Текст книги "Изумрудное дело"

Автор книги: Нина Силинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Да что ты такое говоришь? Кладбище привилегированное, охраняемое. Кто там и что будет прятать в могилы?

– Привилегированное, охраняемое, а никто не знает, когда могилу разрыли.

– А откуда ты знаешь, что никто не знает. Может, уже выяснили. И могилу никто не разрывал, насколько я знаю.

Юля прикусила язык и свернула разговор к чаю. Чай пили на кухне. Майя Борисовна не хотела вести племянницу в комнату, боясь, чтобы та не увидела случайно неубранные бумаги. Юлечка стала вспоминать, каким милым человеком был Василий Иванович. Им, неродным оставил кое-что на память. Дяде – эмалевую табакерку ХYIII века, а матери ее – гарднеровский чайный «tet – a – tet».

– Не знаю, как дядя Игорь, а мы очень благодарны Василию Ивановичу, что подумал о нас перед смертью.

Майя Борисовна вспомнила недовольные лица брата и сестры при чтении завещания и подивилась откровенному вранью юной лицемерки. Между тем Юлечка продолжала:

– Завещание, это как в романах про заграничную жизнь. Я тогда впервые про завещание услышала. У моей подружки бабушка умерла, так ничего никому не завещала. Да и завещать-то было нечего. А вы, тетя Майечка, – прикинувшись невинной овечкой, спросила Юлечка, – тоже завещание оставили?

– Ах, вон оно что, – подумала про себя Майя Борисовна, – Вот что ты хочешь выяснить. Вслух же она сказала:

– Да какое там завещание. Я еще пожить хочу, не торопись меня хоронить.

– Что вы, что вы, тетечка, как могли такое подумать? Я из одного любопытства.

– Про завещание я не думала, – отважно врала Майя Борисовна, – Детей у меня нет. Брат да сестра. Вот им все и отойдет, а, стало быть, и тебе. Умру когда, пусть делят, как хотят. С собой в могилу ничего не унесешь.

– Да уж, – подтвердила Юлечка, – Правда вот разрыли дядину могилку, может, думали, что с собой он все-таки что-то унес!

– Не кощунствуй, – строго оборвала ее Майя Борисовна, – Да и пора тебе, наверное. Я что-то устала от волнения.

– Ухожу – ухожу, тетя Майечка, будьте здоровы! Я вас непременно навещу на будущей неделе.

Повозившись в передней со своими розовыми одеяниями, расправив воротничок и манжеты, подтянув голенища сапожек и водрузив на голову странную шапку с кошачьими ушами на макушке, Юлечка, наконец, отбыла.

– Какая все-таки неприятная, – подумала Майя Борисовна, – Однако, нужно что-то делать. Думала только и будет занятий, что мужа оплакивать да пристраивать вещи, ан нет. Надо искать фермуар.

Глава 3 Мужская ветвь рода Поливановых

Игорь Борисович Поливанов был человеком авантюрного склада. Казалось бы, должность директора выставочного зала предполагала в ее носителе склонность к истории, изобразительному искусству, или, на худой конец, хоть к прикладному. Но интересы Игоря Борисовича были много шире. Если честно, ему хотелось всего: денег, славы и любви. Именно в такой последовательности. Легче всего, он считал, добыть деньги. Пусть вначале небольшие. С этой целью он сдавал в аренду подвал и все закутки во вверенном ему здании. Выставочный зал располагался в бывшей церкви. Поэтому, кабинет директора был в ризнице. Бухгалтерия – в подсобном помещении напротив. А все остальные работники размещались в алтаре, в специальной выгородке, напоминающей скворечник.

Подвалы были обширные. Рачительный хозяин, Поливанов их осушил, и разделил железными решетками на отдельные отсеки. Так что в одном хранились ящики с луком и помидорами, во втором – коробки с бутылками сухого вина, в третьем – книги из библиотеки упраздненного райкома партии. Основное помещение церкви с тремя нефами было собственно выставочным залом. Но и его Поливанов ухитрялся сдавать под эксклюзивные банкеты. В 1990-е, несмотря на обилие вновь открытых ресторанов и кафе, появилась мода пировать в царских и великокняжеских дворцах, превращенных в музеи или, на худой конец, в церквах и соборах. В этом случае пирушка приобретала привкус инфернального кощунства. Пиршества были неумеренные и сопровождались «культурной программой»: показом мод экстравагантных дизайнеров, эксклюзивной выставкой, совершенно неприличной для предыдущей эпохи, рискованными танцами легкомысленно одетых артистов.

Администраторы, кассиры, бухгалтерия на следующий день отмывали и оттирали следы кутежа, получая за то малую толику от прикарманенных Поливановым денег.

Стремление к славе выражалось у Игоря Борисовича в планах написать книгу. Он не совсем еще решил, о чем будет писать, но видел мысленным взором солидный том в зеленом сафьяне с латунными уголками (подарочный вариант), стоящий на полке за его спиной. Хорошее наступило время. Не надо никого спрашивать, никакого Главлита, никаких главных редакторов. Были бы деньги – печатай, что хочешь. Игорь Борисович присмотрел себе две темы: историю церкви, в которой сидел, либо историю музейного дела. Вторая тема была побогаче. Издание должно быть солидным, историческим, чтобы имя Игоря Поливанова встало в один ряд с именами Божерянова, Лукомского, Курбатова. Деньги на издание Игорь Борисович решил собрать с действующих музеев, за что и передать им часть тиража. До тысячи экземпляров сделать подарочными и дарить их именитым гостям или продавать по большой цене претенциозным толстосумам. По его бизнесплану получалось, что деньги на издание дадут другие, а выручка от большей части тиража будет чистой его прибылью. И составит эта прибыль чуть не треть миллиона. Оставалось только написать. А вот писать-то как раз Поливанов и не умел. Он мог придумать идею, представить способы ее воплощения, хорошо чувствовал конъюнктуру. Тексты же его были корявы и примитивны как у школьника. Но и эта проблема решалась. Был у него для этого подходящий человек. До того как возглавить выставочный зал, Поливанов проработал какое-то время в Музее истории города, и там у него была приятельница, которая бойко владела пером. Была она его постарше чуть не на десяток лет, и ей льстило, что Игорь Борисович время от времени приглашал ее обедать. Они выпивали по 100 грамм коньячку и беседовали. И Варвара Львовна (так ее звали) часто наталкивала Поливанова на дельные мысли. Ей-то и решил он предложить соавторство. Была она бедна, как и любой музейный работник, неблизкий к начальству, и тридцать тысяч для нее (а тогда это была тысяча долларов) составили бы целый куш.

Игорь Борисович довольно улыбался, сидя в своей ризнице

– Вот, что значит стратегия, – думал он, – Все продумать, все предусмотреть, а тогда действовать. А еще воля и напор. Без них ни ум, ни талант не помогут. Главное – очень сильно чего-то пожелать и целенаправленно этого добиваться.

Приятные мысли Поливанова были прерваны телефонным звонком. Секретарша прошелестела в трубку, что звонит его сестра. Она знала, что ее начальник не всегда откликается на зов родственников. На этот раз Игорь Борисович благодушно откликнулся. «С Майкой отношения портить сейчас нельзя», – мимоходом подумал он, и тут же услышал в трубке ее голос. Она приглашала его вечером к себе на чашку чая, нужно кое-что обсудить.

Вечер у него был свободен, к тому же чаем Майка не ограничится. Накормит. Какие телячьи котлетки она умеет делать! Решительно все сегодня радовало. Правда, он обещал Кирюше, что они вместе скатают на дачу. Так дача не уйдет. Завтра съездят. Банька, шашлычок, пивко. С Майкиными котлетками не сравнить, но Кирюша тоже наловчился. Шашлык у него ничего, хоть и из свинины.

Кирюша имел отношение к третьей позиции приоритетов Игоря Борисовича, а именно, к любви. Нет, пылких чувств к нему Виктор Борисович не питал. Это была лишь жалкая замена его кумиру – тоже Игорю, интеллигенту, тонкой натуре с внешностью Димы Маликова. Ах, никогда-никогда не повторятся волшебные дни их любви, тайной и острой, опасной и прекрасной. А Кирюша так, бычок домашний. Да ладно, хоть он-то есть. Воспоминания об Игоре несколько пошатнули мажорное настроение Игоря Борисовича, но, увидев свой новый джип гранд-чероки, Поливанов вновь обрел уверенность и спокойствие.

В квартире сестры Игорь Борисович, как всегда, завистливо отметил строгий порядок и элегантный уют. Паркет сиял, тяжелые, шелковые, на подкладке, портьеры благородного оливкового цвета удивительно гармонировали с обивкой диванов и кресел и коричневыми, всех оттенков тонами мебели. Эту сдержанную гамму цветов оживляли картины на стенах, расписные фарфоровые вазы и пятна цветного стекла, искусно расставленного в горках по углам гостиной. «Умел красиво жить Василий Иванович», – подумал Поливанов. Сам он, плененный еще в юности этим невиданным дотоле бытом, всю жизнь старался создать и у себя нечто подобное. Долгие годы превращал свою коммуналку на Литейном в отдельную квартиру: хоронил за свой счет старух, выкупал комнаты у наследников, прописывал мифических родственников. И мебель покупал старинную, и живописью обзаводился, а все было не то. Получилась квартира темноватой, неуютной. Обои в спальне были слишком пестрые, картины в гостиной слишком новые, ковры и занавеси очень темные. Все вышло как-то казенно и угрюмо, и не было уголка, где бы хозяин любил находиться. Милее всего ему была кухня, обставленная без претензий стандартной мебелью.

Майя тоже накрыла ему на кухне. На столе, вокруг графинчиков с разными настойками, теснились тарелочки и мисочки с разными закусками. Были тут и соленые, один к одному, рыжики, и копченая мелкая рыбешка, поблескивающая жирной шкуркой, и потрясающие белые грибки в маринаде, и песочные корзиночки с крабами под майонезом, и паштетики, и отварной язычок с хреном. А на плите что-то уютно побулькивало в кастрюльках и сковородках.

– Ты сегодня меня принимаешь по первому разряду, – сказал довольный Игорь Борисович, нетерпеливо усаживаясь за изобильно накрытый стол.

– Хотела посидеть с тобой спокойно, кое-что обсудить. Сама тоже поем и выпью за компанию. А то я все на кофе, скоро язву заработаю. Для себя одной и стараться не хочется.

– Да, невосполнимая утрата, уникальный был человек. Давай помянем!

Сестра и брат выпили по рюмочке замечательной рябиновой настойки, отдали должное закускам. Приступая к деликатным пожарским котлеткам, украшенным подрумяненными сухариками, Игорь Борисович поинтересовался скорее из вежливости, чем из любопытства

– Так что же ты хотела со мной обсудить?

– Я тут вспомнила, что в последний раз ты видел Василия Ивановича чуть ли не накануне его смерти.

– Да-да, буквально за два дня.

– А ты не помнишь, о чем вы тогда говорили?

– О чем говорили? Надо подумать, – Игорь Борисович лихорадочно соображал: нельзя ли извлечь какую-нибудь выгоду из предсмертных слов Василия Ивановича, сказанных ему. Но так, с наскока, в голову ничего не приходило.

– Так сразу и не вспомнишь, – протянул он, – На первый взгляд, вроде бы ничего важного.

– А сейф он при тебе открывал?

– А что? Что-нибудь пропало? Да не темни ты, Майя, ведь не чужие люди. Совсем ты мне, что ли не доверяешь? – Игорь Борисович включил все свое обаяние. Его красивый баритон сделался бархатным. Темные глаза смотрели на сестру с сочувствием и лаской.

– Понимаешь, в сейфе всегда стояла палисандровая шкатулка с фермуаром и серьгами, а теперь ее нет.

– Какой фермуар, какие серьги? Я их не видел никогда.

– Наверное, не видел. Это семейные драгоценности Василия Ивановича. Их он не любил доставать. Мне он их носить не предлагал. Я сама-то видела их пару раз, да и то мельком.. А сейчас вот решила рассмотреть, а шкатулки нет.

– Вещь-то дорогая была?

– Думаю, не дешевая, но точнее сказать не могу.

Майя Борисовна боялась проговориться о стоимости украшений, и так сказала лишнее.

– Но раз ты их видела, можешь описать? Из каких камней, какой величины?

Но Майя Борисовна уже впадала в очередную истерику. Захлебываясь слезами, она повторяла:

– Дорогой мой, единственный, как мог ты меня покинуть? Как мог оставить одну-у-у, – подвывала безутешная вдова.

Игорь Борисович твердо решил переждать слезоизвержение, чтобы выяснить все до конца. Но проходили тягостные минуты, а сестра все не унималась. Он уже капал ей валерьянку, давал успокаивающие таблетки, похлопывал по щекам, умывал холодной водой. Но прерываемые ненадолго рыдания возобновлялись вновь. Пароксизмы горя следовали один за другим, и отчаявшийся Игорь Борисович отступил. Он уложил сестру на диван, укрыл ее пледом и тихо покинул квартиру, не забыв выключить плиту.

Однако неожиданные новости о палисандровой шкатулке и загадочном фермуаре разожгли его любопытство. Он решил заехать ко второй своей сестре – Людмиле, чтобы обсудить с ней полученное известие и, может быть, узнать что-то новое. Дом Людмилы он не любил. Если у Майи квартира была артистично-аристократической, то у Людмилы в нос шибал купеческий дух. Шкафы были переполнены советским хрусталем, скульптурными изделиями ЛФЗ, стены и полы были сплошь закрыты коврами, а в бельевых шкафах хранились груды льняных салфеток и скатертей, постельного белья, не распакованные пакеты с пледами и одеялами. При этом стол она всегда накрывала дешевой бумажной скатеркой с бледными пятнами бывших застолий, Рюмки ставила простые стеклянные, да еще с каким-нибудь дефектом. И кушанья были соответствующие: пролетарский винегрет, селедка, а на горячее – сардельки, а то и тушенка с картошкой.

Людмила удивилась его приходу. От еды он отказался. Сели пить чай. Не откладывая в долгий ящик, Игорь Борисович рассказал сестре про палисандровую шкатулку с драгоценностями.

– Вот сестра так сестра, – громко возмущалась Людмила, – Ни словом мне никогда не обмолвилась про свои сокровища. Да и были ли они? Небось, померещилось. Согласись, что это неестественно, так горевать, как она. Ну любила, ну душа в душу, но ведь год уже прошел. Сколько можно надрываться? Сегодня Юля была у нее. Юлька моя – девчонка приметливая, сразу сообразила, что тетка чем-то расстроена. Так та наплела ей, что, дескать, могилу Василия Ивановича разворошили.

– Так ты ничего не знаешь про этот фермуар?

– Ничегошеньки. Видом не видала, слыхом не слыхала. А моя Юлька еще отличилась, взяла да спросила Майку, написала ли та завещание?

– Так в лоб и спросила?

– Ну, может, и не в лоб, неважно. А та ей говорит: завещание не писала и даже не думала, я, мол, пожить еще собираюсь. Так что соображай. Если завещания нет, мы с тобой наследуем все вдвоем.

– Это, если мы ее переживем.

– Ну, это само собой.

Игорь Борисович взял на заметку разворошенную могилу. Распрощавшись с сестрой, он столкнулся в передней со своей племянницей Юлечкой. Та отиралась возле двери, то ли подслушивая, то ли поджидая его.

– Что ты узнала о беспорядке на кладбище? – спросил он, поздоровавшись со своей блеклой племянницей.

– Здравствуйте, дядечка, да немного я узнала. Тете Маечке позвонили с кладбища и сказали, что кто-то покопался на дяди Васиной могилке. Кажется, поребрик сломали, что-то там еще, она сама еще не видела.

«Надо самому все разузнать», – подумал Игорь Борисович и вышел на потемневшую улицу.

Глава 4 Заповедный мир Интернета

Юлечка Бондаренко, столь невысоко ценимая своими родственниками, была, между тем, очень довольна собой и своей жизнью. Как хорошо, что она выбрала нужную специальность – кибернетику, как хорошо, что окончила ЛИТМО, как хорошо, что получила распределение именно в это НИИ. Их институт с трудно запоминаемым названием и весьма невнятными научными задачами, одним из первых был компьютеризирован. Их директор имел связи в Курчатовском институте, и когда там появилась кооперативная компания Relcom, подключающая к Интернету, сумел выпросить в министерстве деньги на обзаведение самой передовой на то время техникой. Таким образом, его сотрудники имели доступ к вожделенному Интернету. К этим сотрудникам относилась и молодой специалист Бондаренко. В ее обязанности входило отслеживание новейших публикаций по теме взаимодействия систем управления в параллельных структурах. Приходилось подучивать английский, основная информация в Интернете была на этом языке. Но чем менее были доступны сведения для простого обывателя, тем выше было самосознание Юлечки. Она принадлежала к элите, к тем, кто входит в международную паутину связи, в клуб посвященных. Погружаясь в виртуальное пространство, Юля чувствовала себя адептом тайного знания, как какой-нибудь алхимик или розенкрейцер в средние века. Какими обыденными и недалекими казались ей бывшие соклассницы, болтавшие без устали о парнях, нарядах и вечеринках. Как презирала она их в душе! Интернет заменял ей все: и дружескую беседу за полночь о самом сокровенном, и трепетное ожидание любовного свидания, и запахи осеннего сада, и уют летнего вечера на веранде, и встречу с неизвестным в далеких путешествиях. Интернет был местом, где не нужно было притворяться нежной дочерью, дружелюбной коллегой, веселым товарищем. Здесь можно было быть самой собой. А ей хватало собственного общества. Никто другой ей был не нужен.

Свою особенность, свое отличие от других, Юля ощутила очень рано. Еще в детском саду она не могла понять, почему некоторые дети цепляются за родителей, ревут, не желая с ними расставаться. Например, Алешка Орлов, крупный мальчишка, ревел, не стесняясь, прощаясь с отцом. Тот был летчиком, отсутствовал по нескольку дней, а сын по нему тосковал. Юлечка с любопытством смотрела на глупого Алешу. Сама она никогда не плакала. Она не любила, когда мать ее тискала, обнимала, целовала. Ей всегда хотелось вырваться в прохладу, в одиночество. С другими детьми она не ссорилась, но и вместе играть не любила. Ей было досадно, что игрушки общие, и приходится ждать, когда с нужной тебе вещью наиграются другие. Но почти всегда умела она выманить нужную ей игрушку. Уже тогда, в раннем детстве, Юля начала осознавать, что она умнее своих ровесников. Она никогда не раздражала воспитателей. Делала все аккуратно, не торопясь, но и не отставая от других. В драках не участвовала. Вообще, ей было не свойственно сильное проявление каких-либо чувств. Восторг, смятение, испуг, восхищение – таких чувств она не испытывала и не понимала в других. Равно ей чужды были сочувствие, сострадание, жалость. Когда такие чувства проявляли другие люди, она им не верила. Какое дело было ей, Юле, если Танька до крови разбила себе коленку, или Вовка, зацепившись за гвоздь, порвал новое пальтишко? Также, как позднее не трогали ее чужие огорчения: измена возлюбленного или потеря накопленных денег. Расстройство из-за потери денег было, по крайней мере, понятно. Из-за дефолта мать не смогла купить Юле отдельную квартиру. Накопленных на первый взнос в кооператив денег – -3000 рублей хватило на три пары набоек. Мать убивалась, а Юля злилась. Почему она должна страдать из-за чьей-то глупости! Нужно строить свою жизнь так, решила она, чтобы не зависеть ни от родителей, ни от государства, ни, тем более, от возлюбленных.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Изумрудное дело"