Текст книги "Перчатки для скворца"

Автор книги: Нина Третьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Нина Третьякова
Перчатки для скворца

Предисловие

Вот, положим, знаешь ты, знаешь человека, может даже и не один год, и не три, а так – с десяток. И кажется тебе, что все тебе про этого человека понятно, и весь он перед тобой, как по полочкам и насквозь, как ряды в супермаркете возле дома: там консервы, а тут колбаса.

А тут вдруг приходит тебе письмо, а в нем: Здравствуй, дорогой друг. Вот моя книга, прочти, не обессудь.

И ты с внутренним замиранием сердца, от неожиданности, от любопытства, а что же там, от страха – а вдруг плохо и как сказать потом, открываешь первую страницу… А там – путешествие в неизведанные дали, книга, схожая с лифтом, как будто ты впервые пришел в гости к своему новому другу детства, впервые оказался в этом пахнущем сыростью и краской подъезде и вот двери лифта открылись перед тобой – и ты попадаешь в новый, но такой старый мир.

«Перчатки для скворца» – это таинственное название принадлежит детективному роману. По пути встречаешь трогательные женские наблюдения, увлекающие тебя за собой, и тонкий тихий юмор, не претендующий на большие залы, бурные овации, иногда даже как бы извиняющийся: ну вот так, как и есть. «Человек своровавший становится вором, употребляющий наркотики – наркоманом, женщина, продающаяся за деньги – проституткой. Даже если все это случится единожды, это название останется с ними навсегда, и даже если они полностью реабилитируются перед обществом и станут священниками, о них будут говорить, это отец Григорий, бывший наркоман или вор, это дизайнер Катя, в прошлом девушка по вызову. Что интересно, так это то, что человек, написавший одну книгу или стихотворение, не является писателем, таксист, сменивший работу, перестает быть таксистом, муж, который развелся со своей женой, становится холостым, а не бывшим мужем Марины навсегда – после развода он перестает быть женатым, точно так же, как и она. Он же не отвечает на вопрос «А вы женаты?», – игриво: «В прошлом я был мужем Марины».

Смысл жизни, слои грязи, чужие дети, акулы. Особенно акулы. Маленькая, хрупкая, одинокая девочка, сама напоминает экзотического хищника, который исподтишка внимательно и неотрывно следит за жертвами. Жертвами?..

«Вот человек интересный зверь – может жить на своих двадцати квадратах, присесть на диван и тем самым выбросить себя из зоны комфорта; какой же он все-таки уязвимый, вовсе не бесстрашный». Все это похоже на медитативную практику героев Кастанеды – она ищет место в квартире, меняя сторону дивана на другую и просыпается в другом измерении.

И конечно, любовь, куда без нее. Чувство, такое неуверенное, не желающее себя обнаружить, что живет в главной героине, как будто всегда и было, но спрятанное в далеком укромном уголке и найденное внезапно, вызывает удивление и заставляет обернуться, взглянуть и вспомнить собственную жизнь. Любовь в этой книге, как что-то давно потерянное, любимое, закатившееся за диван. В такой момент смотришь на эту любовь и думаешь: ну ничего себе, как я могла забыть, как же я так долго жила без нее и с ней одновременно.

«Акулы никогда не нападают одновременно на двух людей в одном месте», – а люди?

После последней строчки роман приходится перечитать еще раз. Будьте внимательны к экзотическим заливам с кровожадными чудовищами, как объясняет автор, «ведь мы называем человека, который говорит сам с собой или с вымышленными личностями, ненормальным или же сумасшедшим».

Эта проза, как прыжок в лифте из воспоминаний героев, она заставит читателя начать оборачиваться чаще в его реальной жизни, ведь никогда не знаешь, что будет позже, когда погаснет свет.

Арина Радионова, арт-критик

1

Яблочный пирог – это не про меня. Хотя в воспоминаниях я еще чувствую его вкус, то, что я помню о яблочном пироге, нельзя назвать вкусом еды – это, скорее, вкус тепла и гармонии, смешанного с беззаботностью, какая бывает только в ранние лета, несмотря на возможные финансовые трудности, а порой даже бедность. В детстве это все ничего не значило – это была всего лишь жизнь, с солнечными лучами, радостью от новых фиолетовых мокасин и найденной на помойке ничего такой, еще вполне, модной курточки. Чтобы было понятно – это хорошие воспоминания – для детства деньги и другие материальные заботы важны только тогда, когда это плохое детство. А для хорошего детского детства главное, чтоб брат был, парочка приспешников, с которыми ты проигрывал взрослую жизнь, маленькая коробка с личными вещами, которую умри, но не открой никто другой, кроме маленького владельца, да старые, вовсе не любимые и, скорее всего, порванные сандалии.

Еще для будущего человека важно, чтобы приспешники, о которых говорилось выше, были примерно так же счастливы в своем маленьком, таком хрупком и коротком детстве и понимали детство так же правильно, как и ты, иначе беды не избежать… И многие не избежали. Они, возможно, только лет через двадцать поняли, что не избежали. Возможно, через тридцать, а возможно, и не поняли, что не избежали, только вот это знание и понимание ничего не меняет. Случившееся случилось навсегда, потом ты можешь защищаться и говорить, какой ты вполне даже хороший человек, и с тобой вряд ли можно будет поспорить. Наверняка в памяти у каждого всплывет множество картинок, эпизодов из документального кино, рассказов о поистине плохих людях. Вот только это ничего не меняет: случилось неизбежное. Одно успокаивает: ты не один, и это не точная наука, хотя что может быть точнее, бетоннее жизни и справедливой несправедливости. Многие могут возмутиться, услышав о несправедливости справедливости, и с ними нельзя будет поспорить, и только жизнь железобетонно кричит и дышит в трубы, издавая лязг, который вызывает галлюцинации – она повествует о том, что это не важно… Неизбежное случится. Скорее всего, вам тогда покажется, что и это несправедливо, но тогда где справедливость, каким законам следовать, чтоб справедливость, так намертво стоящая у нас перед глазами, всегда восторжествовала? И если вы следовали своим понятиям справедливости и получили несправедливость в ответ, то, может, вы все-таки допустите, что справедливость несправедлива?

2

Жизнь после восемнадцати для меня представляется сумерками. Нет, вовсе не потому, что все в ней так плохо и уныло – просто сумерки и темень я вижу намного чаще дневного света. Это то, что я вижу, когда выхожу из дома, и то, чем меня встречает мир, возвращаясь с работы. Мне это порой даже нравится, в таком ритме кожа состарится не так быстро из-за того, что она не избалована или не сожжена солнечными лучами. Ее бледный цвет придает мне ветхую романтику, не совсем в ногу со временем, во всяком случае временем, в котором я живу, но вполне в ногу с другим, более подходящим временем, тем, с которым я часто и молча общаюсь; оно поступает так же – молчит.

Так, шаг за шагом приближаясь к дому, я размышляла об отрывке репортажа из новостей, увиденного по телевидению. Речь шла о научном исследовании бессмертия, его финансировании, вернее о его нефинансировании, и о том, что это довольно серьезная штука и что, возможно, человечество, через какие-то десятки лет уже будет иметь в распоряжении данное зелье.

Часто информацию, которую я слышу, воспринимаю не сразу, так как иногда я уже нахожусь в размышлении о чем-то другом, тогда новая информация как бы ложится на полочку и ждет своей очереди, дозревает или размораживается после заморозки – так и в этом случае. Вспомнив о том репортаже вечером после трудового дня, глотая уже почти морозный воздух – что-то как будто дернулось внутри меня, как будто щелкнуло – я словно увидела новый цвет, какого ранее не видала. Говорят же, что некоторые животные видят другие спектры цветов, вот и я словно стала таким животным, и тот темный вечер, мой темный наряд, ворсистые рукавички вдруг приняли необыкновенный цвет. Шарнир двинулся, этот сдвиг не задвинешь, и я поняла, насколько важна моя жизнь, и одновременно с этим пришло осознание того, что она обязательно закончится. Это было неприятно. Смотря на все происходящее со мной как бы со стороны, видя себя, то что я делаю, уже сделала, я все никак не могла понять, зачем бы кто-то искал продления моей жизни, и ужаснулась от того, что даже я бы не стала. Вовсе не потому, что я не люблю жизнь, просто ЗАЧЕМ? Незачем, никто не станет. Но они же ищут, возможно, для кого-нибудь другого – нет, наверняка для кого-нибудь другого, но все же ищут, зачем?.. Но вот для чего кто бы то ни был хотел бы продлить мое существование? Для того, чтобы я продолжила то, что я делаю – дольше смотреть телевизор, жалеть себя, создавая вид своей собственной важности, которая на самом деле даже не важна мне самой. Так я пришла к тому, что не живу.

Вдруг свист пронесся в моей голове, и уже реальная смесь цветов в виде красного, желтого и зеленого радугой закружили вокруг, в сумерках они красиво отражались от мокрого асфальта, перенося меня в реальность. Я замерла, думаю, что на тот момент перестала дышать – наверное, литр воздуха с громким вздохом остался в моих легких. Незаметно для самой себя я стала переходить дорогу, где чуть было не лишилась все той же жизни, которая стала предметом моих размышлений. Вывод один: жизнь не думают, ее живут.

Водители автомобилей смотрели на меня так, будто не рады, что я осталась жива. Зато лично мне стало намного теплее из-за прилива крови от испуга – так я, вспотевшая, спешила перебирать ногами, чтобы попасть домой. Но каждый шаг мне давался уже не машинально, и как бы странно это ни звучало, но я знала о КАЖДОМ своем шаге, я как бы шла в ногу с собой, мысли были сбалансированы, некая свобода посетила мой разум – то редкое чувство внутренней свободы, о котором я только слышала, но никогда не испытывала ранее.

Я понимала, что мне нужно поспешить, для спешки у меня было несколько причин: во-первых, уже поздно, на улице темно и, как принято считать, небезопасно; во-вторых, холодно, хотя и не настолько, чтоб я упала и замерзла насмерть; нужно поужинать, посидеть у телевизора, пораньше лечь спать, так как уже и так понятно – завтра на работу. Я так и поступлю, в этом не нужно сомневаться, я не брошу вот так все и не изменю свою жизнь в корне, уехав в Африку, став исполнительницей песен на испанском языке. Но то, что произошло в моем сознании, для такого маленького человека, как я – это как высвободиться из рабства, вот только, что с этим делать? Мои кандалы сняты, а вот привязанность к хозяину… меня никто не учил быть свободной.

Итак, возвращаясь к размышлению о бессмертии и ввиду той встряски на дороге сразу после того, как я подумала, что не живу, я поняла, что нахожусь здесь, потому что должна жить, это моя прямая обязанность, а я делаю все, что угодно, но только не это. Так мне безумно припекло жить. И снова старая привычка берет верх, и мне, вместе с желанием жить, стало до слез себя жаль, теперь из-за того, что столько времени не жила, и я почти остановилась: между глазами, там, где начинается нос, стало пощипывать – это случается, когда слезы одолевают без спросу. Я ловко сжала большим и указательным пальцем правой руки этот участок носа, чтоб остановить непрошенную грусть. И тут же перестала, это было смешно до идиотизма. Я заулыбалась с красными глазами на мокром месте от того, что поймала себя на горячем – до чего же я походила на идиота… В этот момент мне встретился сосед, с которым я машинально поздоровалась, так как уже находилась в двух шагах от подъезда нашего многоподъездного двухэтажного дома. Дизайном здесь и не пахнет, зато пахнет супом. Я почти молилась, чтоб он не стал интересоваться, откуда такая мина в такое время… даже не представляю, что и как бы мне пришлось ему объяснять… И он не стал.

Как всегда, едва касаюсь засаленной подъездной двери – меня это не отвращает, я всегда так делаю – поднимаюсь по лестничному пролету, на первый этаж. Единственное, к чему за несколько лет я не могла привыкнуть, так это к ступеням: у них нет острых углов, они выше обычных среднестатических ступеней, ногу приходится подымать на непривычную высоту, и там, где одна ступень становится другой, появляется округлость, в каждом случае немного разная, это придает им особый неряшливый и ветхий вид. Словно ребенок лепил их из пластилина.

Ну вот я и дома. Моя дверь тоже отчасти засаленная с внешней стороны – обычно я такого не замечала, но сегодня это открылось моему взору, и я подумала, а почему бы мне это не исправить, ведь дверь не виновата, что это ее внешняя сторона. Войдя вовнутрь я с неким удивлением обнаружила, что другая сторона двери не особо отличается от внешней – мой внутренний голос почти возмутился и хотел кого-нибудь обвинить в данной халатности, но потом он понял, кого ему придется обвинять, и тогда он быстро успокоился. На этой ноте я пообещала вымыть эту несчастную дверь – это, наверное, первый раз после ее установления кто-то так долго размышлял о ней. Снимая с себя верхнюю одежду и обувь, я вдруг заметила, сколько на мне мягких тканей, никакой кожи или заменителя, ничего гладкого или блестящего, все натуральных оттенков, приятное на ощупь, даже сапоги сделаны из ткани, а когда проводишь по ним рукой, чувствуется мелкий ворс. Не знаю точно, зачем мне эти наблюдения и почему я обратила на это внимание, но это было интересное открытие обо мне и для меня.

Переодевшись в домашнее, я присела на край дивана, на тот край, которого я обычно совсем не касалась – на миг мне показалось, что я в гостях, будто на меня кто-то смотрит, наверное, это и называется «вне зоны комфорта»; для меня, оказывается, зона комфорта заканчивается там, где появляется чувство открытости, чужих глаз, невозможности скрыть все, что хотелось бы, а хотелось бы скрыть все. Вот человек интересный зверь – может жить на своих двадцати квадратах, присесть на диван и тем самым выбросить себя из зоны комфорта; какой же он все-таки уязвимый, вовсе не бесстрашный. Честно говоря, меня немного вымотало мое открытие, я устала все видеть иначе и решила ничего не готовить на ужин, просто подогрела позавчерашний суп, насытилась и легла на диван. В квартире, кроме меня, никто не живет, я одна, хотя и не считаю себя одинокой. Включать телевизор не хотелось, не хотелось слушать чужие мысли, своих было достаточно, и они были вдоволь занимательными. Сон овладел мною, от усталости я провалилась в него, как со скалы – не так уж и легко оказалось жить целых два часа.

3

Эта зима выдалась на удивление теплой – это конечно хорошо, особенно для бездомных, но в то же время это создает атмосферу определенной серости, какая бывает в основном осенью. Часто можно было наблюдать дождь, потом это преобразовывалось в нелепый снег, гололед стал частым гостем на улицах страны.

Новый год я отмечала в компании своих коллег: мы все люди физического труда, так что изысков общения и еды ждать не приходится. Я работаю в одном комплексе, который занимается ремонтом разных вещей – от фена до автомобилей. Когда я называю это место комплексом, то просто стараюсь себя приободрить, а на самом деле это гаражи, обыкновенные три-четыре гаража, выкупленные нашим хозяином поочередно. Вот там и происходит все действие: один работает как автосервис, остальные забиты всяким механическим и электронным хламом, иначе говоря, техникой. Некоторые клиенты никогда больше не увидят свой любимый холодильник или миксер. Но в основном работа идет неплохо: парни, которые непосредственно занимаются ремонтом, башковитые, иногда мне даже кажется, что им нравится то, чем они занимаются. Миша, так зовут одного из автомобильных механиков, кроме его излюбленных карбюраторов, может отремонтировать все на свете, кроме, конечно, маминого блендера – это такая известная болезнь, как у психологов, например: другим помогают, даже деньги за это берут, а это признак самоуважения и веры в свои силы, но в своей голове порядка нет.

В нашей не самой дружной, но все же душевной компании работает шестеро мужчин и только две девушки, одна из которых – это я. Моя же задача пособничать – скорее всего, эта профессия называется разнорабочий. Я вижу себя некой смазкой, как молочный шоколад для крупных орехов в шоколадном батончике. Ну, допустим, подносить ключи, подметать, складывать разбросанные инструменты, структурировать бытовые приборы так, чтоб их ремонтировали в срок, и, когда приходит нужная деталь, напоминать Костику, чтоб тот вернулся и закончил начатое; возможно это все не так сладко, как нуга, но по своей функциональности я нахожу в нас сходство.

Вторая девушка – бухгалтер Оля. Оля настоящая девушка, она не берет на себя много, но выполняет свою работу хорошо; мне всегда хотелось быть немного Олей – немного медлительной, ногти всегда чистые; мои ногти тоже чистые, но не так как у Оли: у ее ногтей есть форма, блеск, от них прямо веет усидчивостью и терпением, спокойным камышовым бытием. А что, вполне возможно, что Оля в прошлой жизни была камышом, это бы легко объяснило ее равномерную, покачивающуюся походку. Меня всегда очень удивляет тот факт, что она одна, без пары – со мной все ясно, но Оля… Она словно создана для отношений, размеренной жизни, да и взгляд у нее такой же, ее даже можно назвать приятной, мы хорошо ладим, но друзьями нам не стать. Скорее всего, это называется хорошей коллегой. Нас объединяет серьезное отношение к работе, отсутствие стабильной личной жизни. Пропастью между нами служат жизненные приоритеты и темпераменты: я рыжая белка, а она белый писец. Возможно, в реальном мире эти два вида животных и не отличаются уж так друг от друга, но в моей голове все именно так, и я почти уверена, что многим людям тоже понятно данное сравнение.

На жизненном пути нам встречаются опасные люди. Опасные не в том смысле, что они станут нападать на вас, стараться причинить вам физическую боль или разрушить жизнь – таких, как правило, не отличишь, пока не станет поздно. Я об опасности под названием неизвестность. Знаете, с таким человеком часто подбираешь слова и не можешь предугадать, каков будет его следующий поступок. Для меня это как лотерея, только без выигрыша и проигрыша: чаще всего такой человек и не делает ничего эдакого, суть в том, что непонятно, случится это или нет, и когда. Общение или отношения с таким человеком как купаться в океане где-то в Австралии под постоянной угрозой стать обедом для акулы или всяких там убийственных суперживотных.

На самом же деле людей, подвергающихся нападениям акул, очень мало, это число ничтожно мало, гораздо более вероятно, что вас укусит комар, занесет заразу в организм, и вы умрете, так и не узнав, что причиной тому стал комар. Но океан манит своей величественностью, запахом и неизвестностью, мыслью о том, какой же все-таки разнообразный мир находится под нашими стопами, и, скорее всего, вы его так никогда и не увидите. Скорее всего, вам никогда не придется столкнуться с акулой или золотой рыбкой. Вот о каком человеке я говорю. Этот тип человека отличается от того типа, с которым тепло и уютно, который не представляет опасности. Он как бассейн – тоже вода, возможно, даже соленая, если хотите; купание там также доставляет удовольствие, вот только бассейн – не океан, с бассейном все ясно. И есть люди, находящиеся в ужасе от океана и всегда предпочитающие ему бассейн, а есть такие, кто любит и то, и другое. Иногда хочется просто откинуться на спину и полежать на воде, не страшась услышать что-нибудь сверхъестественное, расслабить мышцы, закрыть глаза и побыть в невесомости. А иногда хочется покачаться на волнах, чтоб они хорошенько побили тебя о песок, сбивали с ног и уносили на сотни метров. Так вот Оля – бассейн. А вот Миша – океан.

4

В четверг к нам приходил клиент со своей женой, как оказалось, он иностранец, родители русские, но сам он родился заграницей. Его мать оказалась там во время войны, жизнь, к счастью для нее, сложилась неплохо, ей встретился хороший парень, они поженились и завели детей. Наш клиент один из них; пять лет назад ему вздумалось посетить родину своей матери, которая померла от болезни. Ну, собственно, ничего необычного не произошло: приехал, нашел женщину, радуется жизни, на вид ему лет сорок восемь. Он и его жена – оба отличались от местных: слишком уж новая у них одежда, и глаза исполнены жизненным оптимизмом, разговор раскрепощенный, но приятный.

Поломка была не серьезная, просто нужно было перемотать моторчик на фене жены. Это заняло около сорока минут, пара решила подождать, оформляла их я, так что разговорились, и, слово за слово, товарищ поделился своими детскими воспоминаниями, теплой вышла беседа. В одной из таких историй он спросил меня, улыбаясь, на языке, исполненном акцентом, но все же очень разборчиво, помню ли я, как ребенком, катаясь на лифте, мы с друзьями, прыгали одновременно, чтоб тот остановился. Мужчина так по-доброму улыбался, ожидая моего ответа, мне искренне не хотелось его разочаровывать, и я ответила:

– В моем доме не было лифта, это было редкостью, во всем городе, возможно, только в десяти домах они были установлены, да и в чужие квартиры я не ходила, нельзя было, так что нет, я не прыгала в лифтах.

Думаю, я все же остановила его ностальгический поток. Мне не было от этого приятно, но и грустно не стало.

Через два дня мне нужно было поехать в офис, который занимается поставками деталей для электроприборов; он располагался на десятом этаже в здании с лифтом, я вошла в лифт, и мне вспомнился недавний разговор с клиентом, и я подумала, почему бы не подпрыгнуть; вспомнилась его добрая улыбка – видно было, что ему нравилось так делать ребенком, но затея мне показалась не интригующей, и я не стала.

Так я поняла, что детство кончилось. Нет, я об этом и раньше знала, только весомых аргументов, подтверждающих это, не было, а теперь есть.

Войдя в офис, я поздоровалась – меня там знают, хоть я и не вхожу в дружеские отношения ни с кем из наших поставщиков, я все же помню их имена и стараюсь быть вежливой; часто мне кажется, что я для себя стараюсь: им от этого ни холодно, ни жарко, ведь я могла бы быть самой задиристой клиенткой, а они все равно бы реагировали безразлично, машинально, что ни говори, а это, наверное, талант быть безразличным, сколько лет уходит на то, чтобы виртуозно им овладеть? Когда я только пришла на эту работу четыре года назад, эти ребята уже тогда знали в этом толк. Иногда перед зеркалом дома я пыталась изобразить такое же безразличное выражение лица, несколько раз у меня даже вышло, но запечатлеть его на долго требует больших усилий, может, потом… Я вовсе не сержусь на них, так даже легче, тем более один человек среди них все же живой. Он не совсем из этой компании, он юрист, а также работает в полиции, если я не ошибаюсь, младшим детективом. Юра, так его зовут, он не то чтобы сверхэмоционален, просто его лицо может принимать человеческие гримасы в зависимости от ситуации, и отвечает он порой открытыми предложениями – мы с ним неплохо ладим. Мне приходится время от времени носить ему разные документы или консультироваться по некоторым вопросам, например, о пожарной безопасности, тогда, когда проверка приходит: бизнес-то у нашего хозяина легальный, поэтому нужно знать, что к чему, чтоб, во-первых, нам следовать правилам и, во-вторых, следить, чтоб проверка им следовала так же. Редко, но случалось мне встретить Юру на улице, так мы даже слегка улыбаемся друг другу, обмениваясь приветствиями. Это приятно. Он в основном вежлив и воспитан, говорит по делу, замечает детали, в общем, мастер своего дела.

По дороге домой мне нужно было заскочить в гаражи, отнести детали, и я свободна. Я думала о жене того клиента, что в детстве прыгал в лифтах. Выглядела она младше него, но не намного, я бы дала ей лет 39 – 40, но лицо свежее, немного смуглое, здоровое, совсем не похожа на меня. Волосы у нее были собраны в тугой хвост на затылке, черного цвета, складывалось впечатление, что она их не красила, но это вряд ли – наверняка седина была бы заметна. У меня же каштановые, мягкие, немного кудрявые волосы; она выглядит как роковая женщина, а я – как первая любовь, возможно, слишком бледная для вечной любви. Во время того, как тот мужчина купался в своих воспоминаниях, его жена была не столь возбуждена, мне казалось, ей это даже не интересно. Здесь я могу предположить, что его тревожат и будоражат ностальгические моменты оттого, что он далеко от родины, все-таки он был рожден не здесь, и вместе с тем это земля его покойной матери: так и складываются ниточки его сознания, выдергивая из памяти светлые моменты, связанные с его беззаботным отрочеством, когда семья была крепка и здорова, счастье состояло из тарелки супа, птиц и деревьев, лифтов и друзей – все казалось неизменным и бесконечным, дни рождения ожидались с нетерпением, праздновались без тени грусти и тайных сожалений, а Новый год врывался запахом ели, мандаринов и дарил восторг нарисованными открытками.

Я справилась со своим заданием – Костик кивнул в знак благодарности или просто так, я попрощалась и поспешила на автобус: сегодня мне не хотелось гулять, хотелось побыстрее попасть домой, как будто меня там кто-то ждал – я сама себя там ждала, только домашняя.