Текст книги "Жандармский дворик"

Автор книги: Нонна Ананиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Да, мне тоже показалось, что… – хотел было вставить Лёша, но Рару сделал ему знак рукой, и он не стал ничего говорить.

– Дело в том, что мы не верим в случайности, – продолжил Рару. – То, что три ваших судьбы соединились вместе в данной единице времени, имеет глубокий смысл. Я долго вас искал. Я просмотрел миллионы судеб и реинкарнаций на протяжении многих веков. Сейчас пока только одному из вас иногда открывается доступ к своему прошлому. Но он не может этим пользоваться в полной мере. Он не знает, что с этим делать. Я прав? – посмотрел он на Лёшу.

– Так это моё прошлое? То, что я вижу и слышу? Я был кем-то другим? – удивился Лёша.

Рару утвердительно кивнул.

– И кем же я был, Рару? Я так давно хочу знать…

– Дело в том, что если даже я тебе это скажу, ты вряд ли поймёшь. И не только потому, что ты ребёнок и, по земным меркам, ещё совсем маленький, – он сделал паузу. – Мало того, что у вас и так короткая жизнь – у нас цветы живут дольше – но ещё и первые пятнадцать лет вы вообще ничего не понимаете и совершенно несамостоятельны.

– А что надо сделать, чтобы понять? – Леша даже вскочил с кресла.

– Сядь, пожалуйста, на место. Я не случайно предложил вам эти кресла. Вы уже начали…

Но он не успел договорить.

Все обернулись на Икару и увидели, что она уже была в обтягивающем комбинезоне, таком же зелёном, как у Рару. А на голове красовался зелёный беретик.

– Что вы все на меня так смотрите? – удивилась она. – Ой, Лёша, я тебя не узнаю! Генрих! Это ты?!

Мальчики тоже были одеты в зелёные комбинезоны. Икара посмотрела на правый мизинец – колечко с красным камешком блеснуло ей в ответ. «Что это за колечко? И кто мне его подарил? Надо будет спросить потом», – подумала она.

– Встаём! – скомандовал Рару. – Мы почти готовы. Голова ни у кого не болит?

– Есть немного, – ответил Генрих.

– Пройдёт. В вас впихнули столько информации за эти несколько минут, что мозгам надо ещё немного времени. Надо же как-то привести это всё в порядок.

Все встали. Только сейчас они обратили внимание на новые белые ботинки без шнурков на своих ногах: лёгкие, мягкие, диковинные какие-то.

– Итак, урок первый, – объявил Рару, – телепатия! Сейчас это уже очень просто для таких, как вы. Учимся на ходу. Генрих, ты пошлёшь Лёше любую геометрическую фигуру. Сначала войди с ним в контакт, представь то, что ты посылаешь, вдохни и на выдохе отправь ему свою мысль. Лёша, ты должен всегда быть наготове принимать информацию, впрочем, как и каждый из вас. Мы, например, давно не разговариваем в голос, разве что с некоторыми животными, и то не со всеми.

Наступила тишина. Каждый ждал, что получится с телепатией. А вдруг Лёша не угадает?

– Треугольник? – спросил довольный Лёша у Генриха. У него явно получилось.

Генрих кивнул.

– Ну вот, видите. Теперь Лёша пошлёт Икаре цветок, – тоном учителя продолжил Рару.

Лёша уставился на Икару вытаращенными глазами и сделал самый глубокий вдох, на который был способен. У него в голове кружились сразу три разных цветка, и он никак не мог выбрать, какой же послать.

– Я не знаю такой цветок, – сказала Икара, получив Лёшино послание. – Точнее, я его видела когда-то, но не знаю, как он называется. А спросить можно?

– Что же спрашивать, когда ты всё вслух говоришь, – посетовал Рару. – Пошли-ка тогда уж Лёше какой-нибудь новый вопрос.

– Да? Хорошо, – она внимательно посмотрела на Лёшу, сделала губки трубочкой и выдохнула на него какой-то свой секрет.

Лёша замер. С непривычки ему хотелось услышать ушами, по старинке, её мысли.

– Я не понял, что она спросила, – честно отозвался он.

Икара захихикала.

– Что первое ты почувствовал? – начал помогать Рару. – Это не обязательно должна быть материальная вещь. Ты можешь охарактеризовать свои ощущения?

– Ощущения хорошие, – подумал и ответил Лёша.

– Этого недостаточно. Что ещё? Может, запах?

– Ох, ну да! Она спросила, хочу ли я шоколадку.

– Верно? – обратился Рару к Икаре.

– Ага.

– Ну ладно, по ходу отшлифуется, будете разговаривать друг с другом, как по телефону.

– По чему? – поинтересовался Генрих.

– Это из будущего, потом покажу, – быстро ответил Рару. – Урок второй! Внимание!

Все замерли.

– Телепортация!

Генрих от волнения наступил левым ботинком на носок правого, чего никак нельзя делать, и от мамы за это влетало по полной.

– С этого момента мы сможем менять наши собственные координаты в любом направлении и в любом измерении без какой бы то ни было последовательности и непрерывности движения! Это чуть сложнее, чем телепатия, но принцип тот же. Концентрируемся чуть дольше, представляем место и время и – здесь внимание! – произносим «просьбу». Просьбу надо выучить наизусть, так как каждое слово имеет очень большое значение. Повторяем за мной:

– Гарамания, Санатария, Вафия, Челения, Григориу, Саман, Саман, Саман!

Все хором повторили.

– Ну как? Мне кажется, справитесь. Запомнили? – Рару как-то многозначительно улыбался.

Все кивнули.

– Как я уже дал вам понять, мы произвели некую трансформацию с вашим сознанием: вы будете быстрее воспринимать и обрабатывать поступающую извне информацию. Вы будете самостоятельно принимать решения. У вас появилось столько возможностей, сколько нужно для нашего эксперимента.

– Эксперимента? Мы начинаем эксперимент? – почему-то удивился Лёша.

– Мне кажется, мы его уже давно начали, – ответил ему Генрих.

– Это так, – утвердительно кивнул Рару и продолжил. – Но это вам пойдёт на пользу, не волнуйтесь. Итак, чтобы по-настоящему понять, куда мы должны прийти в конце пути, нам надо проделать этот путь и постепенно, осознанно принять долгожданный результат. Если я дам собаке самое вкусное и утончённое пирожное с малиной в гофрированной корзиночке из песочного теста из самой хорошей кондитерской Москвы, она его съест точно так же быстро, как если я ей дам просто кусок хлеба с маслом – она не оценит ни качества крема, ни качества теста, ни красоты оформления этого пирожного. Она не способна понять тонкости человеческих вкусовых ощущений.

– Кошка, наверное, тоже, – добавила Икара.

– Чтобы понять, как это вкусно, надо подняться в своём развитии до человека, ясно? Чтобы понять то место, куда нам надо прийти, мы тоже должны подняться: понять и принять, – Рару сделал небольшую паузу, а потом медленно добавил, – и кое-чему научиться.

* * *

Они вышли из здания. Икара попрыгала немножко по розовой дорожке, как будто она играла в классики, аккуратно попадая своими новыми прекрасными ботинками сразу на шесть дорожных кругляшей каждой ногой. Она посмотрела наверх.

– Рару, значит, это не небо, а крыша вашего корабля, ведь так?

– Не совсем. Это оптический обман. До крыши ещё очень далеко, – он улыбнулся.

Икара заметила, что инопланетянин ответил молча, ничего не произнося. Она кивнула ему, показав, что поняла свою ошибку. Надо было скорее отучаться разговаривать вслух.

– И ещё, – Рару жестом предложил всем сесть вокруг него на траву.

Мальчики заметили, что их новые космические костюмы были очень удобными и тянущимся точно в том направлении, в каком они делали движения. Дома такой одежды они не носили. Усевшись на траву, все поняли, что материал не пропускал ни влагу, ни холод.

– Я хочу показать вам, как я понимаю человечество, – Рару медленно посмотрел на каждого. – Что люди знают, что помнят, как они жили, как будут жить ещё некоторое время, и какие опасности их подстерегают.

– А зачем тебе это? – вдруг спросил Генрих вслух.

От неожиданности Рару даже кашлянул.

– Что ты сказал, я не понял? – обратился он к Генриху.

– Зачем тебе всё это нам показывать?

– Зачем ты притащил нас на свой корабль? – помог Лёша и тоже вслух. – Мы же к тебе в гости не просились.

– А почему ты нас не спрашиваешь, хотим мы всё это знать или нет? – опять спросил Генрих.

Икара вертела головой и смотрела то на Лёшу, то на Генриха, то на Рару. Она только-только начала привыкать к новой реальности, к зелёному костюмчику, цветам, дорожкам. Ей даже пить и есть расхотелось.

– А как же мы могли попроситься к Рару в гости, – пришла она ему на помощь, – если мы никогда его раньше не видели и ничего не знали про его корабль?

«Ну не улетать же прямо сейчас домой, когда ещё ничего не выяснили. Даже рассказать толком будет нечего», – промелькнуло у неё в голове…

Рару как-то странно наклонил голову в её сторону, будто кивая.

– Мы хотим знать, зачем ты нас сюда привёз, – твёрдо сказал Генрих, – иначе мы ни в какую телепортацию играть не будем.

«С мальчишками всегда так, – подумала Икара, – вечно им надо ссориться».

Рару замолчал и отстранённо уставился в далёкую точку над их головами.

Все трое почувствовали, что он не просто молчал – он, скорее всего, с кем-то связывался и спрашивал совета. Может быть, с отцом.

– Здорово мы влипли, – подмигнул Генрих сестре и другу, – отсюда не сбежишь.

– А я и не собираюсь, – ответила Икара, – разве Рару плохой?

– Посмотрим, – Генрих решительно сдвинул брови, – мы должны знать, что с нами хотят сделать. А то превратят в каких-нибудь своих агентов и заставят распространять на Земле «чуждые взгляды».

Про «чуждые взгляды» Генрих начал думать уже давно, как только их посадили на прозрачные кресла, просто молчал и ждал, куда Рару поведёт разговор. Вспомнил слова отца: «Ты должен быть твёрдым и решительным, когда дело касается защиты твоих интересов». Правда, не совсем всё было понятно в этих словах, так как, во-первых, особых интересов у Генриха не было, а значит, и посягать было особо не на что, ну и, во-вторых, пока было непонятно, что Рару от них хочет. Это действительно его очень интересовало.

– А мне кажется, надо всё послушать, везде слетать, посмотреть и только потом решения принимать. Там, на Земле, виднее будет, – спорила Икара.

Они с братом были похожи по характеру своим напором, любознательностью и отстаиванию справедливости. Генрих был просто серьёзнее, ему всегда внушали, что он несёт ответственность не только за себя, но и за младшую сестру.

– Я вот, если честно, в прошлое бы слетал, – подумал вслух Лёша.

– Это мы знаем. С тобой ещё дома были непонятные происшествия. Мне папа говорил, – сказал Генрих.

– Твой папа? Про меня тебе говорил такое? – удивился Лёша.

– Ты даже не замечал, как он с тобой по-немецки говорил. Откуда ты так хорошо говорил по-немецки?

– Я на самом деле не знаю. Но мы же с вами тоже иногда по-немецки говорим, – Лёша не хотел трогать эту тему даже здесь.

– А помнишь, как ты маме рассказывал про Петропавловскую крепость? – поддержала брата Икара. – Про каких-то декабрьских?

– Про декабристов, а не декабрьских, – поправил её Лёша.

– Итак, друзья, вы правы! – ожил Рару. – Мы никуда не полетим, пока вы искренне этого не захотите. Не сработает.

– Что не сработает? – спросили они хором.

– Я бы начал с того, что сильно попросил бы вас ничего не бояться. Мы – ваши друзья, – в Рару произошли какие-то перемены: он стал серьёзнее и немного напряжённее. – Я бы даже позволил себе предупредить вас, что страх всегда приводит к негативным последствиям и движению назад.

– А я и не боюсь, – послала ему Икара свои мысли.

Рару заглянул ей в глаза на долю секунды и продолжил:

– Вас интересует будущее?

Никто не отвечал.

– Вам интересно, как сложится ваша жизнь? Жизнь вашей страны? Жизнь вашей планеты?

И опять все молчали.

– А если я вам скажу, что вы можете сами, силой мысли и своими поступками сотворить не только своё будущее, но и всей Земли?

– А если мы ошибёмся? – еле пискнула Икара.

Страх, конечно, это плохо, она и без Рару это знала, но иногда бывает же страшно.

– Мы хотим вам помочь не ошибаться. Мы хотим показать вам ваши возможности, которые вы не сможете увидеть у себя на планете. А потом вы сами решите, нужно вам это или нет.

Последнее предложение Рару явно адресовал мальчикам.

– Мы хотим это сделать, даже несмотря на то, что вы ещё дети, – добавил инопланетянин.

– Это интересно, – сказал Генрих, – но ответь на наш главный вопрос – зачем это нужно тебе? Ты же живёшь на корабле, ты не человек, как мы. Тебе чего-то не хватает?

– Я обязательно отвечу, но позднее. А сейчас я прошу доверия.

Ребята переглянулись.

– Поехали! – ответил за всех Лёша.

Тут же появилась уже знакомая кирди с приветливо открытой крышей.

– Гарамания, Санатария, Вафия, Челения, Григориу, Саман, Саман, Саман! – забубнили новоиспечённые телепортирующиеся.

* * *

– Вселенная огромна, – сказал Рару, когда все закончили волшебную просьбу. – Везде работают законы мироздания. Они построены так, что, только постигнув один уровень, можно переходить на другой, только пройдя один путь развития, можно открыть двери для следующего. Во многом наш народ уже опередил вас, нам знакомы другие измерения, и мы давно не берём за основу плотные материальные структуры, хотя, возможно, у нас с землянами были одни истоки. Когда-то мы были очень похожи на вас. Мы тоже умели радоваться цветам, помогать слабым, верить в дружбу и любить своих детей. Когда-то мы тоже умели слушать своё сердце…

– Вы не можете дружить? Это правда? – от удивления Икара опять заговорила в голос. – У тебя, что, нет ни одного друга, Рару? А с кем же ты гуляешь по всем этим красивым дорожкам? Вы Новый год-то хоть отмечаете?

– Нет, не отмечаем. У нас есть особенные дни, когда надо посылать всем приветствия и импульсы, но и это уже отмирает, – ответил Рару. – Я посылаю их только моему отцу. Я боюсь, что, посылая импульс, я позволю вычислить несколько чисел моего кода, а это опасно из-за вирусов.

– То есть ты посылаешь добрый импульс, а получаешь что? – переспросила Икара.

– Вирус. Это такие частицы или кристаллы, которые всё разрушают. Они не могут жить самостоятельно, а попав внутрь, разрушают то, что было до того, как они туда попали.

– А зачем они это делают, если ты им не сделал ничего плохого?

– А разве плохое делается только в ответ?

Икара задумалась. Она вопросительно посмотрела на Генриха и Лёшу.

– Но ты же хороший, Рару. Я это точно знаю. Я чувствую. Значит, у вас есть ещё такие же, как ты.

– Конечно, есть. Только им об этом никто не говорит. Нам перестали говорить о добре и зле. Нам говорят только о том, что нужно и что не нужно, кто нужен и кто не нужен. Никто не спрашивает, что мне нравится, с кем я хочу проводить время, что я хочу изучать, и кто будет моим учителем.

– Ты знаешь, – вставил Генрих, – если на то пошло, то не думай, что на Земле меня кто-то об этом спрашивал. Ты знаешь, что мы с Икарой не живём в своей стране. Хотя нам и очень нравится в СССР, мы почему-то не можем жить в своей родной Германии.

– У нас там бабушка осталась, – скривила мордочку Икара. Ей захотелось немного всплакнуть, но она быстро взяла себя в руки.

– Это сейчас так, потом придут другие времена… – многозначительно протянул Рару. – Ну ладно, хватит. Как-нибудь ещё поговорим. Расслабляться надолго нельзя, запомните. – Он нажал какие-то кнопки на пульте и добавил: – Это выражение из взрослой жизни.

Кирди продолжала лететь беззвучно по какому-то коридору и постепенно через прозрачные стены и потолок так называемой машины они увидели старинную улицу. На угловом доме было написано по-русски «Улица Вознесенская».

– Ой, это же Москва! – воскликнула Икара. – Я помню этот большой красивый дом. Там трамвай должен… а трамвая нет. И люди так странно одеты. Лошади, смотрите!

– Генрих Карл Дангауэр, прусский поданный, приехал в Россию в шестидесятые годы ХIХ столетия, – Рару явно решил что-то рассказать. – Царское правительство предоставляло иностранным капиталистам большие льготы, так что Генрих продал имущество и отбыл в Россию, мечтая о большом деле. И он преуспел. Сейчас мы стоим перед первым зданием его завода, который производил оборудование для винокуренной и сахарной промышленности. А напротив, через дорогу, в том здании, которое вспомнила Икара, находится Елизаветинское женское училище. Завод очень шумит и не даёт им покоя. Они всё время ругаются между собой и пишут письма с жалобами.

– Я что-то вспоминаю… Дангауэр… погодите, – задумался Лёша, – там делали водомеры, лестницы, стропила, котлы, оборудование для консервных заводов, насосы. У меня же были классы по хозяйству… Потом началась война в 1914 году, они стали делать снаряды…

Генрих невероятно оживился.

– А где мой совладелец завода Христиан Вильгельм Кайзер? Его все называли Василием Васильевичем, я помню…

– Так ты был Дангауэром, что ли? – догадался Лёша, – вот оно что… «Кем же я-то был, интересно?» – промелькнуло у него в голове, и тут же заметил взгляд Рару, который ему легонько подмигнул. Или Лёше это показалось?

Икара опять посмотрела на здание училища. Там как будто мелькнуло что-то… фиолетовое.

– Рару! – воскликнула она. – Там, у училища, я видела этих твоих, ну как их, с твоего корабля, в фиолетовых костюмах, жуков!

– Каких ещё жуков? – переспросили мальчишки.

– Тех, которые сидели по-турецки, когда мы прилетели. Что это они тут делают вместе с нами в старой Москве? Если честно, мне они почему-то сразу не очень понравились.

– Я не хотел вам пока говорить, – замялся Рару, – но… короче, фиолетовые не хотят, чтобы мы с вами кое-что узнали. Они не хотят, чтобы я сделал то, что велел мой отец. Нам надо от них держаться подальше.

– Ничего себе, Рару! У тебя есть враги? – удивился Лёша.

– Не у Рару, а у нас, – поправила его Икара.

– Тебе всё-таки придётся нам подкинуть подробностей, – настаивал Генрих.

– А почему это они гуляют без прикрытия по городу? Мы вот сидим себе тихо в нашей кирди, никто нас не видит, никого мы не пугаем, – у Икары тоже начал просыпаться интерес. Что-то Рару недоговаривал.

– Их тоже никто не видит. У них есть технология свободного передвижения без сопровождения. У меня её нет. Но их никто не видит, их видно только из кирди, потому что здесь специальные стены и крыша. Они вас, кстати, тоже не видят. А звуки, даже если мы будем вслух говорить, из кирди не проникают. Правда… – он сделал паузу, – мы не должны к ним очень-то приближаться – они почувствуют нашу энергию. У кирди же не земные колебания.

– А кого у вас на корабле больше – зелёных или фиолетовых? – спросил Лёша. У него проснулась любовь к военным действиям.

– Их сейчас больше, – честно признался Рару, – потому что у них есть рабы, невольники, бывшие зелёные. Те, которые не могут самостоятельно заряжаться. Одни продали свободу или потеряли связь с Солнцем, у других её насильно отняли. Кого-то обманули и затянули к себе, обещая лучшее будущее. Они делают всех наших жителей зависимыми от их энергетических батарей и послушными.

– Значит, если я выйду из кирди, меня сразу все увидят? – спросила Икара.

– Увидят, – вздохнул Рару, – но не ночью.

– Рару! – спросил Генрих. – А чего хотят фиолетовые?

– Захватить власть на корабле и в Солнечной системе. Подчинить себе все планеты, и главное, Землю – самую красивую и единственную, оставшуюся в живых.

– Нашу любимую Землю? – переспросила Икара.

– Ну да, а потом они будут строить планы по вхождению во Вселенную, имея в руках жизнь Солнечной системы. Жизнь – это самое главное. Никто до сих пор не знает, как вдохнуть жизнь в материю. Только живое рождает живое. Но штука ещё и в том, что фиолетовым не нужно много людей на Земле. Когда много людей, становится трудно за всеми следить. Им нужно оставить одну шестую от всего населения, поэтому они всегда помогают тому, чтобы были войны, болезни, эпидемии, ураганы, наводнения, землетрясения, грязный воздух, мусор. Ну и революции, конечно.

– И революции? – протянул недоверчиво Генрих, вспомнив Первомайскую демонстрацию на Красной площади, полной цветов и транспарантов, Мавзолей, себя счастливого, с красным флажком в руке.

– Смотрите! – Рару показал глазами на открывающуюся дверь.

Из неё вышел мужчина и пошёл по тротуару. Это был настоящий деловой человек: серьёзный, сосредоточенный, а в правой руке он нёс портфель с документами. За ним шли ещё двое, помоложе, в руках у одного был небольшой чемодан. Мужчина посмотрел по сторонам, пересёк улицу и направился по направлению к ожидавшей его коляске, запряжённой парой лошадей. Извозчик, управлявший этим экипажем, дотронулся до своей шапки, показывая, что видит клиента.

– На вокзал! – сказал мужчина.

Тот, который нёс чемодан, погрузил его на коляску, и она тронулась.

– Господин Дангауэр поехал к своему другу. У него в портфеле лежит одна очень важная вещь, доставшаяся ему от старого немца, аптекаря, державшего свою аптеку в Москве ещё со времён Лефорта. Старик вручил её Дангауэру перед самой своей смертью. Это очень важная вещь, – Рару обвёл всех глазами и медленно произнёс, – мы приехали за ней.

Генрих уставился на удаляющуюся коляску, пытаясь что-то вспомнить.

– Рару, я знаю, куда он едет… – начал Генрих и тут же увидел, как за экипажем пристроилось фиолетовое облачко, еле различимое. – Смотрите, жуки его преследуют!

– В этом-то всё и дело, – сказал грустно Рару, – им тоже нужен этот Золотой диск.

– А что это за диск? – спросил Лёша.

– Это древний Золотой диск размером… – инопланетянин задумался, подбирая нужное сравнение.

– Может, с тарелку? – спросила Икара.

– Нет, скорее, с чайное блюдце, – уточнил он и улыбнулся. – В середине есть главная точка, на которую надо навести солнечный луч и прочитать правильную просьбу. Если Солнце захочет, то в воздухе появится прозрачный экран, и там будет написано то, что нам надо. Говорят, вместо слов там может появиться лик, с которым можно разговаривать. Но такое было всего один раз, ещё до того, когда начался эксперимент с заселением Земли. Миллионы земных лет назад.

– Я знал Ральфа с первых дней, как приехал в Россию. Он мне был как отец, – вдруг сказал Генрих, явно вспоминая, когда он был Дангауэром.

– Ты хочешь сказать, ты ему доверял? – спросил Лёша.

– Да. Он принёс мне свёрток. Я развернул ткань и увидел каменный футляр. На нём были выбиты фигурки птиц. Это оказались любимые птицы древних инки – тинаму, но Ральф сказал, что то, что находится внутри этого футляра, намного древнее народа инки. Просто инки были последними, кто владел этим сокровищем.

– Инки? – удивилась Икара, – что-то знакомое, но откуда я это знаю, трудно понять.

– Поехали дальше, – сказал Рару.

Кирди поднялась и почти сразу спустилась на новом месте.

Это был другой город – не Москва. Они приземлились недалеко от очень красивого дома. Икара сразу загляделась на дом. Цветущий необычный палисадник, ажурная ограда, беседка на углу, гранёная башня с куполом, окна разных размеров и странная выпуклая стеклянная стена в железном каркасе. Да и сами стены были такие интересные: из разных камней и с разной отделкой.

– Настоящий дом, – вздохнула в восхищении Икара. – Кто же здесь живёт, Рару, ты не знаешь?

– А ты посмотри повнимательнее, – ответил Рару.

Икара задумалась.

– Парадный вход ведёт в здание не с улицы, а со стороны небольшого дворика, так? – спросила она Рару.

– Вспоминай, вспоминай.

– От тамбура открывается вся большая анфилада.

– Что открывается? – переспросили мальчики.

– Анфилада включает вестибюль, – она пропустила их вопрос и продолжила, – аванзал, большой зал и зимний сад. Вот что в этой стеклянной стене – там зимний сад! – радостно воскликнула Икара. – Центральное звено анфилады – зал, где она устраивала приёмы и репетировала. Там жила балерина! Я строила этот дом, то есть строил…. – она опять задумалась и даже свела брови, – да, я… была архитектором.

– А это Санкт-Петербург, – сказал Лёша.

– В этом доме жила Матильда Кшесинская – самая известная балерина Мариинского театра. Дом, который я построил для неё, был лучшим моим творением.

– Да, ты права, Икара, ты вспомнила. Главным архитектором этого дома был Александр Иванович фон Гоген. И там, действительно, жила Кшесинская, балерина, очень близкая царскому двору, дружившая с самим Николаем II, с великими князьями. Это важно.

– Важно для кого? – спросил Лёша. Он оживился.

– Для нашей с вами истории, – ответил задумчиво Рару. – У Николая Второго, последнего русского царя, был единственный наследник Алексей, на которого они с царицей очень надеялись и очень за него боялись. Он был болен гемофилией.

– Чем-чем? – спросили все.

– Ну это такая болезнь крови у людей, которая передаётся по наследству. Нарушается процесс свёртываемости крови, происходят кровоизлияния в суставы, во внутренние органы. Ушибы и царапины очень опасны и проходят долго и больно. Царевича нельзя было вылечить, и любая серьёзная царапина могла стоить ему жизни. Царь с царицей это знали, но, как все родители, мечтали о чуде, об его излечении.

– А у тебя, Рару, есть кровь? – спросила Икара.

– Есть. Она светлее, чем ваша, и не жидкая.

– А какая? – хором спросили все.

– Ну как сказать… Она похожа на желе. Она не капает, если я порежу сосуд. У нас всё похоже, но уже не так, как у вас. Для нас главное, чтобы мы могли заряжаться от Солнца. Оно даёт нам все жизненные силы – и питание тоже.

– Вспомнила! У инки был главный бог – бог Солнца Инти. В их самом красивом и могущественном городе Куско был построен храм Кориканча. Это было необыкновенное сооружение. Это я вам говорю как архитектор.

Все захихикали.

– И что там было такого необыкновенного? – спросили мальчики, им становилось всё интереснее.

– Окна, двери, стены, крыши, полы, потолки, культовые предметы – всё было из золота! Возле храма находился двор Интипампа (золотое поле), а в нём как будто росли изготовленные из золота деревья, растения, травы, цветы, летали бабочки, паслись олени, ходили пастухи. Всё это было сделано в натуральную величину и всё двигалось при помощи искуснейших механизмов, природу которых так никто и не постиг. Второго такого места в мире не было. Сейчас этого храма уже нет. Его разграбили. Я знал одного англичанина, тоже архитектора, он много мне рассказывал про Южную Америку.

– Самое главное, – добавил Рару к Икариным воспоминаниям, – что в центре храма находился многометровый Золотой диск, символ Бога Солнца Инти. Этот диск и все рисунки и знаки, которые там были изображены, сделали не инки – они были даны людям из космоса. Там была написана история Земли так, как её запланировали космическим разумом, или Главным и Вечным Творцом. Мы знаем, что до Большого Перехода Земле остался один век, всего каких-то сто земных лет – а это очень мало.

* * *

– Подожди, ты откуда считаешь про эти сто лет? С какого места? – спросил Генрих.

– С того, откуда я вас взял с Земли на корабль.

– Значит, Переход должен состояться в тридцатые годы двадцать первого века? Но мы же не доживём!

– Ты опять за старое, – поправил его Лёша.

– Действительно, – поддакнула Икара. – Ты же к этому времени уже сможешь сто раз перевоплотиться, а память в глубине головы останется.

Генрих посмотрел на сестру самым своим противным взглядом. Он так смотрел, когда ему не нравилось, как Икара себя ведёт. Но папы с мамой тут не было, так что жаловаться было некому, и Икара немного осмелела. Тем более что сейчас она была настоящим архитектором, да ещё и знаменитым. Ей тут же вспомнились здания, которые она спроектировала. Александр Иванович фон Гоген построил в Санкт-Петербурге церковь, мечеть, больше десятка роскошных особняков и доходных домов, музей Суворова, здание Академии Генштаба, усадьбы и, конечно, памятник русскому миноносцу «Стерегущий». Над памятником он работал вместе с Костей, точнее, со знаменитым скульптором Константином Васильевичем Изенбергом. Идея была его.

– На рассвете 10 марта 1904 года эскадренные миноносцы «Стерегущий» и «Решительный» возвращались в Порт-Артур после ночной разведки, – Икара решила рассказать про «Стерегущего». – Но неожиданно они наткнулись на четыре вражеских японских миноносца. Наши командиры приняли решение избежать сражения, так как силы были неравными. Но прорыв к Порт-Артуру удался только «Решительному», а «Стерегущий» вынужден был принять бой. Русские моряки бились до последнего. Вся палуба миноносца покрылась убитыми и тяжелоранеными, которые при качке беспомощно скатывались за борт. Экипажу удалось нанести значительные повреждения четырём японским миноносцам. Японцы решили взять разрушенный, потерявший ход русский корабль на буксир, но в живых ещё оставалось два человека. Слова командира судна, лейтенанта Сергеева, глубоко врезались в их сердца. Умирая, он напомнил оставшимся матросам, какая великая слава будет для них, если они погибнут, но не позволят неприятелю овладеть миноносцем. Увидев приближение врагов, эти два матроса спустились вниз и, задраив за собой проходы, открыли люки, чтобы затопить миноносец. «Стерегущий», взятый уже на буксир японцами, начал тонуть и вскоре погрузился на дно моря вместе с двумя героями. Монумент запечатлел трагический момент гибели матросов внутри корабля.

Мужество экипажа настолько потрясло противника, что в Японии его команде тоже был воздвигнут памятник – стела из чёрного гранита, на которой выведены слова: «Тем, кто больше жизни чтил Родину».

Стало тихо и торжественно.

– Любовь – это главное, что есть у человека, – тихо сказал Рару. – У нас почти не осталось даже эмоций. Если бы вы знали, что это за жизнь, когда тебе не с кем праздновать свой момент рождения, когда тебе всё равно, болит ли у собаки лапа или нет, когда кому-то плохо, а ты делаешь вид, что не замечаешь.

– Ой, значит, у вас не день рождения, а всего лишь момент? – спросила не перестающая удивляться Икара.

– Да, момент. Мы определяем его по звёздам. Но мне сложно объяснить, как. Вы ещё не всё поймёте. Но ведь это не важно, да? – неуверенно произнёс Рару.

– Конечно! – поддержал его Лёша. – Нам всё равно, сколько тебе лет или там, моментов. У нас ведь всё равно всё не так. Главное, как мы относимся друг к другу.

– Ой! А какие у вас красивые цветы, правда! – воскликнула Икара. Она видела, как Рару волновался, и ей захотелось его подбодрить. – Хотя кому же они тогда цветут? – она захлопала глазами. Ей стало жалко и цветы, и журчащую речку, и даже розовое небо.

– Я был с отцом в Александровском парке на открытии памятника, – перебил её Лёша. – Нас сопровождала вся свита, адмирал Григорович, со мной пришли сёстры Ольга и Татьяна, а на Неве стояли корабли и производили салют. Памятник всем понравился. Особенно льющаяся через открытый иллюминатор вода, которая вот-вот должна стать причиной гибели «Стерегущего».

Икара и Генрих переглянулись.

– Лёша, что, был царевичем? – застыл вопрос в их глазах.

Рару кивнул.

– С Лёшей, конечно, случай необычный, – он явно хотел сказать что-то важное, – царей и королей история знает всё-таки не так много, и они вели особую жизнь. У многих среди них была возможность прикоснуться к древним знаниям, которые тщательно скрывали от народа, – он сделал паузу, – а самое главное – у них была власть от рождения, а власть – это сильнейшее желание, и не только… человеческое. Ну ладно, полетели дальше, – вздохнул Рару.