Текст книги "Обманутое время"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

С помощью единственного поцелуя Кэл заставил ее желать того, от чего она инстинктивно отстранялась – по крайней мере, она так себя убедила. У нее есть работа, есть честолюбивые замыслы, и она уверена, что так или иначе оставит след в истории. У нее есть родные, друзья, коллеги. Черт побери, до сих пор она была счастлива! Ей вовсе не нужен какой-то чокнутый летчик, который летает по ночам в грозу. Он, можно сказать, рухнул прямо ей на голову, словно с луны свалился, и все сразу запуталось. И все же… никогда еще она не чувствовала себя такой живой. Либби задумчиво провела кончиком языка по верхней губе. Она даже не знала, какие бездны страсти в ней кроются, пока он ее не поцеловал.

Глупо, нелепо, смешно! Досадуя на себя, она вскочила и налила себе еще кофе. Он просто напомнил ей о том, о чем она не желала думать. Она молодая, нормальная, здоровая женщина. Женщина, которая только что вернулась с далекого острова в Тихом океане, где провела несколько месяцев. Ей нужно дописать диссертацию и вернуться в Портленд. Чаще бывать в обществе, смотреть новые фильмы, ходить в гости. Но самое главное, ей нужно поскорее доставить Калеба Хорнблауэра на место – туда, откуда он, черт его побери, явился!

Взяв чашку, она зашагала вверх по лестнице. Проходя мимо его комнаты, не удержалась и прислушалась. Он включил телевизор на полную громкость – судя по звукам, там шло какое-то ток-шоу. Либби повернула к себе, подумав: а его легко отвлечь.

Глава 4

Кэл восполнял пробелы в своем образовании. Несколько часов подряд он смотрел все дневные передачи, каждые десять – пятнадцать минут переключая каналы, переходя от телеигры к мыльной опере, от ток-шоу к рекламе.

Особый интерес у него вызвали рекламные ролики – яркие, броские, выразительные. Больше всего понравились музыкальные клипы с бодрыми мелодиями и заразительным весельем. Другие ролики вызвали удивление.

Что за люди, что за время! Похоже, в двадцатом веке замученные женщины только и делают, что борются с грязными пятнами и лишним весом. Кэл не мог себе представить, чтобы его мать – как, впрочем, и любая другая нормальная женщина – волновалась из-за того, какой стиральный порошок лучше отстирывает белье. И все же реклама оказалась приятным развлечением.

Смешно было смотреть, как красивые мужчины и женщины разрешали все проблемы, выпив газировку или кофе. Похоже, в двадцатом веке все вынуждены заниматься неприятной работой, поэтому в конце дня многие заходят в бар с друзьями и пьют пиво. А уж костюмы…

Кэл посмотрел кусок сериала: девица объявляет приятелю о своей беременности – и заскучал. Переключился на другой канал и стал свидетелем того, как какой-то толстяк в клетчатой куртке выиграл неделю отдыха на Гавайях. Судя по бурной радости счастливчика, в двадцатом веке поездка на Гавайи считалась чем-то из ряда вон выдающимся.

Посмотрев «Вести в полдень», он удивился, как человечеству удалось пережить двадцатый век. Очевидно, что самое распространенное развлечение в двадцатом веке – это убийства. Да, и еще переговоры о разоружении. «Судя по всему, политики не слишком изменились», – подумал он, сидя по-турецки и жуя прихваченное с кухни печенье. По-прежнему многословны, по-прежнему ходят вокруг да около и по-прежнему много улыбаются. И все же… Неужели они могут всерьез договариваться о том, сколько ядерных ракет произведет каждое государство? Интересно, какое их количество считается необходимым?

Мыльные оперы его развлекли. Хотя картинка то и дело дергалась, а звук временами плыл, ему нравилось смотреть, как люди ссорятся, мирятся, страдают, женятся, разводятся и изменяют друг другу. Очевидно, личные взаимоотношения в двадцатом веке стоят на одном из первых мест по значимости.

Пышнотелая блондинка со слезами на глазах бросилась в объятия полуобнаженного красавца, и они слились в долгом, страстном поцелуе, сопровождаемом тихой музыкой. Значит, поцелуи в двадцатом веке – вполне распространенное явление. Почему же Либби так разволновалась?

Не в силах усидеть на месте, Кэл встал и подошел к окну. Ведь и сам он отреагировал па поцелуй совершенно неожиданным для себя образом. А теперь злится. Он стал каким-то уязвимым. Раньше с ним ничего подобного не случалось. У него было много женщин, но ни с одной он не испытывал того, что испытал сегодня с Либби.

Ему захотелось узнать о Либерти Стоун все, что только можно. О чем она думает, что чувствует, к чему стремится, чего терпеть не может. Он хотел задать ей миллион вопросов, и при этом знал, что, едва дотронется до нее, глаза у нее потемнеют и сделаются бездонными. Без малейших усилий он представлял, какая у нее нежная, шелковистая кожа…

Надо забыть о ней. Он не имеет права отвлекаться! Перед ним стоит одна задача: вернуться домой.

Время, проведенное с Либби, – всего лишь приключение. Как ни мало ему известно о женщинах двадцатого века, Либерти Стоун явно не из тех, кого можно легко бросить. Достаточно взглянуть ей в глаза, пылающие страстью и силой.

Кэл привык думать, что не скоро остепенится и обзаведется семьей. Правда, его родители начали встречаться и поженились довольно рано – в тридцать лет. У него пока нет никакого желания обзаводиться постоянной спутницей жизни. А когда он все же женится, напомнил себе Кэл, то женится в своем времени. А о Либби будет вспоминать только как о приятной передышке в трудной и щекотливой ситуации.

Ему нужно лететь. Он прижался ладонями к холодному стеклу, как будто здесь была тюрьма, из которой без труда можно убежать. Должно быть, о таком приключении мечтают многие мужчины, но приключения рано или поздно заканчиваются, так что он предпочитает вернуться в собственный мир – и в свое время.

Правда, он кое-чему научился, читая газеты и смотря телевизор. В двадцатом веке мир был очень далек от мира, многие утром не знали, что будут есть на ужин – и будут ли ужинать вообще. В двадцатом веке во всех странах накопилось множество оружия, которым пользовались очень беззаботно. Зато дюжина свежих яиц стоила примерно доллар – тогда в США ходила такая валюта, – и все поголовно сидели на диете.

Очень любопытно. Правда, вряд ли эти сведения ему хоть в чем-то помогут. Ему нужно сосредоточиться на том, что случилось с ним и его звездолетом.

Но мысли все время поворачивали к Либби. Он вспоминал, что почувствовал, прижав се к себе. Он улыбнулся, вспомнив, как она загорелась, как растаяли ее губы, когда он к ним прикоснулся.

Когда она обвила его руками, он испытал совершенно новые ощущения. Раньше с ним никогда такого не случалось. Он привык легко одерживать победы. Он любил женщин; любил находиться в их обществе, любил получать и доставлять удовольствие. Поскольку он считал, что дает столько же, сколько и берет, почти все любовницы оставались его друзьями. Но ни с одной из них он не испытывал того, что дал единственный поцелуй Либби.

Его бросило в головокружительную воронку. Либби вышибла у него почву из-под ног. Он словно столкнулся с дотоле неизведанной силой.

Вот и сейчас колени вдруг подкосились. Чтобы не упасть, пришлось опереться рукой о стену. Головокружение прошло, осталась только тупая боль в затылке. И вдруг он вспомнил: огни. Мерцающие, переливающиеся огни на пульте управления. Навигационная система вышла из строя. Защита не сработала. Он включил сигнал бедствия.

Перед ним разверзлась пустота… При одном воспоминании о пережитом на лбу выступил холодный пот. Черная дыра, широкая, темная, жаждущая. На картах ее не было. Он бы ни за что не подлетел к ней так близко, если бы она была нанесена на карту. И все же черная дыра оказалась у него на пути, и звездолет затянуло в нее!

Но затянуло не совсем. Иначе он сейчас не был бы жив и не находился бы на Земле. Видимо, он задел лишь край черной дыры, а потом его, как из рогатки, выкинуло сквозь пространство и время. Неужели он пролетел сквозь время? Не может быть. Путешествия во времени – только теория, причем такая, над которой принято смеяться.

А он преодолел время… И выжил!

Потрясенный, Кэл присел на край кровати. Он пережил то, что еще не переживал ни один человек в истории. Подняв руки, он повернул их ладонями к себе и внимательно осмотрел. Он цел и относительно невредим. Просто заблудился во времени. Вновь нахлынул страх, и он стиснул кулаки. Нет, он не заблудился – с этим он ни за что не согласится. Раз его отшвырнуло на два с лишним века назад, значит, можно каким-то образом попасть и обратно. Домой.

Голова у него работает как надо, он многое знает и умеет. Кэл бросил взгляд на наручный микрокомпьютер. Какие-то первичные расчеты можно произвести и на нем. Разумеется, у микроустройства не те возможности, но, раз пока нельзя вернуться на звездолет… Если, конечно, от звездолета что-то осталось.

Кэл приказал себе не думать о том, что будет делать, если окажется, что звездолет полностью разрушен. Он зашагал по комнате. Надо попробовать соединить свое микроустройство с древним компьютером Либби. Вдруг получится?

Он слышал внизу ее шаги. Кажется, Либби сейчас на кухне – теперь едва ли дождешься от нее вкусного обеда. Кэл живо вспомнил, как она сидела за столом напротив. Жаль, что они так и не смогли договориться… Нет, сожаление о том, что могло бы случиться, но не случилось, – роскошь, которой он сейчас не может себе позволить. Но, если бы от него хоть что-то зависело, он бы предпочел не причинять ей боли.

Надо будет еще раз извиниться. Ну а если все получится с ее компьютером, он уберется из ее жизни быстро и безболезненно – насколько это возможно.

Он бесшумно прокрался к Либби в комнату. Хорошо бы она пробыла на кухне подольше. Тогда он успеет сделать предварительные расчеты. Придется довольствоваться малым, пока он не отыщет звездолет и не воспользуется бортовым компьютером.

Хотя его толкало нетерпение, он вошел в комнату не сразу, сначала прислушался к звукам, идущим снизу. Да, Либби точно на кухне и, судя по грохоту, по-прежнему злится.

Компьютер с неуклюжим ящиком-монитором и странной клавиатурой стоял на письменном столе, окруженный книгами и документами. Кэл уселся в кресло и улыбнулся:

– Включайся!

Экран остался черным и пустым.

– Компьютер, включайся! – Кэл в досаде придвинул к себе клавиатуру. Пальцы забегали по клавишам. Набрав нужную команду, он стал ждать. Никакой реакции.

Откинувшись на спинку кресла, он побарабанил пальцами по столешнице и задумался. Либби зачем-то выключила свою машину. Что ж, это легко поправимо. Порывшись на столе, он нашел нож для разрезания бумаги. Потом перевернул клавиатуру, собираясь разобрать ее. И тут заметил кнопку включения.

Идиот, сказал он себе. Здесь у них для всего выключатели! Вне себя от нетерпения, он нажал кнопку и принялся осматривать системный блок. Когда компьютер зажужжал, он испустил приглушенный ликующий крик.

– Ну вот, так-то лучше. Компьютер… – Он встряхнул головой и начал печатать: «Компьютер, рассчитай сверхсветовую скорость при…»

Он снова остановился, выругался и снял с системного блока пластмассовую крышку, собираясь добраться до платы памяти. От нетерпения он стал небрежным. И, что еще хуже, поглупел. Невозможно добиться ничего от машины, которая не подключена. Работа оказалась кропотливой, но он заставлял себя не торопиться. Разумеется, цепь получилась лишь временной, зато микроустройство, наконец, соединилось с компьютером Либби.

Он сделал глубокий вздох и скрестил пальцы на обеих руках.

– Здравствуй, компьютер!

– Здравствуй, Кэл, – пропищал металлический голос из наручного устройства, а на мониторе появились слова.

– Ох, как же я рад тебя слышать!

– Ответ утвердительный.

– Компьютер, сообщи все известные данные, связанные с теорией путешествий во времени.

– Недоказанная теория, выдвинутая доктором Линуордом Бауэрсом в 2110 году. Бауэрс предположил, что…

– Нет. – Кэл дернул себя за волосы. – У меня нет времени для всего этого. Вычисли и рассчитай, какова вероятность выживания при встрече с черной дырой и путешествия назад во времени.

– Ввожу данные… Данных недостаточно.

– Черт побери, да ведь это случилось. Рассчитай необходимое ускорение и траекторию. Погоди! – Он услышал, как Либби поднимается по лестнице. Перед тем как она вошла, он едва успел выключить микроустройство.

– Что ты делаешь?

Напустив на себя невинный вид, Кэл улыбнулся и повернулся в крутящемся кресле.

– Жду тебя.

– Если ты читал мои записи…

– Не мог удержаться. Изумительно!

– Да уж. – Она окинула стол мрачным взглядом. Как будто все в порядке. – Мне показалось, ты с кем-то разговаривал?

– Здесь никого нет, кроме тебя и меня. – Кэл снова широко улыбнулся. Если удастся отвлечь ее на несколько минут, он отсоединит свое устройство и дождется более удобного случая. – Наверное, разговаривал сам с собой. Либби… – Он шагнул к ней, но она ткнула в него подносом.

– Я сделала тебе бутерброд.

Он взял поднос и поставил его на кровать. От ее простодушия и доброты он почувствовал себя виноватым.

– Ты очень хорошая.

– Не собираюсь морить тебя голодом только потому, что ты меня бесишь.

– Я не хотел тебя бесить. – Кэл быстро отступил, пропуская ее к компьютеру. – Мы оба столкнулись с непреодолимой силой… Мне очень жаль, что тебе не понравилось.

Либби метнула на него быстрый, смущенный взгляд.

– Об этом лучше забыть.

– Нет! – Томясь от желания дотронуться до нее, он накрыл ее руку своей. – Что бы со мной потом ни случилось, этого я не забуду. Ты что-то всколыхнула во мне, Либби. До тебя я ничего подобного не испытывал.

Она прекрасно поняла, что он имеет в виду. И испугалась.

– Мне пора приниматься за работу.

– Интересно, почему все женщины так боятся откровенности?

– Я еще не разобралась в себе, – выпалила Либби. – И не знаю, что с этим делать. Я не слишком уверенно чувствую себя с мужчинами. Наверное, страсть не моя стихия.

Услышав его смех, она развернулась к нему, смущенная и сердитая.

– Ничего смешнее я в жизни не слышал! Да в тебе море страсти!

В ней что-то надломилось; она почувствовала себя в тисках.

– Да, во мне много страсти, – сказала она. – К работе. К родным. Но не в том смысле, о котором ты думаешь.

Кэл поразмыслил над ее словами и пришел к выводу, что она на самом деле так считает. Убедила себя в том, что не создана для любви. Не верит в свои силы? В последние два дня он тоже понял, что такое сомневаться в себе. Если он не сумеет отблагодарить ее никаким другим способом, то хотя бы покажет ей, что за женщина спрятана внутри нее.

– Ты не хочешь прогуляться?

Либби удивленно заморгала глазами.

– Что?

– Прогуляться.

– Зачем?

Кэл изо всех сил старался не улыбаться. Наверное, она из тех, кто во всем ищет рациональный смысл.

– Сегодня хороший день, и мне хотелось бы осмотреть место, в которое я попал. А ты мне все покажешь.

Она пожала плечами. Почему бы и нет? Разве она сама не обещала себе, что будет не только работать, но и отдыхать? Кэл прав. День сегодня чудесный, а работа… работа подождет!

– Обуйся! – напомнила она.

В воздухе пахло чем-то прохладным и немного влажным. Хвоей, догадался Кэл, оправившись от замешательства. Хвоей, как на Рождество. Но аромат издают настоящие деревья, а не ароматический диск и не имитатор. Вокруг хижины множество деревьев, и между ними шуршит легкий ветерок – как будто морские волны тихо набегают на берег. Небо ясное, голубое; только на самом горизонте скопились серые тучи. Поют птицы.

Если не считать хижины у них за спиной и полуразрушенного сарая, больше здесь нет никаких конструкций, созданных человеком, – только горы, небо и лес.

– Невероятно!

– Да, я знаю. – Либби улыбнулась. Почему ей так хорошо оттого, что ему здесь нравится и он все понимает? – Всякий раз, когда я сюда приезжаю, мне очень хочется остаться здесь навсегда.

Кэл старался приноровиться к ее шагам, чтобы идти с ней рядом. Они дошли до опушки, пронизанной солнечным светом. Как хорошо, что они с Либби здесь одни! Ему показалось, что только так и должно быть.

– Почему же не остаешься?

– Главным образом из-за работы. Университетское начальство платит мне не за прогулки по лесу.

– А за что?

– За научную работу, исследования.

– Как ты живешь, когда не занимаешься научной работой?

– Как? – Либби склонила голову. – Тихо, скромно. У меня есть квартира в Портленде. Я занимаюсь, преподаю, читаю.

Тропинка пошла в гору.

– А развлекаешься как?

– Смотрю кино. – Она пожала плечами. – Слушаю музыку.

– А телевизор?

– Да, – усмехнулась она. – Иногда даже чаще, чем хочется. А ты? Чем ты любишь заниматься?

– Я летаю. – Кэл снова улыбнулся, и у Либби потеплело на душе. Улыбка у него совершенно неотразимая. Она не заметила, что он взял ее за руку. – С этим ничто не сравнится, во всяком случае для меня. Мне бы хотелось как-нибудь пригласить тебя со мной в полет.

Она покосилась на повязку у него на лбу.

– Спасибо, я воздержусь.

– Я хороший пилот.

Удивленная, она нагнулась, чтобы сорвать цветок.

– Наверное.

– Не наверное, а точно! – Быстрым движением он вынул у нее из руки цветок и воткнул ей в волосы. – Просто приборы вышли из строя, иначе я бы здесь не оказался.

Озадаченная, Либби долго смотрела на него. Наконец, она отвернулась и снова зашагала вперед.

– Куда ты направлялся? – Ей все время приходилось останавливаться и ждать Кэла. Тот то и дело нагибался, чтобы сорвать цветок.

– В Лос-Анджелес.

– Путь неблизкий.

Сначала он решил, что она шутит, потом сообразил, что в двадцатом веке, должно быть, так и было.

– Д-да, – наконец вымолвил он. – Дольше, чем мне казалось.

Либби нерешительно тронула цветок в полосах.

– За тобой кто-нибудь приедет?

– Пока нет. – Кэл поднял лицо навстречу солнцу и закрыл глаза. – Если завтра мы найдем мой… самолет, я оценю ущерб и разберусь, что делать.

– Через день-два мы сможем добраться до ближайшего городка. – Либби хотелось сгладить неловкость. – Ты сходишь к врачу, позвонишь, кому надо.

– Позвоню?

Увидев его озадаченный взгляд, она снова обеспокоилась. Может, травма сильнее, чем ей кажется?

– Ну да. Позвонишь родным, друзьям, начальству.

– Верно. – Он снова взял ее за руку и принялся с рассеянным видом нюхать сорванные цветы. – Ты знаешь координаты того места, где ты меня нашла?

– Координаты? – Смеясь, Либби села на берегу узкого бурного ручья. – Нет… Могу только пальцем показать: ты упал где-то вон там. – Она махнула рукой в юго-восточном направлении. – По прямой километров пятнадцать, а по дороге вдвое дольше.

Кэл опустился на землю рядом с ней. От нее исходил свежий аромат, как от цветов, только более волнующий.

– А я думал, ты ученый.

– Ну и что? Я не умею определять широту, долготу и все такое. Вот спроси меня про новогвинейских «охотников за головами», и тут я не ударю в грязь лицом.

– Пятнадцать километров… – Прищурившись, Кэл осматривал опушку леса. Вдали лес редел, и над деревьями поднималась округлая вершина горы. – Неужели между твоей хижиной и местом катастрофы ничего нет? Ни города, ни поселка?

– Нет. Здешние края до сих пор остаются малонаселенными. Правда, время от времени сюда забредают туристы.

Значит, маловероятно, чтобы кто-то обнаружил его звездолет. Одной заботой меньше. Сейчас главное – найти звездолет без Либби. Наверное, легче всего будет уйти с рассветом, уехать в ее средстве передвижения.

Уехать можно только завтра… В нем все забурлило от нетерпения. Только сейчас он понял, насколько драгоценно время. Время драгоценно и… непредсказуемо, и он не имеет права его терять.

– Мне здесь нравится, – сказал он совершенно искренне. Ему действительно нравилось сидеть на прохладной траве и слушать журчание ручейка. Интересно, что будет на этом месте через двести лет? Что он здесь найдет, если вернется в свой мир?

Гора наверняка останется; окружающий лес тоже. И ручеек будет по-прежнему бежать по тем же камням. Но Либби уже не будет… Ему стало больно.

– Когда я вернусь домой, – медленно проговорил он, – я буду вспоминать о тебе.

Будет ли он вспоминать? Либби смотрела в воду. На ее поверхности плясали солнечные блики. Почему ей так не хочется думать о том, что он скоро уедет?

– А может, ты еще когда-нибудь вернешься в наши края?

– Когда-нибудь вернусь. – Он рассеянно играл с ее рукой, перебирая пальцы. Если он вернется сюда через двести пятьдесят лет, она превратится в призрак, в мираж, воспоминание о несбыточном. – Ты будешь по мне скучать?

– Не знаю. – Руку Либби не выдернула, потому что поняла, что скучать будет, и гораздо больше, чем он того заслуживает.

– А по-моему, будешь… – Кэл забыл в эти мгновения и свой звездолет, и свои вопросы, и свое будущее. Все заслонила собой Либби. Он начал вплетать ей в волосы сорванные цветы. – Звезды, луны и галактики называют именами древних богинь, – прошептал он. – Потому что они считаются сильными, красивыми и таинственными. Мужчина, простой смертный, никогда не мог по-настоящему завоевать их.

– Почти у всех народов есть своя мифология. – Либби откашлялась и принялась разглаживать складки на своих мешковатых брюках. – В Античности астрономы…

Не дослушав, Кэл развернул ее лицом к себе.

– Я сейчас не о древних мифах. Хотя с цветами в волосах ты в самом деле похожа на богиню. – Он легко тронул лепесток, коснувшись ее щеки, и продекламировал: – «Меж дев волшебными красами пленяя взор, ты дух тревожишь мой, и, слаще музыки над синими волнами, мне мил, прелестен голос твой». [1]1
  Перевод И. Козлова.


[Закрыть]

Либби встрепенулась. Оказывается, он еще опаснее, чем ей казалось. Мужчина, который умеет так улыбаться и при этом читает стихи Байрона, по-настоящему опасен. Да еще с глазами цвета предзакатного неба – темно-голубыми, почти синими. Она никогда не думала, что способна забыться от одного взгляда…

– Пора возвращаться. У меня еще много дел, – строго сказала она.

– Ты слишком много работаешь.

Либби, насупившись, отвернулась, и Кэл удивленно спросил:

– Что я опять сказал не так? Нажал не на ту кнопку?

Злясь больше на себя, чем на него, она пожала плечами:

– Я злюсь потому, что все мне так говорят. Иногда я даже сама себя спрашиваю, почему я столько работаю.

– Но ведь это не преступление, верно?

Либби невольно рассмеялась – до того покаянно он на нее смотрел.

– Нет, во всяком случае – пока.

– Разве преступление – взять на день выходной?

– Нет, но…

– Нет – и хватит. Скажи себе: настало время «Миллера». – Натолкнувшись на ее ошарашенный взгляд, Кэл развел руками: – Как в рекламе…

– Да, понимаю… – Она внимательно разглядывала свою руку, лежащую на коленях. То цитирует Байрона, то повторяет глупую рекламу пива. – Хорнблауэр, время от времени я сомневаюсь в том, что ты настоящий.

– Настоящий, можешь не сомневаться. – Кэл потянулся и посмотрел на небо. Под ним прохладная и мягкая трава; ветерок лениво шелестит в кронах деревьев. – Что ты видишь там, наверху?

Либби запрокинула голову.

– Небо. Голубое небо, и на нем, слава богу, всего несколько тучек, да и те уйдут к вечеру.

– Тебе никогда не было интересно, что там, дальше?

– Где – дальше?

– За этой синевой. – Полузакрыв глаза, Кэл вспомнил бесконечные россыпи звезд, черноту космоса, безупречную симметрию, спутники, которые вращаются по орбитам планет. – Ты никогда не представляла, сколько там, вдали, других миров?

– Нет. – Она видела лишь голубой небесный свод, и на его фоне горы. – Наверное, потому, что я больше думаю о мирах, которые существовали раньше. В силу своей работы я смотрю вниз, на землю, а не на небо.

– Если хочешь, чтобы мир и красота сохранились, почаще смотри на звезды. – Кэл одернул себя. Глупо тосковать по тому, что так легко потерять. Как странно, что он так много думает о будущем, а Либби – о прошлом, хотя у них есть настоящее здесь и сейчас. – Какие ты любишь фильмы и какую музыку? – сухо спросил он.

Либби покачала головой. Как у него скачут мысли!

– Раньше ты говорила, что для развлечения смотришь кино и слушаешь музыку. Вот я и спрашиваю, что тебе нравится?

– Мне много чего нравится. А фильмы… И хорошие, и плохие. Вернее, я во всем могу найти что-то хорошее.

– Какой у тебя любимый фильм?

– Трудно назвать сразу… – Но он так настойчиво смотрел на нее, так серьезно, что Либби наугад выбрала один из списка своих самых любимых: – «Касабланка».

Ему понравилось звучание слова, то, как она его произнесла.

– О чем он?

– Перестань, Хорнблауэр! Уж «Касабланку»-то видели все, а кто не видел, все равно знает, о чем там речь!

– Я его не смотрел и ничего не знаю. – Он быстро, невинно улыбнулся; таким улыбкам, как знают все женщины, доверять нельзя. – Наверное, занят был, когда он вышел.

Либби снова рассмеялась, тряхнула головой, и в ее глазах заплясали веселые огоньки.

– Ну да, конечно! Мы с тобой оба, наверное, были ужасно заняты в сороковых годах.

Кэл сделал вид, что пропустил колкость мимо ушей.

– Так в чем там дело? – Сюжет Кэла не волновал. Ему просто хотелось послушать ее голос и понаблюдать за ней.

Пожав плечами, она начала рассказывать. Сидеть у воды и мечтать так приятно… Кэл слушал ее взволнованный рассказ об утраченной любви, героизме и самопожертвовании. Но еще больше ему нравилось, как она жестикулирует, как голос от волнения то замирает, то повышается. И как все переживания тут же отражаются на ее лице; когда Либби поведала ему о встрече бывших влюбленных, которых вновь разлучила судьба, взгляд ее потемнел.

– Конец несчастливый, – заметил Кэл.

– Да, но мне всегда казалось, что Рик еще встретит ее… через много лет, после войны.

– Почему?

Либби легла на спину, закинув руки за голову.

– Потому что они созданы друг для друга. Когда так бывает, люди находят друг друга, что бы ни случилось. – Она повернула к нему улыбающееся лицо и тут же посерьезнела, когда заметила, как он на нее смотрит. Ей показалось, что они одни во всем мире. Не просто одни в горах – а совершенно, полностью одни во всем мире, как Адам и Ева.

Сердце пронзила острая тоска. Впервые в жизни она затосковала – телом, душой и сердцем.

– Не надо, – тихо попросил Кэл, когда она привстала, и едва заметно дотронулся рукой до ее плеча. Она застыла. – Жаль, что ты меня боишься.

– Я тебя не боюсь, – задыхаясь, словно на бегу, проговорила Либби.

– Чего же ты тогда боишься?

– Ничего. – «Какой у него бывает нежный голос, – подумала она. – Такой нежный и ласковый, что даже страшно…»

– Ты как натянутая струна. – Своими длинными гибкими пальцами он начал массировать ей мышцы шеи. Он перевернулся, и его губы оказались у ее виска, прохладные, как летний ветерок. – Признайся, чего ты боишься?

– Вот этого. – Она оттолкнула его руки. Не знаю, как бороться с тем, что я сейчас чувствую.

– А зачем бороться? – Он положил руку ей на талию, изумленный силой своего желания.

– Все так быстро происходит… – Она больше не отталкивала его. Ее сопротивление таяло в потоке горячего, острого желания.

– Быстро?! – Смех вышел натужным; он зарылся лицом в ее волосы. – Да мы знакомы почти триста лет!

– Калеб, прошу тебя. – В голосе Либби послышались тревожные, молящие нотки. Голос ее беспомощно затих. Почувствовав ее трепет, Кэл понял, что победил. Но в ее глазах он заметил смущение и понял: если он сейчас воспользуется плодами своей победы, она его, наверное, не простит.

Безумное желание, которое он испытывал, натолкнулось на что-то новое, непонятное. Он отвернулся от нее и встал. Повернувшись к ней спиной, принялся смотреть, как пляшут на поверхности воды солнечные зайчики.

– Ты всех мужчин доводишь до безумия?

Либби плотно прижала колени к груди.

– Нет… Конечно нет.

– Значит, мне крупно повезло. – Он поднял глаза к небу. Ему хотелось снова оказаться там и пронзать пространство. Одному. На свободе.

Рядом зашелестела трава. Она встала. Интересно, сумеет ли он когда-нибудь по-настоящему освободиться от нее.

– Я хочу тебя, Либби.

Либби промолчала. Она вдруг лишилась дара речи. Еще ни один мужчина не говорил ей этих простых слов. И даже если бы она уже слышала их от тысяч других мужчин, сейчас они прозвучали бы по-новому. Никто не сумел бы произнести их вот так…

Доведенный до края пропасти ее молчанием, Кэл круто развернулся к ней. Теперь перед Либби был не прежний дружелюбный симпатяга, а разгоряченный, отчаянный и очень опасный мужчина.

– Черт возьми, Либби, ты думаешь, я каменный? По-твоему, мне легко притворяться рядом с тобой? Неужели у вас такие законы, которые запрещают говорить и чувствовать, что хочешь? Тогда вот что: к черту их! Я хочу тебя, и, если пробуду рядом с тобой подольше, я тебя получу!

– Получишь меня? – От внезапно охватившей ее истомы Либби не могла даже злиться. Но его слова мигом отрезвили ее, и она вся сжалась, словно пружина. – Как новую игрушку? Как машину с витрины? Кэл, ты можешь хотеть все, что заблагорассудится, но, когда такие желания касаются меня, я тоже имею право голоса!

Она вся пылала, в глазах плясала ярость, в волосах цветы. Вот такой он и запомнит ее – навсегда. Он понимал, что воспоминание будет горьковато-сладким.

– Ты имеешь все права на свете! – воскликнул он и, схватив за обе руки, притянул ее к себе. – И все же я кое-что получу от тебя, прежде чем уйду.

На сей раз она сопротивлялась. Гордость и гнев заставляли ее вырываться. Подавив сопротивление, он прижал ее к себе и, заглушая бурные возражения, впился в ее губы страстным поцелуем.

Он целовал ее совсем не так, как в первый раз. Тогда он ее соблазнял, убеждал, искушал. Сейчас он ею обладал – и не так, словно имел на нее какое-то право. Он просто брал, что хотел, не обращая внимания на ее приглушенные вскрики, на попытки освободиться. По спине у нее пробежал холодок, тут же сменившийся жаром чистого, беспримесного желания.

Либби не любила, когда ее к чему-то принуждают. Она привыкла все решать сама. Как твердил ей разум – и разум, конечно, прав. Но тело, не слушаясь разума, рвалось на свободу. Она наслаждалась своей силой, напряжением, даже злостью. На его натиск она отвечала своим натиском, на его силу – своей силой.

Когда она вдруг ожила в его руках, Кэл забыл, кто он, где и почему. Едва он ощутил ее страсть и мощь, исчез окружающий мир и время, в котором этот мир существовал. Все стало таким же новым, волнующим и пугающим, как и для нее. Он ни о чем не думал. Не мог ни о чем думать. Она была такой же неотразимой и неодолимой, как земное притяжение, которое удерживало их на земле, в то время как сердца готовы были выскочить из груди.

Он осыпал ее поцелуями.

Вокруг все кружилось. Застонав, она обхватила его руками, словно боялась упасть. Мир вокруг вертелся все стремительнее, неудержимее… Либби перестала что-либо понимать. Ей стало трудно дышать. Наконец она задохнулась и обмякла. Потом услышала журчание ручейка, шепот ветра в соснах.

Сверху пекло солнце. Либби казалось, что она поднимается вверх на вращающемся облаке.