Текст книги "Клятва смерти"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

8

Ева мгновенно прочла ответ на его лице. Его глаза округлились, губы задрожали. Несколько секунд он молчал. Ева следила за ним, пока он пил кофе. Пауза помогла ему успокоиться и овладеть собой. Он был не в одном из своих суперэлегантных костюмов, а в тонком черном свитере и в джинсах, волосы зачесаны назад и стянуты в «конский хвост» безо всяких украшений.

Даже по его молчанию Ева поняла, что ее слова, сказанные Рорку, оказались верны: ей пришлось нанести Моррису еще один удар.

– Моррис…

Он вскинул руку, прося дать ему еще минутку.

– Ты это проверила? Подтвердила?

– Да.

– Я знал, что у нее кто-то был… Что у нее был роман до отъезда из Атланты. – Моррис принялся массировать пальцами висок. – Они расстались. Она была расстроена, чувствовала себя неприкаянной. Именно поэтому – среди прочего – она и решилась на перевод. Начать сначала, с чистого листа, уехать подальше от того, что было или могло бы быть. Так она сказала. Я должен был вчера тебе рассказать. Но я не подумал… не мог думать.

– Все нормально.

– Она об этом упоминала, но так, вскользь, знаешь, как бывает, когда люди знакомятся? Она сказала… Что же она говорила? Я пытаюсь вспомнить. Просто, что у них ничего не вышло, они не стали друг для друга тем, чего каждому из них хотелось. Она ни разу не назвала его имени, а я не спрашивал. С какой стати мне было спрашивать?

– Скажи мне вот что, – попросила Ева. – У тебя не возникало ощущения, что ее что-то беспокоит в связи с ним? То, как они расстались?

– Нет, – покачал головой Моррис. – Я только помню, что тогда подумал: ну и болван! Упустить такую женщину! Она об этом больше не заговаривала, я тоже не стал расспрашивать. Это было прошлое. Мы оба думали только о настоящем, о будущем, о том, куда мы идем. О том, что нас ждет, о том, что у нас может быть. Он это сделал?

– Я не знаю. Это след, и я по нему иду. Но ответа у меня пока нет. Я не знаю, Моррис. Я тебе расскажу все, что знаю, но ты должен мне довериться. Я сама со всем разберусь.

– Я тебе доверяю больше, чем кому бы то ни было. Вот тебе и вся правда.

– Алекс Рикер сейчас в Нью-Йорке.

Кровь бросилась в лицо Моррису. Это была вспышка еле сдерживаемого бешенства.

– Выслушай меня, – потребовала Ева. – Он ей позвонил, и она пошла повидать его за день до смерти. Он добровольно выдал мне эту информацию, когда я поехала с ним побеседовать этим утром.

Моррис отставил кофейную кружку и, поднявшись, подошел к окну в кабинете Евы.

– Она не поддерживала с ним прежних отношений. Они не были любовниками. Я бы знал.

– Он тоже сказал, что они больше не были любовниками. Он также утверждал, что они расстались по-дружески. И встретились как друзья. Выпили вместе, поговорили. В частности, она сказала ему, что встретила другого мужчину и у нее с ним роман. Он сказал, что вид у нее был счастливый.

– Ты ему поверила?

Черт, думала Ева, как обойти свои подозрения и в то же время сдержать слово?

– Мне кажется, он говорил правду или хотя бы часть правды. Если бы она ощущала угрозу или беспокойство, она бы тебе сказала?

– Хотелось бы на это надеяться. Хотелось бы думать, что я сам должен был догадаться, почувствовать, даже если бы она со мной не поделилась. Она мне не сказала, что собирается с ним встречаться, и теперь ее уже не спросишь, почему она со мной не поделилась. Я не знаю, почему она мне ничего не сказала.

Ева не видела его лица, но и не глядя знала, что ему больно.

– Может быть, это так мало для нее значило, что она просто решила не упоминать о такой ерунде.

Моррис повернулся к ней.

– Но ты так не думаешь.

– Моррис, я знаю: когда у людей роман, они иногда поступают странно. Слишком много говорят, но при этом не говорят самого важного.

«Вот возьми, к примеру, меня. Я ведь не сказала Рорку, что собираюсь позвонить Дону Уэбстеру».

– А может, все дело в том, что у нас с ней были серьезные отношения, очень серьезные, и она испугалась, что я начну задавать вопросы? Вопросы, на которые ей не хотелось отвечать? Не потому, что у нее кто-то был до меня: мы оба с ней не дети. Но у нее был роман с Алексом Рикером.

– Да.

– С сыном известного преступника, знаменитого убийцы. Убийцы, который был еще на свободе, когда у них начался роман. Черт побери, он был влиятельным человеком! Какова вероятность, что Алекс Рикер не принимал участия в махинациях своего папаши? Что он никак не был с ними связан? А она, офицер полиции, закрутила с ним роман.

– Его ни разу в жизни не арестовывали и не обвиняли ни в каком в преступлении.

– Даллас!

– Ладно, ладно, это сомнительный аргумент, и вообще ситуация паршивая. Но я, Моррис, полицейский офицер, и я не только связалась с человеком, на которого вся полиция на планете и за ее пределами смотрела косо, я за него замуж вышла!

– Людям свойственно забывать, – вздохнул Моррис. Он вернулся к столу, сел и снова взял свою кружку кофе. – Этот роман должен был вызвать какие-то трения у нее на работе. У тебя же были трения. – Увидев, что Ева не отвечает, он опустил кружку. – Ее проверяли?

– Я собираюсь это выяснить. Но… – «Правда, – напомнила себе Ева. – Тут надо говорить правду». – Она этого не афишировала. Исходя из показаний Рикера, из того, что я получила из Атланты, из того, что мне сказали ее коллеги, никто не знал о ее личных отношениях с ним.

– Ясно.

«Ему еще тяжелее, – поняла Ева, – потому что она ему не сказала. Значит, роман с Алексом Рикером для нее настолько важен, что она решила держать его в секрете от Морриса».

– Мало ли какие у нее могли быть причины? И самая простая – она не хотела смешивать личную жизнь с работой.

– Не надо, Ева. Опять ты пытаешься меня утешить. Я знаю, как расходятся сплетни. В моей конторе, в ее участке… Да что там, держу пари, чуть ли не все копы, секретарши, канцелярские крысы и техники в управлении знают, что у меня с Амми был роман. И если она скрывала свои отношения с ним, значит, была на то причина. И мы с тобой оба прекрасно знаем, какая: это из-за того, кто он такой, что из себя представляет. А уж держать все это в секрете столько времени… Это серьезно. – Моррис замолк, сдвинул брови. – Ты это выяснишь. Ты… ты собираешься в отдел внутренних расследований? Может, они и не знали, зато теперь узнают. Когда ты с ними поговоришь.

– Без этого не обойтись. Я постараюсь действовать осторожно, насколько это вообще возможно, но…

– Дай мне минутку. – Моррис задумчиво уставился в свою кофейную кружку. – Макс Рикер скупал полицейских, как другие покупают попкорн. И теперь тебе хотелось бы знать, не купил ли Амми его сын.

– Я обязана задать этот вопрос. Надо все выяснить. Если я этого не сделаю, если просто отмахнусь, чтобы не портить ей репутацию, убийца выскользнет в эту щель. Я этого не допущу. Даже ради тебя.

– Я ее знал. Знал ход ее мыслей, знал, что она чувствовала, знал, как она спала, ела, жила. Будь она грязным полицейским, я бы знал. Я знал, как она относится к работе. Знал, как много для нее это значит.

– Ты же не знал об Алексе Рикере.

Моррис мрачно уставился на нее. Словно стальные шторки сомкнулись на его глазах, отстраняя ее – друга, коллегу-полицейского.

– Нет, не знал. – Он встал, проговорил сухо: – Спасибо, что держишь меня в курсе.

Ева тоже вскочила на ноги, перехватила его по пути к двери, загородила дорогу.

– Моррис, я не хочу и не буду извиняться за то, что делаю свою работу. Мне жаль, что это причиняет тебе боль, но тут уж ничего не поделаешь. И мне очень, очень жаль, что приходится тебе сказать: держись подальше от Алекса Рикера. Если ты не дашь мне слова, что не вступишь в контакт, мне придется пустить за тобой «хвост». Я не дам тебе помешать следствию.

– Даю тебе слово.

Моррис вышел и закрыл за собой дверь.

Оставшись одна, Ева села за стол и уронила голову на руки. «Дружба, – думала она, – черт бы ее побрал. Ну почему все должно быть так сложно? Почему столько острых углов? Того и гляди, проделают в тебе дырку. В любой момент. И зачем только люди связываются с другими людьми?»

Ей придется рассмотреть вероятность того, что Колтрейн была продажной, это само по себе тяжело. Но нет, мало этого, она еще должна чувствовать себя виноватой в том, что причинила боль Моррису.

Черт! Ну да, причинила. Тут не поспоришь.

Еве не хотелось реагировать на стук в дверь. Больше всего ей хотелось просто остаться за этой закрытой дверью, сидеть и упиваться своими переживаниями. Но чувство долга победило.

– Что нужно?

Дверь приоткрылась, в щель заглянула Пибоди.

– Э-э-э… ты в порядке?

Вот и ответ. Вот и ответ на вопрос, зачем люди связываются с другими людьми. Затем, что когда тебе плохо, когда ты упиваешься собственным горем и чувством жалости к себе, кто-то, кому ты дорога, стучит в дверь и спрашивает, в порядке ли ты.

– Нет. Честно говоря, мне до ужаса погано. Зайди. Закрой дверь. – Когда Пибоди вошла и закрыла за собой дверь, Ева шумно вздохнула и встряхнула головой. – Что говорит Фини?

– На ее домашнем компе и телефоне ничего такого нет. На рабочих блоках – то же самое. Никаких записей, ни единого намека на встречу в вечер смерти. Мы проверили ее ежедневник, все установили и выяснили, кроме одной записи о встрече за сутки до смерти. Она в рубрике «Личное». Ни имени, ни адреса, ни телефона, только две буквы – АР – и дополнительная пометка «п/с». Это означает «после смены», мы расшифровали по другим записям.

– Я знаю, о чем идет речь. Сядь. АР – это Алекс Рикер.

– Алекс… А какое он имеет отношение к Максу Рикеру?

– Его единственный сын.

И Ева рассказала о своем визите. Пибоди слушала молча, но выражение ее лица менялось весьма красноречиво, и Ева с легкостью читала эти изменения. От «мать твою так» к «бедный Моррис» и до «что же теперь будет».

– Ты ему сказала?

– Да.

Пибоди кивнула:

– Да, тебе пришлось.

– Я не сказала ему, что у Рикера практически нет алиби, потому что он не спрашивал. Я ему не сказала, что Рикер до сих пор явно неравнодушен к Колтрейн. И без того ситуация хреновая. Добудь ордер на обыск пентхауса Алекса Рикера, поручаю это тебе. Конфисковать и проверить его электронику. Он к этому готов. Наверняка прикрыл свою задницу, раз было нужно. Но мы ж тут тоже не дураки, верно? Тоже кое-что соображаем. Если захотим, если присмотримся как следует, наверняка увидим всю грязь под ковром. Надо будет проверить его алиби. Посмотри, кто свободен, пусть порыщут вокруг Таймс-сквер с его фоткой. И пусть сосредоточатся на спортивных барах. Я сама их сменю, когда закончу здесь и смогу поработать на выезде. – Ева устало потерла глаза. – А сейчас попробую уговорить Уэбстера на встречу где-нибудь на нейтральной территории, чтобы не столкнуться с другими копами или кем-то еще из знакомых.

– Начинаешь понимать, каково ей было, – заметила Пибоди. – В смысле причины могли быть разные, но это жуткая нервотрепка – встречаться с кем-то подпольно. И это тянулось чуть ли не два года? Вообще не представляю! Или она его и вправду очень любила, или секс был… ну, типа, совершенно феерический.

– Есть и третий вариант, – угрюмо добавила Ева. – Ей нравилась щекотка и прибыль грела карман.

Лицо Пибоди вытянулось.

– Не нравится мне этот вариант.

– Думаешь, мне нравится? Но мне придется его проверить. Кстати, мне кажется, я знаю идеальное место для подпольной встречи. Закрой дверь, когда будешь уходить. Не хочу, чтобы весь отдел знал, что я звоню в крысиный отдел.

Клуб «Даун энд Дэрти» представлял собой кабаре с раздеванием. Здесь опрокидывали «взрослые» напитки, обжигающие глотку и желудок, да еще и спасибо говорили. Тем, кто мог заплатить, предоставлялась комната с койкой и замком на двери. За этой запертой дверью можно было воплотить в жизнь любые сексуальные фантазии.

В изолированных кабинках, бывало, покуривали наркотики, разного рода запрещенные вещества переходили из рук в руки. По вечерам на сцене обычно играл какой-нибудь ансамбль сомнительных достоинств и почти без одежды. Под этот аккомпанемент выступали танцовщицы – тоже почти без одежды и тоже сомнительных достоинств, – а иногда, под влиянием то ли «взрослых» напитков, то ли запрещенных веществ, и кое-кто из посетителей.

Частенько вспыхивали драки, немало веселившие публику. Многие считали, что драки придают клубу пикантность, неповторимую изюминку. Да и чем еще могло привлечь публику заведение, где пол был замусорен бог весть какой гадостью, а еду опасно было брать в рот?

В этом заведении Ева устроила свой девичник перед свадьбой и во время девичника поймала убийцу. Хорошие были времена.

В человеке за стойкой было не меньше шести с половиной футов литой мускулатуры. Черная кожа, размалеванная татуировками, блестела в вырезе черного кожаного жилета. Обритая наголо голова сияла, как черная луна, пока он вытирал тряпкой стойку, а трио танцовщиц с весьма впечатляющими формами, но без намека на грацию, тряслись под варварские ритмы голографического ансамбля.

В это время дня клуб «Даун энд Дэрти» не осаждали толпы, но за столами, потягивая напитки и наблюдая за топчущимися на возвышении танцовщицами, сидели несколько мужчин. Очевидно, посетителей не разочаровывали некрасивые ноги девиц, раз уж можно было пялиться на голые сиськи.

Двое завсегдатаев окинули взглядом Еву, пока она проходила мимо, и тут же, почуяв копа, втянули головы в плечи. Наверно, так они пытались стать невидимыми, решила Ева.

Парень за стойкой смерил ее взглядом и обнажил зубы в улыбке.

– Привет, тощая белая девчонка.

– Привет, большой черный парень.

Его лицо расплылось в улыбке еще шире. Он протянул над стойкой руки длиной с Пятую авеню, схватил ее, оторвав от пола, и звонко чмокнул прямо в губы.

– Да ну тебя, – только и сумела сказать Ева.

– Извини, не удержался. Давно тебя не видел, соскучился по твоему бледному личику. К тому же я как раз этим утром тебя вспоминал. А тут ты и пришла.

– Надо же, какое совпадение! Как дела, Крэк?

– Бывает хуже, бывает лучше. В последнее время неплохо. Был этим утром в парке. Я часто туда хожу, нравится мне посмотреть на деревце, что ты посадила в память о моей сестренке. Моей маленькой девочке. Оно зеленеет. Приятно видеть, как оно зеленеет. Сердце радуется.

Один из посетителей подошел к стойке, и выражение лица Крэка моментально сменилось с растроганного на угрожающее. Крэку не нравилось, если кто-то осмеливался требовать от него услуг, когда он был занят личными делами.

Посетитель счел за благо убраться.

Недаром его прозвали Крэком. С таким звуком – крэк! – Крэк раскалывал черепа посетителям и служащим, сталкивая их лбами, если они вызывали его неудовольствие.

– Что тебя к нам занесло?

– У меня важная встреча, и мне надо провести ее без свидетелей.

– Хочешь комнату?

– Встреча деловая, а не половая.

– Рад слышать. Мне нравится твой парень. Надеюсь, у него все тип-топ.

– У Рорка всегда все тип-топ. У него никаких проблем.

Смех Крэка был подобен раскату грома.

– В общем, я подумала, что встречу можно провести здесь, – продолжала Ева, – без риска наткнуться на другого копа. Если это для тебя не проблема.

– Хочешь, вышибу отсюда этих недоносков, закрою заведение? Можешь пользоваться, пока не надоест.

– Спасибо, мне хватит стола.

– Выпить хочешь?

– Я похожа на самоубийцу?

– У меня в подсобке есть вода в бутылках. – Взгляд Крэка метнулся куда-то ей за спину. – Если ты не хотела видеть копов, должен тебя разочаровать: один из них только что вошел.

Ева кивнула, заметив Уэбстера.

– Нормально. Это с ним у меня встреча.

– Занимай любой стол.

– Спасибо.

Ева двинулась навстречу Уэбстеру, кивком указала на столик в углу и прошла мимо как ни в чем не бывало.

Ей до сих пор было неловко иметь с ним дело. Не потому, что однажды, сто тысяч лет назад, еще в прошлой жизни, когда оба они были детективами отдела убийств, им довелось поваляться в постели, а потому, что Уэбстер, в отличие от нее самой, воспринял этот эпизод всерьез.

А еще хуже было то, что и годы спустя он, видимо, совсем потерял голову и вздумал ее лапать. Мало того, Рорк вошел в тот самый момент, когда Ева пыталась оттолкнуть Уэбстера. Мужчины бросились друг на друга, как пара взбесившихся волков, учинили погром в ее домашнем кабинете, переломали мебель и нанесли друг другу значительные телесные повреждения, после чего Рорк вырубил Уэбстера напрочь.

Они же помирились, напомнила себе Ева. Она и Рорк, Рорк и Уэбстер, она и Уэбстер. В общем, все конфликтующие стороны пришли к взаимному соглашению.

И все-таки ей было неловко. И это еще не говоря ни слова о том, что он перешел на работу в крысиный отдел – внутренних расследований.

Уэбстер, красивый мужчина с пронзительно-зорким взглядом, оглядел зал, подошел и сел, как и Ева, спиной к стене.

– Любопытный выбор места.

– Мне тут нравится. Спасибо, что согласился на встречу.

– Надо же, какие мы вежливые!

– Не начинай.

Уэбстер пожал плечами.

– Тут кофе подают?

– Ага, конечно. Если хочешь быстрой смерти.

Он улыбнулся ей.

– Рорк в курсе, что мы с тобой встречаемся в стрип-баре?

– Уэбстер, лучше бы никто не знал, что я встречаюсь с тобой. Где бы то ни было, когда бы то ни было.

Уэбстер сидел, привалившись спиной к стене, но при этих словах выпрямился.

– Все мы делаем свою работу, Даллас. Если бы тебе не нужны были наши услуги, тебя бы тут не было.

В этом он был прав, и Ева не стала спорить.

– Мне нужно знать, нет ли у вас интереса к моему расследованию убийства детектива Колтрейн?

– А почему ты спрашиваешь?

– Да или нет, Уэбстер.

– Ты нашла какие-то улики, требующие внимания БВР? Что-то в твоем расследовании указывает, что мы должны вмешаться?

Ева подалась вперед.

– Да пошел ты, Уэбстер. Убит полицейский. Прояви хоть каплю сочувствия.

Он ответил в тон ей:

– Да пошла ты, Даллас. Не будь у меня сочувствия, не работал бы я в своем отделе.

– Ответь мне «да» или «нет» на мой вопрос, тогда я отвечу на твой.

Опять Уэбстер откинулся на спинку стула, изучая Еву. Она знала, что он прикидывает, как ему поступить. Взвешивает «за» и «против».

– Да.

У нее в желудке запульсировал болезненный узел, но она кивнула.

– Да. Мне надо знать, брала ли она взятки, Уэбстер.

– Не могу тебе сказать. Не могу сказать, – повторил Уэбстер, предупреждающе вскинув палец, когда глаза Евы вспыхнули, – потому что не знаю.

– Ладно, расскажи, что знаешь. Дашь на дашь, – добавила Ева. – Я отвечу тем же с условием, что мы оба не внесем этот разговор в наши записи. Разве что придем к соглашению об обратном.

– Что ж, это я могу. Тебя бы здесь не было, если бы ты уже не установила связь между Колтрейн и Алексом Рикером. Он в числе подозреваемых?

– Да. Правда, у меня на него практически ничего нет, но я только начала копать. Значит, БВР следило за ней еще в Атланте?

– Их отдел внутренних расследований получил наводку, что она связана с Рикером.

– Наводку? – переспросила Ева.

– Несколько фото Колтрейн с Рикером попали им на стол. Они держались за руки и целовались взасос.

– Удобно. Кто-то хотел, чтобы она испеклась.

– Возможно, – согласился Уэбстер. – Картины это не меняет. Они получили пакет с фотографиями где-то за девять месяцев до того, как она подала запрос о переводе. Эту наводку проверили, подтвердилось, что связь имеет место. Официально у каждого из них был свой дом, но фактически они сожительствовали в другом месте: в квартире дома, собственником которого являлся Макс Рикер. Отдельный вход, частный лифт, частный гараж. Она могла приходить и уходить, почти не рискуя быть замеченной. Они проводили время вместе, когда она была не на дежурстве. Она ездила с ним в Париж, Лондон, Рим. Он покупал ей драгоценности. Дорогие штучки.

– В ее здешней квартире никаких дорогих штучек не нашли, – вставила Ева. – Никаких следов того, что она где-то держала сейф.

– Она все ему вернула, когда они расстались.

– Откуда ты знаешь? Вы за ней следили? Установили прослушку у нее дома?

– Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Я только говорю тебе то, что знаю.

– Если все это знали, почему не арестовали ее?

– Хотя никто в это не верит, – обиделся Уэбстер, – мы не хватаем копов из спортивного интереса. Алекс Рикер? У него нет уголовного досье, против него – никаких подозрений. Никаких доказательств того, что Колтрейн брала взятки или передавала ему секретную информацию. Чисто гипотетически: даже если бы мы установили прослушку, нам бы это ничего не дало. Алекс Рикер и его старик как раз из тех, кто регулярно проверяет свое обиталище на «жучки».

– К тому же им хватает ума не обсуждать ничего такого, что им можно инкриминировать, – подхватила Ева, – если они не уверены в полной безопасности.

– Кое-что у нас есть.

– Она встречалась с Рикером? – живо спросила Ева. – С Максом Рикером? Вела с ним дела?

– Ничего такого не зафиксировано. Но, с другой стороны, как я уже говорил, она путешествовала с сыном Рикера. Могла встретиться с его папашей где-то за границей. Но то немногое, что нам удалось зафиксировать, включает запись о том, как малыш Рикер ясно дает ей понять: он не желает обсуждать папочку. В общем, короче: в раю случилась крупная размолвка, когда папочка пошел ко дну.

– Когда мы его потопили, – уточнила Ева.

– Верно. Она стала проводить больше времени у себя дома. Несколько раз они ссорились при свидетелях. А потом расстались окончательно. Еще через несколько недель она подала на перевод в Нью-Йорк.

– И тут слежку за ней перехватили вы.

– Мы присматривали за ней. Довольно поверхностно, и об этом остается только пожалеть. Присмотрись мы к ней поближе, она была бы жива. По правде говоря, мы проверили, ничего не нашли и переместили ее в конец списка. С тех пор, как она переехала, у нас нет никаких данных, указывающих на контакты с Рикером – Максом или Алексом.

– Алекс Рикер сейчас в Нью-Йорке. Она с ним встречалась за день до убийства.

– Разрази меня гром… – прошептал Уэбстер.

– Ты не знал?

– Говорю же, мы ее сдвинули в самый низ. – Уэбстер буквально исходил досадой. – Черт побери, мы не распинаем копов. Она трахалась с сыном известного негодяя, но на этого сына никто не может ничего повесить. Запашок шел, но на нее тоже ничего не удалось повесить. Она переехала сюда и, судя по всему, ни в чем сомнительном не засветилась. Мы за ней не следили, а жаль. Очень жаль! Я не люблю грязных полицейских, Даллас, но, уж можешь мне поверить, мертвых полицейских я не люблю еще больше.

– Ладно, я поняла. Сбавь обороты, Уэбстер.

– Да пошла ты к черту, Даллас. Ты что, подозреваешь ревнивого отвергнутого любовника? Он ее убил или «заказал», потому что она ушла от него и теперь греет простыни для Морриса?

Ева вопросительно подняла брови.

– Что ты на меня так смотришь? Весь свет знал, что у нее роман с Моррисом! И мне его жаль.

– Ладно, черт с тобой. – Ева приказала себе сбавить обороты, прекрасно понимая, что Уэбстер говорит правду. – Да, такая версия не исключена. Все дело в том, что у него стопроцентно дерьмовое алиби. Если он и впрямь плохой парень, и никто об этом не знает, значит, он чертовски умен. Тогда скажи мне, почему у него нет твердого алиби?

– Бывает, дерьмовое алиби оказывается самым правдоподобным.

– Да, об этом я тоже думала. Он все еще ее любит, по крайней мере мне так кажется. Он все еще зациклен на ней.

Уэбстер скривил губы в вымученной улыбке.

– Я хорошо знаю, как это бывает.

Ева мысленно обругала себя: сама напоролась.

– Да ладно тебе.

– Я излечился, – отмахнулся Уэбстер. – Но, как я уже сказал, я хорошо знаю, как это бывает. Злишься, места себе не находишь… Но у меня никогда не возникало желания тебя прикончить.

– Тот, кто ее прикончил, знал, что делал и чего хотел. Все спланировал. Значит, ты не можешь мне однозначно сказать, была она грязным копом или нет.

– Нет, не могу. Да и ты мне ничего определенного сказать не можешь. Не можешь истолковать сомнение в ее пользу. Тебе в любом случае придется учитывать гипотезу, что она брала взятки или по крайней мере находилась под влиянием этого парня. Ты же знаешь, тебе придется расследовать эту версию.

– Но я не обязана быть от нее в восторге.

Опять его глаза вспыхнули.

– Думаешь, мне это нравится?

– Тогда зачем ты это делаешь?

– Потому что мы поклялись защищать закон, а не использовать его в своих целях. Служить и защищать, а не хватать по дороге, что понравится. Не творить произвол. У нас должны быть принципы.

На это Еве нечего было возразить.

– Ваш отдел подозревал и меня, когда я сошлась с Рорком?

– Было дело. Но ты же знала… в глубине души. Твоя репутация устояла. У тебя впечатляющий послужной список. Плюс к тому, – добавил Уэбстер с легкой ухмылкой, – на него тоже никому ничего не удалось повесить. Честно говоря, я по личному опыту знаю, что, будь он хоть самым скверным из всех плохих парней на свете, он никогда не стал бы тебя использовать. – Он помедлил и, видимо, пришел к какому-то решению. – Возможно, тебе никогда не стать капитаном. Начальство плотно сидит на капитанских нашивках и ради тебя не вытащит их из-под своей задницы.

– Знаю. Плевать я на это хотела.

– А зря.

Еву поразила горечь, прозвучавшая в его голосе. Надо же, Уэбстер переживает за нее! Она не знала, что сказать.

– Ладно, не важно, – пожал плечами Уэбстер. – Я кое-что проверю сам, в личное время, чтоб не пачкать ее имя, если она этого не заслуживает. Если что-то узнаешь о Рикере – что бы это ни было, – поделись со мной, я буду тебе признателен.

– Ладно, это я могу.

– Что знает Моррис?

– Я рассказала ему о Рикере, перед тем как позвонить тебе. Не хочу ничего от него скрывать.

– Значит, он знает, что ты решила прокачать это через наш отдел?

– Нет, я ему не говорила, но Моррис умеет соединять пунктирные линии.

– Будешь говорить с ним в следующий раз, передай, что над этим делом я работаю негласно.

– Передам. Ему это понравится.

– Ему не понравится, если я что-то раскопаю. Он захочет меня проглотить. Мне пора возвращаться. – Уэбстер поднялся из-за стола. – Будь осторожна с Рикером. Ты засадила за решетку его папашу. Не исключено, что он захочет проглотить тебя.

Ева подождала немного после ухода Уэбстера и только тогда подошла к стойке – попрощаться с Крэком.

Кому-то это может показаться странным – после встречи в низкопробном клубе отправиться на консультацию в элегантный кабинет доктора Шарлотты Миры, – но для копа, подумала Ева, это обычное дело.

Доктор Мира была лучшим психологом полицейского департамента, составителем психологических портретов и промывателем мозгов, поэтому ей полагался просторный кабинет, обставленный по ее вкусу. А вкус у нее был безупречный и классически строгий.

Как и сама доктор Мира.

Она сидела, перебросив ногу на ногу, что лишь подчеркивало совершенство ее ног. В этот день на ней был бледно-розовый костюм. Темно-каштановые соболиные волосы мягко вились вокруг спокойного прелестного лица. Она потихоньку потягивала чай.

– Я послала Моррису открытку с соболезнованиями, – сказала она Еве. – Это меньшее, что можно сделать для друга в такой ситуации. Вы его, конечно, видели.

– Да. Он держится. Для него это был страшный удар, сразу видно, но он держится. Вам удалось прочитать файлы, последние новости?

– Да, я все прочла. Когда убивают кого-то из наших, это первоочередное дело. У нее был роман с сыном Макса Рикера. Это опасное дело. Профессиональный риск. И тем не менее я не назвала бы ее любительницей риска.

– Она была копом.

– Да, – согласилась Мира, – это всегда связано с риском. Но, судя по ее файлам, ей ни разу за всю карьеру не пришлось разрядить в кого-нибудь табельное оружие. Она разгадывала головоломки. Она думала. Она умела думать – организованно, внимательно, с проработкой деталей. Она из хорошей семьи: состоятельный средний класс, у родителей – единственный брак. Она прекрасно училась в школе. Характеристики по работе – стабильно хорошие. Ни черных меток, ни звезд с неба. Очень осторожная женщина. Алекс Рикер был исключением.

– Любовь, похоть или выгода?

– Если выгода, если только выгода, зачем же ей так рисковать, зачем отказываться от столь выгодного союза? Поддерживать длительные отношения, пойти на все эти ухищрения, скрывая связь от коллег, от своей семьи? Похоть… Похоть может разжечь огонь, но он редко горит долго. Возможно, были все три причины.

– Сначала влечение, – подхватила Ева, – похоть. Горячий парень, интересный, с шиком. Опасный. Хорошей девочке нравится плохой мальчик. Щекочет чувства.

Мира засмеялась.

– Проецируете на себя?

– У меня не было щекотки. На меня обрушилась тонна кирпичей. Да, я вижу кое-какие параллели, но она повела себя так…

– Как вы бы себя не повели, – закончила за нее Мира. – Никогда и ни за что. Возможно, тайный характер ее связи добавил романтизма и огня. Все, что я о ней узнала, говорит об осторожности. Амариллис Колтрейн всегда соблюдала правила. Этот роман – единственное исключение. Приятный способ пощекотать нервы.

– Значит, началось с похоти, а потом вся эта приятная щекотка. Волнующее приключение. «Давай сегодня вечером слетаем в Париж». Волнующее предложение. И – да, вы правы, – ей пришлось перепрыгивать через множество препятствий, чтобы быть с ним, – задумчиво проговорила Ева, – и оставаться с ним. Так что любовь – или то, что она принимала за любовь, – должна была играть какую-то роль. Она влюблена, а он говорит: «Ты не могла бы оказать мне небольшую услугу?» Подумаешь, большое дело! У тебя в глазах звезды любви, ты оказываешь небольшую услугу. Кому от этого будет хуже?

– А в следующий раз услуга уже посерьезнее… И ты увязаешь все глубже, – кивнула доктор Мира. – Да, это логичная схема.

– Может, он стал просить слишком много. Для женщины это чрезмерный риск, она на такой не хотела пойти. Любовь начинает протухать. Она окончательно протухла, согласно моим источникам, как раз примерно в то время, когда старший Рикер пошел ко дну. Она поняла, что случилось, и стала спрашивать себя, что теперь будет с сыном и с ней самой.

– Схема изменилась, – опять кивнула Мира. – После падения отца Алекс стал главным.

– Она не может с этим справиться и порывает с ним. Переезжает, чтобы быть от него подальше. Хочет начать с чистого листа, она так и сказала Моррису. А Алекс Рикер потерял любовницу и ценный источник информации. Ему не повезло.

– Его отец – неуравновешенный человек, склонный к насилию. Известный преступник, влиятельный и бессовестный. Мать умерла, когда он был еще ребенком. Несчастный случай или самоубийство.

– Или убийство, – добавила Ева.

– Вот именно «или». Ему дали превосходное образование, воспитали со всеми преимуществами, какие можно купить за деньги, но он рос в закрытых школах, как в казарме. Как в тюрьме. Для Макса Рикера он не просто единственный кровный родственник, он единственный сын. Наследник, принц крови. Макс Рикер многого от него ждал. Он был вправе требовать многого. От Алекса ждали, что он преуспеет, что он – когда Рикер старший будет к этому готов – займет место отца и наденет корону. Сам Алекс, насколько мне удалось установить, человек чрезвычайно осторожный. Может, он и работает в рискованном бизнесе, но он все сделал, чтобы себя подстраховать, свести риск к минимуму, установить многослойную защиту. Его образ в глазах общества – куда более светский и полированный, чем образ его отца. У него хорошо работает пиар-служба, можно даже сказать, блистательно. Он избежал скандала. Его никто не ассоциирует с отцом, осужденным за чудовищные преступления.