Текст книги "Кровь"
Автор книги: Нодар Думбадзе
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Нодар Думбадзе
Кровь
Стриженный мальчуган с нанизанными на прутик бычками в руке стоял, понурив голову, под липой, печальными глазами разглядывал свои облепленные грязью голые ноги и думал: «До чего же этот старик похож на моего отца! Седые волосы… Черные брови… Широкий нос… Красивые глаза… И голос – низкий, приятный… Если закрыть глаза, можно представить, что он – мой отец!..»
И мальчуган зажмурился.
– Вот поэтому-то я и пригласил вас, уважаемый мой Кишварди!.. Нет больше моих сил! Совсем отбился от рук, негодник!.. Все дети как дети – с книгой не расстаются, а он знай себе день и ночь ловит этих бычков!.. А что он выкинул третьего дня?! Бросил в наш общий – с Гоподзе – колодец огромный арбуз! Арбуз лопнул, и вот уже неделю две семьи вместо воды пью компот!..
– Убей меня бог! Это правда, мальчик?! Уж не беспокойтесь, уважаемая Юлия! Вот как заберу его в Гурию, да как повешу за ногу на чинаре, – напляшется он у меня!
– Не знаю, за что вы его там повесите, но я так скажу: счастливая его мать, не пришлось ей глядеть на этого негодника. И отец его тоже, между прочим, счастливый…
– Как вы полагаете, уважаемая Юлия, не будет, значит, с ним сладу?
– Не знаю, ничего я не знаю… Судите сами: послала я его недавно на мельницу… Пуд отборной кукурузы унес, изверг, а вернулся с пятью фунтами муки в мешке. Остальное отдал, оказывается, непутевым детям Валико Кухалашивли! «Много их в доме, говорит, живут впроголодь…» Каково, а?!
– Убей меня бог! Это правда, мальчик?!
– Это еще что! Позавчера он да дружок его – босяк Кукури Угулава – прокрались в сад – подумать только! – своего же учителя географии Датико Цверава, навали персиков и выменяли их на табак! Каково?!
– Убей меня бог! Это правда, мальчик?!
– Да что вы заладили – «правда?», «правда?»! что же, по-вашему, я вру?
– Что вы, что вы, уважаемая Юлия! Это я к тому – неужто для него нет спасения? Неужто он пропал совсем?!
– Нет, почему же… Спасти его, конечно, можно, но это свыше моих сил… Здесь нужна крепкая, мужская рука! К тому же, кроме него, на моей шее еще два зверя – Зураб и Вахтанг, дети моего Коли. Те почище этого. Вот вернулся с выгона – убедитесь сами!
– Мда-а-а… что же вам сказать, уважаемая Юлия!.. Пока были живы его родители – меня и близко к ребенку не подпускали… Чужой я для него, понимаете? Чужой!..
– Не говорите, уважаемый Кишварди! Ведь он как-никак мужчина и с мужчиной легче найдет общий язык… К тому же он продолжатель вашего рода…
– Оно-то, конечно, так… А как у него с учебой, уважаемая Юлия?
– Гм!.. Мальчишка, укравший персики у своего учителя и ради развратной книжки «Декамерон» продавший серебряные ложки собственной бабушки, – о какой учебе может думать такой мальчишка, скажите сами ради бога, уважаемый Кишварди!
– Это правда, мальчик?! Решено! Заберу его в Гурию и повешу за ногу на чинаре!
– Да вот, пожалуйста, полюбуйтесь на него: мы тут убиваемся, а ему хоть бы хны! И в ус не дует!
А мальчик стоял под липой с закрытыми глазами и думал: «Устала бедная моя бабушка Юлия… Какой у нее раньше был приятный голос, а теперь во какой злой!.. А может, это мне так кажется? Этот – дед, что ли? – говорит так спокойно и приятно… Да, видать, устала она… Эх, хоть бы сейчас она не послала меня с этим – дедом, что ли? – а впредь я никогда не обижу ее, никогда!.. Лишь бы не послала… Лишь бы не послала…»
– Сирота он, уважаемая Юлия… Кроме розг, ему и ласка нужна…
– Сирота сироте рознь! Много он понимает в ласке! Ласка…
– Это правда, мальчик?! А вот как заберу его в Гурию, да как повешу за ногу… Когда его забрать, уважаемая Юлия?
– Да хоть сейчас! Долго ли его снаряжать?
– Как же так… Мальчишка гол как сокол…
– Таким я и привезла его в прошлом году из Авчала, уважаемый Кишварди… Может, прикажете справить ему чоху с позументом?
– Бедный мой мальчик!
– Откушали бы перед дорогой, уважаемый Кишварди…
– Да нет, не беспокойтесь, уважаемая Юлия… Закусим в Самтредиа, а там и до дому рукой подать…
– Воля ваша… счастливого вам пути…Да хранит вас святой Георгий!..
– Дай бог вам счастья, уважаемая Юлия!..
– Вот, захватите с собой, уважаемый Кишварди!
– Что это?
– Да документы его разные… В сентябре, надо полагать, пошлете его в школу, – понадобятся… В четвертый класс он перешел… Правда, в справке ошибка – вместо Ломджария Нодари записали Ломджария Надири 1. Впрочем, по-моему, не ошибка это, а так оно и есть.
– Это правда, мальчик? Что ж заберу его в Груию и повешу за ногу на чинаре…
– Вешайте, за что хотите, но только чтоб глаза мои его больше здесь не видели!
– За ногу, за ногу повешу!
– Бог вам в помощь!
1 Игра слов: Нодари – мужское имя, надири – зверь.
– А не поможет, так возьму его в такой оборот, что аж камни от жалости заплачут!
– Ну, так до свидания, уважаемый Кишварди!
– Всего вам хорошего, уважаемая Юлия!
Сия приемо-сдаточная процедура произошла в августовский полдень 1938 года в местечке Хони между имеретинской бабушкой – то есть матерью матери Нодара Ломджария, уважаемой Юлией Микеладзе, и его гурийским дедом – то есть отцом отца, уважаемым Кишварди Ломджария.
А спустя час мальчик, то есть Нодар Ломджария, рожденный 14 июля 1928 года в городе Тбилиси в семье служащего, плелся, словно теленок на веревке, за дедом, понуро шагавшим по раскаленной, пыльной дороге…
Из Хони до Кулаши дед и внук добрались на пролетке, из Кулаши в Самтредиа ехали на линейке. Здесь, не перекусив, пересели на грузовик чайной фабрики, следовавший в Чохатаури. Оттуда пешком направились в село Интабуети.
Дед шел впереди, внук – за ним. Измученный старческим недугом дед тяжело кряхтел и стонал. Завидев идущего навстречу путника, он умолкал, низко с ним раскланивался, а затем, выждав несколько минут, вновь начинал стонать и кряхтеть. Иногда он молча оглядывался на мальчика – так оглядывается старая кляча на отставшего жеребенка, боясь потерять последнего своего отпрыска.
Мальчик шел и думал: «Вот впереди шагает старик – хилый, больной, стонущий, с выцветшей шляпой на голове… Он обещает повесить меня за ногу на дереве… Этот старик – мой дед. Отец моего отца… Дед! Что же заставляет меня следовать за ним? Почему я покорно, словно раб, тащусь по этой пыльной дороге? Два шага в сторону – и, никаких чертей! Что это за сила? Почему я, уставший, голодный, изнемогающий от жары и жажды, не смею свернуть с дороги? Почему? Как эта сила называется?»
– О чем ты думаешь, внучек? – обернулся вдруг старик.
– Ни о чем! – ответил, не задумываясь, опешивший мальчик. Он ожидал всего, но только не такого вопроса.
Старик сошел на обочину дороги, присел. Отдышавшись и накряхтевшись, он поглядел на мальчика, потом стал считать, загибая пальцы: 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38.
– Родился ты, внучек, в двадцать восьмом. Теперь у нас тридцать восьмой. Значит, тебе пошел одиннадцатый… Взрослый уже… Как же это ты можешь ни о чем не думать, а? Или скрываешь от деда?
– Да нет, дедушка, не думал я ни о чем! – солгал мальчик.
– А пора бы и привыкнуть думать, внучек, пора!..
Старик, кряхтя и охая, встал и продолжил свой путь. Мальчик, словно теленок на веревке, послушно поплелся за ним…
Мальчик – загоревший, с взъерошенными волосами – стоял, опершись на заступ, под чинарой, грустными глазами разглядывал свои облепленные грязью голые ноги и думал: «Как она состарилась, согнулась на один год! Лицо – одни морщины… Голос какой-то сиплый. И все же она похожа на мою мать – молодую, красивую, нежную, кареглазую, добрую мою маму. Похожа и волосами и походкой… Если закрыть глаза, можно представить, что она – моя мать!»
Но мальчик не зажмурился. Мальчик испугался.
– Потеряла я покой, уважаемый Кишварди! Призрак несчастной его матери мерещится мне во сне и наяву… Голос собственной совести преследует меня… С тех пор как вы взяли его с собой, хожу я опустошенная, словно сердце вырвали из груди… Верните мне моего ребенка, уважаемый Кишварди!…
– Гм, ребенком он был тогда, когда я взял его от вас. Теперь он – мужчина, и пусть решает сам. Захочет вернуться к вам – я не стану его удерживать.
– Обижен он на меня… Если кто и сумеет померить его со мной, то только вы, уважаемый Кишварди. Человек вы мудрый…
– У вас ведь еще двое таких, уважаемая Юлия… Оставьте мне хоть одного!
– Разве в счете дело? Два, десять, сто – все одно! Внук – он и есть внук для бабушки, уважаемый Кишварди!
– Так-то оно так… Но как же мне быть? Ведь после моей смерти счет рода Ломджария должен начаться с него?…
– Я же не изменю его фамилию! Пусть и те двое будут Ломджария, но этого-то отдайте мне!
– Отнимать, значит, мальчика приехали, уважаемая Юлия?!
– Не отпускайте меня на тот свет с грехом на душе! Как же я там взгляну на его мать?!
– Э, уважаемая Юлия, это еще вопрос – кто из нас отправится туда раньше. А каково мне будет глядеть на его мать и отца, если я опережу вас?
– Не дай вам бог смерти, уважаемый Кишварди!
– Мальчик – он и поле мое, и виноградник, и мельница, и могила, и надгробный камень… Нет, не отдам его, хоть убейте меня!
– Ну так я убью себя! Вот здесь, перед вами!
– Господь с вами, уважаемая Юлия, что вы такое говорите!… Пойдешь с ней, мальчик?
– Да разве он признается? Он же стесняется вас!
– Это правда, мальчик?
– Ему материнская ласка нужна, уважаемый Кишварди! Постирать, погладить, выкупать, спинку потереть, причесать…Разве вы можете заменить ему мать?
– Ну, это как сказать… Ухаживал я за ним до сих пор, слава богу, неплохо… Вас, по крайней мере, на помощь не звал…
– Не спорю, не спорю, уважаемый Кишварди! Но все же… Ноги мальчику перед сном помыть, в школу за ним бегать… Не мужское это дело!..
– А он и на нашу школу не в обиде… Это в вашей школе его зверем нарекли, да и вы, помнится, согласились с этим… А он не зверь вовсе…
– Почему у меня язык не отсох тогда!
– И не думайте, что он у меня превратился в ангела или перестал красть персики!
– Пусть крадет на здоровье!
– Или, думаете, он перестал раздавать мук?
– Да бог с ней, с мукой-то! Все мое принадлежит ему! Пусть хоть сжигает, разве я против?
– И курит, стервец!
– Это правда, мальчик?
– Вы меня, меня спросите! Опустошил и карманы мои, и кисет!
– Ну и пусть курит себе на здоровье! Ведь сами сказали – мужчина он!
– Потерпите еще месяц. Вот получу премию за шелковичные коконы, приодену его… Не пойдет же он к вам этаким оборванцем!
– Вы только отпустите, а одеть, обуть его – это уже моя забота! С себя сниму, а его одену!
– Гм, очень подойдет ему ваше!
– Конечно, вам – шутки шутить, а у меня сердце кровью обливается!
– Я ведь сказал, уважаемая Юлия: он уже взрослый. Пусть решает сам!
– Вы для него – все равно что икона для верующего, и каждое ваше слово – все равно что проповедь божья… Скажите ему, уважаемый Кишвади!…
– Побойтесь бога, уважаемая Юлия. Как же это я скажу своей плоти и крови – уйди, мол, из моего дома?!
– А я разве чужая ему? Разве он не моя плоть и кровь? Может, всего год осталось мне жить! Умоляю вас, не убивайте меня раньше срока, подарите старушке этого мальчика!
– Уважаемая Юлия!
– На колени, на колени стану перед вами!..
– Да вы что! Встаньте ради бога!.. Будь по-вашему!..
– Великий боже, ниспошли ему счастья и радости!
– Не видать мне больше радости и счастья…
– Матерь божья…
– Иди с бабушкой, внучек!…
Такой диалог состоялся ровно год спустя после описанных выше событий между гурийским дедом и имеретинской бабушкой мальчика. Но это уже была не приемо-сдаточная процедура. Это было бурление двух кипящих кровей, рыданье двух трепещущих сердец. И эта борьба двух равных по силе любви страстей отдавалась в мальчике учащенным биением сердца и соленым комом в горле, холодной испариной и жгучим ознобом, дрожью в теле и болью в груди. Неведомая сила то властно тянула его к бабушке, то мощным толчком бросала к деду. Несколько раз мальчик ощущал острую боль – словно его тело пронзало насквозь раскаленное копье. И все время, пока между стариком и старушкой длился этот странный, горький диалог, мальчика не покидало необъяснимое чувство страха, тревоги, ожидания.
Бабушка встала, подошла к мальчику, обняла его.
– Радость ты моя, свет моих очей, пойдем со мной, подари мне два лишних дня жизни!..
Бабушка плакала, и горячие ее слезы капали на голову мальчика. Выплакавшись, она осторожно привлекала его к себе, но мальчик стоял не двигаясь, стоял, как железный кол, как дерево, глубоко вросшее в землю корнями.
– Иди с ней, внучек, иди со своей старой бабушкой…Налюбуется она тобой, вернешься ко мне… К тому времени и я соскучусь без тебя… А как ты думал? Быть внуком – нелегкое дело! Трудно, трудно быть внуком, особенно внуком таких вот старых развалин, как я да твоя бабушка… Иди с ней, дорогой… А твои топор, заступ, мотыга, давильня, корзина, корова, теленок, коза и свинья никуда не денутся, будут ждать твоего возвращения…
Мальчик слушал, смотрел и удивлялся: топор, мотыга, заступ, корзина валялись в разных концах двора, корова, теленок, коза и свинья были в разных концах двора, – как же дедушка, не видя их, точно указывал рукой именно туда, где находился каждый из названных им предметов и животных?
А дед продолжал:
– Вот твоя сумка, учебники твои – грузинский, история… Что еще у нас с тобой? Пожалуй, ничего. Брюки, рубашка, чувяки на тебе. До Самтредиа топай босиком, иначе чувяки не дотянут до дому. Вот и все… Ну давай!
Кишварди Ломджария понял, что его внук сейчас превратился в железный кол, в дерево, глубоко вросшее в землю корнями, настолько глубоко, что вырвать его обычными увещеваниями невозможно. Здесь нужен был иной подход. Но какой?
Кишварди Ломджария понял и то, что его внук сейчас стоял посреди заколдованного круга, и притягательная сила двух кровей властно тянула его в разные стороны. Какая из них возьмет верх? Какая кровь победит? Ждать исхода этой борьбы нельзя… Кому-то из них нужно первым перекрыть, перерезать канал, в котором кипит и бурлит взбунтовавшаяся кровь…
И Кишварди Ломджария опередил бабушку:
– Ну чего ты ждешь? Устал я болтать с тобой!
Мальчик испуганно взглянул на деда.
– Иди и не смей оглядываться! Понял?!
Горькую обиду на деда и нежную жалось к бабушке мальчик почувствовал одновременно. Подступившие слезы затуманили глаза, голова безвольно опустилась на грудь, и он не вымолвив ни слова, покорно, словно теленок на веревке, побрел по пыльной чохатаурской дороге за своей дряхлой, сгорбленной, облаченной во все черное бабушкой…
Кишварди Ломджария сидел у камина и ждал, пока в медном котелке закипит вода.
Кишварди Ломджария глядел на огонь и думал. Думал и в то же время старался уйти, скрыться от своих невеселых дум. Но куда человеку деться от собственных дум? Ведь человек не бог… «Не нужно было отпускать мальчика… Но не смог я устоять перед горем старушки… А теперь сам в ее положении. На той неделе схожу к ней, попрошу вернуть мальчика. Не отдаст, заберу силой… „Какое, скажу, имеешь ты право отнимать у меня мою плоть и мою кровь? Ведь ты не бог!“ Но… ведь она может ответить мне теми же словами?! Ведь я сам тоже не бог, а всего-навсего простой смертный… Ведь мальчик принадлежит ей так же, как и мне… Вот если бы я был богом! Ох, трудно, трудно быть человеком, гораздо труднее, чем богом… Слава богу, в этом наш спаситель – Иисус Христос сам убедился… На той неделе пойду к ней, брошусь в ноги… Хотя нет, неделю мне не стерпеть… Пойду послезавтра… Нет, завтра! Завтра же с рассветом отправлюсь в путь… Господи, скорее бы наступило утро!..»
Так думал Кишварди Ломджария, сидя у камина и ожидая, когда в медном котелке закипит вода, как вдруг открылась дверь и на пороге показался мальчик с поникшей головой и перекинутыми через плечо чувяками.
– Слава тебе, господи! – воскликнул дед.
– Я вернулся, – прошептал внук.
– Я знал, что ты вернешься, – сказал дед.
Потом Кишварди Ломджария налил в медный таз горячей воды из медного котелка и долго мыл уставшие ноги внука. Потом приготовил ему постель на тахте, а сам пошел спать в маленькую каморку…
В полночь старика разбудил голос мальчика:
– Дед, можно мне лечь с тобой?
– Иди, внучек! – ответил старик и придвинулся к стене.
Мальчик лег, прижался к деду.
«Какой он холодный, бедный дедушка!» – подумал внук.
«Какой он горячий!» – подумал дед.
Спустя некоторое время дед спросил:
– А знаешь, что привело тебя ко мне?
– Нет!
– Знай, внучек, кровь тебя привела ко мне, вот что! Кровь – великая сила, внучек!…
Больше в ту ночь они не обменялись ни словом. Ни о чем не думали, ни о чем не говорили.
Дед и внук спали счастливым сном…
Думала и говорила кровь. Но о чем думала и говорила кровь, об этом известно одному богу!..
