Текст книги "Паника, убийство и немного глупости"

Автор книги: Оксана Обухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Постоял, прислушиваясь, в большой зеркальной прихожей, встретился глазами с отражением и тут же почувствовал, как легкость бытия уступает место тоскливой потерянности. В огромной четырехкомнатной квартире было абсолютно тихо, Виталий Викторович почувствовал себя заблудившимся в зеркальном пространстве странником.

Стараясь больше не встречаться с собой в больших зеркалах, прошел по коридору до ванной комнаты и, вытянув шею чуть дальше двери в удобства, увидел на кухне Надежду Прохоровну, примостившуюся у длинного «языка» разделочного стола с чашкой чаю, лицом в окно.

– Кхм, доброе утро, – тихонько привлек к себе внимание.

Надежда Прохоровна отвернулась от окна, посмотрела на Мусина, и тот почему-то вспомнил кошмарную детскую больницу, куда залетел с аппендицитом лет в девять.

По совести сказать, больница та была совсем обычной, советской. Кошмарной в ней была только грузная ворчливая нянечка, любившая попить чайку в узкой коморке с большим окном. Много лет назад маленький Виталик зашел туда вот так же, оторвал санитарку от чаепития – пришел сказать, что разлил на кровати принесенный мамочкой морс, – и через десять минут получил по попе жгутом из мокрой простыни… Подживающий на животе послеоперационный шов, следы от инъекций на заднице отозвались на шлепок болезненно и остались в памяти надолго…

Грозная Надежда Прохоровна напомнила ту нянечку. А в жизни Виталия Викторовича встречалось крайне мало женщин, с которыми не получалось найти общего языка… Обычно воспитанный мамой и бабушкой Маргадон умел расположить к себе любую бабу-ягу. За десять минут разговора и пару поцелуев ручек, покрытых старческой гречкой.

Надежду Прохоровну, Маргадон это чувствовал, на поцелуи и рассказы не возьмешь. Она поставила на стол недопитую чашку и пробасила громко:

– Выспался?

– Да, да, – заюлил Виталий Викторович, – премного благодарен. А где… все?

– Все на работе. А Софа твои дубленку и костюм в чистку понесла.

Воплощение не напившегося чаю укора в полный рост. Конечно, «граф» Мусин спать изволил. А Вадим Арнольдович повез на работу его паспорт для оформления дубликата телефонной сим-карты; Софья Тихоновна не валялась в постели до полудня, а понесла сдавать в химчистку грязную одежду.

Надежда Прохоровна облила «графа» недовольным взглядом, и Виталий Викторович отметил, что вполне ожидаемого приглашения выпить чашечку утреннего чая не получил.

Ну точно баба-яга!

Через пять минут оказалось, что в аттестации Надежды Прохоровны Маргадон все-таки ошибся. Пока он умывался и чистил зубы, Надежда Прохоровна не только убрала его постель, но и поставила на стол в гостиной чашки, блюдца, печенья-варенья.

– Умылся? – спросила, впрочем без всякого дружелюбия. Хотя накрытый к чаепитию стол говорил совсем об обратном – законы гостеприимства баба Надя не презрела.

– Да-да, благодарю, все просто замечательно.

– Тогда садись завтракать. Я сейчас яичницу поджарю.

– Ну что вы, не стоит беспокойства! – воскликнул Мусин и с криком: – Я мигом! Я сейчас! – унесся обратно в ванную, переодеваться в приличествующий обстоятельствам домашний костюм.

Пока менял пижаму и халат на фланелевые куртку и брюки, пришла идея: когда в комнату с горячим чайником в руках зашла Надежда Прохоровна, взору ее предстала трогательная картина – печальный Маргадон подслеповато разглядывает фотографическую рамку, вынутую из чемодана.

– Вот, Надежда Прохоровна, посмотрите – моя мама. Я всегда беру ее карточку с собой во все поездки. Ставлю на тумбочку в гостинице – и… – вздохнул, – как будто мамочка со мной.

Виталий Викторович не был ловким хитрецом. Он просто испытывал жесточайший дискомфорт в присутствии недружелюбно настроенной к нему женщины. Он искренне считал, что любую даму необходимо обязательно к себе расположить!

Ведь женщины – такое чудо! Такая гавань… И когда из химчистки домой вернулась Софья Тихоновна, она застала в гостиной дивную парочку: Надежда Прохоровна с помягчевшим лицом слушала рассказы гостя о мамочке и бабушке.

После завтрака и разговоров Виталий Викторович плотно засел за телефон. Путем неутомимых розысков дозвонился до санатория «Сосновый бор» и минут десять беседовал с тамошним медоречивым менеджером.

– Да-да, конечно, свободные номера есть.

Вам нужен одноместный полулюкс? Вы рассчитываете на лечение?.. Нет? Ну что вы! У нас та кие специалисты! Отличные массажисты, стоматолог, а грязевые обертывания… – просто чудо!

Полный комплекс услуг. Бассейн с великолепными инструкторами, сауна, русская баня…

От Петруши Виталий Викторович знал, что в советские времена санаторий специализировался на борьбе с проблемами опорно-двигательного аппарата. Судя по словам менеджера, специализацию эту он не потерял и перейдя в частные руки. Петруша говорил, что позвоночник ему там действительно подправили.

– …Как вы предполагаете до нас добираться?

На сайте нашего отеля есть подробная карта…

Ах, вы без машины… Тогда – автобус! На машине, конечно, быстрее – чуть более двух часов из любой точки столицы… Но автобусом – удобно.

Хотя и дольше. Он останавливается прямо на развилке к нашему отелю. Гости сообщают по телефону о прибытии, и их встречает машина…

– Как часто ходят автобусы?

Менеджер быстро продиктовал расписание, сообщил, откуда уходят рейсы.

– Наверное, вам будет удобнее выехать рано утром. От Москвы автобус идет четыре часа, но если выехать пораньше, то вы успеете не только на обед, но и на беседу с врачом, диетологом, вам назначат процедуры…

– Да, да… – рассеянно бормотал Виталий Викторович. Представляя, как завтра утром покинет этот гостеприимный дом, он вновь начинал себя чувствовать бесприютным скитальцем.

Один. Совсем один. И только фотография мамочки на тумбочке…

Виталий Викторович забронировал полулюкс, закончил разговор и, взяв со стола мамину фотографию, посмотрел на нее так печально, что у добрейшей Софьи Тихоновны дрогнуло сердце.

– Что-то не так, Виталий Викторович? Что то случилось? От нежного тона милейшей Софьи Тихоновны у Маргадона защипало в носу.

– Конечно, все не так, – вздохнул он тихо. – Представить не могу, что придется ехать… в неизвестность… одному…

– Вы чего-то боитесь?

– Боюсь, – признался Мусин и поднял на Софу большие мокрые глаза. – А вы бы не боялись? Вчера на меня напали… Нотариус пострадал… Я очень, очень боюсь!

– Ну-ну, не надо расстраиваться! Вам только нужно встретиться с Ириной, передать ей документы… В этом не может быть ничего страшного.

– Вы думаете?

– Уверена! Езжайте смело.

– А вы… Софья Тихоновна, не могли бы со мной поехать?

Жена профессора отпрянула. Растерянно взглянула на подругу:

– Я?

– Да, вы. И Надежда Прохоровна… И кто хотите! Я все оплачу! Там прекрасное место. Воздух. Тишина. Отличная кухня! Софья Тихоновна, Надежда Прохоровна, я вас умоляю!

Две пожилые подруги переглядывались, не говорили ни да ни нет. Виталий Викторович почувствовал их смятение, неуверенность и, пока дамы не подобрали слов для отказа, пошел на приступ добрых пенсионерских сердец:

– Пожалуйста, не бросайте меня одного! Ну что вам стоит – приятная прогулка. За мой счет. Хотите – я каждой оплачу проживание в люксе…

– Дело не в деньгах, – перебила Софья Тихоновна.

– А в чем?! Вы не ходите на работу. Почему бы вам не развеяться?! Там же – здорово! Петр говорил, это первоклассный отель!

Софья Тихоновна неловко пожала плечами, покосилась на Надежду Прохоровну.

– Даже не думай, – отрезала та.

– Но почему?..

– Делать мне больше нечего. Если хочешь – езжай сама.

– Но… Наденька… Ты же знаешь, на завтра Вадим купил билеты в Большой… Завтра – «Тоска»!

– А у меня – тоска! – с другим ударением фыркнула Надежда Прохоровна.

– Вот и развейтесь! – обрадованно предложил Мусин.

Примерно с полчаса Виталий Викторович бегал за Надеждой Прохоровной по всей квартире. Та чистила картошку – пыталась заняться делом, – Виталик стоял рядом и слезно умолял. Та протирала шваброй пол, демонстративно попадая тряпкой по тапочкам Маргадона, он делал вид, что ему не мокро, и канючил, канючил, канючил. Врал, что баба Надя отчаянно похожа на мамочку и бабушку одновременно, что полюбил он ее, расположился, едва войдя в дом…

В конце концов, шваркнув тряпку в ведро, бабушка Губкина в сердцах сказала:

– Ладно! Пес с тобой. Звони в свой санаторий – поеду.

Софья Тихоновна отнеслась к решению подруги с позиции здравого смысла:

– И вправду, Наденька, езжай. У тебя артрит, каждую весну колено распухает. Съездишь в санаторий, подлечишься, развеешься, а заодно компанию Виталию Викторовичу составишь. Доброе дело, оно, Наденька, всегда на небесах зачтется.

Воспрянувший духом Маргадон вначале помчался к телефону, забронировать еще один номер полулюкс, потом побежал на улицу покупать подарки для хозяев такого чудного, волшебно гостеприимного дома!

Вернулся быстро, весь увешанный пакетами. А вечером его познакомили еще с двумя жильцами приятнейшего дома. С работы вернулись Алеша и Настя. Первый оказался не просто славным симпатичным малым, мужем милой медсестрички Анастасии, а еще и участковым милиционером в чине старшего лейтенанта. Он выслушал краткий пересказ истории Виталия Викторовича и мудро изрек:

– Примите совет, Виталий Викторович. Идите в милицию.

Но Маргадон, обрадованный столь успешно разрешаемыми проблемами, совету не внял. Виталий Викторович был рад приятному знакомству и близоруко загонял проблемы вглубь. На после, на потом…

И кстати сказать, он очень удивился бы, узнав, что такой семейной и дружной эта огромная четырехкомнатная квартира – бывшая коммуналка – стала совсем недавно. Совсем недавно здесь жили три пенсионерки – две вдовы, Клавдия и Надежда, одна девица Софья – и чудаковатый господин – профессор. Что еще два года назад племянник профессора Рома сюда и заходить боялся! Его гоняла вредная Клавдия, руководившая компанией из сводной сестры Софы и разлюбезной подруги Нади.

Потом Клавдия трагически погибла… Потом Вадим Арнольдович и Софья Тихоновна неожиданно поняли, что любят друг друга. А к тете Соне приехала из Перми внучатая племянница Анастасия, позже вышедшая замуж за соседа Алешу…

Что еще недавно зеркальная прихожая была похожа на склад мебельной рухляди, а в туалете постоянно подтекал сливной бачок… Что каждый шкаф этой квартиры заунывно скрипел древними дверцами, а с потолка валилась штукатурка…

Но впрочем, разве дело в ремонте и мебели?

Надежда Прохоровна, никому никакая не родня, считала всех своих по сути соседей единственной семьей.

Да так оно и было.

Точнее – стало.

Но совсем недавно.

А почему бы – нет? Если люди рядом живут хорошие…

Виталий Викторович принял таблетку снотворного, лег в постель и неумело помолился, попросив Господа вернуть ему брата живым и здоровым. Весь день он старался быть на людях: бегал по магазинам, отвлекал себя иными заботами. Ночью мысли о брате острыми гвоздями втыкались в голову и сердце. И сердце болело, болело, болело… Рыдало.

* * *

За семьдесят шесть лет жизни на белом свете Надежда Прохоровна не раз приходила к мысли, что приступы маломотивированного великодушия обычно оборачиваются сильнейшей головной болью. В прямом и переносном смысле.

Новый знакомец Виталий Викторович Мусин начал раздражать ее еще задолго до выхода к утреннему автобусу.

Начать с того, что гость встал раньше всех и минут на сорок занял ванную. (Эту отвратительную манеру Виталика уговорила простить Софа, намекая на отличные жилищные условия Мусина и отсутствие опыта жизни в коммуналках.) Потом у Виталика оказалась совершенно невыносимая привычка торчать перед зеркалом и трогать волосы. Не причесывать, не приглаживать, а именно трогать. С нежностью, раскрытой ладошкой, топорщившийся ершик на макушке. Создавалось впечатление, что волосинки Виталий Викторович успевает бережно пересчитать.

Причем делал он это не перед большими и многочисленными зеркалами прихожей, а вставал перед овальным – единственным! – зеркалом над умывальником в ванной, где и рассматривал себя фрагментами. Привставал на цыпочки и разглядывал себя от маковки до тонких шерстяных носочков.

Тьфу! То есть ужас! Надежда Прохоровна всеми фибрами души не выносила мужиков, торчащих перед зеркалами. Ее покойный муж Вася даже расческой не пользовался. Проводил по остаткам шевелюры пятерней и топал на работу.

– Ну?! – войдя в ванную комнату, грозно спросила баба Надя.

Виталия Викторовича сдуло от раковины. Выпрыгивая из тапочек, гость помчался в прихожую надевать ботинки.

…Прежде чем удобно устроиться на переднем сиденье такси, Виталий Викторович изогнулся, вытянул шею и опять-таки посмотрелся в водительское зеркальце. Чего он там разглядел, понять невозможно. Наверное, проверил, не растрепался ли ежик, не исчезли ли колючки… Тьфу!

Дальше – больше.

Когда медоречивый санаторный менеджер уговаривал по телефону приехать в их отель, по его словам выходило так, будто билеты на утренний автобус есть всегда, особенно в межсезонье.

Как оказалось – фигушки. В переполненном автобусе едва нашлось два разрозненных места. Надежда Прохоровна, ворча, тащилась по узкому проходу между кресел и припоминала Мусину и получасовое торчание у зеркала, и обещание «возьмем такси, если билетов не окажется». Софу вспоминала, набившую дорожную сумку домашними припасами, и свой слабый пожилой желудок, не выносящий тряски… Виталий Викторович стоически пропускал упреки мимо ушей. Волок за бабой Надей сумку с припасами и любовался рыжим пятном чьей-то макушки, колышущейся возле свободного сиденья у прохода.

Надежда Прохоровна подошла к двум, расположенным цугом креслам: возле первого у окошка сидела сухопарая горбатенькая старушечка в пуховом платке, подобное место чуть дальше занимала напомаженная рыжая молодуха в бордовой куртке. Локоть молодухи существенно ограничивал пространство соседнего кресла. Надежда Прохоровна поправила сползший на затылок вязаный берет с козырьком и уселась конечно же к сухонькой, как жердочка, не расставляющей локтей старушке.

Виталий Викторович за ее спиной выдохнул с невыразимым облегчением. Шмякнул тяжелую сумку в проход и обрадованно отправился дальше, знакомиться с рыжекудрой попутчицей.

Надежда Прохоровна покрутилась в узком, неудобном креслице, кинула взгляд через плечо: в тесном автобусном проходе владелец отелей Мусин галантно расшаркивался перед яркой макушкой, что-то лепетал, крутил глазами и плечами и наверняка строил планы.

Надежду Прохоровну при виде этих расшаркиваний отчего-то охватило нехорошее предчувствие. Ехать на отдых, будучи наперсницей стареющего ловеласа, – предприятие, мягко выражаясь, утомительное.

Через минуту с сидений за спиной уже доносились заливистый женский смех и радостное кудахтанье ловеласа.

Автобус тронулся, гулом мотора заглушил хихиканье и петушиный клекот. Надежда Прохоровна сложила руки на животе под грудью, покосилась на клюющую носом бабушку в платке и смежила веки – вроде бы волноваться нечего. Поговорит в дороге пару часиков, павлиньим хвостом поиграет, бриллиантом посверкает и благополучно расстанется – попутчики.

Проснулась утомленная сборами Надежда Прохоровна только через несколько часов, уже от тишины. Автобус не раскачивался, стоял на обширной, окруженной невысокими деревянными домиками стоянке, перед бетонным зданием с надписью «Автовокзал». Бабулька в пуховом платке возилась в пакетике, доставая обсыпанный крошками бутерброд с сыром. Остальные места пустовали.

– Приехали? – обеспокоенно и сипло спросила баба Надя.

– Не-а, – приспосабливая бутерброд наискосок беззубого рта, отозвалась соседка. – Стоянка. Минут двадцать простоим. Раньше расписания примчались.

Старушка протянула Надежде Прохоровне раскрытый пакет еще с пятком бутербродов, но та помотала головой – спасибо – и отправилась на улицу размять затекшие от неподвижности конечности.

Вокруг автобуса стояли и прогуливались пассажиры, многие курили. Чуть в стороне от всех, с непередаваемым выражением на лице, застыл Виталик. Пожалуй, онемевший от переполненности, он стоял навытяжку перед высокой девицей в короткой бордовой куртке из кожи, длинных ботфортах того же оттенка и крошечной черной юбке. Трикотажная – одно название! – юбчонка плотно облепила упругие ягодицы, Виталий Викторович с трудно скрываемым восторгом оглядывал все это великолепие – копну волос, сплетенную из тугих колец цвета свежей медной проволоки, сверкающие выше колен ботфорты, овальные бедра, – наблюдал за тонкой коричневой сигареткой, втыкающейся в пышущие дымом малиновые губы…

Надежда Прохоровна к девицам в подобных сапогах относилась с подозрением. Когда-то ночных бабочек повыгоняли с Тверской, и один сплоченный коллектив проституток оккупировал тишайший переулок неподалеку от дома бабы Нади. Толпа девиц в коротких полушубках и высоченных сапогах регулярно заходила погреться в родимый бабы-Надин подъезд. Курили, мусорили, матерились…

Девица в бордовой куртке зябко ежилась и крутила головой по сторонам, Виталик поминутно поправлял воротник дубленки – сверкал кольцом. Павлин!

Надежда Прохоровна придала лицу менторское выражение. Покряхтела, прочищая горло, и отправилась напоминать Виталику, что цели их поездки кардинально далеки от романтических загулов.

«С него ведь станется, – ворчала про себя. – Предложит в санатории за его счет отдохнуть… Та его обчистит до последней Петиной нитки, отвечай потом…»

Как оказалось буквально через секунду, никого никуда приглашать не понадобилось. Виталик встретил бабу Надю радостным повизгиванием:

– Надежда Прохоровна, вы представляете, Марина едет в тот же санаторий! Мариночка, позвольте вам представить… моя, мгм, тетя! Надежда Прохоровна. Надежда Прохоровна, это —

Марина. Она собирается провести уик-энд в «Сосновом бору»! Замечательно, правда?

Умудренное жизнью сердце Надежды Прохоровны редко обманывало ее с предчувствиями. Едва увидев, как Мусин устремился в хвост автобусного салона на сияние рыжеволосой макушки, сердце екнуло – не к добру это, Наденька, ох не к добру… Но такого подвоха Надежда Прохоровна все же не ожидала.

Высокая как каланча Марина пыхтела сигареткой и вполне благосклонно поглядывала на низкорослого кавалера и его «тетю».

– Надежда Прохоровна, а вы уже бывали в «Сосновом бору»?.. Ах нет! Тогда хочу поздравить – отдых получится незабываемым!

Загипнотизированный шлепками малиновых губ Виталик едва не приседал от восторга. Марина журчала, пыхала дымом и делилась информацией:

– В принципе отсюда до отеля можно добраться на такси минут за пятнадцать. Автобус еще будет стоять…

– Мы подождем, – пробурчала баба Надя и поджала губы.

Девица осеклась, похлопала намазанными ресницами и быстро отказалась от мысли разорить кавалера на таксомотор до отеля.

– Подождем так подождем, – сказала покладисто. – Тем более что я уже позвонила на ресепшн и сообщила, что мы скоро будем, нас встретят…Марина болтала без умолку, поеживаясь, притопывала сапожками по основательно схваченным ледком лужицам. Но внутрь автобуса не торопилась – расписывала новым знакомым прелести курортного проживания. Говорила, что регулярно наведывается в «Сосновый бор» на выходные и очень любит тамошний бассейн, солярий, какую-то классную массажистку Алевтину…

– А какую уху там готовят!.. А расстегаи…

Надежда Прохоровна слушала вполуха, присматривалась к девушке…

Ботфорты ботфортами, а явных авансов Марина разнаряженному павлину Мусину не делала. Поглядывала хоть и благосклонно, но не призывно.

Вроде как дистанцию держала.

Иль, напротив, завлекала?

Из здания автовокзала, кутаясь в кургузый пиджачишко, выбежал водитель автобуса с какими-то бумажками; сильно поредевшая к концу поездки группка пассажиров потянулась в салон.

Сквозь слегка тонированные стекла санаторного микроавтобуса, выехавшего на развилку встречать постояльцев, Надежда Прохоровна без всякой радости смотрела на унылый ноябрьский лес. Пришибленные недавним дождем сосны дрожали под порывами совершенно зимнего, студеного ветра, хрустко ломались под шинами толстые ледяные крышки на лужах. Шофер, видимо привыкший возить гостей еще по хорошей погоде, не торопился. Медленно вел машину по узкой извилистой дорожке меж сосен, давал возможность полюбоваться ровным строем тугих желтоватых стволов с зелеными метелками на вершинах.

Хотя сегодня замерзшие сосны совсем не радовали, а вызывали жалость. И даже мох над их корнями, казалось, сжался, скуксился и дрожал от холода.

За сорок лет работы заводской крановщицей мостового крана Надежда Прохоровна не раз выезжала в санатории и на турбазы по профсоюзным путевкам. И не всегда это было лето. Путевки в самые лучшие дома отдыха почему-то всегда попадались как раз на мокрейшее межсезонье…

Но такого гадкого, вдрызг промокшего пейзажа Надежда Прохоровна все-таки не помнила.

«Или молодая была? – вздыхала бывшая крановщица. – Тогда любой отпуск уже на праздничный лад настраивал… По вечерам кино и танцы… Днем шашки и настольный теннис… Бутылочка вина в хорошей компании, песни, анекдоты… Целовались даже…»

Вспомнив один из поцелуев в продуваемой озверелым осенним ветром беседке, Надежда Прохоровна даже зарделась… У кавалера небритый, колкий подбородок и синий лыжный костюм с начесом, влажные губы пахнут портвейном, руки чуть-чуть липкие от сосновой смолы и такие настырные!..

Да-а-а, было время. Надежда Прохоровна вздохнула – не ханжи, Надя, не ханжи – и более приязненно взглянула на пожилого любвеобильного Виталика, увлеченно окучивающего яркий георгиновый куст – Марину.

Щечки девушки цвели как лепестки: неровными шлепками, почти попадая в тон помаде… Наверное, в этот момент павлин кудахтал ей на ушко что-то многообещающее…

Эх, молодость, молодость. Смотри, Марина, такие краснобаи – самый вредоносный курортный тип!

…Микроавтобус выпрыгнул из леса прямо на автомобильную парковку с несколькими мокрыми экипажами, обогнул ее и по широкой дорожке подобрался к крыльцу большого пятиэтажного корпуса сталинской постройки.

Надежда Прохоровна прижала нос к стеклу: лет сорок назад отдохнуть в таком санатории считалось бы невероятной удачей. Небось в те времена в такие дома отдыха путевки распространялись не между крановщицей и вальцовщиком, а по большому блату в высоких кабинетах. Как говорилось раньше – офигенный санаторий!

Монументальное здание с белой лепниной по желтому фону сверкало новыми окнами в стеклопакетах, прозрачный зеленоватый навес над крыльцом, наверное, появился в то же время, что и две почти прозрачные пристройки по бокам здания. В одном из этих стеклянных рукавов, по словам Марины, располагалась бухгалтерия и кабинеты руководства. Второй занимал большой крытый бассейн. Две эти современные пристройки уравновешивали друг друга и создавали впечатление, будто у могучего желтого здания вдруг распахнулись по бокам прозрачные стрекозиные крылышки. Не слишком большие, чтобы взлететь над мокрым бором, но эффект приятный. Свежий.

…Виталий Викторович резвым козликом выпрыгнул из салона, поежился – прохладно! – и протянул руку выбирающейся Марине.

Водитель, вытаскивая из машины багаж, хмуро оглядел набухшие серые облака с редкими просветами в стылое синее небо и недовольно буркнул:

– Померзнет все без снега. Пропал урожай!

Судя по словам – селянин или трудолюбивый дачник. Наверное, где-то неподалеку от санатория стынет под порывами колючего ветра любимая фазенда с кустами крыжовника, промерзшими до стеклянного звона яблонями, присыпанной опилками клубникой…

Надежда Прохоровна тяжело оперлась на протянутую ладонь Виталия Викторовича и, бормоча что-то сочувственное по адресу садовода, выбралась наружу.

Огромный холл с высоченными потолками немного напоминал оранжерею. Вдоль стен и по окнам стояли кадки с пышными южными растениями, высокие пальмы в деревянных бочках окружали уютный пятачок с диванами и креслами. Стойка регистрации была как будто втиснута в зеленый каменный грот; такого буйства тропической растительности Надежда Прохоровна никак не ожидала. Во времена ее турбаз-ной молодости пара чахлых традесканций уже считалась цветником. Его лелеяли и оберегали от постояльцев, норовящих отодрать веточки на рассаду…

Водитель и Виталий Викторович докатили снабженные колесиками чемоданы до стойки. За ней с приветливой улыбкой поджидала новых постояльцев высокая брюнетка-портье в белой блузке и алом жилете, снабженном беджиком «Ольга». Надежда Прохоровна шлепнула на стойку паспорт и тут же начала растегивать пальто. Топили в старом здании с толстенными стенами на славу. За две минуты пот прошиб!

– Надежда Прохоровна… – сверяясь с паспортными данными, промурлыкала Оленька, – для вас забронирован одноместный полулюкс. Правильно?

– Угу, – обмахиваясь платочком, согласилась бабушка Губкина.

– Отлично! – разулыбалась девушка и цапнула со столика паспорт уже Виталия Викторовича.

Полистала его наманикюренными пальчиками. – Господин Мусин? Вы, если я не ошибаюсь, заказывали оба номера?

– Да-да, это я…

– Где вы желаете расселиться?

– Как это? – не понял Маргадон.

– Ну, понимаете… – замялась девица, – сейчас левое крыло закрыто на реконструкцию, и в этом здании поблизости друг от друга нет двух полулюксов. Но зато, – девица расцвела в улыбке, – есть два отличных номера в шале на берегу реки!

– Шале… это что? – шепотом поинтересовалась баба Надя.

– Два бревенчатых корпуса в ста пятидесяти метрах от основного здания! – радостно доложила портье. – Оттуда просто изумительный вид на заводь!

Под радостные объяснения Оленьки Надежда Прохоровна почему-то представила себе неказистые, щелястые домики времен ее турбазной молодости – душевые кабинки на улице, там же утлый скворечник «санузла» и ряд железных умывальников под жестяным навесом.

Ужас, так явно отразившийся на лице крановщицы, заставил девицу бубнить живее:

– Два совершенно новых бревенчатых шале – корпус А и корпус Б – оснащены всеми удобствами! Очень комфортны! Спутниковое телевидение, в номерах климат-контроль, в полу-люксах джакузи…

– Понятно, понятно, – перебил Виталий Викторович и обернулся к рыжекудрой прелестнице. – А вы где будете жить, Мариночка?

– Конечно, в шале! Я всегда там останавливаюсь.

– А вы, Надежда Прохоровна? Может, вам будет удобнее здесь, а не…

Надежда Прохоровна отпихнула локтем размечтавшегося курортного ухажера и рыкнула Ольге:

– Я тоже туда.  С племянником.

«Племянник» вякнул и заткнулся. Мечты оставить бабу Надю в ста пятидесяти метрах от набирающего обороты романа остались мечтами.

А Надежда Прохоровна была рада-радешенька убраться из прожаренного оранжерейного корпуса куда-нибудь подальше. Ее сосуды любили прохладу, а не печь.

Оленька рассказала о расписании жизни отеля, поманила к бабы-Надиному чемодану гостиничного носильщика и передала ему магнитный ключ от номера.

– Добро пожаловать, Надежда Прохоровна! – произнесла радушно и занялась оформлением других гостей.

Высокий худощавый парнишка подхватил ручку чемодана и пригласил новую постоялицу следовать за собой. Надежда Прохоровна прибрала в карман паспорт, развернулась от стойки и, остановившись застегнуть пальто, встретилась глазами с немолодой гражданкой, которую раньше не заметила в оранжерейных кущах. Широкоплечая подтянутая блондинка с пышным начесом и не менее пышным бюстом сидела в кресле с высокой резной спинкой под пальмовыми лапами. Сидела как на троне. Как будто парад принимала. Сцепленные на животе ухоженные пальцы сверкали перстнями, с шеи свешивалась могучая цепь с внушительным кулоном, украшенным несколькими разноцветными камушками. Для полноты богато созданного впечатления гражданке не хватало только сверкающих короны, скипетра, державы.

Возле левого колена гражданки-императрицы пристроился невеликий деревянный столик, на нем лежал сверкающий металлом телефон и стояла крошечная кофейная чашечка на блюдце.

Надежда Прохоровна улыбнулась. Хотела даже поздороваться, но дама неожиданно нахмурилась и надменно вздернула нос.

«Фу-ты ну-ты», – беспечно подумала баба Надя и пошла на улицу, где ее с раскрытым зонтом – защищающим от ветра, а не от дождя – поджидал парнишка-носильщик. По нарядной плиточной дорожке, украшенной по бокам невысокими белыми шарами фонариков, он повел ее прочь от главного корпуса, туда, где за «языком» выступившего леса укрылись два довольно приличных размеров деревянных дома. «Хижины… или как их там…» – постаралась припомнить бабушка Губкина. Два дома из массивных круглых бревен на каменном фундаменте стояли почти друг напротив друга, их разделяла полянка с беседкой и черными осенними клумбами. У каждого дома была большая крытая веранда и небольшой открытый закуток под козырьком крыльца, где стояли два кресла и никелированная пепельница на длинной ножке. Со странных русскому взгляду покатых черепичных крыш свисали три тощие сосульки. Дома стояли как будто уступами, каждый из них делила на две неравные части прозрачная на просвет лестница с коридорчиками.

Парнишка, представившийся Василием, докатил чемодан до высокого крыльца, сложил сухой зонт и показал на дверь:

– Ваш номер здесь, в корпусе Б, на втором этаже. Там удобно, шума меньше, отличный вид на реку…

Дома практически не загораживали друг другу вид на бор и речной берег.

Василий рывками дотащил чемодан до двери пятого номера, магнитным ключом открыл замок и пригласил постоялицу в просторную светлую комнату, обшитую по стенам чуть поблескивающими сосновыми дощечками. Дощечки собирались в узор, казалось, что на одной из стен распустилась пушистая желтая хризантема.

В остальном стиль номера отлично попадал под настроение летнего загородно-дачного отдыха: хорошо продуманная, кажущаяся простота меблировки, домотканое покрывало на широкой кровати. Когда Надежда Прохоровна, по совету Василия, выглянула на застекленный балконверанду, она чуть не прослезилась: прижатый двумя плетеными креслами и крошечным столиком, там лежал простецкий вязаный коврик. Почти такой же, как когда-то вязала мама из разрезанных на ленты старых кофт и платьев. Только не круглой, а овальной формы. И радостные полоски на нем вывязывались, конечно, не из обветшавшего тряпья, а из разрезанной на ленты качественной ткани.

– Красиво, – прогнав слезу, сказала баба Надя.

Через чисто вымытые стекла с балкона был виден пустой причал, сиротливые пляжные кабинки и какое-то строение с полосатой крышей, отчего-то напомнившее Надежде Прохоровне декорации из американских вестернов, где ковбои, держа пальцы на расстегнутой кобуре, заходят в эти… в салуны! – выпить виски и подраться.

Из углового окна номера открывался вид на тоскливые полянки и мокрые клумбы, между которыми извивалась плиточная дорожка, сверху похожая на яркую заморскую ящерицу с пятнистой шкуркой. Ящерка широко раскинула гнутые лапки, одна из которых когтисто подбиралась к крыльцу противоположного шале.