Текст книги "Ненависть"

Автор книги: Нина Зимняя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Зимняя Нина
Ненависть

Нина Зимняя

НЕНАВИСТЬ

"Это так странно. Я ненавижу его. Сегодня утром мне казалось, что нет никого ближе, дороже, роднее."

Облако закрыло солнце, и стало немного прохладно. Мимо пробежал мальчик, и холодные брызги с него попали на мое лицо. Мурашки пробежали по коже. "Противные дети. Нигде от них покоя нет." Это была последняя мысль, промелькнувшая у меня перед Этим. Это нахлынуло как всегда в неподходящем месте и в столь же неподходящее время. Томные разговоры двух подружек, расположившихся неподалеку от меня, шум, издаваемый все теми же детьми, музыка, лившаяся непонятно откуда, – все эти звуки пляжа отодвинулись на второй план, уступая место Тишине. Именно тишине – давящей, тяжелой. Я слышала ее, я ее ощущала, будто это что-то реальное, осязаемое. Сердце забилось в голове, стало совсем холодно. Я попыталась натянуть на себя полотенце, но сил не было даже для этого. "Ничего-ничего, скоро пройдет. Это дети своими криками вывели меня из себя." И правда, через пару минут звуки стали оживать, приблизились, холод и страшная тишина отступили. Я перевела дух, открыла глаза. Облако почти пропало, еще немного, и солнце снова засияет. "Однако, – подумала я, – я вся взмокла." Я провела ладонью по лбу, отодвигая влажные пряди волос. Спустила руку на шею и проверила пульс. "На этот раз все как-то быстро закончилось. Похоже, я начинаю контролировать Это." Солнце опять светило вовсю. Я перевернулась на живот и расслабилась, даже задремав под этими волнами горячего воздуха.

Вздрогнув, я вмиг скинула с себя дремоту – кто-то приложил холодную мокрую ладонь к моей спине.

– Альбина, привет! – зазвенел смеющийся голос.

Я перевернулась на бок, затем села, шаря руками вокруг себя в поисках очков. Рядом пристроилась моя подруга Римка. Она достала из-под себя мои бывшие недавно новыми солнцезащитные очки. Одно из стекол было безнадежно треснутым. Взяв у нее мою собственность и разглядывая убыток, я ответила хрипловатым спросонья голосом:

– Привет, Риммочка, откуда ты взялась?

– Извини, – сказала она, мило улыбнувшись.

Она чрезвычайно мила. У меня нет сил злиться на нее. Я улыбнулась в ответ. Римка зазвенела дальше.:

– Я сначала не узнала тебя, как ты загорела здорово! Всего неделю не виделись, а ты совершенно преобразилась!

Это правда, в последнее время мне было не до нее, мы ограничивались телефонными разговорами. Поболтав еще о всякой всячине, она спросила:

– А ты как? Не помирились?

– Нет. Сначала мне показалось, что да. Но потом – нет, совсем, окончательно.

– Ну, сколько раз я это слышала, все наладится!

– Не знаю.

Дыхание перехватило, и я тихонько заплакала.

От неожиданности Римкины восклицательные знаки куда-то подевались, и она задала дурацкий вопрос:

– Почему?

Мне нужно было с кем-то поделиться. В промежутках между утираниями слез я рассказывала:

– Он сказал, что я замучила его, что я во всем вижу мрак, представляю все в черном цвете. Что наша жизнь превратилась в сплошные выяснения отношений. Он больше не может выносить моих подозрений.

– Ну, ведь обжегшийся на молоке дует на воду.

– Вот именно! Может, я была в чем-то неправа, но ведь и он не ангел. Он хочет, чтобы я была всегда веселой, добродушной и смайл, смайл, смайл.

– А ты?

– А я сказала, что ему лучше завести собаку. Она всегда будет сходить с ума от счастья при виде него.

Мы помолчали. Я поборола наконец-то поток слез. Римка вскочила на ноги.

– Пойдем купаться!

– Пойдем, – ответила я и встала вслед за нею.

Римка плавать не умеет, она осталась бултыхаться в "лягушатнике". А я поплыла подальше от берега, иногда ныряя под волны, в надежде, что прохладная соленая вода смоет все грустные мысли. Устав, я повернулась и обнаружила, что заплыла довольно далеко. Решив отдохнуть перед обратной дорогой, я перевернулась на спину. Римка ничего, веселая, но и она иногда раздражает меня. И, конечно, я многое ей не доверяю. В голове снова возникла утренняя сцена. На Антона что-то нашло. Я прежде никогда не видела его таким. Он "устал", "хватит терпеть". Да что терпеть-то? Оказывается, я злая, придирчивая, колючая, подозревающая и что-то там еще? Ах, боже мой, и кто это говорит? Я пять лет посвятила ему. Поддерживала, помогала, любила. И чем это обернулось? "Может быть, на тебя так повлияла смерть близких тебе людей? Но ведь и я потерял сестру. Я не озлобился на весь мир!" Я, конечно, тоже не молчала, но некоторые фразы, вырванные из контекста, выглядели такими жестокими и несправедливыми, что я опять стала злиться. "Убирайся к себе, хватит с меня. Я все ждал, что ты переменишься, но все тщетно. Ключи я забрал у тебя еще вчера, а то бы ты проглотила их, лишь бы сделать мне неприятное и остаться при своем." И он вытолкнул меня на лестничную площадку, выбросив вслед две огромные сумищи, набитые кое-как моими вещами. "Мерзавец! Черт возьми, он не имеет права так со мной обращаться!"

Звуки опять стали отдаляться, сердце перебралось в голову. Нет-нет, только не сейчас! Надо думать о чем-то хорошем. Солнышко светит, у меня отпуск. Я изо всех сил поплыла к берегу, боясь, что холод скует руки и ноги. Мысли о том, чтобы не утонуть и добраться до берега как можно быстрей, отвлекли меня от Антона. Я, коснувшись ногами гальки, оттолкнулась от дна и одним движением добралась до берега, где уже стояла Римка и отжимала волосы. Я торопливо вышла из воды и, наступив на выброшенную волнами и уже расплавленную солнцем медузу, поскользнулась и упала. Римка бросилась мне помогать подняться. Дура чертова, будто я сама не поднимусь.

– Как поплавала?

– Нормально, – немного грубовато ответила я.

– Завтра год Лизе, – не замечая этого, продолжала она, – ты придешь?

– Не знаю. Меня ее мама не любит.

– А я пойду. В одном классе ведь учились.

– Ну и иди.

Непонятно за что злясь на Римку, я прошла мимо нее, вытерлась, оделась и, собрав пляжные принадлежности, ушла. Может, меня раздражало то, что она стала сегодня свидетельницей моей слабости.

Пять лет назад я познакомилась с Антоном. Полное взаимопонимание, радость встреч и горечь расставаний. Наконец, наши родители познакомились, я переехала к нему. Тут я и узнала его сестру. Она почему-то сразу меня невзлюбила. Я, впрочем, ее тоже. У Антона была своя квартира, но тем не менее сестрица умудрялась захаживать почти каждый день и в мое отсутствие. Между прочим отговаривала брата жениться. Возможно, поэтому мы были все еще не расписаны. Со мной она предпочитала не очень контактировать. Да и я в ответ не стремилась к дружбе. Разговоров у нас с ней было мало. Так, поцапались пару раз. Антон с иронией относился к нашей взаимной антипатии и несколько раз неосторожно передавал мне отрывки из бесед, которые проводила с ним сестра. "Откуда она знает, какая я! – возмущалась я. – Мало ли кого она встречала в своей жизни, нельзя же всех сравнивать!" Мне так надоели ее нападки у меня за спиной, что я стала ее ненавидеть. И, наверное, из-за переживаний со мной случился тогда припадок, подобный сегодняшнему. Но тогда он был гораздо сильнее и продолжительнее. Антон перепугался, даже скорую вызвал. Температура была в норме, давление тоже. Пульс немного учащен. Причины моего состояния мне так и не раскрыли. (По крайней мере, я знала в другой раз, что неотложка мне не поможет. Нужно ждать окончания припадка самой.) Вкололи мне "реланиум" и уехали. После этого у меня осталось непонятное беспокойство. Я буквально места себе не находила. Все из рук валилось. В меня вселилось ожидание чего-то. Возможно, это было предчувствие.

Примерно через неделю умерла Варя – сестра Антона. Кто-то увидел ее валяющейся на улице, средь бела дня. Сначала подумали, что пьяная, но оказалось, что мертва. Заключение судмедэксперта – передозировка наркотического вещества в крови. Ну, тут, конечно, допросы-опросы, обыски, которые ничего не дали. Все были в шоке.

Родители это дело замяли – семья-то уважаемая. Среди этого переполоха я забыла о своем недомогании. Или оно прошло? Не помню.

Я вошла в подъезд. После жары на улице здесь просто север. Я поежилась. Чтобы разогреться, бегом поднялась на шестой этаж. Немного запыхавшись, вставила ключ в замок. Как хорошо, что бабушка оставила мне эту квартирку. Я поставила чайник. А может, и к лучшему. Может, мне одной лучше будет. Отпуск только начался. Буду на пляж ходить, а то живу у моря, а всю неделю на работу с работы, суббота-воскресенье – дом, Антошка. Позагорать некогда было. Буду к маме с бабушкой ходить, телевизор смотреть, книги читать, наконец. В последнее время это стало для меня роскошью.

Вот так, значит, Антоша, добра не помним?

Отец. Ну как он не мог понять, что на этот раз я встретила любовь. Этот брюзга со своими устаревшими взглядами, призрачными нормами морали. Как он изводил меня своими проповедями, бессмысленными скандалами. Да ведь я взрослый человек, он уже выполнил свои функции – родил и вырастил меня. Вмешиваться в мою личную жизнь – такого я не позволю никому. Психопат старый, прости Господи. Из-за него у меня случился второй припадок. Мне так худо было, я даже дату запомнила – 4 декабря, почти год со дня первого. Несчастный случай – перепил, что ли. С его смертью всем стало легче. И он успокоился наконец, и меня больше никто нравственности не учил. Мама совсем другая, она меня понимает. Положа руку на сердце, я вздохнула свободнее.

Чайник вскипел, я заварила чаю и начала доставать из сумки продукты, которые купила по дороге домой. Теперь я буду покупать их только для себя. Может, мне самой собаку завести? Нет-нет, будет тут лужи делать и все остальное, грызть все подряд. Одной все же лучше.

Близкие мне люди. Ну вот, к примеру, моя начальница. Она совсем не близка мне, но все равно немного жалко было. Вечно затянутая в узкие костюмы, "высохшая", на высоченных шпильках, с ярким макияжем, с выжженными "супрой" волосами. Стареющая деловая леди. И было похоже, что она высохла как снаружи, так и изнутри. Наверное, она завидовала мне. В ее отделе – как на подбор – четверо таких же как она молодящихся дам, двое толстых занудных дядек и среди этой увядающей компании – я, сияющая неподдельной молодостью и красотой. Неужели лет эдак через тридцать я тоже стану такой? Какой кошмар!

Несмотря на такую разницу в возрасте, она называла меня по имени-отчеству. И придиралась, придиралась.

– Альбина Николаевна, я прошу вас не надевать таких коротких юбок на работу. Это все-таки работа, ра-бо-та!

– Ольга Васильевна, я заказывала костюм по итальянскому каталогу, сейчас такая мода...

– Альбина Николаевна, у нас – солидная фирма, а вы своими нарядами превращаете ее в варьете, в варь-е-те!...

– Хорошо, Ольга Васильевна, я поняла, больше не надену.

– И еще ваши зеленые брюки, в которых вы были вчера... Ну, Альбина Николаевна, должен же быть элементарный вкус!

– Хорошо. И их я больше не надену.

– Ну, я рада, что мы нашли общий язык, а то вы отвлекаете посетителей, создаете нерабочую обстановку.

– Я не знала, я поняла, поняла, – мне хотелось поскорее закончить этот разговор.

– Как вы работаете? Успеваете?

– Да, кажется, да.

– Вот и отлично. Подготовьте мне к обеду сводки о продвижении векселей за два последних месяца, ме-ся-ца.

– Я думаю, что к обеду не успею. Может, часам к трем.

– В чем дело? Разве долго сделать распечатку?

– Ну, это не так быстро, нужно найти информацию в архиве, выбрать нужное, распечатать...

– Ваша мама просила меня взять вас в мой отдел. Если бы не уважение к ней... Мне нужны квалифицированные работники. Если вы не справляетесь...

– Я постараюсь, я сделаю, Ольга Васильевна.

Сколько подобных унизительных сцен она заставила меня перенести. Все-таки мои приступы на нервной почве. Мне кажется, это она довела меня до третьего. И это беспокойство, постоянная неудовлетворенность – ни есть, ни спать. Я похудела почти до скелетоподобного состояния. Но... через три недели моей начальнице крупно не повезло. Но что со мной творилось эти три недели! Известие о ее смерти я восприняла спокойно. У меня тогда мысль была – самой бы не умереть. Уже ни снотворное, ни транквилизаторы не помогали. А Ольга Васильевна – слишком много пила на банкетах и презентациях. С ее-то язвой. Вот и получила прободение. После ее смерти я пошла на поправку. Это просто злой рок – каждый год кто-то из моего окружения умирает.

От мрачных мыслей меня отвлек звонок телефона.

– Альбина, здравствуй, – звонил муж Лизы, вернее, бывший муж.

– Здравствуй, Игорек.

– Завтра год Лизе.

– Да, я знаю. Я всегда буду помнить этот день.

– Ты придешь?

– Мне не хочется обижать тебя, но, наверное, нет. Ты ведь знаешь, я храню память о ней, я любила ее. Но нужно ли нам встречаться? Да и ее родственники, особенно мама. Она не переносит меня. Да что говорить, тебе это все прекрасно известно.

– Я хотел бы увидеть тебя.

– Нет. Я не хочу этого. Оставим. Кстати, как малыш?

– Прекрасно. Ходит и говорит уже кое-что.

– Подумать только! Настоящий человек. На кого похож?

– На меня. Лучше бы на Лизу.

– Изменится еще. Живет с бабушкой?

– Да. Я захожу почти каждый день. Играю с ним.

– Не собираешься поискать ему мамочку?

– Альбина, да я тебя забыть не могу! Иногда засыпаю под утро. На работе – сонный, все думают – пью.

Я рассмеялась.

– А ты сейчас – нет?

– Нет, что ты.

– Ну, будем прощаться, Игорек.

– Значит не придешь:

– Нет.

– Ну... прощай?

– Прощай. Алле, алле, Игорек!

– Да, Альбина?

Какая надежда в голосе!

– Игорь, принимай снотворное. Пропиши себе что-нибудь покруче. Ты же врач.

Он усмехнулся:

– Я подумаю.

– Ну, прощай.

– Прощай.

Я думала, что звонок отвлечет меня от воспоминаний, а они нахлынули с новой силой.

Лиза. Бедняжка, как она тяжело переносила беременность. Я помогала ей во всем , чем и как могла. Игорек как раз тогда пил. Да и было с чего запить. Сначала отработает день в поликлинике, потом в ночь на дежурство. Горючее только и помогало от усталости. Тем не менее, операции проводил успешно. А дома Лиза, вечно плачущая, сетующая на свои недомогания, на свое положение, будто она единственная женщина на свете, переносящая подобное. Игорька она не подпускала к себе с третьего месяца. И он все это время не изменял ей, я знала, он слишком интеллигентен для этого. Помню, звонит мне Лиза на работу и жалуется, жалуется. Рассказывает, как она свое тело ненавидит, раздувшееся и похожее на тумбу и тому подобное. Она этими разговорами заполняет свой досуг, а я-то на работе. Правда, новый начальник у меня ничего – милый мужчина, вежливый, но все равно, это же "ра-бо-та". Прервешь ее – обижается, плачет даже. Все-то ее бросили, никто не любит.

– Альбина, приди, умоляю. Эта свинья опять напился. С дежурства пришел и сразу в кабак. Раковина на кухне забита, а ему и дела нет. Он у меня деньги нашел, полтинник взял опять. Слесарь пришел раковину чинить, а он его с собой забрал: "Пошли, – говорит, – про жизнь поговорим".

– Лиза, я бы с удовольствием, ты же знаешь, я приезжаю когда могу. Но сегодня я на таких каблуках весь день, теперь мечтаю как дома окажусь, разуюсь. Позвони маме.

– Они на даче сегодня, заночуют там.

– Ну хорошо, заеду.

И я вечером, вымотанная за день, тащусь в другой конец города – прочищать раковину, мыть посуду, пол, готовить еду. И сколько раз так было! И погибло прахом в одночасье. Ах, Лизавета, не думала я, что через тебя познаю людскую неблагодарность.

А Игорек, ну что же, что он пил. Это даже шло ему. Он становился сентиментальным, мечтательным, галантным. Прекрасно держался, непосвященный и не скажет, что он опустошил сегодня две белой. Внешне он мне не очень нравился, хотя при определенном освещении, иногда, он был ничего.

Однажды Лиза разобиделась на мужа и уехала к маме. А я, как нарочно, не позвонила ей заранее, просто была в том районе и решила зайти. Окно в кухне было разбито. Я прибавила шагу. Дверь была распахнута настежь. Я прошла на кухню – грязь невообразимая, осколки повсюду, кровь, следы от грязных туфель вели в спальню. Игорька я нашла там, на кровати, с окровавленной рукой, в этих туфлях, спящего беспробудным сном. Я нашла в аптечке йод, бинт, и как смогла перевязала порез. Он оказался довольно глубоким. Когда я приподняла его руку, края раны разошлись, и кровь опять закапала на постель, на Игорька и теперь уже на меня. Надо зашивать, но я не могу звонить в больницу, Игорька все там знают, я и сама не видела его таким. Не хватало еще, чтобы на работе узнали об его подвигах. Я для новичка довольно хорошо перебинтовала ему руку, сняла туфли и пошла звонить маме Лизы. Она оказалась там. Я рассказала подруге об увиденном и вот что услышала:

– Я ему ключи не оставила. Вот он окно и разбил.

Лиза была холодна со мной, как будто это я виновата во всем. Я же наоборот, была возбуждена увиденным. Моя новая юбка с застиранным кровавым пятном сушилась на окне. Я все рассказала, как было и пожалела об этом.

– Лиза, я сейчас юбку досушу, выйду и дверь захлопну. Чего доброго, обчистят вас.

– Собирайся, Альбина, и уходи оттуда, дверь не закрывай. Мне все равно, что там будет.

– Нет, я так не смогу. Во-первых, юбку я застирала и она мокрая, я уйду не раньше, чем через час, за это время я приберу здесь немного.

– Альбина, если ты хоть что-то там сделаешь, я с тобой разговаривать не буду. А за юбку не беспокойся, потом заберешь, одень что-нибудь мое.

– Ты же меньше меня ростом и – полнее,– сказав это, я совершила еще одну глупость.

– Я все сказала. Пока.

Я стояла около зеркала, приводила в порядок растрепавшуюся прическу. Сзади подошел Игорь. Он обнял меня. То ли от усталости, то ли от неожиданности, но я не сопротивлялась. У меня лишь промелькнула мысль, что ни Лиза, ни Антон не должны этого знать. Это было с налетом авантюрности, запретности и от этого довольно мило.

Мама Лизы пришла тогда, когда я была в ванной. Открыла своим ключом и прямиком в спальню. Увидев мою одежду, закричала:

– Я так и знала! Лиза-то со своей доверчивостью – мама, ничего не будет, он ей не нравится; да разве такие разбирают, нравится – не нравится! Это она в ванной?

– Не знаю, – глупо ответил Игорек.

Я притаилась, затаив дыхание, слушала их разговор. Ну, плохо я поступила. Да ведь и Игоря понять можно – полгода без бабы. Выходит из спальни, а я в блузке и трусиках.

– Сейчас я с этой сукой поговорю! – рыкнула мамаша.

– Нет, не поговорите. Это моя квартира. И в ванной у меня может быть, кого я захочу. Кто угодно. Лиза сама ушла.

Мне стало смешно. Какие у него аргументы неубедительные! Почему я не оделась сразу? Юбка давно высохла. Сейчас бы проскользнула к двери и – пусть докажут, что в ванной была я. Конечно, она ворвалась ко мне, стыдила и ругала, и меня, главным образом. Игорька, видно, оставила на десерт. Я, едва сдерживаясь, прошла в спальню, оделась и на прощание все же вставила ей. Мамаша присела от неожиданности. Пусть радуется, что только словами.

После этого началось. Лиза звонила мне домой, на работу, я даже боялась подходить к телефону. Антону говорила, чтобы он не звал меня. Лиза ему все рассказала. Но я отрицала это, и, по-моему, довольно умело убедила его, что мамаша все поняла не так. Моя же бывшая подруга дошла до того, что позвонила моему начальнику, рассказала этот случай, домыслив то, чего не знала наверняка. Я не знала, что делать, едва не уволилась. Антон убедил меня забыть. По его словам, в жизни случаются подобные стечения обстоятельств, при которых всем видится то, чего нет в реальности. Он все же душка. Тем не менее, я опять заболела. Такие потрясения не для меня. Я взяла недельный отпуск и провалялась все дни, то впадая в это неприятное состояние, то выходя из него. До этого случая, когда у нас с Лизой были хорошие отношения, она делилась со мной своими опасениями беременность длилась долго, почти десять месяцев. Она боялась, что ребенок будет слишком большим, и она не справится. Я во время облегчений просила Антона звонить и узнавать, не родила ли она. Хотя я и ненавидела Лизу за те гадости, которые она причинила мне, за то, что она оскорбляла меня по телефону, а я молчала, мне была небезразлична ее судьба. Однажды, когда я была одна, зазвонил телефон. Я не хотела подходить, думая, что это Лиза с новой порцией ругательств. Но телефон звонил уже минуты три. Может, это мама? Это оказалась тетка Лизы. Не обращаясь ко мне по имени и не здороваясь, она сказала:

– Лиза умерла вчера.

– Что? Как это? – я была ошарашена этим известием.

– Она искусственно вызвала роды. Поздно позвонила в неотложку.

– Боже мой! – слезы застилали глаза, но у меня хватило сознания задать еще один вопрос. – А ребенок?

– Жив. Мальчик.

– Похороны?

– Завтра, но ты лучше не приходи. Я собственно, поэтому и звоню. А то хватит наглости – придешь.

– Не приходить?

– Да не прикидывайся ты. Шлюха бесстыжая.

И она бросила трубку. Я рыдала, меня трясло, когда я вспоминала эпизоды из детства, школьной жизни, что мы провели с Лизой. Наплакавшись вдоволь, я ощутила такую слабость, что тут же заснула, проспав почти сутки. Проснулась я с удивительной легкостью в голове и теле. Позже сходила на кладбище, отыскала могилу и положила цветы. Видимо, слезы кончились, так как плакать уже не хотелось.

А сейчас я вытерла слезинку, защекотавшую щеку. Прилегла на диван. Но что-то не лежалось. Я включила телевизор, ни по одной из программ не было ничего, заинтересовавшего меня. Взяла газету, пробежала глазами заголовки. Все не то. Почитать, что ли? Подошла к стеллажу с книгами. Долго выбирала, наткнулась на поваренную книгу. Полистала, почувствовала голод, вспомнила об остывшем уже чае. Забрела на кухню, но неожиданно и это желание пропало.

За окном было уже темно. Антон не звонил. Я никак не могла заснуть. Собралась и пошла побродить по ночному побережью. Люди на улице, приезжие в основном, заполнили все кафе и ресторанчики под открытым небом. Слышалась негромкая музыка, веселые разговоры. От этого всеобщего веселья мне сделалось еще тоскливей. Я почти бегом возвратилась домой.

И опять меня оглушила тишина, сковал холод, от сильного биения сердца подступила тошнота. Неужели это из-за ссоры с Антоном? Ночь была мучительно долгой. Иногда мне казалось, что я сплю, но одновременно слышу шумы, звуки ночи – тикание часов, проезжающие машины, какую-то ночную птицу. Очнувшись, я осознавала, что именно сейчас я бодрствую. Я дотрагивалась до своего тела и произносила: "Сейчас я не сплю, не сплю." Затем закрывала глаза и опять оказывалась во власти наваждения, которое из всех моих чувств милостиво оставляло мне лишь слух. Этот мнимый сон вымотал, забрал оставшиеся силы. В очередной раз открыв глаза, я заметила солнечные блики на подоконнике. Я обрадовалась утру и поднялась с постели. Была половина пятого. Я прошла на кухню, поставила чайник. Стоя под прохладным душем, я гадала, сколько продлится такое мое состояние.

День проходил бездарно. Я бралась то за одно, то за другое занятие, но ничего не доделав, оставляла.

Где-то около четырех зазвенел телефон.

– Здравствуй.

Какое счастье! Он позвонил! Я знала, знала, он передумал, он хочет остаться со мной. Дрожащим от волнения голосом я ответила:

– Здравствуй, Антоша.

– Ты болеешь?

Как он узнал?

– Да так, ничего серьезного, перегрелась вчера. Заснула на пляже. А ты как?

Но он почему-то продолжал интересоваться моим недомоганием. "Он переживает, сочувствует мне?"

– Озноб, уши закладывает, пульс учащен?

– Да, но уже все прошло.

"Я тронута его вниманием."

– И ты ничего не можешь с этим сделать?

"Ура! Он хочет меня видеть, хочет, чтобы я пришла к нему."

– Как я могу управлять своим самочувствием? Да и все прошло. Твой звонок вернул меня к жизни. Я так рада, что ты позвонил. Я всю ночь не спала, места себе не нахожу. Я была не права, извини...

Но он не дослушал меня.

– Альбина, я провел параллели между твоими приступами и событиями в жизни.

– Что? Причем здесь это? – я разочарованно присела в кресле. "Что за второстепенные слова он говорит? Разве он позвонил не для того, чтобы помириться?"

– Я кое-что сопоставил и обнаружил, что тебе становилось плохо перед смертью знакомых тебе людей.

Я не сразу нашла, что ответить на такой абсурд.

– Антон, ты болен? Причем здесь я?

– Моя сестра, твой отец, твоя начальница, Лиза, ты помнишь, как ты себя чувствовала перед тем, как они умирали? Тебе было так же плохо, как сейчас.

– Что здесь такого? Ты был свидетелем – причина моих припадков в нервном расстройстве. Ведь все эти люди доставляли мне неудобства, делали неприятности, разве нельзя заболеть от этого?

– Ты помнишь, от чего они умерли?

– Конечно.

– Варя никогда не употребляла наркотики, а в день смерти вколола слишком большую дозу.

– Никогда не употребляла, вот и переборщила.

– Да послушай ты меня хотя бы сейчас! Твой отец из-за пустяковой ссоры на работе повесился.

– Он и раньше, как перепьет, грозил нам с мамой.

– Это же разные вещи. Говорить и сделать. А Ольга Васильевна, ненавистная начальница – с каким ехидством ты рассказывала мне о ней! Думаешь, она не знала о своей язве?

– Ну, любила она это дело, вот и увлеклась. Не понимаю, причем здесь я.

– А Лиза? Зачем она спровоцировала роды? Она должна была на днях родить, все произошло бы само собой.

– Лиза была импульсивной, нетерпеливой, капризной. Да откуда мне знать, зачем?

– Ты знаешь, что со мной? Я обожаю высоту, хотя раньше боялся смотреть с балкона вниз. Теперь я выходу на крышу и наслаждаюсь ветром, небом, пространством. Мне нравится смотреть на маленьких людей, машины, деревья, дома внизу. Меня тянет непреодолимое желание подойти к самому краю, слиться с ветром, ощутить свободу полета, как голуби, легко срывающиеся с крыши и парящие надо мной. Если бы хоть один человек знал, как я им завидую, какая тоска во мне сидит. Мне представляется, что я тоже смогу взмахнуть руками и полететь, так же легко и уверенно.

– Да ты бредишь, друг мой. Ты пьян, может быть?

Он изменил тон. Из мечтательно-нежного он превратился в резкий, срывающийся на крик.

– Должно быть, я был пьян, когда познакомился с тобой! Сначала я сомневался, мне эта идея представлялась абсурдной, как и тебе сейчас. Но случайно посмотрев одну передачу по телевизору, я заинтересовался оккультной литературой. Раньше я смотрел на такие вещи с усмешкой, ты же знаешь, я ни в экстрасенсов, ни в летающие тарелки, ни в прочую ерунду не верил. Но вот сегодня утром я отыскал все же одну книгу, и она дала мне все ответы. Я убедился окончательно. Ты – это зло.

У меня перехватило дыхание от неожиданности. Что это с Антоном? Он меня разыгрывает? Я спросила:

– Что же там написано? Какие ответы ты получил? Я совсем запуталась. Крыша, птицы, книги...

– Это умели мексиканские колдуны. Неизвестно, обладает ли сейчас кто-нибудь кроме тебя этим даром, вернее, проклятьем. Индейские колдуны могли вызвать в себе такую силу ненависти, что убивали своих обидчиков, неугодных людей, на расстоянии.

– Что за чушь?

Я случайно взглянула в зеркало, висевшее напротив, и увидела свое удивленно-растерянное лицо. Антон продолжал:

– Я тоже так подумал, пока не прочитал симптомы, означающие, что колдун вошел в транс, концентрируя в себе ненависть. Но это еще меня не полностью убедило, хотя симптомы полностью соответствовали твоим. "Может быть, это совпадение?" в очередной раз подумал я. Но, прочитав дальше, решил, что столько совпадений быть не может. Они, так же, как и ты, испытывали сильнейшее беспокойство, чувство неудовлетворенности, и это продолжалось до тех пор, пока жертва не погибала. Когда приходило успокоение, они, колдуны, узнавали, что жертвы нет в живых, будь она хоть за тридевять земель. Тебе тоже становилось лучше после похорон.

– Какая глупость!

– Послушай дальше. А дальше идет объяснение, вполне претендующее на научное. Оказывается, мозг колдуна мог посылать импульсы – сигналы в мозг жертвы. Под воздействием этих сигналов ее сознание отказывалось от своей прямой функции – оберегать и охранять тело. Человек начинал поступать нерационально, не заботясь о себе, мозг отказывался давать команды о запрете, тело оставалось незащищенным. В конце концов, жертва переступала барьер дозволенного и умирала. В те дикие времена это было самоубийство. Впрочем, и сейчас то же. Средством стали наркотики, алкоголь, веревка и роды. Что дальше? Беда в том, что в отличие от колдунов, ты не осознаешь своей силы и не догадывалась бы о ней, если бы я не провел этот ликбез. Ну, а сейчас прощай, меня ждут мои друзья – голуби.

Он бросил трубку. "Он определенно сошел с ума. Или пьян?" Я быстро собралась, выбежала на улицу, поймала такси и уже через двадцать минут добралась до его дома.

Обычный серый дом. Но каким необычным он был для меня все эти годы. Здесь я всегда была желанной гостьей, а теперь...

Дверь была закрыта. Долго стучать и звонить я не стала. Похоже, мои страшные предположения оправдывались – он на крыше. Я вызвала лифт. Боже, как медленно он ползет. Люк, ведущий на чердак, был открыт. Я вскарабкалась по узкой лестнице. Потом, на ощупь, было уже темно, по голубиному помету, в который проваливались туфли, пробралась к проему, выходящему на крышу. Она была словно футбольное поле – огромной. Издалека, на фоне огней города, высокая фигура Антона смотрелась очень эффектно. Я на миг забыла, зачем пришла сюда. Действительно, ощущение пространства, свежести. Промелькнуло чувство, похожее на восторг. Внизу обыденная жизнь, а здесь небо, звезды, кажется, что я возвысилась над всем земным. Я направилась к Антону.

Он улыбнулся мне.

– Пришла? А зачем? Нет-нет, ближе не подходи.

– Дорогой...

– Обойдемся хотя бы сейчас без лицемерия. Обругай меня, скажи, что я дурак, какого черта я здесь делаю...

Мне стало обидно. Я действительно думала нечто подобное, когда поднималась на лифте, но сейчас, очутившись на этой крыше, вдыхая прохладный воздух, я почувствовала, что понимаю его. Здесь действительно прекрасно.

– Ты не прав. Мне нравится тут. Все кажется таинственным, незнакомым отсюда, с такой высоты.

– Я рад, что здесь, сейчас, ты понимаешь меня. Но увы, это мне уже не нужно. Меня неудержимо тянет туда, – он махнул за пределы крыши, – я предвкушаю радость полета, я жду, когда пространство проникнет в меня, а я в него. За свободу, которую я обрету там, я готов отдать жизнь. Что такое жизнь? Рождаться, чтобы умирать. Это, кажется, не я первый говорю. Хотя какая разница. Все бессмысленно. Вот я, твоя жертва. Теперь ты обретешь покой, до другой личности, что будет тебе жизнь портить. В общем-то, я не в обиде на тебя. Напротив, я благодарен. Если бы не ты, я не обрел бы прозрение.