Текст книги "Последний рыцарь короля"

Автор книги: Нина Линдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 2

Шел сентябрь 1247 года. Король Франции Людовик IX, получивший впоследствии прозвище Святой, готовился к седьмому крестовому походу.

Крестоносное движение, начавшееся в конце XI века, трудно было назвать успешным. Самый первый крестовый поход, который начался с пламенной речи Папы Урбана II, можно считать самым грандиозным из всех, что были предприняты. Разрозненные силы мусульман не могли сопротивляться напору крестоносцев. Захватывая крепости одну за другой, рыцари прошли Сирию и двинулись в Палестину, где летом 1099 года штурмом взяли Иерусалим. В захваченном городе крестоносцы устроили жесточайшую резню, улицы Святого города были завалены трупами жителей и залиты кровью, а защитники Гроба Господня рыскали по городу, растаскивая все, что можно было унести. Вскоре после взятия Иерусалима они создали на территории восточного побережья Средиземного моря четыре государства, но в XII веке под натиском начинавших сплачиваться мусульман крестоносцы стали терять свои владения одно за другим. Стремясь противостоять неверным, в 1147 году рыцари предприняли второй крестовый поход, который закончился неудачей. Последовавший за ним в 1189 году третий поход тоже закончился бесславно, несмотря на то, что его возглавили три великих короля-воина: германский император Фридрих Барбаросса, французский король Филипп Август и английский король Ричард Львиное Сердце. Барбаросса утонул в самом начале похода при переправе через горную речку, французские и английские рыцари постоянно враждовали между собой, и в итоге освободить Иерусалим так и не удалось.

Четвертый крестовый поход и вовсе оказался позором для рыцарей Европы: они отправлялись в него, движимые чистым желанием освободить Святой город, а закончили тем, что разгромили и разрушили Константинополь, подчиняясь самым низменным из страстей человеческих: зависти, жадности, стремлению к наживе.

В 1212 году, после падения Константинополя, дети Германии и Франции двинулись в поход за освобождение Иерусалима под предводительством десятилетнего мальчика по имени Никлас. Он уверял всех, что видел во сне ангела, возвестившего: вместе со своими маленькими последователями Никлас освободит Святую землю от язычников-сарацин, море расступится перед ними, как это было с еврейским народом, который вел Моисей, и они перейдут по нему сухими ногами. Конец этого похода был печален: многие дети погибли от голода в пути, море перед ними не расступилось, а коварные дельцы продали выживших в рабство. Этот поход потряс всю Европу – он напомнил об истинном предназначении крестового похода, о высокой цели борьбы христиан с неверными. Но, увы, новая попытка вновь оказалась неудачной: во время шестого похода императору Фридриху II удалось освободить Иерусалим, однако неверные через 15 лет вернули себе утраченное.

После стольких неудач и провалов всем было ясно, что вряд ли какой-нибудь государь отважится рискнуть властью, казной, жизнью своих рыцарей ради призрачной надежды освободить Иерусалим. К тому же теперь у европейцев нашлись враги поближе, чем далекие сирийцы и турки: в начале XIII века монгольские татары под предводительством Чингисхана нахлынули почти на всю Азию. Впоследствии бесчисленные орды этих варваров перешли Волгу и заняли восточную часть Европы. Фридрих, император Священной Римской Империи, написал тогда одновременно всем христианским монархам, убеждая их объединить силы против этого народа, но каждый их них был так занят своими собственными делами, что близость столь большой опасности не внушала никому желания вооружиться. "Если варвары придут к нам, – говорил Людовик Святой своей матери королеве Бланке, – то или они нас пошлют в рай, или мы их отправим в ад". Все, что могли сделать христиане, это умножить молитвы и повторять во всех церквях слова: "Господи! Избави нас от ярости татар!"

Весь Восток был потрясен их нашествием; ни одна страна, ни один народ не могли сохранить мир и покой. Хорезмийцы, изгнанные преемниками Чингисхана из Персии, овладели Иерусалимом, в который только что возвратились христиане; все христианское население было предано мечу. Европейцы обратились к Папе за помощью против хорезмийцев, против греков-схизматиков, против мусульман; сам он вел ожесточенную войну с Фридрихом, а Европе угрожало нашествие татар. Папа не отступал ни перед какою опасностью и решился вооружить весь христианский мир против всех врагов сразу. Для этой цели он созвал в Лионе вселенский собор.

Собор этот был открыт 28 июня 1245 года. Папа, пропев "Veni, Creator Spiritus" ("Приди, Дух Создателя!"), произнес речь, содержанием которой были пять скорбей, которыми он был терзаем, уподобленные пяти ранам Спасителя мира, распятого на кресте. Первой скорбью было вторжение татар, второй – раскол в Греции, третьей – нашествие хорезмийцев на Святую землю, четвертой – успех еретических учений, пятой, наконец, – противостояние с Фридрихом. Хотя папа и упомянул о монголах в начале своей речи, собрание обратило на них мало внимания: татары отступили перед опустошениями, произведенными ими самими, и удалились из Венгрии, которую они превратили в пустыню. Главнейшие же заботы отцов собора были о Константинополе и Иерусалиме. Проповедан был крестовый поход с целью освобождения того и другого; собор постановил, что духовенство будет уплачивать двадцатую часть, а папа и епископы – десятую часть в пользу крестового похода.

Также на Лионском соборе издано было несколько постановлений для воспрепятствования успехам ересей; но все это было не главной заботою Иннокентия IV. Из пяти великих скорбей, о которых он упоминал в своей речи, противостояние с Фридрихом принимал он ближе всего к сердцу. Напрасно император обещал через своих посланников остановить вторжение монголов, восстановить в Греции владычество латинян и пойти самому в Святую землю; напрасно клялся возвратить Святому престолу все, что отнял, и загладить свою вину перед Церковью. Папа, имевший основания не доверять искренности его обещаний, был неумолим и не захотел отвратить "секиру, готовую поразить". Он приговорил Фридриха к отлучению от Церкви, лишил его императорской власти и запретил навсегда повиноваться ему. Отлучение могущественного императора произвело эффект разорвавшейся бомбы: все были глубоко потрясены решением Папы, даже противники Фридриха пожалели его.

В свете всех происходящих тогда событий Европа забыла бы о бедах христиан Святой земли, если бы один благочестивый монарх не встал во главе нового крестового похода, провозглашенного Папой и епископами.

За год до Лионского собора Людовик IX, только что пережив тяжкую болезнь, возложил на себя знаки пилигримов. А после собора он сообщил баронам об ужасном положении Святых мест. Он убеждал всех слушающих его воинов вооружиться на защиту славы Божией и славы имени Франции на Востоке. Когда Людовик кончил свою речь, три его брата, Роберт, граф Артуасский, Карл, граф Анжуйский, и Альфонс, граф Пуатьерский, поспешили принять крест; королева Маргарита, графиня Артуасская и графиня Пуатьерская поклялись сопровождать своих супругов. Примеру короля и принцев последовала большая часть прелатов, присутствовавших в собрании. Между знатными владетелями, поклявшимися тогда идти биться с сарацинами, были Петр Дреский, герцог Бретонский, граф де ла Марш, герцог Бургундский, Гуго Шатильонский, графы Суассонский, Блуаский, Ретельский, Монфорский, Вандомский. Все знатные и влиятельные современники Людовика приняли решение следовать за ним.

Между тем решение короля вызвало глубокую печаль среди его народа. Королева Бланка, когда увидела сына в одежде крестоносца, была поражена, как будто увидела его мертвым. Без сомнения, и для Людовика IX горестно было расставаться со своею матерью, которой он никогда не покидал и которую он любил, по его собственному выражению, "превыше всех созданий". Скорбя, расставался он и со своим народом, который во время болезни короля молился о его выздоровлении и который переживал теперь о его отъезде, как сокрушался прежде о его недуге. Он сам видел все опасности и осознавал все трудности, сопряженные с войной на Востоке; но он верил, что повинуется внушению свыше, и ничто не могло поколебать его благочестивое намерение.

Франция была единственным государством в Европе, где серьезно отнеслись к участию в крестовом походе. Людовик IX объявил о своем отъезде палестинским христианам и готовился к святому пилигримству. Королевство не имело ни флота, ни порта в Средиземном море. Людовик приобрел в свое владение территорию и порт Эг-Морт. Генуя и Барселона должны были доставить ему корабли. В то же время Людовик заботился о продовольствии армии Креста, об устройстве запасных складов на острове Кипр, где предстояло совершить первую высадку на берег. Способы, к которым пришлось прибегнуть, чтобы добыть необходимые денежные суммы, не возбудили никаких жалоб и ропота, как это было во время крестового похода Людовика VII. Богатые добровольно отдавали своих сбережения в королевскую казну; бедные несли свою лепту в церковные кружки; арендаторы королевских доменов выдали доходы за целый год вперед; духовенство уплатило больше, чем было обязано, и доставило десятую часть своих доходов.

В это время с Востока приходили известия во новых бедствиях. Хорезмийцы, опустошив Святую землю, исчезли, погибнув от голода, от раздоров, от меча египтян. Султан Каирский, который перенес войну в Сирию и покорил ее, овладел также Иерусалимом и угрожал покорением всех христианских городов. Фридрих, озлобленный на Папу и весь мир после своего отлучения от Церкви, явил свое истинное лицо, вероломно предупредив мусульман о готовящемся походе. Война против неверных, провозглашенная на Лионском соборе, усилила раздражение мусульманских народов. Они не только укрепили свои города и границы, но и, если верить тогдашним народным слухам, выслали на Запад агентов Старца Горы – могущественной организации искусных убийц, и Франция трепетала от страха за жизнь своего монарха. С ужасом повторяли во всех городах, что пряности, вывезенные из восточных стран, были отравлены врагами Иисуса Христа. Все эти слухи, выдуманные или преувеличенные легковерными людьми, наполняли сердца верующих святым негодованием. Народ повсюду выражал нетерпение отомстить сарацинам и двинуться в поход под знаменем Креста.

Три года спустя после принятия креста Людовик созвал в Париже новый парламент, на котором назначил королеву Бланку регентшей королевства; все знатные владетели и бароны поклялись в присутствии монарха оставаться верными его семейству в случае какого-нибудь несчастья во время его поездки за море.

Людовик IX принял самые мудрые меры, чтобы обеспечить правосудие и соблюдение законов во время своего отсутствия. Частные войны были прекращены на пять лет, что должно было способствовать внутреннему спокойствию государства. Бог благословил отеческие попечения монарха; в то время как смуты волновали всю Европу, Франция в мире готовилась к крестовому походу.

Наконец вся Франция пришла в движение; крупные вассалы собрали своих рыцарей и воинов; знатные владетели и бароны посещали друг друга или переговаривались между собою через послов. К военным приготовлениям присоединялось исполнение благочестивых обрядов. Все пилигримы с босыми ногами принимали у подножия алтаря знаки крестового похода; многие рыцари, сложив с себя щит и меч, отправлялись на поклонение святым мощам, находившимся в ближайшем соседстве; во всех приходских церквях совершались молебны об успехе священной войны. Воины Креста со слезами на глазах трогательно прощались со своими родными, со своими друзьями, со всем тем, что им предстояло покинуть; семьи поселян поручали детей своих покровительству баронов и рыцарей, которые клялись или умереть, или возвратиться в отечество со всеми крестоносцами, отправившимися под их знаменами.

Перед празднованием Рождества святого Иоанна Крестителя Людовик IX в сопровождении своих братьев отправился в аббатство Сен-Дени. Обратившись с молитвой к апостолам Франции, он принял из рук легата посох и котомку пилигрима и ту хоругвь, которая уже дважды сопровождала на Восток его предшественников. После этого Людовик возвратился в Париж, где отстоял литургию в церкви Нотр-Дам; на другой день он выступил из столицы; духовенство и народ провожали его до городских ворот с пением священных гимнов. Королева Бланка проводила его до аббатства Клюни и возвратилась в слезах, не надеясь свидеться со своим сыном иначе, как уже в ином мире.

Глава 3

В девять часов утра хозяйка дома напротив особняка Висконти заметила дым, идущий из каминной трубы. Она знала, что дон Висконти, потеряв жену, по просьбе короля Неаполитанского присоединился к крестовому походу французского короля, и вместе с ним в поход отправились все слуги. Женщине показалось странным, что в доме кто-то есть.

Она прошлась перед особняком, заглядывая в окна, и наконец решилась постучаться в дверь. Ей открыли. На пороге стояла служанка, вытиравшая руки о передник.

– Добрый день, – с улыбкой обратилась соседка к девушке.

– Добрый день, сеньора! – девушка выглядела сонной. Соседка попыталась вспомнить, видела ли она ее в доме раньше, но девушка опередила ее вопрос. Посчитав, что сеньора, видимо, знакома с ее хозяйкой, девушка пригласила ее войти.

В доме сновали слуги, девушки мыли пол, двое парней вешали на место портрет хозяйки дома.

– Вы извините, госпожа, у нас немного не прибрано. Просто мы только сегодня взялись за уборку дома: сеньора Висконти приехала вчера вечером и не хотела, чтобы ее тревожили.

Соседка почувствовала холодок в желудке. Разве она не слышала своими ушами, что донна Анна погибла от рук разбойников? Разве не видела, как убитый горем дон Висконти после символического отпевания донны Анны в соборе в траурных одеждах и с крестом, нашитым на плаще, покидал свой дом, отправляясь в поход?

– Но разве сеньор Висконти не потерял свою жену? – спросила она.

– Да, я слышала об этом печальном событии, – кивнула девушка, – но, к счастью, донна Анна не погибла, она чудом спаслась от рук бандитов.

– Не может быть! Но где же она сейчас? – соседке не терпелось увидеть сеньору Висконти. Она уже предвкушала, как будут удивлены сегодня кумушки на рынке, когда она расскажет им эту историю.

– Вот донна Анна, – девушка показала наверх. Соседка повернулась и в самом деле увидела хозяйку дома, стоящую на лестнице. Женщина от удивления открыла рот: сеньора Висконти действительно была жива! Но все же что-то в ней изменилось за эти дни… Соседка прищурилась, чтобы получше разглядеть ее.

– Сеньора Сфорца! – донна Анна медленно спускалась по лестнице, и длинный подол волнами спадал со ступеней позади. Она была одета в красное платье, похожее на то, что было на портрете, который слуги повесили над камином. Соседка невольно сравнила оригинал и копию – портрет действительно был нарисован рукой талантливого художника. Донна Анна была довольно худощавой, стройной, хрупкой женщиной лет двадцати. Она не была похожа на смуглых итальянок, скорее, напоминала северный тип – светлые волосы, бледная кожа, холодноватая сдержанность в движениях.

Сеньора Сфорца не успела открыть рот, чтобы поприветствовать донну Анну, как наверху в галерее появился человек в черном, которого женщина раньше никогда не видела. Он радостно вскинул руки и воскликнул:

– Сеньора Сфорца! Какой приятный и неожиданный сюрприз! Анна так переживала, что дон Висконти уехал, забрал всех слуг, ни одного знакомого лица, моя девочка совсем одна… Вы явились очень вовремя!

Он сбежал по лестнице вперед Анны и очень галантно поприветствовал сеньору.

Соседка впала в замешательство. Она впервые в жизни видела этого человека, а он приветствовал ее, как знакомую. Она перевела вопросительный взгляд на донну Анну, но та молчала и лишь, подойдя ближе, мило улыбнулась. Человек в черном заботливо помог Анне сесть, отодвинув для нее кресло. Потом, взяв под руку сеньору, отвел чуть в сторону и заговорил вполголоса:

– Пусть вас не удивляет молчаливость моей племянницы, она столько пережила в последнее время!

– Так вы дядя донны Анны! – наконец догадалась сеньора.

– Ну, конечно! Сеньора, должно быть, уже забыла, что мы нередко виделись с вами в доме донны Анны.

– Виделись? – она напрягла память, глядя в честные, голубые глаза странного человека. И чем больше она вспоминала, тем яснее рисовались перед глазами картины их встреч, хотя до этого момента она была уверена, что не знает его. Внезапно вспомнилось и имя.

– Герцог д'Эсте! – произнесла она неуверенно, глядя ему в лицо.

– Совершенно так! Всегда к вашим услугам, моя любезная сеньора!

Тут заговорила донна Анна, и соседка отвлеклась, чтобы еще раз посмотреть на нее. К ее искреннему удивлению, служанка и донна Анна говорили на чужом языке, обсуждая, видимо, что приготовить на обед. Поймав вопросительный взгляд сеньоры, герцог д'Эсте пояснил:

– Моя племянница всегда плохо говорила по-итальянски, ведь вы же знаете, сеньора, что она выросла в Провансе. А после того происшествия в горах она была так напугана, что забыла его напрочь. Когда я нашел ее, бедняжка даже меня не сразу признала. Но ничего, она уже поправляется, ведь она вспомнила вас сама.

– Но что же случилось? – сгорала от любопытства сеньора. Донна Анна действительно казалась измученной, испуганной, бледной, но вместе с тем выглядела моложе и беззащитнее, чем раньше. Сеньора заметила, как похудела донна Анна, как дрожали тонкие белые пальцы, когда она говорила со служанкой. Она путалась в словах, запиналась – видимо, и на ее французский тоже подействовало потрясение, пережитое в горах.

– Это страшная история, сеньора Сфорца! – герцог покосился на донну Анну, потом, наклонившись неприлично близко к сеньоре, быстро заговорил:

– Дон Висконти сообщил мне о смерти племянниц, и я сразу же отправился в Неаполь, чтобы присутствовать на отпевании. После я захотел побывать в тех местах, где, по предположению, погибли мои девочки. Не знаю, что толкало меня в эту поездку – высшие силы, предчувствие, что я найду что-то, что поможет выяснить причину их гибели… Силы небесные вели меня по этому пути, иначе я бы никогда не нашел Анну, – герцог перекрестился и молитвенно посмотрел на потолок, сеньора Сфорца поспешила последовать его примеру.

– В горах мой конь вдруг забеспокоился, свернул с главной дороги и понес меня вглубь леса. Я не мог остановить его, как ни пытался, и почувствовав, что он идет к определенной цели, дал ему волю. Я довольно долго ехал через овраги, лес и речки, поднимаясь и спускаясь по холмам и горам. Наконец, ближе к вечеру, конь вывел меня к бурной горной реке, на другом берегу которой я увидел старую хижину. Найдя место для переправы, я пересек реку и постучался в дом. Дверь открыл старик-отшельник. Едва взглянув на меня, он схватил меня за руку и провел внутрь хижины. Там на жалком подобии постели лежала донна Анна. Первым моим желанием было разбудить ее, но отшельник знаком показал, что нужно дать ей отдохнуть. Мы вышли.

Сеньора Сфорца сама наклонилась ближе к герцогу, ловя каждое слово, жадно запоминала каждую деталь. Вот будет сегодня разговоров на рынке! И она уже представляла себе, какая толпа соберется послушать ее рассказ о чудесном спасении сеньоры Висконти.

– Старик рассказал мне, что тело донны Анны принесла к его хижине та самая бурная речка, через которую я переправился. Воды реки прибили тело к берегу и отхлынули прочь. Только чудом донна Анна не захлебнулась в реке – ведь она была без сознания, все эти дни она бредила и металась в жару, но в тот день ей вдруг стало легче, и она забылась спокойным сном. Мы дождались, когда она проснется. Бедняжка была так рада меня видеть, что плакала навзрыд, обнимая меня крепко за шею, как делала не раз в детстве, – растроганный собственным рассказом герцог смахнул с щеки слезу. – Но когда она поняла, что спаслась одна, а ее сестра погибла, то начала плакать, и мы испугались, как бы у нее снова не начался жар. Тогда-то я и заметил, что она с трудом говорит, путая слова и забывая некоторые подробности своей жизни. Но зато она в точности помнила все, что произошло с ней и сестрой, когда они возвращались домой: они решили ехать верхом, поскольку это казалось удобнее, нежели трястись по горной местности в экипаже. Девушки постоянно кружили вокруг медленно двигающихся повозок, нетерпеливо подгоняя караван. Вдруг они решили поспорить, чья лошадь быстрее, и Клементина, которая всегда была зачинщицей всех их проделок, пришпорив коня, понеслась через лес прочь. Донна Анна, не слушая уговоры слуг, бросилась догонять сестру. День был солнечный и ясный, лес казался безопасным, девушки время от времени показывались среди деревьев, смеясь и обгоняя друг друга, и слуги успокоились. Однако вскоре отсутствие хозяек обеспокоило прислугу, и охрана стала звать их, но тщетно. Поиски не принесли успеха, посланные назад к поместью слуги вернулись, сообщив, что сеньоры не возвращались назад.

Девушки действительно уехали очень далеко и испугались, поняв, что заблудились. Донна Анна металась то вправо, то влево, призывая слуг, но лес отвечал лишь шелестом деревьев да ветер гудел в верхушках сосен, раскачивая их так, что они скрипели. Внезапный крик Клементины заставил донну Анну вернуться к сестре. Девушек окружили разбойники, в какой-то момент Клементине удалось вырваться из лап разбойника, и, крикнув сестре «Беги!», она бросилась прочь. Донна Анна, оттолкнув разбойника, который снял ее с лошади, кинулась вслед за сестрой. Разбойники преследовали их. Донна совсем выбилась из сил, забираясь от них на гору, но они догнали ее. Понимая, что у нее нет выхода, донна Анна бросилась вниз со скалы и пропала в бурлящем потоке холодной горной реки. А разбойники, видимо, догнали Клементину и убили ее, ограбив. Так Клементина спасла жизнь сестре, заплатив за это страшную цену.

– Удивительно, что Клементина оказалась такой самоотверженной, – заметила сеньора Сфорца. – Вы меня простите, герцог, но мне она всегда казалась отличной от своей сестры. Донна Анна была… то есть, донна Анна – человек мягкий и добрый, а Клементина всегда была молчаливой и скрытной.

– Но любящей, – заметил герцог.

– Надеюсь, что донна Анна поправится, – сказала сеньора Сфорца. – А ее муж уже знает о том, что его жена жива?

– Пока нет. Донна Анна пожелала отправиться в поход вслед за мужем, потому что считает, что его присутствие поможет ей скорее прийти в себя. Это будет сюрприз для дона Висконти, – и при этих словах сеньоре Сфорца показалось, что в голубых прозрачных глазах герцога сверкнул таинственный огонек.

– Приятный сюрприз, – заметила сеньора.

– Несомненно, – ответил герцог, поднимаясь, чтобы проводить ее. Женщина подошла к донне Анне, и та устало улыбнулась, подавая ей руку на прощание.

– Прошу прощения, сеньора Сфорца, за то, что не смогла принять вас, как должно. Я буду рада видеть вас снова в нашем доме. Прощайте, – коротко выговорила она. Служанка проводила сеньору до двери. Когда двери особняка закрылись за ней, сеньора Сфорца на миг задержалась на пороге. Все же эта донна – самоотверженная женщина. Не успев оправиться от столь ужасного происшествия, она собирается следовать вслед за мужем в опасный поход, рискуя своей жизнью. Ничто не смогло поколебать железной воли этой донны!

Проводив сеньору Сфорца, барон вернулся ко мне и, поддерживая тяжелый подол моего платья, помог подняться наверх в комнату, где нас с нетерпением ждали Вадик и Катя.

– Ну, как все прошло? – бросилась ко мне с вопросом Катя, едва мы вошли в комнату.

– А ты как думаешь? – в ярости прошипела я. – Вы не представляете себе, до какой степени это тяжело, а служанка, наверно, подумает, что я совсем тупая, никак не могла ей объяснить, что на обед нужно приготовить картошку.

– Она не смогла бы вас понять, даже если бы вы прекрасно говорили на французском. В XIII веке в Европе не знают, что такое картошка, потому что Новый Свет еще не открыт, – заметил барон.

– И в самом деле! – засмеялась Катя. – Еще нет ни картошки, ни кукурузы, ни табака! И шоколада тоже нет, – добавила она помрачнев.

– Я действительно идиотка, раз не догадалась об этом, – пристыженно заметила я. – И все же, барон, согласитесь, что долго продолжаться этот фарс не сможет, ведь рано или поздно донне Анне придется прийти в себя от шока, и тогда все очень удивятся, когда поймут, что она не говорит на итальянском.

– Сказать по правде, донна Анна не была сильна в итальянском. Она мало общалась с соседями, предпочитая общество свой сестры, так что в этом проблемы я не вижу. Нам нужно всем условиться, что больше мы на русском не говорим, это может вызвать ненужные вопросы и проблемы. Никто из вас, как я понимаю, на итальянском не говорит?

– Я немного говорю по-итальянски, – нехотя признался Вадик. – Но совсем мало. И по-французски неважно.

– Я хорошо говорю по-французски, по-английски и немного по-испански, – сказала Катя.

– Я говорю на тех же языках, – ответила я, когда вопросительный взгляд барона переместился на меня, – только по-испански лучше, чем по-французски.

– Делать нечего, – вздыхая, произнес барон, – вам придется выучить провансальский, старофранцузский и латынь. Иначе мы не сможем дальше разыгрывать эту комедию. Да и вам, молодые люди, – заметил он, обращаясь к Кате с Вадиком, – придется придумать имена и легенду…

Он на время задумался. Я неловко повела плечами. Рубашка, расшитая золотыми нитями, раздражала спину, и она ужасно чесалась. Катя еще ни разу не надевала эти тряпки, и ей казалось, что платья очень даже симпатичные, но я очень быстро поняла, что уйдет немало времени, прежде чем я научусь в них передвигаться. Подумать только, в детстве я бы отдала все что угодно, лишь бы примерить их!

В то утро мы все ужасно струхнули, увидев, как сеньора Сфорца приближается к дому. Барон заставил меня надеть платье и спуститься, после чего, выждав время, вышел на подмогу. Это мгновение, пока я стояла одна на лестнице, показалось вечностью.

Непонятно откуда за одну ночь в доме появилось столько прислуги, но настоящим подарком судьбы оказалась для нас Николетта, девушка, которая немного знала французский. Барон сказал, что она не знала настоящую донну Анну, и это еще больше облегчило мое общение со служанкой.

Нашу московскую одежду мы спрятали в сундук, а из вещей, что были в сумках, взяли только то, что могло пригодиться нам в этом веке – то был учебник латыни Вадика и блеск для губ. Все остальное, в том числе ключи от дома, сотовые и ручки, от которых пришлось отказаться по строгому приказу барона, мы оставили вместе с одеждой в сундуке.