Текст книги "Мой караван. Избранные стихотворения (сборник)"

Автор книги: Новелла Матвеева

«У старца немощного корку последнюю изо рта…»

 
У старца немощного корку последнюю изо рта
Вырвет; злорадного даст пинка сироте
                                 пугливой…
Но из журналов и книг он узнал, что есть
                        на земле… доброта.
И шумно, и много стал толковать о ней –
                        такой молчаливой!
О самой что ни на есть молчаливой из всех
                        добродетелей света
И не имеющей
(Кроме секрета молчания)
Тайны другой, другого секрета.
 

1970‑е гг.

«Кто умён – не хитёр. Кто хитёр – не умён…»

 
Кто умён – не хитёр. Кто хитёр – не умён.
От начала времён до скончанья времён
Неизменным останется вечный закон:
Кто умён – не хитёр. Кто хитёр – не умён.
 

≈1967

«Скупой берёт за всё: за чувство раздраженья…»

 
Скупой берёт за всё: за чувство раздраженья,
С каким он грабит вас (в порядке одолженья),
За кукиш, каковой он сам же вам подносит…
Ведь кукиш тратится в процессе подношенья!
 

≈1967

Трепетные пни

 
Есть «люди» топора и западни,
Похожие на трепетные пни:
К другим они до тупости жестоки,
Но тронь самих – расплачутся они!
 

1983

«Определенья поэзии нет…»

 
Определенья поэзии нет.
Можно сказать, что поэзия – дух,
Равнообъемлющий дух. Но поэт
Выберет главное даже из двух.
 
 
Определенья поэзии нет.
Можно сказать, что поэзия – плоть.
Так отчего же не любит поэт
Всякую тварь, как задумал Господь?
 
 
Определенья поэзии нет.
Мы бы назвали поэзию – сном.
Что же ты в драку суёшься, поэт?
Вправе ли спящий грозить кулаком?
 
 
Определенья поэзии нет.
Можно сказать, что поэзия – явь.
Что же ты в драку суёшься, поэт,
Трезвому голосу яви не вняв?
 
 
Определенья поэзии нет.
Можно сказать, что в поэзии – суть.
Так отчего же – за тысячи лет –
Ей от сомнений нельзя отдохнуть?
 
 
…Есть очертанья у туч грозовых,
А у любви и у музыки – нет…
Вечная тайна! Сама назовись!
Кто ты, поэзия? Дай мне ответ!
 
 
Кто ты и что ты? Явись, расскажи!
Ложь рифмоплёта тщеславия для?
Так отчего же столь горестной лжи
Тысячелетьями верит земля?
 

1960‑е гг.

Поэт

 
Поэт, который тих, пока дела вершатся,
Но громок после дел, – не знает, как смешон.
Поэт не отражать, а столь же – отражаться,
Не факты воспевать, а действовать пришёл.
 
 
В хвосте истории ему не место жаться.
(По закругленьи дел – кого ожжёт глагол?!)
Он призван небом слов, как Зевс, распоряжаться.
Он двигатель идей. Он – основатель школ.
 
 
Что значит «отразил»? Скажите, Бога ради!
Поэт не озеро в кувшинковых заплатках:
Он – боль и ненависть, надежда и прогноз…
 
 
И человечество с поэтом на запятках
Подобно армии со знаменосцем сзади
И с барабанщиком, отправленным в обоз.
 

1960‑е гг.

«Поэзия должна быть глуповата…»

 
«Поэзия должна быть глуповата», –
Сказал поэт, умнейший на Руси.
Что значит: обладай умом Сократа,
Но поучений не произноси.
 
 
Не отражай критических атак,
Предупреждай возможность плагиата…
Поэзия должна быть глуповата,
Но сам поэт – не должен быть дурак.
 

1967

Переводчик

Вильгельму Вениаминовичу Левику

 
Кто мог бы стать Рембо? Никто из нас.
И даже сам Рембо не мог бы лично
Опять родиться, стать собой вторично
И вновь создать уж созданное раз.
 
 
Всё переводчик – может. Те слова,
Что раз дались, но больше не дадутся
Бодлеру – диво! – вновь на стол кладутся.
Как?! Та минутка хрупкая жива?
 
 
И хрупкостью пробила срок столетний?
Пришла опять? К другому? Не к тому?
Та муза, чей приход (всегда – последний)
Был предназначен только одному?!
Чу! Дальний звон… Сверхтайное творится:
Сейчас неповторимость – повторится.
 

1970‑е гг.

Обратное превращение

Шелковистый бейт я делаю из камня.

Рудаки

 
«Я из камня сделал шёлковое слово», –
Некогда сказал великий Рудаки.
Да. Но он не знал, что переводчик
Снова
Сделает кирпич
Из шёлковой строки.
 

1967

Уют

 
Стихами, прозою ли, в устном разговоре –
Так модно клясть уют! И рваться наобум
(Как будто держит кто силком за фалды!)
                                 в море,
В цунами, в ураган, в тайфун или в самум.
 
 
Но незаметно, чтобы кто-то, бросив чум,
Дворец или вертеп, – со здравым смыслом
                                 в ссоре, –
Добром пошёл бы спать, как кошка, на заборе
И жить на площади, где вечно пыль да шум!
 
 
Да-с: все живут в домах, и дверки – на замочках.
Лишь Диоген да Гек-бродяга жили в бочках.
Но жарким очагом пренебрегал мудрец
Затем, что в Греции и так хороший климат,
А Гек не шёл домой, – боялся – плохо примут:
«У-бью!» – грозил ему подвыпивший отец.
 

≈1980

Трюизмы

 
Всё едино? Нет, не всё едино,
Пламя, например, отнюдь не льдина.
Плут о благе ближних не радетель.
А насилие – не добродетель.
 
 
   Всё едино? Нет, не всё едино:
   Ум – не глупость. Край – не середина.
   Столб фонарный веселей простого.
   Пушкин одарённее Хвостова.
 
 
Всё едино? Нет, не всё едино:
Детский самокат не гильотина.
Есть Большой, есть Маленький, есть Средний
Человек. (И Средний – есть последний!)
 
 
   Всё едино? Нет, не всё едино
   (И «Майн Кампф» – не шутка Насреддина);
   Малый да Большой – едины станут,
   Среднего – и тросом не притянут!
 
 
Всё едино? Нет, не всё едино:
Волк не голубь. Жаба не сардина.
О единстве бухенвальдской печи
С Красотой – не может быть и речи.
 
 
   Всё едино? Нет, не всё едино!
   Нет, не всё сжевать должна скотина;
   Разобраться прежде должен гений
   В некоторой разнице явлений.
 
 
Всё едино? Нет, не всё едино;
В рощах нет повторного листочка!
Потому что если «всё едино»,
Значит – «всё дозволено». И точка.
 

≈1972

Свободу Манолису Глезосу

 
Свободу Манолису Глезосу!
Откройте скорее тюрьму!
Свободу Манолису Глезосу!
Верните свободу ему!
 
 
Когда, обдуваемый бедствием,
Измотанный гитлеров чуб
Упал между солнцем и Грецией, –
Смутился Манолис? Ничуть.
 
 
Алло, демосфены столетия,
Ораторы мира всего! –
Он отнял у вас красноречие,
Хотя не сказал ничего,
 
 
А взял – да и сбросил с Акрополя
Без дрожи сомненья в руках
Обмотку,
Которую прокляли
Народы на всех языках.
 
 
И, – где трепохвостила свастика, –
Он выставил вымпел другой;
При виде которого – схватится
Гречанка за сердце рукой, –
 
 
Тот милый, кто исстари грезился
Повстанцам в огне и в дыму…
Свободу Манолису Глезосу!
Отдайте свободу ему!
 

1959

«Вокруг деревьев и домов…»

 
Вокруг деревьев и домов
Стоят безветренные дни.
Мне раньше снилось много снов, –
Теперь не снятся мне они.
 
 
Но и в бессонницах порой
Народный снится мне герой,
Что в дольний мир по временам
Так запросто приходит к нам!
 
 
На протяженье лет и эр
В толпе готов ему удар.
Джон Браун был тому пример.
И Линкольн принял гибель в дар.
 
 
И Джон и Роберт обрели
Покой в довременном раю,
Чтоб за холмов грядой, вдали,
Дин Рид! – услышать песнь твою…
 
 
Рабочий класс!
Велик запас
Друзей-спасателей у нас.
Певцом Джо Хилл
Рабочим был,
Так что ж никто его не спас?
 
 
Взошел на небо Мартин Кинг,
Как голос по колоколам.
Но тем наглей, устроив ринг,
Возились крысы по углам…
 
 
Кругом деревьев и домов
Стоят безветренные дни.
Мне прежде снилось много снов, –
Не снятся больше мне они.
 
 
Но в том бессонном странном «сне»,
Где сад уснул и град уснул,
Герой народный снится мне.
И тот, кто в ров его столкнул.
 
 
Да. Вкруг заборов и ворот
Настала тишь да благодать.
Грабителей – невпроворот,
А вот героя – не видать.
 
 
Но и сквозь сон
И сквозь не-сон,
Сквозь ночи пасмурный заслон
Я снова слышу, как, порой,
По улице проходит он.
 
 
…А тот – на дальнем берегу
Стоит – и машет, машет мне…
И глаз открыть я не могу
От слез, пролившихся во сне.
 

1980‑е гг.

Эдгар По

 
Не думаю, что мрак его души чрезмерен.
Рисуя грозный цех, где сера и смола,
Он краски не сгущал, а был натуре верен:
Ведь преисподняя и впрямь не весела!
 
 
Но, сам спускаясь в ад, он брал с собой, как веер,
Как нежный лёд ко лбу – прохладу ремесла…
А нам? И жар, и смрад, и – чтоб над нами реял
Весь ужас ночи! Но… поклясться бы могла,
 
 
Что это наш заказ, хоть мы не признаёмся!
А разве свой кошмар мы рассказать не рвёмся?
Как?! Разве ускользнуть позволим мы ему?!
 
 
Э, нет! Как протокол мы разбираем сказку.
И страшным снам даём такую же огласку,
Как преступлениям, свершённым наяву.
 

≈1974

О. Генри
(Человек и рассказчик)

 
…«Не генерал», – сказали вы о нём.
Но что чины тому, кто вечно под огнём?
Да, он – солдат пера. Но плох тот генерал,
Который быть таким солдатом не желал!
 

1990‑е гг.

В свою пользу дурак

 
Как радужный дурман горячего болота –
Мечты создателя рифмованных миров.
Но первый светский жест певца – уже ворота
В действительную жизнь – из царства
                              детских снов.
 
 
   А значит – он идёт на низменное что-то –
В яснейшем разуме! А значит – он здоров,
Когда и в будний день играет идиота,
Безумца, гения, носителя даров…
 
 
   Да, он «помазанник». Но больше –
                           для проскользу.
Дурак-то он дурак. Но – в собственную пользу.
В «нирвану» погружён, в экстаз небытия, –
   Но хочется сказать: – Нирвана-то нирваной,
А ходишь, как-никак, и сытый и не рваный,
И многим не даёшь, – я слышала, – житья.
 

1969

«В поэтах числиться и никогда заборным…»

 
В поэтах числиться и никогда заборным
Словцом не выругаться – сущая беда!
Клеймо на совести. Участье в деле чёрном.
Пятно, которому не смыться никогда.
 
 
   Есть что-то пресное и штатское в отказе
   Певца от «крепких» слов. Увы, но это так.
   Держась пристойности, ты вроде как…
                                 слизняк!
   Иуда! Бледный клерк! (Его комками грязи
 
 
За бледность гнусную всегда мальчишки бьют!)
Ты не гусар! Ты шпак! Зануда из зануд!
Ты сухопутная, прошу прощенья, крыса!
Взлёт поэтический тебе не по плечу!
   Да, знаю-знаю… Здесь моя погибель скрыта,
   Но… почему-то я ругаться – не хочу.
 

1976

«Мы только женщины – и, так сказать, “увы!”…»

 
Мы только женщины – и, так сказать, «увы!».
А почему «увы»? Пора задеть причины.
«Вино и женщины» – так говорите вы,
Но мы не говорим: «Конфеты и мужчины».
 
 
Мы отличаем вас от кекса, от халвы,
Мы как-то чувствуем, что люди – не ветчины,
Хотя, послушать вас, лишь тем и отличимы,
Что сроду на плечах не носим головы.
 
 
«Вино и женщины»? – Последуем отсель.
О женщина, возьми поваренную книжку,
Скажи: «Люблю тебя, как ягодный кисель,
Как рыбью голову! Как заячью лодыжку!
 
 
По сердцу ли тебе привязанность моя?
Ах, да! Ты не еда! Ты – человек! А я?»
 

1963

Соломинка

 
Эстет и варвар вечно заодно.
Их жесты, разумеется, не схожи,
Но пить из дамской туфельки вино
И лаптем щи хлебать – одно и то же.
 
 
Эстет и варвар вечно заодно.
Издревле хаму снится чин вельможи,
Зато эстету – дева, вся в рогоже.
Дну снятся сливки, сливкам снится дно.
 
 
Усищи в бочку окунает кто-то,
А кто-то сквозь соломинку сосёт.
Но кто грубей? Кто низменнее? Тот
Или другой? Хоть поровну – почёта, –
 
 
Из бочки можно капли извлекать,
А можно сквозь соломинку – лакать.
 

1960‑е гг.

Конец авантюризма

Он, я знаю, считает себя очень ловким, потому что поступает подло…

Бернард Шоу (письма)

1. Сумерки грехов

 
Старинные багровые светила
Больших грехов склонились на закат.
Но добродетель их не заменила.
На смену – похотлив, жуликоват –
Пришёл Грешок. Но многие твердят:
«В нем – демонизм, огонь, свобода, сила…»
Что ж, повторим: столетья три назад,
Наверно, в нём и правда что-то было?
Когда он виселицы украшал,
Монастырей каноны нарушал
(По грозной схеме: Страсть. Позор. Темница…).
Но нет картины жальче и мерзей,
Когда, свободный, с помощью друзей,
Трус и пошляк над честностью глумится.
 

2. Крах авантюризма

 
Не поминай Дюма, узнав авантюриста.
Увы! Сей рыцарь пал до кухонных страстей
И ужас как далёк от царственного свиста
Над океанами терзаемых снастей.
Уж не фехтует он. Верхом в ночи не скачет.
Не шутит под огнём, на голову свою.
А трусит, мелко мстит, от ненависти плачет…
По трупам – ходит ли? О да! Но не в бою.
Неведомы ему и той морали крохи,
Что знали хитрецы напудренной эпохи:
Он даже дерзостью их вольной пренебрёг,
И наглостью берёт (нарочно спутав слово).
Ах! Добродетели падение не ново:
Новее наблюдать, как низко пал порок.
 

≈1970

Мечта о недруге

Не могу расстаться с вами я без боя…

«Песнь о моём Сиде»

 
Искать себе врагов прямых, как солнце юга,
Открытых, царственных – не велика заслуга:
Как можно требовать, дружище, от врага,
Чего не требуют обычно и от друга?
 
 
Напрасно, старина, в мечтании прелестном
Ты мыслишь о враге прямом, открытом,
                                 честном.
Крепись! Бери его таким, каков он есть:
Злым, хищным, маленьким, тупым…
                           Неинтересным…
 
 
И враг же у тебя! Отвага в честном взгляде,
Лежачего не бьёт, не нападает сзади…
Послушай! Вот тебе пяток моих друзей,
Но этого врага – отдай мне, Бога ради!
 
 
Я недругу за ложь коварством не плачу,
Но нежность к недругу мне вряд ли по плечу.
Стараюсь поступать, как честь повелевает.
Позволь хоть чувствовать мне так, как я хочу!
 
 
С ним ладишь, кажется, а он грозит борьбой.
Но другом скажется, когда объявишь бой.
Ни дружбы, ни вражды, скотина, не выносит!
Нет, не таких врагов искали мы с тобой.
 
 
У деда моего был, сказывают, враг:
В раздоре – золото, сокровище для драк:
Не сразу нападёт, а крикнет: «Защищайся!»
Никто, никто уже теперь не крикнет так!..
 

1967

Подземелья

 
Ключи от подземелий подсознанья
Звенят опять на поясе моём.
Сегодня я, заблудшее созданье,
Сойду туда с коптящим фонарём.
 
 
Как воют своды в страшной анфиладе!
А впрочем, выясняется в конце,
Что все подвалы наши – на эстраде,
Все тайны, как посмотришь, – на лице.
 
 
У нас и подсознание – снаружи.
Всё просто: нам получше – вам похуже,
Кот хочет сала, палки просит пёс.
Успех собрата мучит нас до слёз.
 
 
Но чтоб до истин этих доискаться,
Не стоит в преисподнюю спускаться!
 

≈1980

Душа вещей

 
Люблю дома, где вещи не имущество,
Где вещи легче лодок на причале.
И не люблю вещей без преимущества
Волшебного общения с вещами.
 
 
Нет, не в тебе, очаг, твоё могущество.
Хоть весь дровами, точно рот словами,
Набейся – я и тут не обожгусь ещё,
Не будь огня – меж камнем и дровами.
 
 
Мне скажут: брось мечты, рисуй действительность;
Пиши как есть: сапог, подкову, грушу…
Но есть и у действительности видимость,
 
 
А я ищу под видимостью душу.
И повторяю всюду и везде:
Не в соли соль. Гвоздь тоже не в гвозде.
 

1960‑е гг.

«Не пиши, не пиши, не печатай…»

 
Не пиши, не пиши, не печатай
Хриплых книг, восславляющих плоть.
От козлиной струны волосатой
Упаси
Твою лиру
Господь!
 
 
Не записывай рык на пластинки
И не шли к отдалённой звезде,
В серебристую дымку
Инстинкты
И бурчанья в твоём животе.
 
 
Верь:
Затылок твой – круглый и плотный,
Группа крови и мускул ноги
Не предстанут зарёй путеводной
Пред лицо поколений других!
…Как волокна огнистого пуха,
Из столетья в столетье
Летят
Звёзды разума, сполохи духа,
И страницы в веках шелестят…
Но уж то, что твоя козлоногость,
Возгордясь, разбежалась туда ж, –
Для меня беспримерная новость!
Бедный мастер!
Закинь карандаш,
Отползи поскорее к затону,
Отрасти себе жабры и хвост,
Ибо путь от Платона к планктону
И от Фидия к мидии – прост.
 

1960‑е гг.

Гедонизм

 
Когда грустят матёрые,
Умеющие жить,
Я как-то не догадываюсь –
Что им предложить.
 
 
Пудовый ключ от Ревеля?
Большую глыбу с Альп?
Грозу в степях? Раба в цепях?
Иль собственный мой скальп?
 
 
Что делать. Мне не верится,
Что им помочь могли б
Луч солнца,
Цветик Аленький
И летний лепет лип.
 

1990‑е гг.

«Дышат снегом на флоксах росинки…»

 
      Дышат снегом на флоксах росинки.
В поздних сумерках зренье теряю.
Но, взойдя на дорогу с тропинки,
Новым зреньем глаза расширяю.
 
 
      Лужи спят на дорогах ненастных.
А на их перламутровых бельмах –
Срезы крыш, по-вечернему ясных,
Острота́ чердаков корабельных.
 
 
      Лунка льда – в миражи дождевые,
Как стеклянная дверца, раскрыта;
Там верёвки дрожат бельевые –
И на снасти похожи до вскрика!
 
 
      …Скоро инеем станет прохлада.
Что там, в поле? Хомяк или кролик?
Или, – призрак усталого взгляда, –
Это сумерек дёрнулся промельк?
 
 
      Журавлей горловая валторна
      Отжурчала за снежною тучей…
Скрипка сумерек!
Спой мне повторно;
Дай мне Веру, Надежду и Случай!
 

1969

Человек

 
Сквозь туман заблуждений, сквозь дебри
                              сомнений
Пробирается вдаль человеческий гений:
Зажигает фонарь на вершине маячной,
По тростинке проходит над пропастью мрачной,
 
 
В тяжких недрах земли обливается потом,
На серебряных крышах стоит звездочётом,
Над морями на тихом летит монгольфьере,
Разбивается насмерть на личном примере.
 
 
Он на землю приходит то пылким Икаром,
То бесстрашным и добрым Алленом Бомбаром, –
Личным другом Надежды, врагом Заблужденья,
Чья рука равносильна руке провиденья, –
Фермопильским вождём, капитаном
                              «Кон-Тики»,
Человеком, бегущим на дальние крики…
Летописцем, исполненным вещего рвенья
Никого не забыть, кроме пугал забвенья.
 
 
В каждом веке он первый. Но в деле, в котором
Подозренье в корысти покажется вздором,
Где никем не могло бы тщеславие двигать,
Где гляди не гляди, а не выглядишь выгод:
 
 
Между койками ходит в чумном карантине,
Служит крошечным юнгою на бригантине,
Над полями сражений, как в тягостной сказке,
Кружит ангелом с красным крестом на повязке…
 
 
И на крылья свои, с неизвестной минуты,
Надевает суровые тайные путы,
Чтобы в грусти своей и себе не сознаться,
Чтобы в самом страданье своём – не зазнаться.
 
 
Ибо нет на земле и не будет деянья,
Чтобы стоило ангельского одеянья.
Ибо странно мечтать о блаженстве небесном,
Не ходив по земле пешеходом безвестным.
 
 
Сквозь туман заблуждений, сквозь дебри
                                 сомнений
Пробирается вдаль человеческий гений:
Зажигает фонарь на вершине маячной,
Чтоб горел его свет, как венец новобрачной.
 
 
И приходят титаны в раздумье глубоком,
И кончаются в муках, когда ненароком
Застревают, как стрелы, в их ноющем теле
Их конечные, их бесконечные цели.
 
 
Убегаем от чар, возвращаемся к чарам,
Расправляемся с ними – то зря, то недаром…
…Далека же ты в небе, звезда Идеала!
Но стремиться к тебе – это тоже немало.
 

≈1970

Меланхолия

 
Богопротивная, дрянная вещь – тоска!
Три вида есть у ней, самим грехом творимых:
Тоска нипочему. Тоска из пустяка.
Тоска по случаю причин непоправимых.
 
 
Тройная эта блажь особенно близка
Нам, людям севера. В умах неутомимых
Мы сотни смастерим себе терзаний мнимых,
Пока судьба и впрямь не стиснет нам бока.
 
 
Вот так, из ничего, мы с важностью умеем
Чудовищ созидать! Гордясь душевным змеем
(Таким тропическим, когда кругом зима!),
Его мы пестуем. Но нет в нас мысли ясной,
Что здесь мы – не одни; что и к другим в дома
Нет-нет и заползёт наш баловень ужасный…
 

1970‑е гг.

Поэты

Памяти Тудора Аргези

 
Когда потеряют значенье слова и предметы,
На землю, для их обновленья, приходят поэты.
Под звёздами с ними не страшно: их ждёшь,
                              как покоя!
Осмотрятся, спросят (так важно!): «Ну, что
                              здесь такое?
      Опять непорядок на свете без нас!»
 
 
(Кругом суета:
Мышь ловит кота,
К мосту рукава пришиты…
От всякой букашки ищет защиты
Бедный великан!
            Зелёный да алый
            На листьях дымок;
            Их бархат усталый
            В жаре изнемог…)
 
 
Вступая с такими словами на землю планеты,
За дело, тряхнув головами, берутся поэты:
Волшебной росой вдохновенья кропят мир
                              несчастный
И сердцам возвращают волненье, а лбам –
                              разум ясный.
А сколько работы ещё впереди!
 
 
Живыми сгорать,
От ран умирать,
Эпохи таскать на спинах,
Дрожа, заклинать моря в котловинах,
Небо подпирать!
            (Лучами блистает
            Роса на листе,
            Спеша, прорастает
            Зерно в борозде.)
 
 
Привет сочинителям славным,
                     чьи судьбы предивны!
Но колбасникам, тайным и явным,
                        поэты противны –
Что в чужие встревают печали, вопросы
                                 решают…
«Ах, вопросы нам жить не мешали:
                        ответы – мешают!»
 
 
И скажут ребятам такие слова:
 
 
«Вы славу стяжали,
Вы небосвод
На слабых плечах держали,
Вы горы свернули,
В русло вернули
Волны грозных вод…»
         Заржут непристойно
         И скажут потом:
         «Так вымойте стойло
         За нашим скотом!»
 
 
Когда потеряют значенье слова и предметы,
На землю, для их обновленья, приходят поэты,
Их тоска над разгадкою скверных, проклятых
                              вопросов –
Это каторжный труд суеверных старинных
                              матросов,
      Спасающих старую шхуну Земли.
 

≈1967

Не трогайте лисиц!

 
Принц Чарльз охотился на лисицу, –
Смеётся, скачет, стреляет…
Не надо охотиться на лисицу,
Пускай лисица гуляет!
 
 
Свобода вышла на первопуток.
Но, взяв свободу… отстрела (!)
Свободы зайцев, свободы уток
Она не предусмотрела.
 
 
И как-то странно иные лица
Свободу употребляют.
Не надо охотиться на лисицу, –
Пускай лисица гуляет!
 
 
Скачут охотники по жнивью, –
Ловкости рады своей…
Но я охотников не люблю –
Я больше люблю зверей.
 
 
…Принц Чарльз упал и сломал ключицу.
Газета про это объявляет.
Не надо охотиться на лисицу,
Пускай лисица гуляет!
 

1999

Санчо Панса на отдыхе

 
В душе у Санчо память Дон Кихота –
Есмь трудная ответственная нота
Не то вины какой, не то просчёта…
И счастлив отдохнуть. И жаль чего-то.
 
 
И чудится ему в мечтах заглавных,
Что рыцаря от действий своенравных
Оттаскивал… другой наверно кто-то?
А он – разил титанов с ним на равных!
(А как же? Ведь работа есть работа)!
 
 
Крылатых мельниц нет – подраться не с кем!
И мех с вином старинным лопнул с треском…
А впрочем, мы не пьем и не деремся;
Покончено с деньков минувших блеском!
А жаль чего-то…
Испания обставлена горами
И уцелеет, – что картина в раме.
Но что – весь белый свет с его дарами –
Без Дон Кихота?!
 
 
Скажи, Послеобеденная Дрёма,
Куда летит под ветерком солома?
Кто стибрил наши сёдла из загона?
Куда ведет дорога сзади дома?
Не знаешь? То-то!
 

Октябрь, 2014