Текст книги "Все что угодно"
Автор книги: Нина Катерли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Катерли Нина
Все что угодно
Нина Катерли
Все что угодно
Сергей вдруг понял: надо уходить отсюда. И не то чтобы опьянел или голова заболела, просто уж очень душно было, очень накурено, тесно от магнитофона, от лезущих в уши крикливых голосов, от необязательных вопросов, на которые тем не менее требовались ответы, тоже необязательные, любые, какие угодно.
В передней он оборвал вешалку на чьем-то пальто, выдернул из-под серой лохматой шубы свою куртку, кое-как сунул руки в рукава, а шапку надевал уже на лестнице. Эта полутемная лестница, по сравнению с тем, что осталось там, за дверью, уже казалась счастьем – гулкая, прохладная тишина стояла здесь, и он облокотился было на перила и полез в карман за сигаретой, но от только что захлопнувшейся двери исходило ощущение опасности: вдруг да откроется и дымный крик полоснет между лопаток.
Хлопнула дверь ниже этажом, и сразу раздались шаги и голоса.
– Ты же обещал, обещал! – гневно, но как-то беспомощно твердил низкий старческий голос. – Я не понимаю: ведь ты же дал честное слово...
– Что значит "обещал"? – нетерпеливо перебивал молодой, хрипловатый. Я что – расписку тебе давал тащиться туда на ночь глядя? Думал – смогу, а вот – не сложилось.
– Как так – "не сложилось"? Как может не сложиться, если – честное слово?!
– Ну и дела! Дал слово, так что ж теперь – стреляться, что ли? Тоже мне пироги...
– На тебя надеялись, а ты обманул...
– Надеяться следует на себя, а не на дядю. Вот так-то. А дураков надо учить. "Слово"! "Обещал"! Болтология! Тебе не пообещай – горло переешь.
– Это... это бесчестно! – выкрикнул старик, и тотчас глухо ударила дверь парадной.
На улице Сергей закурил. Голова – он так и не решил, болела она или не болела там, – сразу стала легкой, только в ушах чуть звенело.
"Не надо было шампанское, – подумал он, – от него всегда..."
Улица оказалась безлюдной. (Те двое куда-то исчезли – как сквозь землю.) И незнакомой, – сюда приехали оравой на такси и не запомнилось, как ехали, – где-то останавливались, за кем-то заезжали.
Это была унылая улица, полупустая и довольно мрачная. Впрочем, здесь, за Лиговкой, все улицы какие-то мрачные, все эти Расстанные, Тамбовские... Он попытался разглядеть название, но фонарь горел слабо, а с неба вдруг повалил такой снег, что залепил очки. Да и какая разница, не все ли равно, что ему за дело до названий!
Прохожие попадались редко, засыпанные снегом, озабоченные только одним – как бы скорее оказаться дома. Час был поздний.
Неизвестная улица вывела его в конце концов на ярко освещенную Лиговку, прямо к трамвайной остановке, на которой, отворачиваясь от снега, топтались несколько человек.
Сразу пришел трамвай, но ненужный. Почему-то он вызвал раздражение полупустой, ярко освещенный, такой комфортабельный и уютный среди снежной ночи, он казался неуместным, что ли, нелепым и лишним. Не успев обдумать, в чем тут дело, протерев сухим концом шарфа стекла очков, Сергей двинулся дальше, прочь от остановки, прочь от этих фонарей, и людей, и свободных такси. Такси тоже чем-то раздражали, хотя денег было достаточно, любое можно было остановить.
Поспешно свернул он в первую попавшуюся улицу, совсем уже темную и безлюдную. Чем-то странной казалась эта улица. Справа слепыми четырехугольниками застыли плечо в плечо неосвещенные дома. Ничего вроде бы удивительного – второй час на исходе, но вот тротуар... Что-то в нем было непривычное, и Сергей тут же понял – что: ни одного следа. И не потому, что сейчас падает снег, а давно никто не ходил, – глубокий, чистый сугроб тянется вдоль домов, точно не тротуар это вовсе, а газон какой-то. Настоящая зима стояла в городе вот уже неделю, а между тем только кончался ноябрь.
Темные дома на мгновение озарились зеленоватым светом, в простенке над низким двухэтажным зданием вспыхнули какие-то буквы и исчезли. Но – ничего таинственного, все очень просто: капитальный ремонт, вся та сторона улицы нежилая. А эта?.. Снова полыхнуло зеленое зарево. "СТРАХ" – прочитал Сергей в черном небе и усмехнулся – реклама Госстраха где-то по соседству. Почему ее на ночь не выключили?
Усмехнулся и прибавил шагу.
Ну, а эта сторона – тоже пустая? Нет, здесь жили. Кое-где в окнах еще горел свет, к парадным по снегу протоптаны были тропинки, хотя сейчас их на глазах заметало снегом.
Четкая тоненькая цепочка следов извилисто бежала вдоль пустого тротуара вперед, в темноту. Это были очень частые, маленькие следы с узкими носами и какие-то легкие – только отпечатки по снегу.
Сергей посмотрел и никого не разглядел. Желтые полосы были редкими, метель плотными клубами катилась навстречу.
Однако прошли совсем недавно. Если бы давно, замело бы следы, а они вон какие ясные. И тут совсем близко, шагах в десяти, среди снега и тусклого света мелькнул силуэт. Узкий, нечеткий, будто размытый. Кто-то семенил, чуть скособочившись, чуть припадая на палку. Длинная юбка, белый платок... или шапка это?.. Исчезла... Там просто тьма непроглядная до следующего фонаря. Свет падал на тротуар из окон первого этажа, и снова забрезжила темная фигура.
Он шел теперь быстро, всего несколько шагов их разделяло. Это была старуха, совершенно точно, старуха, худая, сутулая, даже, пожалуй, сгорбленная. Наверное, очень старая, хотя и шла легко. Снова темнота сделала ее почти невидимой, но расстояние совсем уже сократилось, Сергей видел старуху даже там, где не было фонарей.
И куда ее несет в такую позднь, в такую темень? Ветрено, скользко... Как бы в подтверждение его мыслей старуха вдруг вздрогнула, взмахнула руками и опрокинулась навзничь.
"Этого мне только не хватало", – подумал он, но тут же шагнул вперед и склонился над старухой. Она лежала на спине, отбросив в сторону руку с зажатой в ней палкой. Маленькие глубокие глаза были открыты, губы сжаты. Сергей стоял в нерешительности, и тут губы шевельнулись, открылись.
– Ничего страшного, просто поскользнулась. Помогите мне подняться, прошу вас.
Зачем-то сперва он поднял ее на руки. Старуха казалась совсем легкой и неподвижной. Мгновение подержав ее на весу, Сергей затем осторожно поставил ее на ноги и стал стряхивать снег с длинного пальто.
– Не надо, не надо, дружок, – слабо протестовала старуха. – Благодарю вас...
Голос был приятный – старческий, но чистый и легкий. Она чуть-чуть грассировала, и оттого в речи слышался непонятный какой-то акцент.
– Вы ушиблись. Может быть – такси? – предложил он, но старуха замахала узкой ладонью в светлой перчатке.
– Нет, нет. Боже сохрани. Этого не нужно! Да мне и идти-то пустяки.
– Тогда я провожу вас, – решил он и крепко взял ее под локоть.
Дошли они быстро. По дороге старуха молчала, сосредоточенно глядя под ноги. А метель вдруг кончилась. Редкие тонкие снежинки вспыхивали в воздухе и тут же пропадали, небо сделалось совсем черным и холодным, звезды проступили над пустыми домами. Только зеленый "СТРАХ" загорался поминутно, но не казался назойливым и ярким – глаза привыкли.
– Нам сюда. Прошу вас, – голос старухи звучал теперь торжественно и церемонно. – Прошу вас, – настойчиво повторила она.
Они стояли перед тяжелой резной дверью старинного трехэтажного особняка. Окна второго этажа, три... нет четыре окна были освещены, снег у подъезда – утоптан, от ворот на улицу вели две узкие колеи. А вон и следы лошадиных подков, совсем недавние. Редко теперь такое встретишь, забавная какая улица, забавная старуха, интересный дом.
– Благодарю вас, зайду с удовольствием, – ответил Сергей и низко поклонился. И даже вроде шаркнул ногой.
"Что это я? Точно в спектакле. Конформист..." – мелькнуло в голове. Они уже поднялись по широкой, плохо освещенной лестнице. Старуха позвонила. Хрипловатое звяканье колокольчика послышалось за дверью, потом – быстрые шаги.
– Ах, Аглая Николаевна, наконец-то! – розовая девушка в белом переднике и с кружевом на темных волосах снимала со старухи пальто.
– Помоги гостю, Наташа, – голос старухи стал низким и властным.
– Я сам, спасибо, что вы! – но Наташа уже была тут как тут, приняла куртку, шарф и шапку положила на столик возле большого зеркала. В этом зеркале Сергей увидел себя, в этом дурацком свитере и джинсах, с покрасневшим носом и растрепанными волосами. А рядом, за плечом... Нет, она не превратилась в сказочную принцессу, в молодую красавицу, хотя, наверное, он и этому бы не удивился, она осталась старухой, блестели сединой волосы, морщина между бровей разрезала лоб. Но осанка! Но гордое это лицо, нос с горбинкой, прямая высокая шея!..
Старуха поймала в зеркале его взгляд и улыбнулась. Почти незаметно, только брови чуть дрогнули. Тонкой, совсем еще белой рукой поправила она волосы, сверкнула у ворота блестящая брошь.
"Платье-то. Как на картинах старых мастеров", – подумал Сергей и разозлился на себя за банальность.
Старуха опять взяла его под руку, из коридора они шагнули в комнату, и тут уж он не знал, чему удивляться, на что смотреть, что вообще думать обо всем об этом.
Слабо шевелились желтоватые язычки свечей. Человек в ливрее с галунами на цыпочках двигался от одного канделябра к другому, снимал щипцами нагар. Над креслами с расшитой обивкой, с золочеными ножками, около маленьких столиков, около громадных китайских ваз с живыми розами – голоса, звуки рояля из-за стены, какие-то фразы... по-французски, что ли... улыбки, руки в блестящих перстнях, белые чьи-то плечи, страусовые перья веера. Он вслушался. Странно – оказывается, он понимал все, что они говорили, хотя и не знал никогда французского. Совсем молоденькая девушка у окна... какая красавица!.. рассказывает лысому старичку, высовывающемуся из кресла, точно из гнезда, как она поскользнулась на уроке танцев у Жоржа и... Она смеется, и старичок, покивав острой, птичьей головкой, тут же принимается что-то бормотать о маневрах, о каком-то сикурсе, о ретираде и глупце квартирмейстере.
А другой старик – в черном фраке со звездой, к нему обращаются почтительно "ваше превосходительство" – вполголоса беседует о чем-то с молодым офицером... Постой, постой... Ну, конечно, это гусарский мундир на нем. Или – драгунский? Только и знаю, что гусар или драгун! Серость. Наверное, все же гусарский, вон и усы у него, как у гусара.
– Какое, право, мальчишество! Безрассудство! – низким, взволнованным голосом говорил старик со звездой. – Имей в виду: твоя выходка может иметь самые дурные последствия.
– Я дал слово и буду там завтра, – тихо ответил юноша.
– Но зачем? Имей в виду, тебе придется оставить полк. Карьере твоей конец, ты подумал об этом?
– Я дал слово.
– Это я слышал. Ну, что ж... Ты поступил глупо, давая слово, а теперь собираешься сделать еще одну глупость. Не понимаю... Что тебе господин Добролюбов? Почему ради этого... сомнительного... литератора ты собираешься поставить под удар всю свою жизнь?
– Завтра...
– Это ты уже мне объяснил: завтра двадцать пять лет со дня его смерти. Прекрасно. Ну и что? Ты-то здесь при чем?!
– Я обещал...
– Кому?! Зачем?! Я не помню, чтобы ты так уж часто навещал могилу собственного отца, а вот на могилу этого молодого человека, где завтра соберется всякий сброд...
– Это – мои друзья, и я прошу вас не говорить так о них.
– Дело не в них, их я, слава богу, не имею чести знать. Но ты! Ты офицер, дворянин. Ты что, разделяешь убеждения этого Добролюбова? Сомневаюсь. Думаю даже, что ты не имеешь понятия, в чем они состоят.
– Я уважаю всякого, кто имеет хоть какие-то убеждения.
– Весьма похвально. Только стоит ли ради этого губить жизнь?
– Я дал слово, – опять повторил гусар. Впрочем, может быть, никакой он и не гусар вовсе, а только молодец парень, и лицо симпатичное, открытое и твердое, а ведь мальчишка еще совсем.
За стеной чей-то голос запел очень знакомый романс, сегодня утром Сергей его слышал по радио, но названия не помнил.
– Ах, как поет... – вздохнул маленький старичок в кресле и потянулся за шампанским – лакей застыл перед ним с подносом.
"Шампанское... Опять шампанское... Мне нельзя. А, была не была!"
В комнате стало неожиданно тихо. Сергей оглянулся. Все замерли с поднятыми бокалами.
Сергей пил маленькими глотками, пил почему-то жадно, будто горло пересохло, пил до конца, до самого дна. И выпив, не смел поднять глаз, точно сделал сейчас нечто нелепое или смешное.
– Что это с вами, мой милый? – услышал он рядом старухин голос. Она коснулась прохладной рукой его щеки. В комнате снова звучали голоса. А голова кружилась, и Сергей плохо уже понимал, кто говорит, о чем.
Он подошел к окну и отодвинул белую шелковую портьеру. На улице опять мело. Даже домов на той стороне не было видно, только снег да темнота. И вдруг – какой-то свет. Он вгляделся – будто карета в две лошади с фонарями и лакеем на запятках мелькнула мимо окон да и пропала.
Он уже ничего Не пытался себе представить, не старался понять. Он почувствовал внезапно, что очень устал, что больше ничего не произойдет и пора.
Старуха не удерживала. Она молчала, когда в коридоре он поцеловал ей руку. Только наклонилась и сухими губами прикоснулась к его лбу.
Утром ничего страшного не произошло. Голова не болела и не кружилась, во рту не сохло, сознание было ясным.
"Что же это со мной приключилось? – думал он, лежа в постели. – Сон? Или бред? Или я все-таки был здорово пьян и меня разыграли?"
С улицы в комнату светило яркое зимнее солнце.
"Ну ладно – костюмы, свечи... Все это несложно устроить. Но карета на улице? Тоже розыгрыш? Или гипноз? Встать сейчас, пойти туда и все проверить. Только куда идти? Я ведь и адреса не посмотрел, как называлась та улица – не знаю. Теперь, конечно, окажется, что ее невозможно найти, а если и найду, выяснится, что нету такого дома или в нем никто не живет. Читал я где-то похожие истории, и они всегда кончались так. Впрочем, к чему выдумывать? Надо идти и попытаться отыскать".
На мгновение стало не по себе – а стоит ли искать, что-то подсказывало, что не нужно бы. Но Сергей отогнал эту мысль.
До Лиговки он добрался на трамвае и вышел как раз на той остановке, где стоял ночью. Он сразу узнал эту остановку – рядом, в сквере, висела афиша кинотеатра, которую он заметил вчера.
Поперечные улицы были теперь другими, не мрачными и вовсе не таинственными, проста унылыми... Не та улица. И эта – тоже... А тут? Разбитые грязные стекла, заколоченные двери, покрытый снегом тротуар. Здесь!
Сергей почти бежал. Прохожие оборачивались и глядели вслед почему-то с осуждением. Два раза он чуть не упал, поскользнувшись, и едва не пробежал мимо двери маленького старинного особняка. Но сердце вдруг ухнуло, поднялось к самому горлу, и он остановился.
Лестница была та же, с широкими ступенями, с причудливыми, в завитушках, перилами. И звонок прозвучал так же – колокольчиком. И так же быстро распахнулась дверь.
Наташа смотрела на него холодно и удивленно из-под тонких, нарисованных бровей. Синий тренировочный костюм был ей мал и вытянулся на коленях пузырями. Розовая косынка плохо прикрывала железные трубки бигуди.
– Вам кого, товарищ? – спрашивала она уже, наверное, в третий раз, а он стоял перед ней и молчал. Потом очнулся.
– Мне... Аглая Николаевна... дома? – спросил и даже зажмурился, сейчас она скажет с недоумением "кто?" и захлопнет дверь. Но она пропустила его в темный коридор, постучала, крикнула: "Это к вам! Наверное, из собеса", – и исчезла. Сергей вошел в комнату.
Все выглядело так же, как ночью. Те же кресла и столики, и вазы с цветами, и белые шторы на окнах. И хозяйка в глубоком кресле у окна.
– Вам что, голубчик? – Маленькие глубокие глаза смотрели издалека, сухие скрюченные пальцы теребили полу ветхой, заношенной кофты. И тут же он увидел, что цветы в вазах мертвые, пыльные и сухие. Это были искусственные цветы, те, что продают старухи возле кладбищенских ворот.
Из-под лопнувшей обивки стульев кое-где клоками вылезала серая вата, остатки позолоты тускло поблескивали на спинках кресел, на ножках столиков.
– Как же?.. Что же?.. – повторял он, пятясь к двери.
– Ничего, ничего! – выдохнула старуха. – Все верно...
Она встала и выпрямилась, поправила волосы, и голос ее зазвучал властно:
– А теперь ступайте.
– Простите, – сказал он совсем тихо.
Со стариком Сергей столкнулся на лестнице. Задыхаясь, останавливаясь чуть не на каждой ступеньке, "его превосходительство" поднимался, волоча сетку с какими-то кульками. Не было ни фрака, ни звезды, и невозможным казалось даже представить их под поношенным, без цвета, пальто.
– Он был там? – тихо спросил Сергей.
– Он дал слово, – ответил старик, продолжая подниматься.
...Узкая колея сворачивала по снегу к воротам, и Сергей заглянул во двор. Двор был как двор, самый обыкновенный – бачки для мусора, кривобокая скамейка в углу. А рядом – деревянные ворота-двери чьего-то гаража. Раньше здесь был, наверное, каретный сарай.
И тут в гараже вдруг заржала лошадь. Тоненько и весело, будто смеялась. И вторая ответила ей басом.
Западал снег. Медленно спускался он с неба и покрывал двор, и колею, и скамейку, и его опущенные плечи, и волосы (он так и не надел шапку), и эту странную улицу, где в такую погоду может привидеться все что угодно.
