Текст книги "Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов"
Автор книги: Нина Шамарина
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Птица цвета метели
Когда я проснусь, он будет уже дома.
Он уехал очень рано, до пробок, и сейчас его красный «Рендж-Ровер» – на пустынном в этот час Киевском шоссе. Свет фар пробивает редкую к утру тьму. Снежные вихри летят горизонтально, и водитель жмурится, как будто снег может попасть ему в глаза.
Когда я проснусь, он уже покормит собак, оценит – все ли здоровы, проверит, пуст ли карантин и войдёт в свой дом. Собаки – часть его бизнеса, но они почти не приносят денег, он разводит их для души.
Дом встретит его тишиной: все спят. Спит его жена, и спят его сыновья. Младший смешно выпятил губы, под веками ходят глазные яблоки. Он потрогает маленькие ручки, укроет их одеялом, тут же скинутым снова.
Свалится откуда-то кошка, потрётся об ноги и уйдёт неспешной походкой в глубину дома.
Когда я проснусь, он сядет за большой дубовый стол и будет есть плов с курагой и черносливом. По утрам он всегда ест такой плов. Сегодня, в пять утра поднявшись, он у меня не завтракал. Интересно, сварила ли плов его жена?
Обычно мы всё делаем синхронно: встаём утром с постели, умываемся, идём на работу, а вечером общаемся с семьёй и друзьями, только он – у себя дома, а я – у себя.
Хотя для меня дом не там, где я живу, а там, где он со мной. И поэтому, когда я проснусь, я буду бездомной.
Когда я проснусь, я положу вчерашний вечер и короткую ночь в шкатулку наших нечастых встреч. Через много лет, перебирая сокровища этой шкатулки, вспомню изумлённо, как мы хохотали над какой-то пустяшной фразой, забытой даже сейчас. Долго не могли успокоиться, всхлипывали и всхрюкивали совершенно одинаково.
С упоением буду вспоминать вчерашний день. Как колесили по Москве на его огромном автомобиле по закипающей вьюге, как отламывали шоколад и запивали его водой из одной бутылки. Я фотографировала всё подряд через грязное лобовое стекло, а он притормаживал, видя смартфон, нацеленный на какой-нибудь памятник. А потом был длинный почти семейный вечер и куцая ночь. Я не спала и радовалась этому, сон украл бы наши совместные часы. Так хорошо тихо лежать рядом, рука в руке. Иногда он, не просыпаясь, подтягивал меня к себе, и я улыбалась в темноту комнаты, подсвеченной фонарями московского двора.
Когда я проснусь, я помою посуду, оставшуюся грязной в мойке после вчерашнего ужина. Накануне я запекала, жарила, варила. Как всегда, хотелось его удивить, как обычно, не уверена, что это удалось. Безусловно, он хвалил и качал головой «м-м-м!!», но он мог проделывать всё это лишь удовольствия моего ради.
Когда я проснусь, я загоню вглубь ревность и тоску. Скрою, спрячу даже от себя тот день двухлетней давности, в который я кричала и плакала, узнав, что у него родился второй сын. Я надеялась, глупая, что мы сможем быть вместе, как только подрастёт его старший. А теперь и надежды нет.
Чего я хочу? Конечно, не расставаться с ним никогда. Но этого не будет.
В нашем треугольнике всё – наоборот, всё – шиворот-навыворот. Обычно как? Жена – старая и некрасивая, любовнице дарят шубы и дорогие телефоны. Жена ревнует мужа, любовница рожает ребёнка, и после долгих метаний он – вершина этого треугольника – уходит к той, у которой ребёнок. А у нас догадайтесь, как? Не такая я, может, и старая, но ребёнка родила не я.
«А, – скажете вы, – тогда всё понятно! Богатая старуха и жиголо!»
Нет, это – ошибка. Он гораздо, несравнимо богаче меня, и ничто материальное нас не связывает.
Всё наше совместное хозяйство – мангал, палатка и спальный двухместный мешок. Такой набор, как будто мы – заядлые походники. На самом деле мы иногда (очень редко) путешествуем вместе на его машине. Мы приезжаем в какой-нибудь город – Тулу, Серпухов, Дмитров – не важно, какой. Пока мы едем, я читаю в интернете об основных достопримечательностях, а он составляет в навигаторе маршрут. Правда, в любом городе получается гораздо меньше привлекательных местечек, чем в интернетовских путеводителях. То ли он невнимательно меня слушает, то ли выбрасывает из маршрута часть мест, считая их неинтересными. Пока мы едем, мы играем в дальнобойщиков. Для этого в Макдональдсе он покупает пару бургеров и колу. Всё это нужно есть и пить на ходу и при этом не обляпаться едой.
Нас познакомил Джек Рассел. Не сам пастор, живший в восемнадцатом веке, конечно, который вывел породу терьеров, а маленькая белая собачка с красно-коричневыми пятнами на голове и у основания хвоста. Тогда, восемь лет назад, моя подруга Светка уговорила меня поехать с ней за сорок километров от Москвы посмотреть джека -рассела на её новенькой белой машинке. Щенка Светка купила, и некоторое время спустя хозяин питомника приехал его навестить. Он очень внимательно осматривал подросшего пёсика, разговаривал с ним, нежно теребил уши и гладил животик. А я, сидя напротив, представляла, как эти руки гладят и трогают меня. Потом он вызвался меня проводить, сказав в машине, что приехал только из-за меня, обычно он покупателям собак визитов не наносит. Мы долго разговаривали, разговаривали о разном: о воздушных замках и реальных страхах, о надеждах и планах, хотя обоим было понятно, как закончится этот вечер.
Тогда же он сказал мне, что женат, и жену свою никогда не оставит, хотя её и не любит. Думаю, он, если не лукавил, то заблуждался. Жену он любит, но и меня теперь любит тоже.
«Так не бывает», – слышу я, но буду спорить. Бывает. Случилось же такое с нами! Мне подчас жалко его жену, она тоже страдает. Страдает, догадываясь; страдает, роясь в его телефоне; страдает, видя удалённую переписку в «Ватсаппе». Её страдания, вероятно, даже сильнее моих: она имеет законное право на его любовь, прописанное в её и его паспорте. А по мне – так всё равно, разве штамп помогает в любви? Но права она, а не я. Каждый скажет. Даже с лучшей подружкой Светкой мои отношения разладились. Что ж, Светку можно понять: она – «мужняя жена» и против любого адюльтера.
Я уберу подальше, а, может, просто выброшу на помойку булыжник того дня, когда я решила всё-таки с ним расстаться. Я смотрела вниз со своего восьмого этажа, как он садится в красный автомобиль, переводила взгляд на бежевые плитки тротуара и совсем не боялась, представляя, как лечу вниз-вниз-вниз в развевающемся халатике, теряя на лету домашние туфли. Эти неровные, местами выбитые плитки, на которые я наступаю каждый день, тянули меня к себе, набухая в моих глазах мерзкой розовой пеной. Удивительно, но именно этот отвратительный цвет заставил меня передумать. Да ещё, пожалуй, то, что я не могла оставить в его памяти вид распластанного окровавленного тела на стылом асфальте и его чувство вины. Как бы он жил дальше с этим?
Только, знаете, в ту самую секунду, когда его «Рендж-Ровер» тронулся, мигая аварийками, посылая мне эдакий «световой воздушный поцелуй», я поняла, что лечу! Лечу!!! Поднимаясь высоко в хмурое тяжёлое небо, с радостным смятением в сердце парю над землёй, над Москвой, над МКАДом птицей цвета метели. И оттуда, из головокружительной высоты я вижу крошечную красную машинку, бегущую капелькой крови по венам дорог.
Когда я проснусь, я буду убеждать себя, как и каждый Божий день, что нужно расстаться, что нужно иметь гордость и достоинство, что нужно, что нужно, что нужно…Но все мои доводы вновь разобьются вдребезги, как только я услышу в трубке: «Завтра приеду, ждёшь?»
Когда я проснусь, я не буду убирать его тапки, полотенце, чашку. Пусть лежат на тех местах, где он их оставил. Во сне я обнимаю подушку рядом с моей головой. Она ещё пахнет его волосами, и запах останется долго-долго, даже после того, как поменяю наволочку на свежую. Или мне только так кажется? Здесь так много его вещей, и я тоже – его, хотя и не вещь никакая. Но согласна быть брелоком от машины или серым свитером крупной вязки – любой, пусть самой маленькой фитюлькой, которая всегда с ним, которую он держит в руках, которая льнёт к его телу.
Когда я проснусь, я выйду из подъезда. На том месте, где стояла его машина, – тёмный прямоугольник асфальта. Через час или два его занесёт снежком, но каждый раз, проходя по этому месту, я наполнюсь счастьем бездонным и прозрачным, как апрельская лужа.
Моя любовь – словно сонная река. Почти не видно её движения, редко-редко проходит по поверхности воды мелкая рябь. У берега на солнце над разогретыми бочажками безмолвно висят бирюзовые стрекозы, бесшумно мокнут ветви ивы, как распущенные волосы.
Но там, в прохладной тёмной глубине, притаились большущие рыбы. Им ничего не стоит взбаламутить эту застоявшуюся воду, устроить маленький шторм. Рыбы не делают этого, опасаясь быть замеченными. Так и я: сдерживаю свою страсть, чтобы не спугнуть. Ему хорошо у меня, как кораблю в тихой гавани после длительного перехода, как деловому, много работающему человеку на безлюдном курорте. Он отдыхает со мной от работы и от семьи. От упрёков, претензий, ссор, выяснения отношений. Вот поэтому я – как тихая сонная река, вот поэтому не всплывают на поверхность рыбы моих страстей и желаний, не поднимается со дна муть упрёков и недовольства. Да их и нет! Он честен со мной, честен настолько, что не скрывает даже неровных отношений с женой («сегодня всё хорошо, а вчера был бемс»). Он не обманывает меня, обещая жениться.
Когда я проснусь, я, пожалуй, не пойду на работу. Навру что-нибудь начальнику про мнимую болезнь, куплю шоколадный торт и сухое «Мерло» и поеду к маме. Мы будем пить вино и есть сладкое, я буду рассказывать о работе, о подругах, о покупках. Мы будем говорить о книгах и фильмах. Но я буду молчать о нём, даже перед мамой боясь раскрыться. Мне кажется, что в пустых разговорах выплеснется, растечётся и, в конечном счёте, высохнет, «заболтается» любовь.
«А, – обрадуетесь, – это же хорошо? Пусть высохнет, разве не этого ты хочешь?» Да, иногда я думаю, лучше б её не было любви этой. Проснуться: свободна! Но от простых слов «мчу к тебе» забываю обо всех своих самых благостных и правильных намерениях.
Когда я проснусь, я полежу немножечко в кровати, притворяясь перед самой собой, что сплю. Я буду ещё раз переживать и продолжать свой сон – конечно, о нём, перемежая его воспоминаниями о самых счастливых наших встречах.
Однажды мы поехали на пикник. Не спрашивайте меня, куда, я всё равно не помню. Ехали долго по Егорьевскому шоссе, свернули по пологой глинистой едва заметной дорожке на крошечную полянку. В машине было всё: мангал, мясо, одеяла, уголь и вода. Я ничего не делала, валялась на одеяле, глядя в небо. Всегда этого хотела – лежать и смотреть в небо. В ясный день солнце заставляет щуриться, но в тот день было пасмурно и тепло. Медленные и причудливые, как по заказу, облака плыли надо мной, заглядывали в лицо сосны, обступив меня стадом жирафов.
Ели мясо, потом, оставив машину, прошли к маленькому озерцу, заросшему кувшинками. По поверхности бегали водомерки, в прозрачной воде у самого берега клубились мальки. Он сокрушался, что не взял удочек («порыбачили бы сейчас»), а мне нравилось абсолютно всё, даже начавшийся дождик, крупными редкими каплями, ударяющий по воде.
Побежали обратно, чтобы уехать, пока не размокла дорога. Застряли, машина пробуксовывала, никак не въезжала на горку. Усадил меня за руль (« газуй помаленьку»), а сам толкал громадный внедорожник вверх, мокрый с головы до пят.
Когда я проснусь, так сразу и начну скучать. Да что там! Я скучаю по нему, не успев опустить руки, вскинутой в прощальном салюте. А как станет невмоготу, обернусь птицей цвета метели и полечу к нему! Я покружусь над его домом и опущусь незримо и неслышно рядом с ним за дубовый стол. Никто меня не заметит, только, может, кошка прижмёт уши и зашипит в мою сторону. Я коснусь мягким крылом его щеки, и он засмеётся от счастья, ему непонятного. А я вернусь домой и буду ждать. Ждать, ждать, ждать. Пусть на это уйдёт вся моя жизнь.
Остановись, мгновенье!
– Нееет, девоньки, со временем шутить не надо! Особенно с просьбами «остановись, мгновенье». Можно жизни лишиться, – баб-Таня поправила платок на седых волосах.
– Вот, расскажу историю, которая со мной приключилась, хоть верьте, хоть – нет.
Баб-Таня положила руку на свою необъятную грудь, видимо, иллюстрируя таким образом фразу «мамой клянусь» или «положа руку на сердце».
– Живу я, вам кажется – давно, а для меня жизнь – как один день пролетела. Баб-Таня отхлебнула чай из блюдечка. Посреди стола исходила ароматом кулебяка, на плите шумел чайник, за окном шёл неспешный дождь. Всё располагало к историям баб-Тани, на которые та была большая мастерица.
– Была я совсем недавно юной девушкой, и влюбилась я в Ивана. Да, и как не влюбиться!! Глаза голубые, что январский снег, чуб – зерна пшеничного цвета, а по профессии – кузнец. Росточку, не так, чтобы большого, кряжистый, но силушкииии – немереной!
И вот стоим мы с Ванею, за ручку держимся. Раньше-то, как было: парень только за руку взял, а сердце сливочным маслом тает, не то, что сейчас. Нет, я не в осуждение, – тут же поправилась баб-Таня, славившаяся своей лояльностью к молодёжи, – просто сейчас по-другому. Жмёт мне Ваня ручку и к себе всё ближе притягивает, и уста его алые, – перешла баб-Таня на сказочный слог, – к лику моему уж близко-близко. Ой, думаю, поцелует сейчас! И губы к нему сама протягиваю, а голова кружится от счастья. Ох, остановись, мгновенье! Как вдруг, откуда ни возьмись, колдун наш местный – Варлам. Чудной он был, с нечистью, говорят, якшался, а не старел вовсе, как в бочке с капустой заквасили его. Годы идут, а он – молод. Проходит он, стало быть, мимо, наклоняется ко мне и в самое ухо говорит:
«Хочешь, Танюшка, мгновение остановлю для тебя?»
«Хочу, конечно, хочу, дяденька Варлам!» Самые сладкие минуточки переживать бесконечно, кто ж не хочет?
«Только учти, жизнь отдашь за этот поцелуй. Всё равно хочешь?»
« Да», – выдохнула я, и упала Ивану на грудь. И опалило губы любовным жаром, и застыли мы в упоении.
Баб-Таня обвела взглядом притихших девчат, держала паузу, ждала.
– И что, баб-Тань? Ведь, живая ты? – не выдержала одна из девчонок.
– То-то и оно, – баб-Таня снова замолчала и молчала теперь долго, остановившимся взглядом глядя в тёмное окно, за которым и видно-то ничего не было.
– То-то и оно, – повторила она снова. Жизнь отдала, что ж, что живая?
Ну, рассказываю дальше. Так целуемся мы с Ванею, сердце горит, время стоит. И стоит, и стоит… Час прошёл, год ли? Только чувствую я, есть как-то хочется. Да, и до ветру сбегала б, не отказалась. И чем далее мы с Ванею любовь свою выражаем, тем сложнее терпеть. И ноги уж затекли, стоямши, и губы распухли. И вообще, чегой-то Ванька навалился на меня, как будто стоять не может?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
