, привезенный с собой из города, извлек кувшины с безумно дорогим пуантенским вином двадцатилетней выдержки (между прочим, произведенным на винодельне «Изумрудная лоза», а это значило, что за маленький кувшинчик такого нектара можно приобрести неплохой дом в Тарантии), выбил крышки и разлил по кубкам.

Я, Ротан, и Конн тоже, доселе пребывали в состоянии блаженного обалдения. Да, киммериец и завоевал власть необычно, и оставил оную не без театрального подвоха. Надо же, одно из самых заметных исторических событий произошло прямиком в моем доме! И сейчас я один из четырех людей, единственных во всем мире, знающих, что грядущий рассвет принесет с собой новый век! Потрясающе!

– Да здравствует король? – почему-то с вопросительной интонацией провозгласил Конан, подняв кубок. Хмуро посмотрел на меня и остальных.– Или вы чем-то недовольны?

Конн улыбнулся первым и тоже вознес серебряный бокал:

– Да здравствую я! Дядя Хальк, ты чего смеешься?

– Скорее рыдаю,– фыркнул я, смахнув внезапно набежавшую слезу.– Ладно. Да здравствует король! Пью за процветание варварской династии!

– Ну… Да здравствует король! – Ротан почесал левой рукой в затылке– Конн, честное слово, теперь тебе не позавидуешь… Кстати, возьмешь меня в гвардию Черных Драконов?

– Хоть сейчас указ подпишу.– Конн вопрошающе покосился на меня. Я отхлебнул пуантенского муската, и, мигом уяснив, что требуется королю, побежал наверх – за пером и пергаментом. Упустить случай лично составить первый указ нового монарха (да еще непосредственно касающийся моей семьи!) я не мог.

Засиделись почти до самого утра. Много разговаривали, я и Конан вновь предавались воспоминаниям о «старых добрых временах», мой сын радостно посматривал на подписанный рескрипт короля, валявшийся на столе, и гласивший о принятии Ротана, барона Юсдаля, в дворцовую гвардию Тарантии. Как бы не загордился…

Я незаметным смешком я подумал, что в семействе Юсдалей должность королевского фаворита начала передаваться по наследству.

Конн, так и не оправившийся от удара, нанесенного неожиданно свалившейся на его голову короной, медленно, но верно напивался. Выглядел он отнюдь не по-королевски – обычный молодой паренек, вдруг осознавший, какую тяжесть придется теперь нести на плечах всю оставшуюся жизнь. Ничего, сдюжит. Отцовские уроки не забудутся.

Удивительно, но я стал одним из главнейших свидетелей эпохи – от ее начала, до самого завершения. Если быть точным, то правление Конана продолжалось ровнехонько двадцать семь лет, четыре луны и один день. Девять тысяч девятьсот семьдесят шесть дней. Эх, всего-то двадцать четыре денька до круглой цифры не дотянул! Но, как известно, история всегда округляет даты.

Не сомневаюсь, однажды времена правления Конана будут названы в летописях как «десять тысяч дней, воскресивших Аквилонию». Или еще как-нибудь, не менее помпезно.

А ведь начиналось все прямиком на моих глазах! Я почти наизусть помню свою запись в «Хронике», посвященную десятому дню первой весенней луны 1288 года.

«…В тот день я с утра пораньше сбежал из дворца и отправился в город. Я так и не смог ничего толком разузнать. Кто говорил, что совсем неподалеку видели отряды пуантенцев, кто предлагал идти штурмовать дворец, но все сходились в одном – сегодня непременно что-то произойдет. Дворцовая крепость казалась настороженной ловушкой, но, если сегодня там случится нечто важное, а я этого не увижу и не узнаю,– никогда себе в жизни не прощу!

И я вернулся. Как оказалось позже – это было верным решением.

Дворец производил впечатление вымершего – из придворных я не встретил никого, а сторожевые посты на этажах и в коридорах пустовали через один. Я поплелся наверх, к себе.

Первую лестницу я преодолел благополучно, споткнувшись всего пару раз. Теперь предстояло "миновать длинный, постоянно сворачивающий коридор, и я попаду ко второй лестнице. Она покороче и не такая крутая.

Вот так я брел, не торопясь, в полной темноте, ибо тогда экономили даже на факелах, держась за стену и гадая, что же у нас происходит и куда катится благословенная Аквилония. А за очередным поворотом меня сбили с ног.

Я в жизни так не пугался, хотя с детства привык ни от чего не бегать – иначе у нас, в лесах, не выживешь. Дело в том, что идущих тебе навстречу людей обычно издалека слышно, но сейчас до меня не донеслось ни звука… пока я не врезался в кого-то. Поневоле начнешь думать о демонах или шатающихся по дворцу призраках. А при том, что творилось в столице в последнее время, я бы не удивился, наткнувшись во дворце на десяток-другой разъяренных привидений, жаждущих крови Нумедидеса или кого-нибудь из придворных.

Сбивший меня человек отнюдь не принадлежал к миру духов. Во всяком случае, я никогда не слышал и нигде не встречал сведений о том, чтобы привидения ругались, будто распоследние пьянчуги притонах Шадизара…

У кого-то из идущих сзади оказался с собой потайной фонарь, и он чуть приоткрыл заслонку. Света было немногим больше, чем от захудалого светляка, но мне вполне хватило… Хватило, чтобы разглядеть кое-кого, кому тут совершенно не полагалось находиться, и понять две немаловажные вещи.

Первую – кто бы ни был нашим нынешним королем, к завтрашнему утру он вряд ли будет занимать аквилонский трон, и вторую – если я издам хотя бы звук, я тоже могу смело распрощаться с этой прекрасной вещью, именуемой «жизнь».

Вот так я впервые и увидел Конана. Сурового, настороженного мужчину с обнаженным мечом в руке, в темной одежде, украшенной гербами с золотистыми хищными леопардами Пуантена…

В момент серьезной опасности мы все соображаем очень быстро. Я справился с сильнейшим желанием завопить и промолчал. Сейчас было не время изображать верноподданного. Вдобавок, я никогда не относил себя к таковым.

Рассказывать приходится долго, а на самом деле все заняло несколько мгновений. Ровно столько, сколько мне понадобилось, чтобы подняться на ноги и прижаться к стене, пропуская маленький отряд, неизвестно как проникший во дворец. Они проскочили дальше по коридору и исчезли. Я ни капли не сомневался – они шли убивать. Где ж вы видели, чтобы власть – королевскую власть! – отдавали добровольно? Я – нигде.

На следующий день было все, что полагается: сдержанная паника среди придворных, бесконечные клятвы в безоговорочной верности, флаги, трубы, радостно вопящие толпы на улицах… Но – на следующий. А я никогда не забуду, как несколько человек в полной тишине прошли мимо меня и скрылись в темноте. Какая-то часть моей души требовала, чтобы я пошел за ними, но я в кои-то веки проявил здравомыслие. Нечего мне было там делать. Я записываю историю, но пока не собираюсь ее создавать. Пусть этим занимается кто-нибудь другой.

Все, на что я решился – спустя некоторое время вернуться к лестничному пролету и послушать, что творится внизу. До меня долетели негромкие спорящие голоса, потом – лязганье вытаскиваемого из петель тяжелого засова и шорох открываемых створок. Этот шорох я очень хорошо изучил – с таким звуком открывалась дверь тронного зала.

…На моих глазах, как это ни высокопарно звучит, творилась история, происходили события, о которых позже будут сложены легенды и предания. Они очень красивы, эти легенды (по крайней мере, те, которые я слышал), но почти ни в одной из них нет и единого слова правды. На самом деле, все случилось быстро и тихо, оставшись незамеченным никем из обитателей дворца, кроме некоторых полуночников. И уж, конечно, не столь возвышенно, как об этом рассказывают на улицах и перешептываются во дворце.

Так уходила в бесконечность династия, давшая миру немалое число как достойных правителей, так и негодяев. Исчезали в небытие Эпимитрии, наследники Эпимитриуса и Алькоя – распутники и строители храмов, завоеватели, полководцы, наподобие Сигиберта Великого и законченные идиоты, жрецы изящных искусств, возводившие прекрасную Тарантию или сжигавшие, по хмельной прихоти, древние города; колдуны и святые, неудачники, палачи, герои, благороднейшие рыцари и насильники; транжиры, скопидомы и собиратели земель, весельчаки и черноризные лицемеры-ханжи, слабоумные ублюдки и гении– И, разумеется, ничем не примечательные посредственности…»

Я частенько думаю о том, что новая, свежая кровь династии Канах омыла собой начинающую плесневеть Аквилонию и предоставила моему древнему государству возможность выйти из тупика, куда его загнали вырождавшиеся потомки Эпимитриуса.

Двадцать семь лет правления Конана изменили облик мира. Пускай границы остались прежними, пусть Немедия, Офир, Зингара и даже Пиктская Пуща сохранили положенные историей пределы и Конан не получил запоминающегося прозвища (вроде «Завоевателя» или «Воинственного»), но одновременно Закат словно бы пробудился ото сна, в коем пребывал со времен Сигиберта Великого…

Мы тяжко и долго сбрасывали сонливость, не хотели подниматься с ложа и боялись утреннего холода, однако нас заставили снова встать на ноги. Сила Конана передалась Аквилонии, как привитый на старую яблоню побег дает новую жизнь дереву.

И я уверен – теперь можно оставлять этот мир, в искренней и уверенной надежде: Конн завершит дело своего отца. И пусть даже, как пророчествовал Хозяин Небесной горы, однажды Аквилония исчезнет, но память о нашей краткой и, одновременно, столь примечательной эре, сохранится. И, может быть, рядом с именем короля Аквилонии Конана, неизвестный хроникер будущего вскользь упомянет имя захолустного барона Халька, родом происходящего из Юсдаля, что в Гандерланде…

* * *

Перед рассветом, когда в стороне Немедийских гор появилась алая с золотом тонкая полоска, первый вымпел приближающегося солнца, мы с киммерийцем вернулись в кабинет. Ротан и молодой король заснули прямо в креслах возле камина, и мы, чтобы не мешать, решили побеседовать наверху. Поговорить в последний раз, ибо варвар вместе с Конном собирались утром уезжать в Танасул.

– И как нынче тебя именовать? – поинтересовался я у Конана, когда мы устроились в пахнущей пергаментом и пылью комнатке.– Ты же оставил себе герцогский титул, значит – Ваша светлость?

– Пошел ты…– скривился варвар.– Моей светлости недолго быть таковой. Завтра в Танасуле мы объявим подданным о смене правителя, Конн распустит Государственный совет, даст отставку канцлеру, и все начнется по новой.

– Есть предположения, кто будет новым канцлером? – спросил я.

– Просперо, кто ж еще. После смерти старика Публия пуантенец отлично справляется с делами. А непременная отставка при новом короле?.. Дурацкая традиция. Просперо получит на значение на следующий же день.

– Ясно…– я шумно вздохнул и внимательно посмотрел на Конана.

Вид у него был усталый. Сейчас, в прореживаемой лучиками свечей полутьме киммериец действительно показался мне стариком. Но я все равно не выдержал:

– А сам что будешь делать? Что подарил тебе Тицо? Куда собираешься? И каким образом?

– Если бы я знал ответ хоть на один из этих вопросов,– покачал головой Конан,– то жизнь была бы не в пример легче. Каким образом? Наверное, сразу уеду, прямиком из Танасула. Один. Без заезда в Тарантию.

– Куда? – повторился я.

– К Океану. Куплю корабль. Соберу, по старой памяти, небольшую шайку оторвиголов, которым решительно наплевать, куда направится судно, лишь бы было интересно и прибыльно. Закатный Океан велик и не исследован, ходят разговоры о неизвестном материке, лежащем в стороне, где заходит солнце. Кстати, можешь не беспокоиться, в Аквилонию я не вернусь никогда. По пути можно будет заглянуть на Зеленые Острова, Гленллан, к Яблочным берегам…

– Это же сказки! – справедливо возмутился я.– Зеленые Острова если и существуют, то обретаются вне кругов нашего мира!

– А разве я утверждаю обратное? – поднял бровь Конан.– Ты спрашивал, какой подарок сделал мне Тицо? Кажется, ты, Хальк, достаточно умен для того, чтобы понять – теперь я могу идти, куда захочу. На Зеленых Островах можно слегка отдохнуть от всей этой дребедени, которая мне преизрядно надоела!

Киммериец ткнул большим пальцем в сторону окна, словно показывая на весь окружающий его мир – от дальних рубежей Пагана на восходе, до Пущи Пиктов на закатном краю материка.

– А потом?

– Ну что ты заладил: потом-потом! Потом и видно будет! Мое тело смертно, когда его похоронят в океане или сожгут на погребальном костре, я снова выберу дорогу. Уже за Гранью. Впрочем, нечего загадывать, там видно будет. И умоляю, не смотри на меня такими глазами! Зачем тебе идти со мной, скажи пожалуйста? У тебя своя жизнь, свой путь… Ротана пожалей! Кто за поместьем будет смотреть?

– Мой брат Эргин. А Ротан вовсе не ребенок,– машинально ответил я, но наткнулся на такой мрачный взгляд Конана, что смутился и примолк.

– Дорога завершилась,– меланхолично произнес варвар,– и я знаю, что возврата обратно не будет. По многим причинам. Я теперь не король, не наемник, не контрабандист… Все дела сделаны, больше меня никто нигде не ждет, и я никому не потребен. Какой разумный купец возьмет в телохранители или проводники старого ветерана с седой головой?

– Эй, ты понимаешь, что говоришь? – разозлился я,– Жалко слушать подобные речи! Бесспорно, по характеру ты всегда был отнюдь не подарочек, однако чего-чего, а греха уныния за тобой не водилось!

– Это не уныние, это усталость,– Конан едва заметно улыбнулся,– и если я как можно быстрее не уберусь отсюда, то усталость меня сломит окончательно. И вот тогда я точно превращусь в упомянутого старца с трясущейся головой, выпавшим зубами и провалами в памяти, которого сердобольная матрона-сиделка будет потчевать жиденькой кашкой и поить травяными настоями. Вокруг засуетятся лекари-шарлатаны, Конн начнет смотреть с жалостью и состраданием, а все прочие станут шептать по углам: «Великие боги, и ведь это некогда было Конаном Киммерийцем!» Не хочу такого конца! И его не будет.

– Очень на это надеюсь,– буркнул я,– Признаться, я тоже не в восторге от подобной картины завершения своей жизненной карьеры. Тоже, наверное уеду. В Пограничье, к Эртелю и Тотланту. Потом надо будет Мораддина навестить в Бельверусе. И Рингу.

– Вот и нашел себе занятие,– произнес Конан, бывший король Аквилонии. Никак это поганое словечко – «бывший» – с киммерийцем не вязалось. От реальности, однако же, не убежишь.– Думаю, в Пограничье тебе не будет скучно. Передавай всем приветы от Конана из Киммерии.

– Разумеется, передам,– слегка неуверенно ответил я. Вспомнились почему-то дикие чащобы Пограничного королевства, серебристые сугробы, черная полоса Граскаальского хребта и каменная квадратная развалюха, гордо именуемая Замком короны. Вот любопытно – построил ли король Эртель новый замок, или довольствуется прежней резиденцией? Эртель дружен с гномами Граскааля и вполне мог нанять несравненных подгорных мастеров для обустройства столицы Пограничья. За минувшие годы бывшее захудалое королевство на полуночной окраине материка преобразилось – оборотни сумели навести в Пограничье достойный всякой цивилизованной страны порядок, и королевство встало в один ряд с великими державами, наподобие Аквилонии, Немедии или Кофа.

– Надеюсь, Конн справится,– проворчал я, словно бы невзначай. Киммериец усмехнулся:

– Твои надежды вполне оправданы… Как и мои. Во-первых, Конн не останется в одиночестве. Рядом всегда будут находиться верные люди. Просперо, Паллантид… Во-вторых, я оставляю ему крепкое, сильное государство. Торговля процветает, баронскую вольницу я слегка поприжал.

– Теперь это называется «слегка»? – Конан меня искренне развеселил столь скромным определением.– Это после нескольких десятков показательных казней на главной площади Тарантии? Когда все камни мостовой оказались залиты бурным потоком благородной крови?

– Это было много лет назад,– сказал на это варвар.– Неужто ты меня осуждаешь? Я полагаю, что всегда и во все времена короли довольно круто поступали с бунтовщиками и мятежниками, правда ведь? Скажи, ну кому стало хуже, когда Аквилонию перестали рвать на части зажравшиеся скучающие дворянчики, которые заботились только о своем кармане и амбициях? Всякий торговец сейчас может ездить по стране, не опасаясь, что его ограбят и разденут благородные господа, проигравшиеся в кости и решившие поправить дела за счет ближнего своего?

– И это говорит бывший пират и разбойник, искатель приключений с больших и малых дорог? А какой невинный взгляд!

– Согласись, ведь существует разница между королем и контрабандистом? Я, между прочим, никогда не занимался грабежом ради грабежа и убийством ради убийства, И я никогда не видел ничего дурного в том, чтобы обвести вокруг пальца какого-нибудь мерзавца или наказать смертью убийцу… Слышал, небось, сказки о благородных разбойниках? Я всю жизнь только и занимался тем, что изображал из себя такого разбойника, вот только не знаю, насколько хорошо получалось. Надоело. Хочется все изменить.

– Кажется, именно это ты сейчас и делаешь. Конан помолчал и внезапно спросил:

– Между прочим, Хальк, нет ли у тебя желания вернуться на королевскую службу?

– Шутишь? – я оторопел.– Каким образом? Кем? Снова библиотекарем?

– Приглядишь заодно за Конном и Ротаном,– невинно продолжил Конан.– Еще несколько лет им придется прислушиваться к мнению и советам людей более старших и опытных. Звание королевского советника тебя устроит?

– Ну уж нет! – возмущенно воскликнул я.– Никогда, ни за какие деньги и титулы! Тебе, старому прохвосту, значит можно уйти на покой, а Хальку отведена роль заботливого надзирателя при маловозрастном короле?

– Я пошутил,– Конан с улыбкой переждал вспышку моего гнева.– Отлично понимаю, что ничего теперь не вернуть, и твое появление в Тарантийском замке будет выглядеть столь же нелепо, как, например, возвращение какого-нибудь придворного хмыря из свиты Нумедидеса. Если мне, обломку мертвого прошлого, будет позволено выразиться ученым словом, то мы с тобой уже стали реликтами. Легендой, сказкой. Однажды лично слышал, как Черные Драконы травили байки в караулке – представь, рассказывали о событиях Полуночной грозы, о зеленом огне. И о нашей разудалой шайке. Имена, конечно, перепутали… Мы медленно, но верно превращаемся в сказку, которую под завывание вьюги будут читать на ночь детишкам.

– Легенды о короле Конане вовсю гуляют по стране,– заметил я.– И тут не последнюю роль сыграли твои жуткие авантюры, королям неприличествующие.

– …И этот негодяй Гай Петрониус! – мстительно сказал Конан, а я сделал самый невинный вид.

Понимаю, отчего варвар ярится. Тайну сочинителя Гая Петрониуса знал только я сам, да еще несколько доверенных людей, в чьей скромности я не мог сомневаться,

Я много раз упоминал в «Синей Хронике», что Гай Петрониус (писания которого стояли наравне с повестями Стефана, Короля Историй – знаменитого литератора из Пограничья), по общепринятому мнению, был пожилым тарантийцем, у которого на старости лет прорезался дар сочинителя. Списки рукописей Петрониуса доходили до Немедии и даже до Турана, там многократно копировались, и дети благородных семей, а также вполне взрослые и солидные дворяне, а с ними и купцы, и простые обыватели с увлечением зачитывались волшебными сказками аквилонца. Причем последние двадцать пять лет Петрониус сочинял не слишком истинные истории о давних похождениях Конана и некоторых его друзей.

Признаюсь – Петрониус был рожден моей болезненной фантазией и острым пером.

Я некогда наслушался от варвара рассказов о его приключениях и представлял их в собственном изложении. А чтобы на меня не пало и тени подозрения, подписывал рукописи именем «Гай Петрониус».

Конан, между прочим, был изрядно зол на этого сочинителя, придумывавшего про короля насквозь неправдоподобные байки, и, если бы узнал, что указанный литератор живет у него во дворце и ест его хлеб, выставил бы своего библиотекаря без зазрения совести… Однажды меня едва не поймал на горячем граф Мораддин, и если бы он разболтал Конану всю подноготную сей мистификации, быть бы Хальку битым. Но Мораддин промолчал, а варвар только возмущался, когда в его руки попадало очередное сочинение недобросовестного писаки. А что вы хотите? Для изложения истины существуют хроники и летописи, наподобие той, которую вы сейчас читаете, но в обычных сочинениях можно дать волю свободному воображению!

Зато я первым начал создавать вокруг Конана ореол легендарности. И могу тем гордиться. Сказки с течением лет не забываются, а значит, не забудут и нас.

…На какое-то время воцарилась тишина. Каждый был погружен в свои размышления. Я вовсю прикидывал, как поступить дальше, но в голове образовался сущий сумбур, мельтешили странные образы, будто в дурном сне. Решение пока не оформилось окончательно, хотя я прекрасно знал, как завершу сегодня «Синюю Хронику» и чем закончится труд всей моей жизни. Да, не забыть бы взять чистый пергамент… И чернила… Броде бы у меня оставалось полторы бутылки самых лучших зингарских чернил, из краски осьминога?