Текст книги "Держава богов"
Автор книги: Нора Кейта Джемисин
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Но тут, к моему удивлению, не успел я сделать какое-либо движение, как Дека придвинулся ко мне и накрыл мою руку своей. Делая это, он невольно съежился, потому что моя рука была уже не вполне человеческой: пальцы стали заметно короче, а ногти начали превращаться в кошачьи когти, способные втягиваться. И лишь усилием воли я пока не допускал появления шерсти. Дека, однако, не убирал ладошку и смотрел на меня с такой жалостью, какой я вообще не чаял увидеть на лице Арамери.
Вся магия, клубившаяся у меня внутри, разом замерла.
– Прости, – сказал он. – Сиэй, мы просим прощения.
С ума сойти, сразу двое Арамери извинялись передо мной! Случалось ли подобное хоть раз, пока я был рабом? Не припоминаю, чтобы даже Йейнэ произносила подобное. А ведь ей доводилось причинять мне нешуточную боль, пока она сама была смертной. А чудо еще и длилось, потому что Дека продолжил:
– Я сказал не подумав. Ты же когда-то был здесь в рабстве. Мы об этом читали. И тебя принуждали изображать дружелюбие. Так ведь? – Он покосился на Шахар, до которой, судя по выражению ее лица, тоже постепенно доходило. Дека сказал ей: – Кто-то из прежних Арамери наказывал его, если он не был достаточно почтителен с ними. Мы не должны вести себя, как они!
Моя решимость немедленно расправиться с ним тотчас угасла, как задутая ветром свеча.
– Ты… ты не знал, – медленно и неохотно выговорил я. Мне пришлось постараться, чтобы перестать рычать и снова загнать голос в высокий мальчишеский регистр. – Конечно же, ты не хотел… того, о чем я было подумал.
Вот вам и привет из прошлого. С незаслуженными благословениями. Я вернул ногтям подобающий вид и уселся на пол, приглаживая волосы.
– Мы, вообще-то, думали, тебе понравится… – проговорил Дека таким убитым голосом, что меня окатило мимолетным стыдом за недавний гнев. – Я думал… то есть мы думали…
Идея насчет дружбы, конечно, принадлежала ему. Из них двоих мечтателем был именно он.
– Нам показалось, что мы и так уже почти подружились. Верно ведь? Ты вроде не возражал к нам сюда заглядывать. Мы и решили, что, если мы станем друзьями, ты поймешь: мы совсем не как те скверные Арамери, за которых ты нас принимаешь. Ты увидишь, что мы не какие-то злые и подлые, и тогда… – Он замялся, опустив взгляд. – Может, тогда бы ты к нам чаще заглядывал.
Дети никогда не могли мне врать. Это было одной из граней моей природы: соврать-то они могли, но я неизменно распознавал ложь. Так вот, ни Дека, ни его сестра не обманывали. Я, конечно, все равно им не верил. То есть не хотел верить. Я не доверял той части собственной души, которая была готова к ним потянуться. Слишком опасное это дело – доверять Арамери. Даже самым маленьким.
Тем не менее они имели в виду именно то, о чем говорили. Они действительно желали моей дружбы. И не из жадности, а просто от одиночества. Как же давно мне не предлагали подобного. Даже собственные родители…
Короче говоря, прельстить меня не трудней, чем любого ребенка.
Я опустил голову, меня трясло. Я скрестил на груди руки, чтобы они не заметили их дрожи.
– Ну… Ладно, короче. Если вы на самом деле хотите… в смысле, дружить… в общем… я, пожалуй, согласен.
Они прямо засияли и приблизились, ерзая на коленках.
– В самом деле? – спросил Дека.
Я передернул плечами, усиленно изображая беспечность, и сверкнул своей знаменитой улыбкой.
– Мне это не повредит. Вы всего лишь смертные… – Докатился до побратимства со смертными. Я тряхнул головой и рассмеялся, спрашивая себя, почему меня так напугала подобная безделица. – Нож кто-нибудь захватил?
Шахар закатила глаза с царственным раздражением:
– Ты же можешь создать его.
– Боги благие, я лишь спросил…
Я воздел руку и сотворил нож. Точно такой же, как тот, которым она пырнула меня в прошлом году. Ее улыбка погасла, она слегка отпрянула при виде ножа, и я понял, что сделал не лучший выбор. Сомкнув ладонь на рукояти, я изменил нож. Когда я распрямил пальцы, в моей руке оказалось изящное изогнутое лезвие с рукояткой из лакированной стали. Шахар неоткуда было знать, но я сотворил точную копию ножа, который Чжаккарн сделала для Йейнэ, когда та жила в Небе.
Увидев изменившийся нож, Шахар успокоилась, и от благодарности на ее лице я сразу почувствовал себя лучше. Я был несправедлив к ней. В будущем я сильнее постараюсь, чтобы это исправить.
– Дружба может продлиться дольше, чем детство, – тихо сказал я, когда Шахар взяла нож. Она помедлила, с удивлением глядя на меня. – Так бывает. Если друзья продолжают доверять друг другу, взрослея и меняясь.
– Это же просто, – хихикнул Дека.
– Нет, – возразил я. – Непросто.
Он перестал улыбаться. Что касается Шахар… Было в ней какое-то врожденное понимание жизни. Пожалуй, начала уже соображать, что это вообще значит – быть Арамери. Ей недолго осталось быть моим другом.
Я протянул руку, коснулся ее щеки, и она моргнула. Но потом я улыбнулся, и она заулыбалась в ответ, на миг став застенчивой, словно Дека.
Вздохнув, я протянул им руки ладонями вверх:
– Что ж, валяйте.
Шахар взяла мою ближнюю руку и подняла было нож, но потом нахмурилась:
– Мне палец резать? Или ладонь?
– Палец, – сказал Дека. – Датеннэй говорил, так скрепляются клятвы на крови.
– Твой Датеннэй идиот, – отрезала Шахар с категоричностью старого спора.
– Ладонь, – сказал я. Не потому, что так было правильно, а просто чтобы прекратить перепалку.
– Так ведь кровь, наверное, вовсю потечет? И больно будет.
– В том и смысл. Что толку в клятве, если она тебе ничего не стоит?
Шахар поморщилась, но потом кивнула и приложила лезвие к моей коже. Ранка, которую она мне нанесла, была до того неглубокой, что скорее щипала, чем болела, а кровь и вовсе не потекла. Я рассмеялся:
– Режь как следует! Забыла? Я же не смертный!
Она недовольно посмотрела на меня, но потом резанула поперек ладони – быстро и действительно как следует. Я не обратил внимания на вспышку боли. Она больше позабавила меня. Рана порывалась тотчас закрыться, но я слегка сосредоточился, и кровь продолжила течь.
– Я тебя, а ты меня, – сказала Шахар, передавая нож брату.
Он принял нож, взял ее за руку и не стал ни медлить, ни сомневаться – весьма деловито порезал сестре ладонь. Она сжала зубы, но не вскрикнула. И он тоже промолчал, пока она пускала ему кровь.
Я вдохнул запах их крови. Он все еще был знаком мне, хотя от последнего Арамери, с которым я был знаком, этих детей отделяло три поколения.
– Друзья, – сказал я.
Шахар посмотрела на брата, тот – на нее, и оба уставились на меня.
– Друзья, – произнесли они хором.
И взялись за руки, а потом взяли и мои руки.
И тогда…
Погодите-ка. Что?..
Они держали меня за руки. Крепко держали. Было больно. Только почему дети кричали, а их волосы развевал ветер? Откуда взялся этот ве…
Я не слышу тебя. Говори громче.
Что за бессмыслица, наши руки спеклись, спаялись вместе, я не мог выпустить их ладо…
Да, я Плутишка. А кто спрашивает?
Они кричали, дети отчаянно кричали, оба вскочили с пола, а я не давал им встать. И почему мое лицо расплывалось в ухмылке? Поче…
Тишина.
3
Я спал, и мне снился сон. Долгое время я не запоминал сны полностью. В памяти оставалось немногое, кроме того что
что-то
было
не так
и, может, несколько…
погодите,
я
тут подумал…
Иными словами, некое смутное понимание. Очень противное состояние, если ты бог. Никто из нас не всеведущ и не всевидящ – это чепуха, которую придумали смертные, – но мы знаем очень много и видим уйму всего. Мы привычны к почти непрерывному потоку сведений, сообщаемых чувствами, которые смертным и не снились, но для меня этот поток на время прервался. Я спал.
И вдруг в глубине этой тишины и пустоты зазвучал голос. Он называл меня по имени, он взывал к моей душе, он обладал силой и полнозвучностью, каких я не встречал несколько человеческих жизней. Меня тянуло куда-то. Знакомое ощущение. И весьма неприятное. Мне было так хорошо и удобно! Я перевернулся на другой бок и попытался не обращать на голос внимания. Но голос, вернее, его обладатель не отставал. Он пихал, тащил и толкал, он хлопал меня по спине, и в итоге я скользнул в разрыв ткани бытия: это было нечто вроде рождения, то есть возвращения в смертное царство (по сути, это одно и то же). Я появился голым и скользким от волшебства, моя внешняя форма рефлекторно уплотнилась для защиты от поглощающих души эфиров, некогда (во времена до начала времен) бывших пищеварительными соками Нахадота. После этого вышел из ступора и мой разум.
Кто-то звал меня по имени.
– Чего тебе? – сказал я, вернее, попытался сказать, потому что слова сорвались с губ нечленораздельным рыком. Задолго до того, как смертные обзавелись внешностью, стоившей подражания, я повадился принимать облик существа, в равной степени наделенного игривостью и жестокостью, ибо оно соответствовало моей сути в той же мере, что и образ ребенка. Сейчас я большей частью предпочитаю этот облик, но стоит утратить бдительность, и возвращается изначальная форма. Вот и теперь: детский облик обеспечивал более тонкую передачу чувств и давал больше возможностей влиять на других, но, еще не придя окончательно в себя в царстве смертных, я безотчетно принял образ кота.
Тем не менее что-то с этой формой было не так. Я попробовал встать и почувствовал себя неловким и неуклюжим. Я не стал тратить время, разбираясь, что тут к чему, предпочтя снова превратиться в мальчишку. Вернее сказать, попробовал превратиться. Однако и превращение пошло не так, как ему следовало бы: против обыкновения, потребовалось значительное усилие. И даже тогда перевоплощение совершалось так медленно, словно я застрял в густой патоке. Облекшись наконец смертной плотью, я готов был свалиться без сил. Я и свалился – там же, где материализовался. Меня трясло, я не мог отдышаться и только гадал, что, во имя всех преисподних, могло со мной случиться.
– Сиэй?..
Тот же голос, что звал меня в пустоте. Женский голос. Одновременно знакомый и незнакомый. Озадаченный, я попытался приподнять голову и повернуться к его обладательнице. И с изумлением обнаружил, что не могу. Нет сил!
– Это действительно ты… Боги благие, я и представить не мог…
Мягкие руки коснулись моих плеч и потянули. Я негромко застонал. Она помогла мне повернуться на бок. Тут что-то начало происходить с моей головой. Стало больно. И холодно. Вот это было уже нечто совсем новенькое! Я никогда раньше не мерз.
– Во имя беспредельности Светозарного! Так это же…
Она тронула мое лицо. Я инстинктивно потянулся к этой ладони, потерся об нее. Она ахнула и отдернула руку. Но потом вновь погладила меня и уже не отстранилась, когда я к ней прижался.
– Ш-Шахар… – кое-как выговорил я. Голос прозвучал слишком громко и как-то неправильно. Я распахнул глаза и уставился на нее. – Шахар?
Это была Шахар. Несомненно. Только и с ней что-то успело произойти. Лицо стало длинней, кости – тоньше и изысканней, переносица – выше. А волосы, которые при нашей последней встрече (когда, кстати, это было? только что? накануне?) она носила примерно до плеч, отросли и спутанной гривой спадали едва ли не ниже пояса, растрепанные, словно она только встала с постели.
Так быстро у смертных волосы не растут. И даже Арамери не стали бы тратить магию на подобные пустяки. Ну, может, когда-то и стали бы, но не теперь. Кстати, о времени. Я попытался отыскать ближние звезды, чтобы понять, сколько минуло времени, но ответом мне стал лишь далекий нечленораздельный рокот, чем-то напоминавший бормотание червей памяти.
– Холодно, – пробормотал я.
Шахар поднялась и куда-то ушла. Очень скоро меня что-то укрыло, нечто толстое, теплое, пахнущее ее телом и птичьими перьями. Оно не должно было бы меня согреть – начнем с того, что моему телу вовсе не полагалось бы мерзнуть, – но мне стало лучше. К тому моменту я обрел способность кое-как двигаться и использовал ее, чтобы благодарно свернуться под одеялом.
– Сиэй… – Голос прозвучал так, словно к ней после изрядного потрясения еще не вполне вернулось самообладание. Ее рука вновь легла на мое плечо и успокаивающе погладила. – Не то что я не рада тебя видеть, просто… – Голос у нее был какой угодно, только не довольный. – Просто, если уж ты надумал вернуться, почему именно теперь? И почему именно сюда, да еще вот так? Это же… Боги благие, поверить не могу!
Почему теперь? Я понятия не имел. Я ведь не знал даже, что́ это за «теперь». Что касается былого, я припоминал не столько мысли, сколько ощущения. Я держал ее за руку.
Ее и Деку. А потом свет, ветер, что-то неуправляемое. Лицо Шахар, ее круглые от ужаса глаза, раскрытый рот и…
Крик. Она кричала.
Силы тем временем понемногу возвращались. Я употребил их на то, чтобы дотянуться до ее колена, пребывавшего в нескольких дюймах от моего лица. Пальцы скользнули по гладкой горячей коже и коснулись тонкой, легкой ткани ночной сорочки. Шахар ахнула и отпрянула:
– Да ты замерзаешь!
– Холодно… – прохрипел я.
Мне было настолько холодно, что я чувствовал, как влага из воздуха собирается на коже в тех местах, где ее не прикрывало одеяло. Я укрылся с головой. Точнее, попытался. Меня опять потянуло за голову, удерживая ее на месте, хотя мне и удавалось ее немного сдвинуть.
– Срань демонская! Это еще что?
– Твои волосы, – сказала Шахар.
Я замер, глядя на нее снизу вверх.
Она подвинула мое плечо, затем подняла прядь и показала ее мне. Что это была за прядь! Густая, волнистая, темно-каштановая и длиннее ее руки. В ней было несколько футов! Я потому и не мог сдвинуться с места, что запутался в собственных волосах!
– Я не приказывал волосам настолько отрастать, – прошептал я.
– Так прикажи им опять стать короткими. Или перестань вертеться, чтобы я смогла их распутать.
Она стащила с меня одеяло и принялась разбирать мои космы, высвобождая их и расчесывая пальцами. Когда она снова помогла мне улечься на бок, голова освободилась. Оказывается, я придавил разросшиеся патлы своим телом.
Мои волосы не должны были настолько вырасти. И ее волосы тоже.
– Скажи – что случилось? – спросил я, пока она возилась, ворочая меня, как большую куклу. – Сколько времени прошло с тех пор, как мы дали клятву?
– Клятву? – Шахар уставилась на меня так, словно впервые увидела. – Ты что, ничего больше не помнишь? Боги мои, Сиэй, да ведь ты нарушил ее едва ли не в тот же миг, как принес!
Я громко выругался на трех земных языках, чтобы прервать ее.
– Просто скажи, сколько времени прошло!
Гнев разрумянил ей щеки, хотя в бледном сиянии, отбрасываемом светящимися стенами Неба, определенно сказать было непросто.
– Восемь лет, – ответила она.
Не может быть!
– Восемь лет я бы запомнил.
Мне следовало бы понять, почему она так сердито ответила.
– Короче, прошло восемь лет. И если ты их не помнишь, то я тут ни при чем. Полагаю, у тебя было множество важных дел. И вообще, для вас, богов, годы смертных пролетают как один вздох…
Это так, но для нас ни один вздох не проходит незамеченным. Я хотел знать больше. Например, почему голос у нее такой обиженный и сердитый. Это взывало ко мне, точно укол порушенной невинности, и казалось очень важным. Но еще мне казалось, что подобные вещи необходимо смягчать молчанием и лишь потом тщательно в них разбираться. Поэтому я все отложил и спросил:
– А почему я так ослабел?
– Мне-то почем знать?
– И где я был все это время? Пока отсутствовал?
– Сиэй… – Она с усилием выдохнула. – Не знаю. Я ни разу не видела тебя с того дня, восемь лет назад, когда мы с тобой и Декой решили стать друзьями. Ты попытался убить нас, а потом исчез.
– Убить? Я вовсе не пытался…
Ее лицо стало жестким, она смотрела на меня с ненавистью, и это означало, что я действительно попытался ее убить, – или, по крайней мере, она так думала.
– Я не хотел, Шахар…
Я вновь к ней потянулся, теперь уже невольно. Я мог забирать силу у детей смертных, если приходила нужда. Я опять коснулся ее колена, но ощутил лишь тоненький ручеек того, в чем нуждался. Ну конечно: как-никак восемь лет. Теперь ей шестнадцать. Еще не совсем взрослая женщина, но близко к тому. Я всхлипнул от отчаяния и отстранился.
– Я ничего не помню с того самого момента и до сих пор, – сказал я, изо всех сил не подпуская к себе страх. – Я взял вас за руки, а потом сразу оказался здесь. Что-то пошло не так…
– Да уж, похоже на то. – Она стиснула переносицу и тяжело вздохнула. – Хорошо хоть твое появление не потревожило охранные письмена на стенах, иначе стража уже вынесла бы двери. На всякий случай надо придумать какое-то объяснение твоего присутствия. – Она помолчала, хмуря брови и с надеждой поглядывая на меня. – Или, может быть, ты куда-нибудь испаришься? Так стало бы проще всего!
Верно, проще. И для меня, и для нее. Конечно, она не хотела, чтобы я здесь находился. И я тоже не хотел здесь находиться – ослабевший, отяжелевший, беспомощный. Я хотел быть с… Погодите-ка… О нет, нет!
– Нет, – прошептал я.
Она снова вздохнула, на сей раз раздраженно, и я понял, что она восприняла мое «нет» как ответ на ее недавний вопрос. Я сделал героическое усилие и схватил ее за руку, отчего Шахар вздрогнула.
– Нет, я не о том. Шахар, как ты меня сюда вызвала? Ты использовала науку писцов или… Или ты каким-то образом повелела?
– Я тебя не вызывала. Ты сам вдруг появился.
– Нет, это ты заставила меня появиться. Я ведь почувствовал, это ты вытащила меня из него…
И, во имя всех демонов, я уже чувствовал его приближение. Его ярость заставляла весь мир смертных пульсировать животрепещущей раной. Почему она этого не ощущает? Мне бы заорать на нее, но вместо этого я тряхнул ее руку.
– Ты вытащила меня из него, и он убьет тебя, если ты немедленно не расскажешь, что ты сделала!
– Кто… – начала она и смолкла, а глаза у нее распахнулись, потому что теперь и она это почувствовала. Еще бы, ведь сейчас он находился с нами в комнате, принимая зримый облик. Светящиеся стены разом померкли, самый воздух дрогнул и благоговейно застыл.
– Сиэй, – произнес Ночной Хозяин.
Я закрыл глаза и помолился о том, чтобы Шахар молчала.
– Я здесь, – отозвался я, и в следующее мгновение он опустился на колени подле меня, а его темный плащ разостлался вокруг него по полу. Леденящие пальцы коснулись моего лица, и я подавил желание рассмеяться над собственной тупостью. Я сразу должен был понять, отчего мне так холодно!
Он повернул мое лицо из стороны в сторону, изучая меня с помощью зрения, и не только. Я без звука позволил ему это, потому что он был моим отцом и имел полное право тревожиться обо мне, но потом перехватил его руку. Мое прикосновение придало ей материальности, и я ощутил приток силы, льющейся из неисчерпаемого кладезя его души. Я с облегчением перевел дух.
– Наха. Расскажи.
– Мы обнаружили тебя плавающим в пространстве. Ты был как душа, утратившая пристанище. Йейнэ пыталась исцелить тебя, но не смогла. И тогда я принял тебя, чтобы уберечь.
А в утробе Нахадота, куда он меня принял, царили холод и тьма.
– Что-то я не чувствую себя исцеленным…
– А ты и не исцелен. Я не мог найти средства, чтобы вывести тебя из того состояния. Не мог даже сохранить.
В его голосе, обычно не слишком богатом оттенками, зазвучала горечь. Дар останавливать процессы, развитие которых зависело от времени, достался Итемпасу; Нахадот такой способностью не обладал совершенно.
– Самое большее, что я мог сделать, – продолжил он, – это оберегать тебя, пока Йейнэ искала лекарство. Но тебя у меня забрали. Я не мог понять, куда ты вдруг делся. Сперва не мог…
И темная бездна его глаз обратилась в сторону Шахар. Она вздрогнула и съежилась – и было из-за чего.
У меня не имелось причин желать ее спасения, если не считать ребяческого чувства чести. Ведь это я когда-то покончил с ее детской невинностью, а значит, был перед нею в долгу. А еще я дал клятву, что буду ей другом. Поэтому я осторожно сел – не прямо у него перед глазами, потому что это было небезопасно, но так, чтобы привлечь его внимание.
– Наха, – сказал я. – Что бы она ни сделала, она сделала это непреднамеренно.
– Ее намерения не имеют значения, – ответил он очень тихо. Он не сводил с нее взгляда. – Когда тебя у меня вырвали, ощущения были очень похожи на те, что я помню со времен нашего плена. Зов, от которого не отмахнешься и которого невозможно ослушаться.
Шахар издала некий звук, вроде едва слышного всхлипа, и на лице Нахадота отразилось голодное пристальное внимание. Я не мог винить его за этот гнев, но Шахар ничем не напоминала Арамери прежних веков. Она вообще выросла, понятия не имея о повадках богов. Откуда ей было знать, что ее страх мог подтолкнуть его к нападению, потому что ночь была временем хищников, а она вела себя подобно беспомощной жертве…
Но не успел я придумать хоть какой-нибудь способ отвлечь его, как случилось наихудшее: она заговорила.
– Г-господь Нахадот… – выдавила она дрожащим голосом.
Нахадот приблизился, его дыхание участилось, и в комнате сразу стало темней. Срань демонская. Но, к моему изумлению, она глубоко вдохнула, и ее страх вроде как отступил.
– Господь Нахадот, – заново начала она. – Уверяю тебя, я не сделала ничего, чтобы вызвать сюда господа Сиэя. Да, я подумала о нем. – Она покосилась на меня. Ее лицо неожиданно стало суровым, что совершенно меня смутило. – И произнесла его имя. Но не потому, что хотела, чтобы он здесь появился. Как раз наоборот. Я разозлилась. И прокляла его.
Я вытаращил на нее глаза. Прокляла? Но перемена в ее настроении сделала то, что не удалось мне: Наха выдохнул и снова уселся.
– Проклятие сродни молитве, – проговорил он задумчиво. – Если ты достаточно хорошо постигла его природу…
– Молитва не выдернула бы меня из твоей пустоты, – заметил я, рассматривая свое тело. Руки и ноги выглядели длинными до непристойности. Даже ладони сделались в полтора раза шире прежнего! Мне полагалось иметь маленькие ловкие пальчики, а не эти здоровенные клешни! – И не могла бы сотворить со мной такое. Ничто не смогло бы такое сделать.
Теперь, когда Наха пополнил мою силу, я мог исправить ошибку. Я приказал себе стать прежним.
– Остановись. – Воля Нахадота перехватила мою и неодолимо стиснула ее, не дав начать обратное превращение. Я испуганно замер. И он тотчас подтвердил мои страхи, сказав: – Тебе более небезопасно менять облик.
– Небезопасно?
– Ты еще не понял, – вздохнул он.
И, заглянув мне в глаза, он передал знание, которое они с Йейнэ обрели за восемь лет с той поры, когда все пошло наперекосяк.
Есть граница между богами и смертными, не имеющая ничего общего с бессмертием. Это материальность: способность быть вещественным, обладать изменчивой плотью. Фундаментальная причина, по которой демоны были слабее нас, хотя некоторые из них по могуществу равнялись богам. Они могли пересекать эту черту и становиться богами, но это требовало чудовищных усилий, и божественность, не будучи их естественным состоянием, получалась лишь временной. Другим смертным преодолевать границу вовсе не удавалось. Они были заперты в своей плоти, они старились вместе с ней, обретали с ней силу или слабость. Они не могли придавать произвольную форму ни ей, ни миру вокруг себя – разве что пуская в ход убогие возможности своих рук и ума.
Так вот, Нахадот сообщил мне, что я как бы перестал в полной мере быть богом. Я завис между божественностью и смертностью, но с течением времени мало-помалу становился все более смертным. Я еще мог произвольно изменять облик и уже сделал это, появившись у Шахар изначально в облике кота. Но теперь это давалось мне немалым трудом. Дальше меня ждут боль, раны, а там недолго и навсегда покалечиться. И наконец придет день – когда-нибудь, но придет, – когда я вообще не смогу измениться. А если попытаюсь, то погибну.
Я смотрел на него, и мне было по-настоящему страшно.
– Что ты такое говоришь? – прошептал я, хотя он не произнес вслух ни единого слова. – Наха, что ты такое говоришь?
– Что ты становишься смертным.
Мне стало тяжелее дышать. А ведь я не приказывал себе тяжело дышать. А также дрожать, потеть, расти, мужать, становиться из мальчишки мужчиной. Мое тело проделывало это само. Мое… Нет, не мое! Чужое, оскверненное, вышедшее из повиновения тело.
– Значит, я умру, – сказал я. Во рту было сухо. – Наха, взросление противно моей природе. Если так дело пойдет, если я буду взрослеть и стареть, если я споткнусь и сильно ударюсь, я умру, как умирают смертные.
– Мы найдем способ вылечить тебя.
Я сжал кулаки:
– Не лги мне!
Бесстрастная маска Нахи рассыпалась, и я увидел глубокую скорбь. Я вспомнил несчетные ночи, проведенные у него на коленях, и как я просил его рассказать еще одну сказку. Я называл его сказки «чудесным враньем». Он укачивал меня на руках, повествуя о чудесах, то реальных, то вымышленных, и как же я радовался тому, что не вырасту никогда! Тому, что всегда буду с восторгом слушать его «вранье».
– Ты будешь делаться старше, – сказал он. – Ты перерастешь детство, и сила начнет тебя покидать. Ты начнешь нуждаться в пище и сне, как прочие смертные, а недоступные смертным восприятие и чувства будут постепенно оставлять тебя. Ты станешь уязвимым и хрупким. А потом… Да, если мы ничего не сумеем предпринять, ты умрешь.
Я не смог перенести мягкости его голоса, не соответствующую жестокости сказанного. Он всегда был так мягок, так уступчив, так терпим к переменам. А я не хотел, чтобы он был терпим к такому.
Отшвырнув одеяло, я встал. Движение получилось неловким из-за непривычно изменившегося телосложения и уймы волос. Кое-как доковыляв до окна, я уперся ладонями в стекло и налег на него всем весом. За столетия, проведенные во дворце по имени Небо, я уяснил, что смертные очень редко так поступали. Они хоть и знали, что стекла во дворце усилены магией, а окна изготовлены со сверхчеловеческой точностью, им было не избавиться от страха, что, не ровен час, или стекло треснет, или рама расшатается. Я уперся ногами и толкнул что было сил. Мне отчаянно требовалось ощутить хоть что-то неподвижное и прочное.
Ощутив прикосновение к плечу, я резко обернулся, подсознательно ожидая встретить взгляд непреклонных глаз цвета заката, еще более непреклонную силу смуглых рук и эту неуязвимую мягкость. Но передо мной была всего лишь смертная, Шахар. Я зло уставился на нее, гневаясь, что не увидел того, что желал, и едва не отшвырнул ее, чтобы не мешалась. Ее ошибка каким-то образом стала причиной всего, что со мной случилось. Может, убив ее, я обрету свободу?
Посмей она взглянуть на меня с жалостью или состраданием, я, наверное, именно так бы и поступил. Но ничего подобного на ее лице я не прочитал, лишь негодование и отвращение. Она была Арамери. Сочувствие – это не для них.
Итемпас некогда предал меня, но избранники Итемпаса вот уже две тысячи лет были восхитительно предсказуемы. Я рывком притянул ее к себе и заключил в кольцо рук, такое тесное, что вряд ли ей в нем было хорошо и удобно. Она отвернулась, и ее щека оказалась прижата к моему плечу. Впрочем, никаких уступок я не дождался: она не заговорила и не ответила на объятие. Я просто держал ее, дрожа и скрипя зубами, чтобы не начать вопить. И еще я смотрел на Нахадота сквозь облако ее светлых кудрей.
Тот ответил мне неподвижным взглядом, полным печали. Он отлично знал, почему я от него отвернулся, и прощал меня за это. А я ненавидел его за это, точно так же, как ненавидел Йейнэ за их любовь с Итемпасом, как ненавидел Итемпаса за то, что он спятил и не пришел ко мне, когда был так мне нужен. Я ненавидел всю их троицу за то, что они разбрасывались взаимной любовью, в то время как я отдал бы все – все! – лишь за то, чтобы эта любовь была обращена на меня…
– Уходи, – прошептал я сквозь волосы Шахар. – Прошу тебя, уходи.
– Тебе небезопасно здесь оставаться.
Я горько рассмеялся, угадав его намерение:
– Может, мне и осталось лишь несколько десятилетий жизни, Наха, но если и так, я не хочу провести их внутри тебя, в спячке. Так что спасибо.
Его лицо посуровело. Я знал о его восприимчивости к боли и понимал, что мои слова ранили его, как ножи.
– У тебя есть враги, – сказал он.
Я вздохнул:
– Я могу за себя постоять.
– Я не хочу потерять тебя, Сиэй. Я не отдам тебя ни отчаянию, ни смерти.
– Уходи! – Я сгреб Шахар, как мягкую игрушку, зажмурился и заорал: – Убирайся, демоны тебя задери, и оставь меня, во имя всех преисподних, в покое!
Мгновение тишины. Потом я ощутил его уход. Стены вновь обрели способность сиять, а в комнате словно прибавилось воздуху. Шахар чуть расслабилась и прильнула ко мне. Но это была лишь минутная слабость, да и то малозаметная.
Я по-прежнему удерживал ее, потому что сейчас мне хотелось потакать только своим желаниям, а никак не ее. Но я недаром стал старше. У меня, помимо воли, прибавилось зрелости, так что я быстренько перестал думать лишь о себе. Я разжал руки, и она шагнула назад, глядя на меня с пробудившимся подозрением.
– И что ты теперь станешь делать? – спросила она.
Я рассмеялся, прислонившись к стеклу:
– Не знаю пока.
– Ты хотел бы остаться здесь?
Я застонал и поднял руки к голове, путаясь пальцами в некстати разросшихся волосах.
– Не знаю, Шахар. Что-то мне сейчас плохо думается. Как-то сразу все навалилось…
Она вздохнула. Я ощутил, как она приблизилась и встала рядом возле окна. От нее так и веяло напряженной работой мысли.
– Сегодня можешь переночевать в комнате Деки, – сказала она наконец. – Утром я переговорю с мамой.
Я пребывал в таком ошарашенном состоянии, что ее слова обеспокоили меня гораздо меньше, чем следовало бы.
– Отлично, – сказал я. – Как скажешь. Постараюсь не разбудить его, пока буду шататься из угла в угол и сопли размазывать.
Она некоторое время молчала. Я и внимания на это не обратил, но, когда она заговорила, в голосе прозвучала обида.
– Деки здесь нет. Ты там будешь один.
Я повернулся к ней, хмуря брови:
– А где же он? – И до меня тотчас дошло: это же Арамери. – Он умер?
– Нет. – Она не посмотрела на меня и даже не переменилась в лице, но в голосе зазвенело презрение, вызванное моим предположением. – Он в «Литарии». Учится на писца.
Мои брови поползли вверх.
– Я и не знал, что он хотел стать писцом.
– А он и не хотел.
Я наконец-то понял. Да уж, действительно: Арамери. Когда возможных наследников оказывалось более одного, их вовсе незачем было стравливать в битве насмерть. Правительница вполне могла оставить в живых обоих, всего-навсего поставив одного в заведомо подчиненное положение.
– Стало быть, его прочат стать при тебе первым писцом.
Она пожала плечами:
– Если он преуспеет, а за это никто поручиться не может. Пусть сперва подтвердит свои умения, когда вернется. Если вернется.
Я начал понимать, что здесь все совсем непросто. Во мне шевельнулось любопытство, заставившее на некоторое время забыть о собственных бедах. Я повернулся к ней.