Текст книги "В ожидании любви"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 8

– Оx! – В этот раз она инстинктивно прикрылась руками. – Ты мог бы и предупредить.

– Я искупаю тебя в свете луны и одену в сияние звезд.

Она почувствовала, как какая-то сила, нежная, но настойчивая, держит ее за руки. Те опустились, потом раскинулись в стороны, словно их тянули шелковой веревкой.

– Позволь прикоснуться к тебе. – Не сводя с нее глаз, он шагнул к ней, провел кончиками пальцев по ее шее, груди. – Возбудить тебя. – Он целовал ее губы с быстрыми, легкими укусами. – Обладать тобой.

В это же время что-то проскользнуло через ее разум, через ее тело. Словно свернутая полоса тепла, связавшая их вместе. Ей не хватало воздуха, чтобы закричать, она могла лишь стонать.

Он едва касался ее.

– Как ты можешь… как я могу….

– В этот раз я хочу показать тебе больше. – Теперь его руки накинулись на нее, грубые и настойчивые. Ее кожа была так нежна, так ароматна. Она мерцала в свете луны, и где бы он ни касался ее, в этом месте становилось тепло. Розы на шелке. – В этот раз я хочу взять больше.

Он заставил ее летать во второй раз. Хотя ноги ее не отрывались от земли, она парила в воздухе. Стремительное, отчаянное путешествие. Его губы целовали ее плоть. У нее был только один выбор – позволить ему насытиться. Его жадность уничтожила ее здравый смысл, и ее единственным желанием было быть поглощенной им.

Полностью отдавшись наслаждению, она откинула голову назад и приглушенно повторяла его имя, словно песню, пока он ласкал ее.

Он соединил свой разум с ее разумом, возбуждаясь от каждого нежного вскрика, от каждого хриплого всхлипывания. Она стояла в лунном свете, вся открытая для него, пропитанная наслаждением и дрожащая от его страсти.

И страсть его была такова, что его пальцы оставляли на ее влажной коже золотые следы, следы, которые пульсировали, скручивая ее в клубок наслаждения.

Когда он снова нашел ее губы, ее вкус, острый и сладкий, ворвался и опьянил его.

Теперь ее руки освободились и крепко обхватили его. И ее ногти царапали его, когда она стремилась удержать, стремилась найти его. Она прижалась к нему, горячая, нетерпеливая, и бедра ее выгибались от нарастающего желания.

Он вошел в нее – один отчаянный толчок, затем еще один. Еще один. Она ответила на настойчивый ритм его движений, и он освободил в себе зверя.

Разум его был пуст, в нем не было ничего, кроме желания обладать ею и этого первобытного голода, который был общим для них. Лес эхом ответил на торжествующий зов, когда этот голод поглотил их обоих.

Она лежала – безвольная, неподвижная. Даже если бы на нее неслась тысяча диких коней, она бы и пальцем не пошевелила.

Флинн упал, обессиленный, на нее, и сейчас был, словно мертвый, и она подумала, что он чувствует себя точно так же.

– Мне так жаль, – произнесла она с долгим, долгим вздохом.

– Жаль? – Он поводил рукой в траве, пока не нащупал ее руку.

– Ммм. Так жаль женщин, у которых нет такого любовника, как ты.

Он издал звук, похожий на смешок.

– Так великодушно с твоей стороны, mavourneen. А я предпочитаю быть эгоистом – единственным мужчиной, который наслаждается тобой.

– Я видела звезды. Не те, что вверху.

– Я тоже. Ты единственная, заставившая меня видеть звезды. – Он зашевелился, прижался губами к ее груди, потом поднял голову. – И ты пробуждаешь во мне зверский аппетит.

– Значит, нам нужно возвращаться.

– Нам нужно делать только то, что нравится. Чего бы тебе хотелось?

– Прямо сейчас? Мне хочется воды. Никогда не хотелось раньше так пить.

– Воды? – Он наклонил голову, усмехнулся. – Воды я могу тебе дать, сколько угодно. – Он обхватил ее и перекатился. Она взвизгнула, а он громко расхохотался, когда они скатились с берега и с шумом упали в воду пруда.

Кейлин была поражена, как много общего у них с Флинном. Учитывая обстоятельства и все то, что отличало их, казалось удивительным, что они вообще находили темы для обсуждения. Флинн не сидел пятьсот лет сложа руки. Его любовь к хорошим вещам, даже если они служили лишь для красоты, очень импонировала ей. Занимаясь профессионально антиквариатом, она имела дело с раритетами, исполненными высокого мастерства, с прекрасным. Ей были интересны история стола, общественное назначение эмалированной табакерки или наследники сервировочного блюда. Эти несколько предметов, которые она оставила себе, были для нее особыми, не только из-за их красоты, но и из-за их загадочности.

Ей и Флинну нравились одни и те же книги и фильмы, хотя он читал и видел – просто для развлечения – гораздо больше ее.

Он слушал ее, расспрашивая о различных этапах ее жизни, пока она не начинала раскладывать события по полочкам и вспоминать вещи, которые когда-либо видела или делала, или переживания, о которых давно позабыла.

До сих пор никто и никогда ею так не интересовался, не интересовался, какая она и что думает. Что она чувствует. Если он не соглашался с ней, то вовлекал ее в спор или поддразнивал, побуждая разбираться в сторонах жизни, о которых она редко задумывалась.

Казалось, она делает для него то же самое, выводя его из задумчивого молчания или оставляя в покое, пока сумрачное настроение не пройдет само по себе.

Но всякий раз, когда она говорила о будущем или спрашивала о нем, молчание длилось дольше обычного.

Поэтому ничего не надо спрашивать, сказала она себе. Ей не нужно знать. Чего она добилась благодаря распланированности и точности, кроме однообразия жизни? Что бы ни произошло, когда неделя подойдет к концу, – Господи, почему она не помнит, какой сегодня день недели? – она будет благодарна.

А пока каждый миг был драгоценным.

Он столько дал ей. Улыбаясь, она бродила по дому, перебирая пальцами изысканное жемчужное ожерелье, которое не снимала с тех пор, как он надел его ей на шею. Это не подарок, думала она (хотя и очень ценила его), это любовь, возможность и, прежде всего, способность видеть.

Никогда прежде она не видела все так отчетливо.

Любовь ответила на все вопросы.

Что она могла дать ему? Что подарить? У нее ничего не было. Те немногие вещи, которые все еще у нее оставались, находились в машине, брошенной в лесу. Там было так мало от той женщины, которой она стала, которой все еще становилась. Она хотела что-то сделать для него. То, что заставило бы его улыбнуться.

Еда. Довольная этой мыслью, она поспешила на кухню. Она не знала ни одного человека, который бы так ценил вкус яблока, как Флинн.

Конечно, поскольку печи не было, она понятия не имела, что она может приготовить, но… Она влетела на кухню и замерла от изумления.

Теперь здесь стояла великолепная кухонная плита. Белая и сияющая. Кейлин лишь пробормотала что-то по поводу того, чтобы вскипятить воду на чай и – пуфф! – он сделал кухонную плиту.

Ну что ж, подумала она, закатывая рукава, увидим, что можно приготовить.

В своем кабинете Флинн смотрел в одно из окон на мир. Он хотел сосредоточиться на доме Кейлин, чтобы создать для нее копию одной из ее вещей. Он знал, каково это – обходиться без того, что у тебя было, но много для тебя значило.

На какое-то время он заблудился, перемещая свой разум по комнатам, в которых она когда-то жила, изучая, как она расставляла мебель, какие книги были у нее на полках, какие цвета ей нравились.

Как все здесь опрятно, подумал он с неожиданным сильным волнением. Все так аккуратно лежало на своих местах, все сделано с таким вкусом. Может быть, пребывание у него в доме, среди этой мешанины, оскорбляет ее чувство порядка?

Он решил спросить у нее. Можно будет сделать некоторые перестановки. Но почему же вокруг цвета так однообразны? А эта одежда в гардеробной? Вся она подошла бы больше старой деве – нет, это слово мало используется сейчас. Простые платья из обычной ткани, отсутствие ярких цветов, которые так шли его Кейлин. Если он что-то понимает в этой области, она о них забудет без сожаления.

Но она наверняка захочет свои фотографии, и вот этот бокал на подставке, и вот эту лампу. Он начал фиксировать их у себя в уме, форму и размеры, оттенок и фактуру. И его концентрация была настолько велика, что он не осознал, что изображение изменилось, пока какая-то женщина не возникла в его видении. Она шла через комнаты, и ее руки были плотно сжаты. Красивая, отметил он. Ростом ниже Кейлин, полнее в груди и бедрах, но с тем же цветом лица, глаз и волос. У нее была короткая стрижка, и темные волосы развевались, когда она двигалась. Он был вынужден открыть окно шире, чтобы услышать ее голос.

– Ох, детка, где же ты? Почему ты не звонишь? Уже прошла почти неделя. Почему мы не можем тебя найти? О, Кейлин. – Женщина взяла со стола фотографию, прижала к себе. – Пожалуйста, пусть с тобой будет все в порядке. Пусть с тобой все будет хорошо.

Она упала в кресло и заплакала.

Флинн со стуком захлопнул окно и отвернулся.

Пусть это его не трогает. Не трогает.

Время уже почти истекло. Через двадцать четыре часа и еще немного выбор будет сделан.

Он увел свои мысли от горя матери. Но он не мог закрыть сердце. В раздражении он вышел из кабинета, чтобы успокоиться. Может быть, свистнуть Дилиса и покататься верхом. Но он услышал, что Кейлин поет.

Раньше он никогда не слышал, чтобы она пела. Приятный голос, подумал он, но не это заставило его направиться в кухню, а счастье, которое он услышал в пении.

На кухонной плите что-то булькало в большом медном казане и пахло невероятно вкусно.

Очень много времени прошло с тех пор, как он заходил на кухню и там кто-то что-либо готовил. Но сейчас он был почти уверен, что происходит именно так. В это было почти невозможно поверить, и он решил убедиться.

– Кейлин, что ты тут делаешь?

– Ох! – Ложка стукнула, выпала из ее руки и булькнула в казан.

– Черт, Флинн! Ты напугал меня. Ну вот, посмотри, я уронила ложку в соус.

– Соус?

– Я решила приготовить спагетти. У тебя здесь на кухне очень необычный набор всяких продуктов. Арахисовое масло, маринованная селедка, шоколада столько, что можно накормить целую школу. Мне удалось найти много разных трав и несколько прекрасных спелых помидоров, и я решила, что это самый безопасный выбор. И еще у тебя есть десять фунтов спагетти.

– Кейлин, ты что, для меня готовишь?

– Я знаю, должно быть, это кажется глупым, ведь ты можешь щелкнуть пальцами, и у тебя появится шикарный стол. Но я могу сказать кое-что в пользу домашней кухни. Я очень хорошо готовлю. Я даже брала уроки. Хотя раньше никогда не делала соус в таком казане, он должен получиться хороший.

– Казан не такой?

– Ну, понимаешь, у меня бы лучше вышло с моей посудой, но думаю, и так ничего. У тебя столько свежих овощей в саду, и я…

– Подожди пару секунд, ладно? Мне нужно немного времени. И прежде чем она успела что-то сказать, он вышел. Она покачала головой и попыталась вытащить ложку.

Она снова сосредоточилась, отрегулировала пламя, чтобы соус кипел на медленном огне, и тут громкий лязг за ее спиной заставил ее вздрогнуть. Ложка снова упала в соус.

О, ради Бога! – Она повернулась и резко отшатнулась назад. На полке рядом с ней высилась гора казанов, кастрюль и сковородок.

– Я сделал их копии, – сказал Флинн с довольной ухмылкой. – Это заняло у меня чуть больше времени, но мне не хотелось спорить с тобой из-за этого. А то ты бы еще отказалась кормить меня.

– Мои кастрюли! – Она накинулась на них с энтузиазмом матери, нашедшей потерянных детей.

С большим энтузиазмом, отметил Флинн, когда она, щебеча, хваталась за каждую кастрюлю, поднимала крышку, чем когда он подарил ей драгоценности.

Потому что это были ее кастрюли. Что-то, что принадлежало ей. Что-то из ее мира.

И у него стало тяжело на сердце.

– Должно получиться. – Она сложила посуду, выбрала подходящую кастрюлю. – Я знаю, это, должно быть, кажется тебе пустой тратой времени и сил, – сказала она, перекладывая соус. – Но приготовление – это своего рода искусство. И уж точно хорошее занятие. Я привыкла быть занятой. Несколько дней отдыха – это чудесно, но если я ничего не буду делать еще некоторое время, я просто сойду с ума. А сейчас я могу готовить…

Пока соус тихо закипал в кастрюле двадцать первого века, она отнесла древний казан в раковину, чтобы помыть его.

– …и ослепить тебя своим блеском, – добавила она, быстро и озорно оглянувшись через плечо.

– Ты уже меня ослепила.

– Ладно, подожди. Я тут думала, пока все это складывала, что я могла бы потратить недели, месяцы, приводя все это в порядок. Не иметь шаблона – это одно дело, но не иметь порядка – это совеем другого. Для книг можно сделать каталог. А некоторые комнаты просто завалены вещами. Я даже думаю, ты сам не знаешь, где что лежит. Ты мог бы составить списки своих картин, антиквариата, музыкальных записей. У тебя самая полная коллекция старинных игрушек, которую я когда-либо видела. Когда у нас будут дети…

Она замолчала, руки ее двигались в мыльной воде. Дети. Могут ли у них быть дети? Каковы правила? Может быть, она уже беременна? Они ничего не сделали, чтобы предотвратить зачатие. Или я ничего не сделала, подумала она, сжимая губы.

Откуда ей было знать, что мог сделать он?

– Послушай. – Она откинула волосы, быстро сполоснула казан. – Это все старые привычки. Списки, планы, распорядки. Единственный план, который нам нужен сейчас, – это какую приправу мне сделать к салату.

– Кейлин.

– Нет, нет, это все мое дело. Тебе просто нужно найти, чем заняться, пока все будет готово. – Она услышала печаль в его голосе, сожаление. И у нее нашелся ответ. – Все будет готово через час. Поэтому уходи.

Она повернулась, улыбнулась, прогоняя его. Но голос ее был слишком хриплым.

– Тогда я пойду, займусь Дилисом.

– Вот и хорошо.

Он вышел из комнаты, подождал. Когда по ее щеке скатилась слеза, он перенес ее на свою ладонь. И смотрел на эту слезу, пока она превращалась в пепел.

Глава 9

Он принес к столу цветы, и они ели приготовленный ею ужин при свечах.

Он часто прикасался к ней – просто проводил пальцами по руке. Десяток чувственных воспоминаний, сохраненных для бесконечного времени, наполненного желанием.

Он веселил ее, чтобы услышать смех и тоже сохранить его в памяти. Он задавал ей вопросы лишь для того, чтобы наслаждаться ее голосом, его интонациями.

Когда они поели, он приблизился с ней, чтобы посмотреть, как лунный свет играет в ее волосах.

Поздно ночью он занимался с ней любовью – так нежно, как только умел. Он знал, что это – в последний раз.

Когда она спала – он погрузил ее в легкие сны – он решился и был доволен тем, что предстояло сделать.

Ей снились сны, но они были тревожными. Она заблудилась в лесу, в тумане, который скрывал деревья и окутывал тропинку. Сквозь него мерцал свет, и капли влаги блестели, как драгоценности. Драгоценности, которые плавились и исчезали, как только она касалась их рукой.

Она слышала звуки – шаги, голоса, даже музыку, – но, казалось, они доносились из-под воды. Тонущие звуки, которые никак не становились отчетливыми. Как ни старалась она установить их источник, все было тщетно.

Формы деревьев были размазаны, краски цветов – безжизненны. Когда она пыталась кричать, казалось, что ее голос слышен не дальше ее ушей.

Она побежала – ей было страшно, что она заблудилась, что она одна. Ей нужно было только найти выход. Выход есть всегда. Ее охватила паника, и она попыталась разогнать туман, разрывая его пальцами, колотя по нему кулаками.

Но руки проходил сквозь него, и занавес оставался целым.

Наконец она увидела слабую тень замка. Шпили на башнях, зубчатые стены казались мягкими, словно воск в густом воздухе. Она побежала к замку, рыдая от облегчения. А потом от радости – когда увидела его, стоявшего у массивных дверей.

Теперь она мчалась к нему с распростертыми объятиями, готовыми к поцелую губами.

Когда ее руки прошли сквозь него, она поняла, что он – лишь туман.

И она тоже.

Кейлин проснулась, рыдая и протягивая к Флинну руки, но кровать возле нее была холодна и пуста. Она дрожала, хотя огонь, весело танцуя, согревал комнату. Это сон, только сон. Вот и все. Ей было холодно, и она встала с постели, чтобы одеться в плотное синее платье.

Где Флинн? – подумала она. Они всегда просыпались вместе, их ритмы были словно связаны между собой. Она пошла к огню, чтобы согреть замерзшие руки, и на ходу глянула в окно. Ярко светило лучистое солнце, и это объясняло, почему Флинн не обнимал ее, когда она открыла глаза.

Она проспала все утро.

Вот это да, подумала Кейлин, усмехнувшись. Все утро проспала, всю ночь видела сны. Так на нее не похоже.

Так на меня не похоже, подумала она еще раз, когда руки ее успокоились. Видеть сны. Она никогда не помнила своих снов, даже обрывками. Тем не менее, этот помнила точно, каждую деталь, словно действительно пережила приснившееся.

Это потому, что я расслабилась, заверила она себя. Потому что разум был расслаблен и открыт. Люди всегда говорят, какими реальными могут быть сны, ведь так? До сих пор она в это не верила.

Если сны будут такими пугающими, такими горестными, то уж лучше ей их не помнить.

Но все закончилось. Стоял прекрасный день. Не было тумана, укрывающего деревья. Цветы грелись в солнечном свете, их краски были яркими и настоящими. Облака, которые так часто закрывали ирландское небо, сейчас рассеялись, открыв глубокую, искрящуюся синеву.

Она нарвет цветов и вплетет их Дилису в гриву. Флинн даст ей еще один урок верховой езды. А позже она будет наводить порядок и начнет с библиотеки. Так интересно перебрать все книги. Исследовать их и приводить в порядок.

И теперь это не будет навязчивой идеей. Она больше не попадется в эту ловушку. Работа по дому станет удовольствием, а не обязанностью.

Распахнув окна, она высунулась, вдохнула свежий воздух.

– Я уже так изменилась, – прошептала она. – Мне нравится, какой я становлюсь. С такой я могла бы подружиться.

Она крепко зажмурилась.

– Мама, жаль, что не могу сказать тебе. Я так влюблена. Он делает меня такой счастливой. Жаль, что не могу сообщить тебе это, не могу сказать, что теперь я понимаю тебя. Жаль, что не могу поговорить с тобой.

Вздохнув, она отошла от окна.

Он пытался быть занятым. Только так он мог прожить этот день. Мысленно, в сердце он попрощался с ней еще накануне вечером. Он уже отпустил ее.

Другого выбора не было – только отпустить ее.

Он мог бы оставить ее с собой, втянув в долгие дни, бесконечные ночи следующего сна. Его одиночество будет нарушено, оно уменьшится. И в конце этого сна она снова будет здесь, эту короткую неделю. Чтобы прикасаться к ней. Чтобы быть.

Потребность в Кейлин, желание, чтобы она находилась рядом, было самой мощной силой, которую он когда – либо испытал. Кроме одной.

Любви.

Не только нежную красоту снов готов разделить он с ней. Но и боль и радость, которые идут от биения сердца.

Но тогда он отнимет ее жизнь, украдет у нее не только то, что она знала, но и то, кем она станет. Как он вообще мог поверить, что сможет сделать это? Неужели он и вправду думал, что его собственные нужды, самые эгоистичные и себялюбивые из них, перевесят ее самые главные потребности?

Жить. Чувствовать тепло и холод, голод и жажду, наслаждение и боль.

Видеть, как изменяешься с годами. Пожать руку незнакомому человеку, обнять любимого. Родить детей и видеть, как они растут.

Несмотря на всю свою волшебную силу, все его знания, ничего этого он дать ей не мог. Все, что он оставил ей, – это дар свободы.

Чтобы утешиться, он прижался лицом к шее Дилиса, втянул в себя запахи лошади, соломы, овса и кожи. Как так получается, что он забывает, каждый раз забывает о невыносимом страдании этих последних часов? Сущая физическая боль от знания того, что все это снова кончается.

– Ты всегда был свободен. Ты знаешь, что я не имею никакого права удерживать тебя здесь, если ты захочешь уйти. – Он поднял голову, лаская голову жеребца и глядя ему в глаза. – Увези ее отсюда в целости и сохранности. И если перейдешь границу, я не буду винить тебя.

Он отступил, медленно вздохнул. У него еще была работа, а утро проходило быстро.

Когда эта работа была сделана – последнее заклинание, тонкое покрывало забвения, раскинутое на границах его тюрьмы, – он мысленным взором увидел Кейлин.

Она бродила по садам, идя к опушке леса. Искала его, звала его. Боль пронзила сердце, словно стрела, такая сильная, что он чуть не упал на колени.

Итак, он все же не был готов. Он сжал кулаки, пытаясь взять себя в руки. Решительный, но не готовый. Как же он будет жить без нее?

– Она будет жить без меня, – сказал он вслух. – Этого я хочу больше всего. Мы покончим с этим сейчас, раз и навсегда.

Он не сможет заставить ее уйти, не сможет силой отправить ее назад, в ее мир, в ее жизнь. Но он может сделать так, что она сама решит уйти.

Взяв Дилиса за поводья, только чтобы чувствовать его, он направился через лес к дому, в последний раз, навстречу еще одному столетию.

Она услышала звяканье сбруи и мягкий стук копыт. С облегчением обернулась на звук и быстро пошла к Флинну, который выходил из-за деревьев.

– А я думала, где ты. – Она обвила его шею руками, и он позволил ей это. Ее губы радостно прижались к его губам, и он почувствовал их вкус.

– Мне нужно было кое-что сделать. – Слова резали ему горло, словно осколки стекла. – Сегодня хороший день для работы и для твоего путешествия тоже.

– Для моего путешествия?

– Ну да. – Он слегка похлопал ее по плечу, затем отошел, стал поправлять стремена у Дилиса. – Я расчистил путь, у тебя не будет никаких проблем. Ты легко найдешь дорогу.

– Найду дорогу? Куда?

Он оглянулся, печально улыбнулся ей. – Отсюда, конечно же. Тебе пора уезжать.

– Уезжать?

– Вот так, теперь все хорошо. – Он повернулся к ней, для чего ему потребовалась вся сила, которой он обладал. – Дилис довезет тебя, куда нужно. Я и сам бы поехал, но мне столько еще необходимо сделать. Я видел у тебя, там, в машине, карманный телефон. Классная штука. Не забыть бы достать себе такой же, чтобы изучить. Ты сможешь пользоваться им, как только пересечешь границу.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Как она могла понять, если разум ее оцепенел, если сердце перестало биться. – Я никуда не поеду.

– Кейлин, дорогая, конечно же, поедешь. – Он потрепал ее по щеке. – Не подумай, будто я не рад, что ты была здесь. Уж и не помню, когда я так забавлялся.

– За… забавлялся?

– Ммм. Господи, какая ты аппетитная штучка, – пробормотал он, потом наклонился и куснул ее за нижнюю губу. – Может, у нас еще есть время, чтобы… – Его руки шарили по ее телу, поддразнивая, тискали грудь.

– Прекрати! – Она отшатнулась, натолкнулась на Дилиса, который беспокойно задвигался. – Забава? Все это для тебя только забава? Способ хорошо провести время?

– А ведь хорошо провели, правда? Ах, милая, я дал тебе столько же удовольствия, сколько получил сам. Ты не можешь этого отрицать. Но у нас обоих есть дела, к которым нужно возвращаться, так ведь?

– Я люблю тебя. Это убивало его.

– Господи, благослови женское сердце, – сказал он со смешком. – Оно так великодушно. – Потом поднял брови. – Только, пожалуйста, не надо устраивать сцен и портить момент расставания. Мы оба получили удовольствие, но всему приходит конец. К чему все это может привести, как ты думаешь? Время заканчивается, Кейлин. Не упрямься.

– Ты не любишь меня. Ты не хочешь меня.

– Я любил тебя достаточно хорошо. – Он подмигнул ей. – И сильно хотел тебя. – Когда у нее в глазах появились слезы, он вскинул руки, словно они раздражали его. – Женщина, ради Бога. Я привнес немного волшебства и романтики в твою жизнь, которая, как ты сама говорила, была такой скучной. Я придал тебе немного блеска. – Он приподнял кончиком пальца жемчужное ожерелье.

– Я никогда не просила тебя о драгоценностях. Я никогда не хотела ничего, кроме тебя.

– Но все же взяла их, разве не так? Точно так же, как однажды другая взяла у меня побрякушки. Ты что же думаешь, после того как из-за одной женщины я оказался в заточении, мне захочется, чтобы другая оставалась здесь дольше, чем мне нужно, чтобы развлечься?

– Я не такая, как она. Ты не можешь думать…

– Женщина есть женщина, – беззаботно сказал он. – Я устроил тебе неплохой праздник, с подарками. Ты, по край ней мере, должна быть благодарна и слушаться, когда я тебе говорю. У меня больше нет времени на тебя и терпения, чтобы обнимать и успокаивать тебя. Поезжай.

Он поднял, почти закинул ее в седло.

– Ты сказал, что никогда не сделаешь мне больно. – Она стянула жемчужное ожерелье через голову, швырнула ему под ноги в грязь. Она смотрела на него и видела в его лице только жестокость и ни капли нежности. – Ты солгал.

– Ты сама делаешь себе больно, веря в то, чего нет. Возвращайся в свой скучный мир. В моем мире тебе нет места.

Он яростно хлопнул Дилиса по боку. Конь встал на дыбы, затем рванулся вперед.

Когда она скрылась из виду, поглощенная лесом, Флинн упал на колени – и зарыдал от горя.