Текст книги "Черный воин (СИ)"

Автор книги: Оксана Провоторова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Ешь, – говорит. – Сил набирайся. В первый раз то оно у всех сил много отнимает.

– Что отнимает? – переспросил парень.

– Служение, – как-то по особенному важно протянула старушка.

Сказала то и из избы вышла, оставив Тимофея в недоумении. Но не долго думал он. Голод его был так велик, что с новой жаждой принялся он за еду. А когда закончил, понял, что и вправду почти все съел. Обтер тогда он губы рукавом и поднялся из-за стола. Тут то и вспомнил, что в лесу приключилось, и как котом оборотился, да только чем закончилось все припомнить никак не мог. Стал кликать Дэнику.

– Чего ты, Тимофеюшка, так всполошился? – запричитала старушка. – Хорошо ж все. Ты псов порвал, Всемилу спас да других, и паренька спас...

– Паренька? – прервал ее Тимофей.

– Паренька, что в лесу нашелся. Если б не бабы наши порвали ее псы, а если б не ты, то и баб наших бы порвали.

– Странно, – говорит. – Откуда в наших лесах паренек взялся. Где ж он? Посмотреть бы на него!

– Да на улице вон он бегает с девчушками.

Натянул Тимофей рубашку и вышел на улицу. А там шум, гам, дети бегают, веселятся вовсю. И среди простоволосых девчушек бегает пацаненок лет восьми. Вроде и взгляд радуется глядя на картину такую, да только защемило в груди у Тимофея что-то, да так сильно, что все тело аж пошатнуло. Не добро мальчишка на подруженек глядит, то толкнет кого, то подножку поставит. И смеется, смеется зло.

– Что с тобой, Тимофеюшка? – услышал он голос Всемилы позади себя. Обернулся, посмотрел на нее, да лишь вздохнул.

– Ты не смотри на него косо, – продолжала девушка. – Хороший он. Разве может быть ребенок плохим? Ему разве что любви и не хватает, как тебе не хватало. А у нас ее много! Мы ему ее подарим, он ею наполнится и перестанет быть пустосердечным дикаренком. Будет расти, добру учится, тебе помогать.

– Да разве ж добру можно научиться? – усомнился Тимофей.

– А разве есть что, чему научится нельзя? – прищурилась Всемила. – И добру, и любви научится можно. Человек ведь всегда легко раздает то, чего у него в избытке. Поэтому сначала найти все это должен, приумножить, а потом уж дело за малым. Толи тебе не знать, Тимофеюшка?

Заулыбалась прелестница. В глаза заглянула, и нет уж сил с ней спорить. Посмотрел Тимофей еще раз на найденыша лесного, вздохнул снова, отвернулся да побрел в дом.

***

С той бойни в лесу, и дня того, что паренька в лесу нашли прошло уж больше недели, когда на Зачином пронесся страшный крик. Не то птица кричала, ни то человек, ни то зверь какой. И всяк, кто этот крик слышал, с ног валился. А дело вот как было.

В день летнего солнцестояния, что так ждали в Зачине, еще до восхода солнца пронеслась по городу темная-темная тень с диким визгом ни на что не похожим и, сорвав дверь с петель, влетела в дом Тимофея. Там она замерла разом и уставила свои огненно зеленые глаза во тьму, где уже суетился разбуженный молодец.

Сложно было понять Тимофею, что приключилось. Он сначала испугался, потом не мог понять, кто явился к нему, но увидев во тьме два огонька желтых круглых глаз, понял, что в гости заявилась Баяна, младшая сестра Всемилы. Известно было Тимофею, что девушка еще накануне ночью с дружинницами своими отправилась на охоту. Но что делала она сейчас, в кромешной темноте в доме Тимофея?

Хозяин замер и уставился на гостью. Та молча стояла и смотрела на него. Наконец, терпению парня пришел конец, и он протянул без желания с явным пренебрежением в голосе:

– Чего тебе, Баяна?

Девушка продолжала молчать. Но вдруг все ее дело содрогнулось, глаза налились золотыми слезами, и она взвыла, из последних сил:

– Всемила! – на словах таковых со всей силой рухнула она на пол.

– Что с Всемилой? – подлетел к ней Тимофей и начал трясти.

Но девушка уже больше не отвечала, а лишь громко рыдала. Казалось, тело ее ломает жуткая боль, исходящая изнутри. Ждать и смотреть на все это у нашего героя не было сил. Он опустил Бояну на пол, и опрометью побежал через улицу к дому сестер. Дверь была распахнута настежь, и через нее на крыльцо тяжелой дорожкой падал свет. Тимофей замер на пороге. То, что он увидел там, внутри, в залитой светом комнате словно пронзило его огромным ножом в самое сердце. В комнате было все перевернуто. Везде валялись изодранные свертки бересты, куски ткани, обломки массивного стула. Сундук, передаваемый из поколения в поколение и так тщательно охранявшийся старейшинами, валялся тут же на полу, распахнутый, хотя больше похожий на растерзанного. В самой середине комнаты в испачканной кровью рубашке лежала простоволосая Всемила. Лицо ее было бледно, глаза впали. Жуткая гримаса изменила ее привычные черты. Казалось, нечто напугало девушку, застало врасплох.

Тимофей стоял замерши на пороге и не отрывая глаз смотрел на Всемилу, больше теперь похожую на какую-то совершенно не знакомую, чужую оболочку. Чужую, и одновременно всеже родную, единственную и любимую. Ноги перестали слушаться. Он буквально ввалился в дом и тут же рухнул на пол рядом с девушкой. Его глаза оказались прямо напротив ее глаз. Раньше они всегда светились невероятным светом и теплом, а сейчас казалось погасли. И погасли теперь навсегда.

Тимофей протянул руку. Та предательски дрожала и отказывалась прикоснуться к бледному лицу. Он сделал несколько попыток, но так и не смог. И снова очередной приступ боли. И снова нож куда-то в сердце, раздирая в клочья грудную клетку. И в эту самую минуту откуда-то из глубин всей его сущности вырвался тут жуткий, пронзительный, леденящий душу и останавливающий сердца крик. Не то птица кричала, ни то человек, ни то зверь какой.

***

Он вышел из дома Всемилы, когда солнце начало потихоньку подниматься из-за горизонта. На улице уже давно собрались все женщины, но ни одна из них так и не рискнула зайти внутрь до сего момента. Они с вопросом и глубокой скорбью смотрели на Тимофея.

На широком крыльце сидела Бояна в своей походной одежде, растрепанная и измученная сердечными терзаниями. У нее даже не было сил обернуться, когда на пороге показался юноша.

– Щенок! – выдавила она из себя грубо и резко. – Я видела, когда возвращалась щенка. Это он.

Наконец она собралась с силами и повернулась к Тимофею.

– Надо догнать! Уничтожить! Разодрать! Мы пригрели его, заботились о нем, а он... – голос ее задрожал и умолк.

– Догнать, – почти не слышно эхом отозвался Тимофей и через секунду добавил – не надо.

Он выдохнул горячий воздух, обжигающий ему грудь, и молча пошел к себе.

В избу уже пробралось солнце. В комнате за столом сидела старая Дэника. Глухая тишина резала по ушам. Парень обошел стол и сел напротив. Голова его повисла на подставленных под нее руках. Черные кудри спрятали лицо. А все тело его бесшумно задрожало.

– Что свершилось уж не воротишь. Местью зло не вытравишь, – тихо молвила женщина. – Все ошибаются, да не всегда ошибки наши ошибками являются. Кто знает зло это или добро? И зачем нам оно?

– Что ты мелишь, Дэника? – разгневался Тимофей. – Убийство по-твоему не зло теперь? Или подлость такая – не зло?

Тимофей рванулся с места и одним махом снес со стола кувшин с молоком. Тот отлетел прямо в печь и разбился. Небольшие белые ручейки стремительно понеслись вниз по беленной стенке.

– Ведь я говорил ей, а она не верила! А ему верила! А он вон, за сундук ее. Что ж в нем такого было-то, что человеческая жизнь в сравнении с этим ничто? Что будет теперь, Дэнека? Будет что?

– А будет то, что быть должно и не больше! Верить сердцу надо всегда. Оно лучше знает!

Хотел было возразить старушке Тимофей. Да от боли горло ему сдавило. Махнул он рукой и выбежал из избы. Долго бежал. Уж за воротами, в лесу. От боли так и ломало все внутри, а он лишь сильнее бежал и сильнее. И вот перекувырнулся он через голову и уже котом оборотился. И вдруг почуял запах псины – резкий и неприятный, смешанный с кровью и подлостью. Рванул еще быстрее молодец. В один прыжок бесшумно и легко оказался он на верхушке сосны, потом другой. Еще прыжок, еще. И вот он уже над целой псарней. Внизу собак огромных видимо ни видимо. Рычат, брешут.

Видит Тимофей, а в самом центре стаи этот мерзкий щенок. Общипанный такой, трусливый. Хвостом подергивает, пристального взгляда не чует.

Да хоть и горел пожар в груди Тимофея, понимал он, что не успеет добраться до врага своего. И тогда вспомнил он про песни свои усыпляющие и затянул, замурчал. Слова как сметана вязкие, липкие. Псы разве только и успели морды наверх задрать, как сон их к себе и прибрал. А Тимофей все ниже и ниже спускается, и уже кровавую месть замышляет. И как только лама его коснулась земли, как появился перед ним образ Всемилы. Стоит девушка как живая, только рубаха на ней в крови, прям как та, что на ней парень в последний раз видел.

Оробел и остановился Тимофей. Смотрит на любимую и радуется, и глазам не верит, как такое возможно. А девица лишь в глаза ему посмотрела и молвила:

– И добру, и любви научится можно. Человек ведь всегда легко раздает то, чего у него в избытке. Поэтому сначала найти все это должен, приумножить, а потом уж дело за малым. Толи тебе не знать, Тимофеюшка?

После слов таких положила Всемила руку на мохнатую морду друга, тут и растаяла как туман поутру.

Помолчал Тимофей, глаза потупив, да потом как зашипит. Тут же боль и отпустит его.

И снова затянул свою песню Тимофей. Сладкую, сонную, успокаивающую и лечащую. Так вот и пел до самой ночи, гладя на врага своего. А тот уж к первым звездам принял образ человечий, как и другие псы вокруг. И не стало больше ни духу врагов, ни самих врагов. А как луна на небо взошла, так и ушел певун. А куда ушел никто не знает того. Говорят, что после пения того так и не смог он более человеком стать. Бродит где-то певун пушистый по свету, людей лечит, враждующих усмиряет, да слабых защищает.