Текст книги "Прибыль на людях"

Автор книги: Ноам Хомский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Ноам Хомский
Прибыль на людях

РОБЕРТ У. МАКЧЕСНИ
ВВЕДЕНИЕ

Неолиберализм представляет собой определяющую политэкономическую парадигму нашего времени. Неолиберализм это политика, посредством которой относительно небольшая группа лиц, руководствуясь своими частными интересами, оказывается в состоянии поставить под свой контроль большую часть социальной жизни, причем она использует этот контроль с целью увеличения своей личной выгоды. Поначалу ассоциировавшийся с Рейганом и Тэтчер, в последние два десятилетия неолиберализм выступал в роли политико-экономической тенденции, господствовавшей в мире и принятой политическими партиями центра, а также многими представителями как традиционно левых, так и правых сил. Эти партии и осуществляемая ими политика представляют непосредственные интересы чрезвычайно богатых инвесторов и менее тысячи крупных корпораций.

За пределами части академической среды и делового сообщества термин «неолиберализм» почти неизвестен и не употребляется широкой публикой, особенно в США. Напротив того, в Соединенных Штатах неолиберальные инициативы обычно преподносятся как политика свободного рынка, поощряющая частное предпринимательство и свободу потребительского выбора, вознаграждающая личную ответственность и предпринимательскую ини циативу и подрывающая бесплодную деятельность некомпетентного, бюрократического и паразитического правительства, которое не может сделать ничего хорошего даже при благих намерениях. Последние же встречаются у правительств достаточно редко. Благодаря усилиям финансируемых корпорациями PR-специалистов эти взгляды стали считаться едва ли не священными. В результате притязания, выдвигаемые корпорациями, редко нуждаются в защите и используются для рационализации чего угодно от снижения налогов для богатых и отказа от предписаний, направленных на охрану окружающей среды, до сворачивания программ по народному образованию и социальному обеспечению. Фактически любая деятельность, которая может помешать господству корпораций над обществом, автоматически попадает под подозрение, так как она может воспрепятствовать функционированию свободного рынка, объявленного в наши дни единственным рациональным, справедливым и демократичным механизмом распределения товаров и услуг. Сторонники неолиберализма блистают красноречием, доказывая, что осуществляя политику от имени горстки богачей, они будто бы оказывают неоценимую услугу беднякам, окружающей среде и всем остальным.

Экономические последствия такой политики повсюду оказались одинаковыми и именно такими, какими их можно было ожидать: она привела к значительному росту социального и экономического неравенства, к заметному росту суровых лишений для беднейших наций и народов мира, катастрофическому положению окружающей среды, неустойчивости экономики в глобальном масштабе и беспрецедентному обогащению толстосумов. Столкнувшись с этими фактами, защитники неолиберальных порядков утверждают, что блага хорошей жизни рано или поздно дойдут до широких масс населения, если неолиберальной политике, которая привела к обострению всех этих проблем, не будут мешать!

В конечном счете, неолибералы не могут предложить и не предлагают практической защиты для мира, который они строят. Наоборот, они предлагают и даже требуют религиозную веру в непогрешимость неуправляемого рынка, позаимствованную из теорий XIX века, имеющих весьма отдаленное отношение к проблемам современного мира. Последняя козырная карта адвокатов неолиберализма, однако, заключается в том, что альтернативы свободному рынку якобы нет. Неолибералы во всеуслышание провозглашают, что коммунистические общества, социальные демократии и даже государства умеренного всеобщего благосостояния вроде США потерпели крах и их граждане приняли неолиберализм как единственный осуществимый курс. Быть может, свободный рынок весьма несовершенен, но он представляет собой единственно возможную экономическую систему.

В первой половине XX столетия некоторые критики называли фашизм «капитализмом без перчаток», подразумевая, что фашизм был чистым капитализмом без демократических прав и организаций. В действительности, мы знаем, что фашизм представляет собой гораздо более сложное явление. С другой стороны, неолиберализм это действительно «капитализм без перчаток». Он служит выражением эпохи, когда силы бизнеса стали могуще ственнее и агрессивнее, чем когда-либо прежде, и притом они встречаются с гораздо менее организованным сопротивлением. В таком политическом климате они пытаются упрочить свою политическую власть везде, где это только возможно, в результате чего соперничество с бизнесом становится весьма трудным, а существование нерыночных, некоммерческих и демократических сил просто-напросто невозможным делом.

На примере подавления неолиберализмом нерыночных сил мы видим, что он действует не только в качестве экономической системы, но еще и как политическая и культурная система. В этом отношении он разительно отличается от фашизма с его презрением к формальной демократии и от высокомобилизованных социальных движений, основанных на расизме и национализме. Лучше всего неолиберализм действует при наличии формальной избирательной демократии, притом такой, в рамках которой население лишено информации, а также доступа к политической деятельности и публичным дискуссиям, необходимым для осмысленного участия в принятии решений. Как выразился неолиберальный гуру Милтон Фридман в своей книге «Капитализм и свобода», поскольку достижение прибыли есть сущность демократии, любое правительство, осуществляющее антирыночную политику, является антидемократическим, независимо от той поддержки информированного народа, на которую оно может рассчитывать. Поэтому деятельность правительств лучше всего ограничить защитой частной собственности и проведением в жизнь договоров, а политические дебаты незначительными вопросами. Реальные же проблемы производства и распре деления ресурсов, а также социальной организации надо отдать на откуп рыночным силам.

Вооруженные таким извращенным пониманием демократии, неолибералы вроде Фридмана не испытывали угрызений совести по поводу военного свержения демократически избранного чилийского правительства Альенде в 1973 году в ответ на то, что Альенде препятствовал силам бизнеса осуществлять контроль над чилийским обществом. После пятнадцати лет диктатуры, зачастую грубой и жестокой и все это во имя демократического свободного рынка формальная демократия была восстановлена в 1989 году, и при этом была принята такая конституция, которая сделала делом весьма трудным, а то и вообще невозможным, противодействие граждан господству военных и деловых кругов над чилийским обществом. В этом и заключается суть неолиберальной демократии: она сводится к пустопорожним дебатам по второстепенным вопросам между партиями, которые, независимо от формальных различий и предвыборных дебатов, проводят по существу одну и ту же политику в защиту бизнеса. Демократия допустима до тех пор, пока контроль над бизнесом неподвластен обсуждению или изменению со стороны народа, то есть пока она не является демократией.

Поэтому неолиберальной системе свойственно производить деполитизированных граждан, исполненных апатии и цинизма. Если выборная демократия воздействует на социальную жизнь людей весьма незначительно, то неразумно уделять ей много внимания. В действительности так оно и происходит: в Соединенных Штатах стране, откуда распространилась неолиберальная демократия, вы боры в Конгресс в 1998 году продемонстрировали рекордно низкий процент участия избирателей: их проголосовало чуть больше одной трети. Хотя низкий процент голосующих время от времени вызывает беспокойство у таких партий истэблишмента, как Демократическая партия США, стремящаяся привлекать голоса обездоленных, власть предержащие тем не менее приветствуют и поощряют такое положение. Поэтому вовсе не удивительно, что избиратели, отказавшиеся от участия в голосовании, встречаются в основном среди бедняков и рабочего класса. Политика, которая могла бы стремительно повысить процент голосующих, отбрасывается, даже не успев выйти на публичную арену. В США, к примеру, две основные контролируемые бизнесом партии, пользующиеся поддержкой сообщества корпораций, отказались от реформ законов, делающих по сути дела невозможным создание и эффективное функционирование новых политических партий, не связанных напрямую с интересами бизнеса. Хотя существует отчетливая и часто отмечаемая неудовлетворенность республиканцами и демократами, электоральная политика представляет собой единственную сферу, где конкуренция и свободный выбор играют ничтожную роль. В известном смысле уровень дебатов и значимость выбора в неолиберальных избирательных кампаниях имеют тенденцию приближаться к «демократии» в однопартийном коммунистическом государстве, а не к подлинной демократии.

Одно лишь это указывает на губительное воздействие неолиберализма на граждански ориентированную политическую культуру. С одной стороны, социальное неравенство, порожденное неолибераль ной политикой, подрывает всякие попытки реализовать правовое равенство, необходимое для того, чтобы сделать демократию заслуживающей доверия. Крупные корпорации обладают ресурсами, чтобы влиять на средства массовой информации и контролировать политический процесс, и, соответственно, и действуют подобным образом. Приведем всего один пример: в электоральной политике США полтора процента богатейших американцев вносят 80 % всех индивидуальных политических пожертвований, а корпорации тратят больше, чем рабочие, в отношении 10:1. При неолиберализме все это имеет смысл, так как в таком случае выборы отражают рыночные принципы, а пожертвования приравниваются к инвестициям. Подобного рода практика усугубляет оторванность электоральной политики от интересов большинства населения и обеспечивает сохранение неоспоримого правления корпораций.

С другой стороны, чтобы быть эффективной, демократия требует, чтобы люди ощущали связь со своими согражданами, и связь эта проявляется посредством многочисленных нерыночных организаций и учреждений. Чуткой политической культуре необходимы общественные группы, библиотеки, бесплатные государственные школы, местные организации, кооперативы, места для публичных собраний, добровольные ассоциации и профсоюзы, чтобы обеспечить гражданам возможность встречаться, общаться и взаимодействовать между собой. Неолиберальная демократия со своей идеей рынка uber alles вцепляется в этот сектор мертвой хваткой. Вместо граждан она производит потребителей. Вместо сообществ магазинные прилавки. В ито ге получается атомизированное общество разобщенных индивидов, чувствующих себя деморализованными и социально беспомощными.

В общем, неолиберализм прямой и первейший враг подлинной представительной демократии, не только в США, но и по всей планете, и он останется таковым и в обозримом будущем.

Несомненно, Ноам Хомский является ведущей интеллектуальной фигурой современного мира в битве за демократию и против неолиберализма. В 60-е годы XX века Хомский был выдающимся американским критиком вьетнамской войны, а в более широком смысле он стал, вероятно, самым проницательным исследователем тех методов, посредством которых американская внешняя политика подрывает демократию, подавляет права человека и поддерживает интересы горстки богачей. В 70-е годы XX века Хомский в соавторстве с Эдвардом С. Херманом начал исследование того, как американские средства массовой информации, специализирующиеся на производстве и передаче новостей, обслуживают интересы элиты и разрушают способность граждан реально управлять своей жизнью на демократический лад. Их книга «Как фабрикуется консенсус» (1988) остается отправной точкой для любого серьезного исследования того, как функционируют средства массовой информации.

На протяжении всех этих лет Хомский, которого можно охарактеризовать как анархиста, или, вероятно, точнее, как социалиста-либертарианца, был открытым, принципиальным и последовательным противником и критиком коммунистических и ленинистских государств и партий. Он воспитал несметное количество людей, в том числе и меня, в том духе, что демократия это не могущий служить предметом сделки краеугольный камень любого посткапиталистического общества, достойного того, чтобы в нем жить или же за него бороться. В то же время он показал абсурдность отождествления капитализма и демократии, равно как и мнения, что капиталистические общества даже в наилучших обстоятельствах когда-нибудь откроют доступ к информации или к принятию решений, которые выходили бы за пределы в высшей степени ограниченных и контролируемых возможностей. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь иной автор, кроме, вероятно, Джорджа Оруэлла, приближался к Хомскому в столь систематическом разоблачении лицемерия правителей и идеологов как в коммунистическом, так и в капиталистическом обществах, претендующих на то, что их общество является единственной формой демократии, доступной человечеству.

В 90-е годы XX века все эти нити политического творчества Хомского от антиимпериализма и критического анализа средств массовой информации до трудов по демократии и рабочему движению слились воедино, итогом чего стала эта книга о демократии и неолиберальной угрозе. Хомский сделал много для того, чтобы вдохнуть новую жизнь в понимание социальных предпосылок демократии, черпая материал как у древних греков, так и у ведущих мыслителей демократических революций, свершившихся в XVII и XVIII веках. Он поясняет, что невозможно быть сторонником представительной демократии и в то же время отстаивать капитализм или какое-нибудь иное общество, разделенное на классы. Давая оценку реальной исторической борьбе за демократию, Хомский также показывает, что неолиберализм это не новая политика, а попросту современный вариант борьбы горстки богачей за ограничение политических прав и гражданских возможностей большинства. Возможно, что Хомский ведущий критик еще и мифологии естественного «свободного» рынка, этого вдалбливаемого в наши головы бодрого гимна о конкурентоспособности, рациональности, эффективности и справедливости рыночной экономики. Хомский подчеркивает, что конкуренция встречается на рынках довольно редко. Большая часть экономики контролируется огромными корпорациями, которые безраздельно господствуют на своих рынках и поэтому весьма редко сталкиваются с конкуренцией вроде той, что описывается в учебниках по экономике и о которой рассуждают политики в своих речах. Более того, сами корпорации фактически являются тоталитарными организациями и действуют вовсе не по демократическим правилам. То, что наша экономика опирается на подобного рода институты, серьезно подрывает нашу способность иметь демократическое общество.

Мифология свободного рынка также берется утверждать, что правительства это неэффективные учреждения, полномочия которых следует ограничивать, чтобы не нарушать магии естественного рынка laissez-faire. В действительности же, как подчеркивает Хомский, правительства играют ключевую роль в рамках современной капиталистической системы. Они щедро субсидируют корпорации и всесторонне способствуют реализации корпоративных интересов. А эти корпорации, ликующие по поводу неолиберальной идеологии, в действитель ности часто проявляют лицемерие: хотя они и стремятся к тому, чтобы правительства субсидировали их деньгами налогоплательщиков и защищали от конкуренции, но в то же самое время они хотят, чтобы правительства не облагали их налогами и не поддерживали интересы, отличные от интересов бизнеса, в особенности интересы бедных и рабочего класса. В настоящее время правительства разрослись как никогда, но при неолиберальном курсе их мало волнует удовлетворение некорпоративных интересов.

Ведущая роль правительств и политического курса находит свое наиболее наглядное выражение в возникновении глобальной рыночной экономики. Процессы, которые выдаются идеологами бизнеса за естественную экспансию свободных рынков через государственные границы, на самом деле носят совершенно противоположный характер. Глобализация это результат насильственного навязывания народам мира могущественными правительствами, особенно правительством США, торговых сделок и прочих соглашений, призванных облегчить корпорациям и богачам господство над национальными экономиками при отсутствии обязательств перед представителями этих наций. Данный процесс нашел наиболее наглядное выражение в создании Всемирной торговой организации (ВТО) в начале 90-х годов, а теперь в тайных совещаниях, направленных на заключение Многостороннего Соглашения по Инвестициям (МСИ).

В действительности именно неспособность неолиберализма к честному и искреннему обсуждению своей природы является одной из наиболее характерных черт этого курса. Критика Хомским неоли беральных порядков фактически выходит за пределы среднего уровня анализа благодаря ее эмпирической мощи и преданности демократическим ценностям. Весьма полезен проведенный Хомским анализ догматов, принятых в капиталистических демократиях. Корпоративные средства массовой информации, PR-индустрия, университетские идеологи и произведения интеллектуальной культуры напыщенно играют здесь главные роли, поставляя «необходимые иллюзии», чтобы эта малоприятная ситуация казалась осмысленной, благожелательной и необходимой, а то и неотвратимо желательной. Как стремится подчеркнуть Хомский, интересы сильных мира сего не образуют формального сговора: в этом нет необходимости. Благодаря многочисленным институциональным механизмам интеллектуалам, «пандитам» и журналистам посылаются сигналы, заставляющие их считать статус-кво лучшим из возможных миров и отвлекающие их от борьбы с теми, кто извлекает выгоду из этого статус-кво. Творчество Хомского представляет собой непосредственный призыв к демократическим активистам переделать нашу систему средств массовой информации так, чтобы открыть ее для антикорпоративных и антинеолиберальных перспектив и исследований. Это еще и вызов всем интеллектуалам или, по меньшей мере, тем, кто выражает преданность демократии, чтобы они посмотрели на себя в зеркало подольше и построже и задались вопросом, в чьих интересах и ради каких ценностей они занимаются своей деятельностью.

Неолиберальную и корпоративную угрозу, нависшую над нашей экономикой, государственным устройством, журналистикой и культурой, Хомский описывает настолько ярко и впечатляюще, что у некоторых читателей может возникнуть ощущение полной беспомощности. В нашу эпоху деморализованной политики кое-кто может сделать еще один шаг и заключить, что мы запутались в этой регрессивной системе оттого, что увы! человечество попросту неспособно создать более гуманный, эгалитарный и демократический социальный строй.

В действительности наибольшей заслугой Хомского, возможно, является его твердая убежденность в том, что народы мира обладают огромной тягой к демократии, а также революционным потенциалом, обусловленным этим импульсом. Наилучшее доказательство такой возможности это та настойчивость, с которой корпоративные силы стремятся помешать существованию подлинной политической демократии. Правители мира прекрасно понимают, что их система создана для того, чтобы удовлетворять потребности немногих, а не большинства, и что поэтому большинству никогда не может быть позволено оспаривать и изменять корпоративное правление. Даже в фактически существующих стреноженных демократиях корпоративное сообщество непрестанно работает над тем, чтобы вообще не допустить публичных дебатов по важным вопросам, вроде МСИ. А сообщество бизнесменов тратит громадные деньги, финансируя PR-аппарат ради того, чтобы убедить американцев, что наш мир лучший из всех возможных. Следуя этой логике, время беспокоиться по поводу возможности социальных изменений к лучшему наступит, когда корпоративное сообщество перестанет заниматься пиаром и подкупом на выборах, позволит существовать средствам массовой информации, выражающим всю палитру мнений, и спокойно установит подлинно эгалитарную представительную демократию, так как уже не будет бояться власти большинства. Однако нет оснований полагать, что такой день когда-нибудь наступит.

Самые громкие речи неолибералов сводятся к тому, что у существующего положения нет альтернативы и что человечество достигло своего наивысшего уровня. Хомский подчеркивает, что в прошлом было несколько других периодов, которые, как было принято считать, знаменовали собою «конец истории». К примеру, в 20-е и 50-е годы XX века американские элиты утверждали, что их система работает, а умиротворенность масс отражает широко распространенную удовлетворенность существующей ситуацией. Но события, последовавшие вскоре, высветили весь идиотизм этой веры. Я предполагаю, что как только демократические силы запишут на свой счет несколько ощутимых побед, в их жилах вновь заструится живая кровь, а разговоры о том, что нет возможных надежд на перемены, отправятся туда же, куда ушли все прежние фантазии элит насчет того, что их славное правление будут тысячелетия чтить как святыню.

В нашу эпоху, когда имеются обладающие громадным потенциалом технологии для улучшения условий человеческого существования, мысль о том, что статус-кво не имеет лучшей альтернативы, сегодня выглядит еще менее правдоподобной, чем когда-либо в прошлом. Правда, всё еще неясно, как установить жизнеспособный, свободный и гуманный посткапиталистический строй, да и сама эта идея выглядит утопично. Но при каждом продвижении в истории от отмены рабства и установления демократии до упразднения формального колониализма приходилось изменять идеи там, где прежде это было невозможно сделать, поскольку прежде этого не делали. Со своей стороны, Хомский стремится подчеркнуть, что организованная политическая деятельность определяет ту меру демократии, какая у нас есть сегодня: всеобщее избирательное право для взрослых, права женщин, существование профсоюзов, гражданские права и свободы, которыми мы пользуемся. Даже если сама идея посткапиталистического общества кажется непостижимой, мы все-таки знаем, что политическая деятельность человека может сделать мир, в котором мы живем, более гуманным. А когда мы приблизимся к этой идее, мы, вероятно, вновь обретем способность мыслить о создании политической экономии, основанной на принципах сотрудничества, равенства, самоуправления и индивидуальной свободы.

До тех пор, пока это не произошло, борьба за социальные изменения это вовсе не гипотетическая проблема. Современные неолиберальные порядки породили мощные политические и экономические кризисы от Восточной Азии до Восточной Европы и Латинской Америки. Уровень жизни у развитых наций Европы, Японии и Северной Америки держится на шатких основаниях, а сами эти общества пребывают в состоянии разброда. На грядущие годы и десятилетия карты предвещают громадный сдвиг. Однако относительно исхода этого сдвига имеются большие сомнения, и существует не слишком много оснований для того, чтобы считать, будто он автоматически приведет к демократическому и гуманному решению стоящих перед нами проблем. Всё зависит от того, как мы, люди, будем организовы ваться, реагировать и действовать. Как подчеркивает Хомский, если вы действуете так, будто для изменений к лучшему нет возможности, то вы тем самым гарантируете, что изменений к лучшему не будет. Выбор за нами, выбор за вами.

Мэдисон, Висконсин

Октябрь 1998

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Превыше всего (нем.). Прим. пер.

2. Основанного на принципе свободного предпринимательства (фр.). Прим. пер.

3. Индийские брамины. Здесь иронически: «ученые мужи». Прим. пер.