Текст книги "Серебряный порт. Катрин (СИ)"

Автор книги: Нина Запольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

2 книга. Опасности и бури захлёстывают капитана Линча по пути на Тортугу, но любовь настигает его и посреди огромного океана. Только странно, похоже, что любовь этому любимцу и баловню женщин не нужна. Однако встречи с флибустьерами он тоже не ищет – они находят его сами. А с ними в его жизнь вторгаются без спроса таинственные цыгане, затонувший королевский галеон и контрабандный товар испанского короля. https://feisovet.ru/магазин/Серебряный-порт-Катрин-Нина-Запольская

Запольская Нина

Запольская Нина

Серебряный порт. Катрин

ГЛАВА 1. Африканец

Капитан натянул треуголку плотнее.

За пределами гавани появились короткие крутые волны, а у воздуха – знакомый запах не то спелого арбуза, не то вина. Капитан стоял, слегка балансируя на палубе, в одной рубашке, в матросских штанах, в сапогах и с обоими запястьями, туго перевязанными чёрными платками – с древнейших времён моряки упорно верили, что если перетянуть запястья тряпицами, можно избавиться от морской болезни. К концу плавания, как правило, эти платки превращались в узкие обтрёпанные "браслеты", но их не снимали, свято соблюдая морской обычай. И что удивительно: у профессиональных моряков тошноты и головокружения никогда не было. И тут уже не понятно было, то ли эти "браслеты" действительно были нужны, то ли это такая морская униформа.

Шхуна шла под всеми парусами, и на неё нельзя было смотреть без восхищения. Её снежно-белые паруса серебрились на солнце, такие же белые волны, которые шхуна не резала, а как-бы подминала под себя, пенились под форштевнем. "Архистар" отличалась великолепными парусными свойствами и, как всякая шхуна, благодаря простоте такелажа, прекрасно обслуживалась командой в десять раз меньшей, чем команда, например, клипера. "Архистар" была торговым кораблём, а её команда была исключительно сплочённым маленьким миром. И в этом мире, как и во всяком другом, были свои порядки и свои персонажи.

У штурмана Джона Пендайса, с которым мы уже немного познакомились, второй страстной привязанностью после пингвина были деньги, и он, будучи добрым служакой на корабле, никогда не упускал возможности подзаработать на стороне. Свои не всегда кристальные действия по добыванию денег он называл словом "манипуляция", вполне искренне полагая, что слово это произошло от английского слова "money" – "деньги", а не от латинского "manipulatio", что означает "пригоршня" и "действие руками". Но капитан никогда не разубеждал своего помощника, думая, что по сути тот в чём-то прав.

Штурман Пендайс был весьма колоритной внешности: среднего роста, с загорелым, гладко выбритым лицом и с двумя потемневшими серебряными серьгами в ушах. Он имел массивную челюсть, серые глаза, твёрдо очерченный рот, а тёмные волосы его были собраны сзади в косичку с надетым на неё кошелём из кожи угря. Было ему в ту пору лет сорок-сорок пять, и был он грузен, как большинство морских офицеров.

Когда у него спрашивали, как ему служится с таким молодым капитаном, он искренне отвечал:

– Я знаю потому, что у меня опыт, а капитан Линч знает потому, что чувствует... А как он только это чувствует – я не знаю. Я может бы и скомандовал в этом месте "лево-руля", и вся опытность моя бы скомандовала, но капитан Линч смотрит и командует по-другому – и ведь точно... Сколько раз он жизни наши спасал и шхуну уводил от верной гибели... Он прирождённый капитан, вот что я вам скажу...

Ещё шхуна несла на себе, конечно же, дядю Джорджа. Сейчас он маялся в своей каюте морской болезнью, и было странно видеть его без парика. Он лежал на койке с зелёным мокрым лицом, стонал и беспрестанно твердил доктору Леггу, что ему так плохо, что хуже уже не будет. Но доктор Легг был по натуре оптимистом, он отвечал сквайру с улыбкой:

– Будет, дорогой сэр, вот посмотрите – ещё как будет хуже... Вот, примите, я вам отварчику сделал – вам в миг полегчает. Или давайте, я вам запястья заодно перевяжу...

Доктор Легг, которого непонятной волею судьбы мистер Трелони умудрился нанять в этот рейс, был человек образованный. Он учился в колледже своим врачебным наукам и обязательно брал с собой в плавание какую-нибудь книжку позаковыристей, хотя читать у него времени, конечно же, не было, да и условия редко это позволяли. Но такой уж он был человек, без чтения он не мог. Было ему около тридцати пяти лет, и его славному круглому лицу очень шли рыжие пушистые бакенбарды и зелёные глаза с кошачьей хитрецой.

Только поднявшись на палубу "Архистар", доктор Легг обратился к команде:

– Джентльмены! У меня к вам будет огромная просьба: если кто-нибудь из вас получит хоть малейшую царапину – сразу приходите ко мне... Мы идём с вами в рейс, который чреват опасностями, и терять людей из-за ерунды мы не имеем права...

Потрясённые матросы посмотрели на доктора, как на оракула, что доставило тому чрезвычайное внутреннее удовлетворение.

Вторым по чину на "Архистар" после штурмана был боцман Билли Джонс, или просто боцман Джонс – плотный мужчина ниже среднего роста, с железными кулаками и лужёной глоткой. Свою голову он повязывал чёрным платком на испанский манер, за что матросы, между собой, конечно, называли его Амиго, от испанского "amigo" – "друг". Этот платок, как и прозвище, очень шёл тёмным глазам боцмана и его чёрным кустистым бровям, которые тот часто хмурил, особенно когда задумывался. При этом боцман ещё вытягивал "трубочкой" пухлые красные губы и шевелил ими, видимо от усердности мыслительного процесса.

Старший рулевой Джон Скайнес, двадцати трёх лет, необыкновенно весёлый, общительный, добрый до простоты матрос слыл за силача и, когда напивался, что случалось с ним чрезвычайно редко, его трудно было утихомирить. Роста он был высокого, волосы имел тёмные, сложения плечистого, но скорее худого, чем атлетического. Носил он, как и все матросы, грубые башмаки, светлые чулки, широкие штаны чуть ниже колен и жюстокор синего цвета. Этот цвет он почитал за морской. Заломленная сбоку широкополая шляпа, из-под которой виднелась коса, довершала его облик.

Ещё на кораблях чрезвычайно нужной специальностью считался плотник.

Плотника с "Архистар" звали Рон Шелтон. Он уже плавал с капитаном Линчем, потом ушёл от него на корабль банкира Саввинлоу, но узнав, что капитан набирает команду, попросился опять на "Архистар" во имя Пресвятой Девы. Плотник он был отменный и ловкий, а причину, по которой он хотел оставить банкира, капитан счёл весьма убедительной. Плотник не мог смотреть, как мучаются несчастные пленники из дикой Африки, которых корабль банкира Саввинлоу увозил на продажу в Америку. Роста он был среднего, внешности непримечательной, возраста неопределённого, но скорее молодого, был доверчив и наивен, а когда узнавал, что его провели, очень сердился на обидчика и в ярости кидался на него с кулаками. Но драки среди матросов были явлением постоянным, для этого и был боцман на корабле, чтобы сразу их пресекать.

Повар "Архистар" был личностью примечательной – он единственный на корабле имел маленький животик, за что матросы прозвали его Обжорой. Но кок Пиррет на это не сердился, объясняя насмешникам, что живот у него не от еды, а от недостатка движения. Матросов кормил он исправно и следил, чтобы продукты на матросском и на капитанском столах водились разнообразные. Было коку уже лет пятьдесят, но малый был расторопный, к тому же опрятный и добродушный. Кок Пиррет имел только одну странность – он свято верил в белую магию, связанную с таинственными свойствами чисел, планет и трав, и суеверных матросов это поначалу в нём пугало.

На "Архистар" имелись пушки – по четыре 24-х фунтовых орудия на каждую сторону и одна вертлюжная. Такое вооружение, конечно не годилось для крупных морских боёв, но прекрасно подходило для отражений возможных пиратских абордажей.

Канонир Хоксли, он же корабельный кузнец, своими корявыми, но умелыми руками содержал пушки шхуны в исключительно отменном состоянии. Был он глуховат, а к выбору собеседника, как считали матросы, подходил весьма придирчиво: он разговаривал не со всеми людьми. С некоторыми – скажет слово, и отойдёт с тем, чтобы больше уже совсем не подходить без надобности. Но он охотно говорил с капитаном, шкипером и боцманом – как считали матросы, потому что это было начальство. Поэтому матросы его недолюбливали. Канонир Хоксли был кряжистый, ещё не старый угрюмый человек, с сильными руками и мосластыми кулачищами, крепость которых проверил на себе не один новичок, только-только нанявшийся на "Архистар".

Всего на шхуне было 28 человек. Всех их, дорогой читатель, я описывать не берусь, думаю, что с ними вы вполне сможете познакомиться позднее. Скажу только, что поведение у матросов было свободным и не скованным, глаза их были в меру любопытны, а с мистером Трелони (пассажиром и родственником кораблевладелицы) они держались с тем суровым изяществом и небрежной почтительностью, которые отличают поведение многих моряков...

Шхуна "Архистар" неслась по волнам, шум и беготня на палубе почти стихли, как вдруг...

– Боц-ман-мать-твою! – загремел капитан, что есть мочи, хотя боцман Джонс стоял в двух шагах от него. – Почему кливер полощет, как мочалка у бабы?..

– Виноват, сэр! – заорал в ответ боцман, и, хотя кливер не полоскал, потому что шхуна шла круто по ветру, резво побежал к матросам.

– Эй вы, дохлые крысы! – грозно закричал он им. – Чучела замороженные, юферсом-вас-зацепи! Почему кливер полощет, как мочалки у ваших баб?

И если в голубых глазах капитана прыгали и дурачились чертенята, то у боцмана в каждом чёрном глазу скакало по два огромных весёлых беса, которые и кинулись на матросов. А матросы врассыпную бросились по палубе, рванули, кто куда и наверх, чтобы там, наверху, висеть на вантах и смотреть на море.

Это были первые минуты плаванья, и тот, кто никогда не ходил под парусом, у кого не начинала вдруг качаться под ногами палуба, кто не слышал крики чаек, провожающих корабль, тот никогда не поймёт всей радости первых минут встречи с открытым морем. Прощай, земля!.. Впереди неведомые острова, шторма и выматывающая качка, болезни и смертельные опасности, и не все вернутся обратно, но сейчас был праздник, общий праздник сильных и смелых мужчин, объединённых общей судьбой.

А капитан между тем посмотрел направо, посмотрел налево, из-под брови глянул вверх, а потом вдруг выдал такую дробь коваными каблуками по настилу квартердека*, что рулевой Скайнес от неожиданности обернулся, почти выпустив штурвал диаметром чуть ли не в рост человека, но встретив вопросительный взгляд капитана, повернулся обратно.

Капитан танцевал фламенко – традиционный танец испанской Андалусии, своими корнями уходящий в мавританскую и цыганскую культуру ХV века, танцевал со всей страстью и пылом, на которые только могло быть способно его молодое сердце. Он то наступал на невидимую партнёршу, отбивая ритм каблуками, то мягко отступал от неё, и стан его выгибался, ладони отбивали темпераментный ритм, а левая белёсая бровь капризно изогнулась. Ах, если бы его видели сейчас десять прекрасных испанок... Да что десять? Сто прекрасных волооких красавиц, то все они, не раздумывая ни на долю секунды, тут же бросились бы в объятия такого танцора-байлаора.

А капитан вдруг замер в каком-то па, потом хлопнул рулевого по плечу, глянул на компас, сказал "так-держать" и пошёл к себе в каюту.

Гамаки капитан не любил, у него в каюте, несмотря на тесноту, было сооружено дощатое ложе. В гамаках спали матросы, потому что "Архистар" был торговый корабль, а не прогулочный, и места для всех было мало. Да и в ту пору матросы на любом корабле спали в гамаках, причём спали в две смены: когда одна смена несла вахту, вторая в это время отдыхала.

Тут же, на корме, размещались каюты доктора и мистера Трелони, чем последний был исключительно доволен – так он постоянно находился под присмотром медицинской науки.

****

Войдя к себе, капитан швырнул треуголку в сторону, как был в сапогах, повалился на койку, потянулся счастливо, мечтательно полежал некоторое время, а потом, не заметив как, уснул.

Когда он опять вышел на палубу. Возле квартердека, в укромном местечке, сидел доктор Легг и, вытянув перед собой одну длинную ногу, сосредоточенно читал какую-то книгу. Под стеснительной внешностью доктора Легга скрывалось пылкое и любвеобильное сердце, но с женщинами ему не везло, поэтому капитан, зная немного доктора, не исключал возможности, что тот читает сейчас о женщинах.

– Что читаете, доктор? – полюбопытствовал капитан.

– Платона, диалог "Тимей", – односложно ответил тот, не поднимая глаз от книги.

– И что он там пишет?

– Он пишет, что "прежде всего надо различать: что всегда существует и никогда не становится, и что всегда становится, но никогда не существует".

Доктор поднял глаза и рассеянно посмотрел на капитана.

– Сильная мысль, – сказал тот. – А о чём это?

– Вот я тоже хочу понять, – пробормотал доктор и опять погрузился в чтение, при этом он левой рукой пощипывал свой рыжий бакенбард, и со стороны казалось, что он специально делает его пушистее.

Тут они услышали крик вперёдсмотрящего:

– Корабль прямо по курсу!

Все встрепенулись, побежали и увидели на расстоянии полумили, а то и меньше, корабль. Капитан посмотрел в подзорную трубу: это была небольшая двухмачтовая шхуна, которая шла под гротом и двумя кливерами. Она держала курс на зюйд-вест. Затем шхуна всё больше и больше стала отклоняться к западу, а потом вдруг повернулась прямо против ветра и беспомощно остановилась с повисшими парусами.

– Какая-то странная шхуна, – пробормотал капитан, вглядываясь в зрительную трубу.

– А может это испанец, на котором все перепились к свиням собачьим? – сделал предположение штурман Пендайс: он не любил испанцев.

– Нет, испанцы сюда не заходят, Пендайс... Это явный англичанин, – ответил капитан.

Тем временем шхуна, переходя с галса на галс, сделала полный круг, поплыла быстрым ходом одну-две минуты, снова уставилась носом против ветра и снова остановилась. Так повторялось несколько раз: шхуна плыла то на юг, то на север, хлопая парусами и беспрерывно возвращаясь к тому курсу, с которого только что ушла. Творилось нечто странное...

– Да ею никто не управляет! – наконец, понял капитан.

– А может это "Летучий голландец"? – вставил своё соображение дядя Джордж.

– Тогда надо следить, чтобы он не подлетел к нам близко, а то потопит, – отозвался капитан и скомандовал. – Аврал! Убрать паруса! Шлюпку на воду!

Штурман Пендайс повернулся к капитану и кашлянул. Спросил озадаченно:

– Осмелюсь спросить, сэр, вы хотите послать команду на борт?

– Да, хочу, и сам поднимусь на борт первый! – ответил капитан. – А вдруг там остались люди и им нужна помощь?

– Но, сэр, а если там больные люди? – спросил штурман и поморщился. – А если там мертвецы? Или засада?.. Или враги?

– А если там ценный груз, Пендайс? А если за шхуну мы получим страховую премию от владельца? – с насмешкой спросил капитан и добавил уже серьёзно. – И, потом, я знаю, там нет врагов.

– Премию?.. Какая манипуляция! – воскликнул Пендайс потрясённо, глаза его загорелись, и он заорал на матросов, перегнувшись через перила квартердека плотным телом. – Веселей, дьяволы косорукие! Людям нужна помощь!

Наконец, пустили шлюпку с восемью гребцами. Капитан и доктор, который, конечно же, вызвался идти с капитаном на помощь пострадавшим, спустились в неё. Всё это время странная шхуна стояла обессиленно, потому что ветер вдруг стих, и это позволило к ней приблизиться. Шлюпка была от странной шхуны уже в каких-нибудь ста ярдах, когда ветер снова надул паруса, и шхуна повернула на правый галс и понеслась по волнам. Описав круг, она снова стала приближаться к шлюпке. С "Архистар" видели, как пенились волны под форштевнем странной шхуны.

Ветер опять стих.

Шлюпка находилась на вершине волны, когда нос странной шхуны по инерции прорезал соседнюю волну, и бушприт навис над головой капитана. Тот вскочил на ноги и, подпрыгнув, ухватился рукой за утлегарь, потом перекинул ногу между штагом и брасом и повис в воздухе. Когда капитан вскарабкался и сел на бушприт верхом, на "Архистар" закричали "ура".

Едва капитан прополз немного по бушприту, как полощущий кливер, хлопнув пушечным залпом, надулся и повернул на другой галс. Шхуна дрогнула до самого киля. Через мгновение кливер снова хлопнул и повис. От неожиданного толчка капитан чуть не слетел в воду, но удержался, пополз по бушприту и спрыгнул на палубу.

Он оказался на подветренной стороне бака*, грот скрывал от него часть кормы. Внезапно шхуна опять пошла по ветру, и кливера резко хлопнули у капитана за спиною. Руль сделал поворот, и корабль содрогнулся. В то же мгновение грота-гик откинулся в сторону, шкот заскрипел о блоки, и капитан увидел корму. На палубе было пусто и чисто, словно её только что вымыли.

Гребцы в шлюпке, которым уже удалось прижаться к борту шхуны, по сброшенному капитаном верёвочному трапу забрались на борт и помогли подняться доктору с сумкой. Все вместе они спустили паруса и стали осматривать шхуну. У корабля была почти плоская палуба без ярко выраженных бака, квартердека и полуюта, компасы в порядке и все шлюпки на борту.

Капитан прошёл в каюты: они были пусты, но оружие – на месте. В капитанской каюте он нашёл на столе открытый судовой журнал, какие-то бумаги и фонарь. Он зажёг фонарь и, сбив замок на люке, спустился в трюм.

Трюм был забит доверху, и в этом хаосе ящиков, бочек, бочонков, рундуков, коробов, и бог знает чего ещё, было трудно понять что-либо, а тем более пробираться. Окинув освещаемое фонарём пространство, перед тем, как уйти, он громко, по какому-то наитию, спросил:

– Здесь есть кто-нибудь?

Из темноты раздался тихий стон, потом хриплый голос. Что это были за слова – капитан не разобрал и не понял, но поспешил на звук голоса по ломаному и узкому проходу, оставленному в сумятице груза. Здесь резко пахло мочой. Капитан остановился и, подняв фонарь, стал вглядываться в бесформенную кучу перед собой. Сначала он ничего не различил, потом понял – это человек, только чёрный.

– Да это же африканец, – пробормотал капитан.

Стон повторился. По этим белым щёлочкам глаз капитан догадался, что человек жив и реагирует на него. Капитан вернулся к трюмовому люку и крикнул:

– Эй, наверху! Найдите мне воды! И побольше!

Через минуту в трюм спустился матрос с котелком в руках. Капитан взял воду и опять стал протискиваться в глубину прохода. Пристроив куда-то лампу, и опустившись, как смог, перед человеком, он осторожно плеснул ему водой в лицо, а когда тот открыл рот, придвинул край котелка к его рту. Человек стал жадно пить.

Потом матросы помогли капитану, и они выволокли человека наверх и положили на палубу.

Это был высокий, атлетического сложения африканец, в грязном тряпье, окровавленный, с содранной местами кожей. Полные разбитые губы его кровоточили.

Гребцы уже успели узнать название корабля – "летучая" шхуна носила красивое имя "Жемчужина". Доктор Легг встал на колени перед африканцем и осмотрел его. Потом поднял голову и сказал:

– Он сильно избит, но переломов нет. Били сильно, но аккуратно – чтобы не попортить товар...

Тут он вскричал сердито:

– И нельзя ли, наконец, снять с него цепи, сэр?

– Сейчас с "Архистар" переправим нашего кузнеца... А этого раба надо пока отнести в каюту, хоть в капитанскую, – ответил капитан.

Матросы отнесли африканца в каюту и положили на койку. Когда они вышли, капитан сел за стол и стал изучать документы и морские карты, найденные в рундуке, но скоро прервался, почувствовав на себе взгляд. Он поднял глаза – африканец смотрел на него и улыбался разбитыми губами, что делало его похожим на смеющегося портового мальчишку, только большого и чёрного. На стене, над его головой, капитан увидел висящую бечёвку с комком напутанных шнурков, перьев и когтей. Не зная почему, он сдёрнул бечёвку с когтями со стены и протянул рабу. Тот привычным движением надел амулет на шею. Капитан погрузился в чтение судовых документов.

По документам выходило, что "Жемчужина" была приписана к ливерпульскому порту, и что она, взяв в Западной Африке партию рабов, благополучно доставила их в Новый Свет и возвращалась обратно. Два дня назад, у южного побережья Ирландии, запись в судовом журнале обрывалась. Где же вся команда шхуны? А ещё на шхуне есть деньги.

****