Текст книги "Улыбка женщины"

Автор книги: Николя Барро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6

«Итак, вы находите это странным… – бормотал я, в который раз перечитывая листок, который распечатал еще в издательстве. – Дорогая мадемуазель Орели, мне все это кажется более чем странным…»

Я вздохнул и взял написанное от руки письмо, которое знал наизусть и нравилось мне гораздо больше, чем это холодное и не слишком любезное послание. Обстоятельства дела усложнились, поэтому не стоило удивляться, что их написал один и тот же человек. Я откинулся на спинку кожаного кресла и закурил сигарету, небрежно бросив спичку из коробка кафе «Дё маго» на журнальный столик.

Курить я бросал несколько раз. Последний – после книжной ярмарки, когда мне показалось, что стресс миновал и жизнь вошла в спокойное русло. Тогда у меня была Карменсита – горячая дама из Португалии, которая вот уже третью книжную ярмарку стреляла в меня черными глазами. На этот раз она пригласила меня на ужин, а затем в отель. А на следующее утро стало ясно, что мои возможности дарить дамам ювелирные украшения исчерпаны. Когда Карменсита, обиженная, наконец отчалила, взяв с меня предварительно обещание отобедать с ней в следующий приезд, я понял, что главной моей задачей на оставшийся год будет приобретение всех тех рукописей, которые я запросил в пылу ярмарочной горячки.

Так или иначе, начиная с прошлого вторника маленькие голубые пачки с опасным для здоровья содержимым снова вошли в мою жизнь. Первые пять сигарет я выкурил, когда ждал звонка Адама. В четверг, когда он наконец объявился, я положил пачку в верхний ящик своего письменного стола и решил забыть о ее существовании. Когда же вечером откуда ни возьмись перед дверью моего кабинета возникла эта девушка с зелеными глазами, мои чувства пришли в полный беспорядок. Я словно видел прекрасный сон, который в то же время был моим кошмаром. Я понимал, что должен избавиться от мадемуазель Бреден, пока не всплыла правда о Роберте Миллере, и одновременно ничего не желал больше, как снова увидеть эту женщину и ее обворожительную улыбку.

Я закурил, лишь только мадемуазель Бреден исчезла в конце коридора. Потом ринулся в секретарскую, где днем безраздельно царствовала мадам Пети, и, перерыв свой зеленый пластмассовый ящик для корреспонденции, нашел в нем продолговатый белый конверт, адресованный «писателю Роберту Миллеру». Выглянув в коридор и убедившись, что мадемуазель не стоит за дверью, готовая уличить меня во вскрытии чужих писем, я разорвал конверт и достал из него тот самый исписанный листок бумаги. Я снова и снова перечитывал его вот уже который день в своей квартире, перекладывая с одного места на другое.

Париж, ноябрь 20… года

Дорогой Роберт Миллер!

Сегодня я провела бессонную ночь, и в этом виноваты Вы. Я только что дочитала Ваш роман «Улыбка женщины». Да что там, я его проглотила! Эта чудесная книга попала ко мне в руки, по-видимому, случайно, в одном маленьком книжном магазине, куда я забежала, удирая, если можно так выразиться, от полицейского. Я хочу сказать, что не искала ее специально. Чтение – не моя страсть, я больше люблю готовить. В нормальном состоянии, я имею в виду. Но Ваша книга меня увлекла, воодушевила, заставила смеяться. Она такая легкая и в то же время мудрая. Короче. Ваш роман сделал меня счастливой в самый несчастный из дней моей жизни. (Страдания любви – мировая скорбь.) И то, что в этот момент я нашла именно эту книгу – или книга нашла меня, – представляется мне чудом.

Это звучит странно, но уже с первого предложения я почувствовала, что Ваш роман будет иметь для меня особое значение. Я не верю в случайность.

Дорогой месье Миллер, пока Вы не успели подумать, что имеете дело с сумасшедшей, спешу Вам кое о чем сообщить.

Ресторан «Время вишен», который Вы с такой любовью описали в своем романе, принадлежит мне. И Ваша Софи – это я. Сходство поразительное, и если Вы посмотрите на фотографию, которую я вложила в конверт, поймете, что я имею в виду. Я не знаю, как так получилось, и поэтому спрашиваю Вас: не встречались ли мы с Вами раньше, хотя это и ускользнуло от моего внимания? Вы успешный английский писатель. Я французская повариха из никому не известного парижского ресторана. Где наши пути могли пересечься?

Вы должны понять, что все эти «совпадения», которые в действительности, быть может, вовсе не совпадения, не дают мне покоя.

Я пишу в надежде получить от Вас хоть какое-то объяснение. К сожалению, у меня нет Вашего адреса, и я вынуждена действовать через издательство. Для меня было бы честью угостить человека, который пишет такие книги и которому я стольким обязана, ужином, приготовленным мною собственноручно, в ресторане «Время вишен».

Из вашей биографической справки (и из Вашего романа) следует, что Вы любите Париж и, вероятно, часто здесь бываете. Мне было бы приятно познакомиться с Вами лично и заодно, быть может, узнать ответы на многие вопросы.

Полагаю, что с тех пор, как вышла Ваша книга, Вы успели получить немало восторженных читательских отзывов и не имеете времени ответить на каждый. Но я не просто читатель, поверьте. Для меня «Улыбка женщины» стала особой книгой, можно сказать, судьбоносной. И я пишу это письмо со смешанным чувством благодарности, восхищения и нетерпеливого любопытства.

Ваш ответ доставил бы мне невероятную радость, и я ничего не желаю больше, как Вашего согласия поужинать со мной во «Времени вишен».

С наилучшими пожеланиями,

Ваша Орели Бреден

P.S. Я впервые пишу автору романа, и не в моих правилах приглашать на ужин незнакомых мужчин. Однако я надеюсь, что мое письмо находится в надежных руках английского джентльмена.

Прочитав это письмо в первый раз, я упал на стул в кабинете мадам Пети и закурил очередную сигарету. Должен признаться, будь я Робертом Миллером, считал бы себя счастливчиком. Я не теряя ни минуты написал бы ответ на это письмо, которое было чем-то гораздо большим, чем обыкновенный читательский отзыв. Я не колеблясь принял бы соблазнительное приглашение прекрасной поварихи на обед вдвоем в ресторане «Время вишен». Однако, к сожалению, я был всего лишь Андре Шабане, ничем не выдающимся редактором, назвавшимся Робертом Миллером. Тем самым великим, жизнерадостным и в то же время мудрым Робертом Миллером, который своей писаниной умел задевать за живое красивых и не слишком счастливых женщин.

Жуя сигарету, я разглядывал вложенную в конверт фотографию. На снимке она была в том самом зеленом платье, – очевидно, ее любимом, – с волосами, свободно падающими на плечи, и влюбленной улыбкой, которая снова предназначалась не мне. Вероятно, тогда она водилась с типом, позже разбившим ее сердце. («Страдания любви – мировая скорбь».) Но, вкладывая этот снимок в конверт, она переадресовала эту улыбку Роберту Миллеру. Знай она, что именно я, а не какой-нибудь английский джентльмен, небрежно засуну фото в свой портфель, не стала бы улыбаться так обворожительно, в этом я был уверен.

Я погасил окурок, бросил его в мусорную корзину и спрятал конверт. Когда я покидал издательство после столь насыщенного событиями рабочего дня, мне навстречу попалась компания о чем-то радостно болтающих уборщиков-филиппинцев, которые каждый вечер наводили порядок в помещении.

– О-о-о! Месье Цабане, всегда так много работайт! – сочувственно закивали они.

Я тоже кивнул, скорее вымученно, чем весело.

Наконец пришло время отправляться домой. Было холодно, однако без дождя. Я шел по улице Бонапарта и размышлял о том, почему мадемуазель Бреден удирала от полиции. С виду она не походила на тех, кто крадет футболки в магазине «Моноприкс». И что значило это ее «если можно так выразиться»? Уж не уклонялась ли владелица ресторана «Время вишен» от уплаты налогов? А может, ей пришлось укрыться в книжном магазине, где, по счастью, оказалась моя книга, потому что этот полицейский и был тот самый ее приятель, с которым она страшно разругалась и который потом ее преследовал? Тут я представил себе здорового как бык парня.

Однако самый важный вопрос я задал себе, лишь открывая кодовый замок на воротах, ведущих на улицу Изящных Искусств, где находилась моя квартира.

Как завоевать сердце женщины, вбившей себе в голову, что она связана узами судьбы с человеком, которым восхищается? С мужчиной, которого – смешно сказать! – не существует? С духом, от скуки вызванным к жизни двумя изобретательными горе-волшебниками, чья профессия – продавать мечты? Я посмеялся бы от души, прочитав о чем-нибудь подобном в романе. Но самому оказаться в положении комического героя вовсе не так весело.

Я толкнул дверь в свою квартиру и включил свет. Все, что мне нужно, – гениальная идея, но у меня ее нет. Одно мне было ясно: Роберт Миллер, этот истинный английский джентльмен со своим дурацким коттеджем и таким неподражаемым юмором, никогда не будет ужинать с Орели Бреден. Если я, не менее обворожительный француз из съемной квартиры на улице Изящных Искусств, сумею достаточно ловко все это устроить.

А уже через несколько минут автоответчик полным укоризны голосом моей мамы требовал, чтобы я подошел к телефону.

– Андре? Миленький, я знаю, что ты уже дома. Почему не звонишь? Ты придешь ко мне пообедать в воскресенье? Ты должен время от времени вспоминать свою мать. Я скучаю. Чем мне заняться? Не могу же я дни напролет читать? – ныла она.

Я нервно нащупывал пачку сигарет в кармане куртки.

Потом раздался голос Адама:

– Привет, Энди, это я! Все в порядке? Представь, мой брат уехал на конгресс дантистов в Сант-Анджело и вернется только в воскресенье вечером. Что за жизнь у этих врачей? – Он беззаботно смеялся, а я спрашивал себя, понимает ли Адам вообще что-нибудь? Ведь время летит. Есть ли у его брата мобильник? Или в Сант-Анджело (где это вообще?) нет телефонной связи? Что, собственно, происходит? – Я решил, что будет лучше, если я свяжусь с Сэмом, когда он вернется, – тут же объяснил Адам. – Я тебе сразу же позвоню. Мы гостим у друзей в Брайтоне, но я всегда доступен по мобильнику.

– Да-да, как всегда, на связи, – ответил я и закурил следующую сигарету.

– Всего хорошего, Андре! – (Я поднял голову.) – И не трусь, мой друг, мы доставим Сэма в Париж!

Я согласно кивнул и пошел на кухню посмотреть, что есть в холодильнике. Я обнаружил там пакетик зеленой фасоли, которую тут же сварил в подсоленной воде, и стейк, английский, разумеется, который поджарил.

Поужинав, я расположился с бокалом «Кот дю Рон» и листком бумаги за круглым столом в гостиной и погрузился в разработку стратегии.

Через два часа я набросал примерный план действий.

1. Роберт Миллер игнорирует письмо Орели Бреден (О. Б.). В этом случае она, скорее всего, снова обратится к своему контактному лицу в издательстве Андре Шабане (А. Ш.). А. Ш. отвечает ей, что писатель не выходит на связь и он давно не имеет о нем никаких сведений. Устав биться головой о стену, О. Б. теряет интерес к Роберту Миллеру, одновременно ее интерес к А. Ш. как к потенциальному посреднику тоже падает.

2. Роберт Миллер не отвечает на письмо, но А. Ш. предлагает О. Б. свою помощь. Он делает все, чтобы заслужить ее любовь. Однако интерес О. Б. в любом случае направлен не на редактора, а на писателя. Может ли А. Ш. действительно ей помочь? Нет, потому что никакого Роберта Миллера не существует. А. Ш. просто тянет время, чтобы доказать О. Б., какой он замечательный мужчина. Ну и попутно – какой же идиот на самом деле этот англичанин.

3. Роберт Миллер дает вежливый, но несколько расплывчатый ответ. Он не позволяет пламени погаснуть. Писатель ссылается на своего замечательного редактора (А. Ш.) и не исключает того, что скоро будет в Париже. Но встретиться с О. Б. не обещает – график такой плотный!

4. А. Ш. все организует. Он спрашивает О. Б., сможет ли она быть на одном мероприятии с участием Роберта Миллера? (Ужин.) Она может, и она благодарна А. Ш. Писатель, разумеется, отказывается в последний момент. О. Б. на него злится. А. Ш. сообщает ей, что, к сожалению, на него никогда нельзя положиться. О. Б. и А. Ш. проводят прекрасный вечер, и О. Б. понимает, что иметь дело с симпатичным редактором гораздо приятнее, чем с закомплексованным писателем.

Я довольно кивнул и еще раз перечитал пункт 4. Эта идея мне нравилась. Насколько она гениальна, покажет время. Оставалось продумать несколько вопросов.

1. Стоит ли Орели Бреден всей этой комедии? Безусловно стоит.

2. Должна ли она в конце концов узнать правду? Нет, ни в коем случае!

3. Что будет, если Сэм Голдберг действительно объявится в Париже под именем Роберта Миллера, чтобы давать интервью и проводить чтения, и об этом узнает О. Б.?

Время было позднее, и я решил отложить последний вопрос до утра. Я встал, опорожнил пепельницу, в которой лежало уже пять окурков, и потушил свет. Я страшно устал. Свою главную проблему на сегодняшний день я сформулировал так: «Что будет, если Роберт Миллер действительно приедет в Париж?»

В пятницу утром месье Монсиньяк уже ждал меня в моем кабинете.

– Ах, мой дорогой Андре, вот наконец и вы! – воскликнул он, раскачиваясь из стороны в сторону так, что его кожаные ботинки скрипели. – Я положил вам на стол рукопись одной милой молодой писательницы, дочери последнего лауреата Гонкуровской премии, с которым мы очень дружны. Прошу вас, в виде исключения, посмотреть ее как можно скорее. Это срочно.

Я вытер шею платком и кивнул. За время работы с месье Монсиньяком мне трудно было припомнить, чтобы работа хоть раз была несрочная. Я взглянул на рукопись дочери лауреата Гонкуровской премии в прозрачной папке. «Исповедь грустной девушки» – элегантное название. В ней было максимум сто пятьдесят страниц, и наверняка достаточно было прочитать пять, чтобы поплохело от обычных нарциссических излияний, которые сегодня так часто выдаются за серьезную литературу.

– Нет проблем, сегодня в обед я сообщу вам свое мнение, – ответил я, вешая пальто в узкий шкафчик возле двери.

Монсиньяк постучал пальцами по своей бело-голубой рубашке. Он был не очень низенький, но головы на две поменьше меня, хотя и куда толще. При всей своей неказистости он умел одеваться. Он ненавидел галстуки и носил только шейные платки, а также обувь ручной работы. Несмотря на тучность, месье Монсиньяк производил впечатление гибкого и очень энергичного человека.

– Прекрасно, Андре! – воскликнул он. – Знаете, что мне в вас нравится? Вы на редкость сговорчивы. Много не говорите, не задаете лишних вопросов – просто делаете. – Он посмотрел на меня своими лучистыми голубыми глазами и похлопал по плечу: – Вы далеко пойдете. – Тут он подмигнул мне. – Послушайте, – продолжал он, – если эта вещь никуда не годится, я попрошу вас написать пару конструктивных замечаний по содержанию. Вы же знаете как? Ну, потенциал, безусловно, есть, и читать написанное автором интересно… и так далее, и так далее… А потом так мягко намекнете…

Я кивнул, подавив улыбку. Уже стоя между дверью и вешалкой, Монсиньяк повернулся и задал вопрос, которого я ждал все это время:

– Ну а как там с Робертом Миллером?

– Я веду переговоры с его агентом Адамом Голдбергом, на него можно положиться, – ответил я.

Старый месье Орбан, тот самый, который свалился с дерева, собирая вишни, дал мне как-то совет. «Когда лжешь, мой мальчик, будь как можно ближе к правде. Так больше шансов, что тебе поверят», – сказал он в один прекрасный летний день, когда мне, прогулявшему школу, предстояло сочинить подходящую историю для моей матери.

– Он уверен, что мы вытащим Миллера в Париж, – с жаром продолжал я, чувствуя, как мой пульс участился. – Собственно, осталось обговорить детали. Думаю, в понедельник буду знать все точно.

– Прекрасно-прекрасно…

Жан Поль Монсиньяк вышел с довольным видом, а я полез в карман. Лишь после третьей сигареты я начал успокаиваться. Потом открыл окно, впуская в комнату чистый, холодный воздух.

Я просмотрел рукопись. Еще одна Франсуаза Саган. Юная героиня – дочь известного писателя, не понимающая, чего она хочет, – погружала читателя в мир своих сексуальных переживаний с аборигеном Карибских островов, который вечно находился под кайфом. В этом, собственно, и заключалось действие. Каждый второй абзац был посвящен описанию чувств этой девушки, по большому счету никому не интересных, даже ее чернокожему любовнику. В конце романа героиня возвращалась домой, а жизнь все еще представлялась ей большим знаком вопроса, и она так и не поняла, отчего ей грустно.

Со своей стороны, я тоже не понял этого. Имей я в молодости возможность провести четыре недели на островах своей мечты, в полной мере наслаждаясь их красотами, не стал бы привередничать, а, вероятно, просто спятил бы от счастья. Быть может, моей натуре не хватало глубины.

Я осторожно сформулировал отказ и подготовил копию для месье Монсиньяка. В полдень мадам Пети принесла почту и недовольно спросила, курил ли я.

Я сделал невинное лицо и замахал руками.

– Вы курили, месье Шабане, – возразила она, заметив пепельницу возле мусорной корзины. – Вы курили даже в моем кабинете, я почувствовала это сразу, как только вошла. – Она неодобрительно покачала головой: – Или вы не понимаете, месье Шабане, что это опасно для здоровья? Вы же знаете это!

Да-да, я все знаю. Курить вредно. Есть вредно. Пить тоже. Все, что приносит удовольствие, – либо аморально, либо противозаконно, либо ведет к ожирению. То же касается и чрезмерного увлечения работой, и лишних волнений. Мы вечно балансируем над пропастью, а под конец нам суждено свалиться с лестницы, собирая вишни, или попасть под машину по дороге в булочную, как консьержка из романа «Элегантность ежика».[17]17
  «Элегантность ежика» («L'elegancedu herisson») – роман французской писательницы Мюриель Барбери.


[Закрыть]

Я молча кивнул. А что я мог сказать? Она была права. Я подождал, пока мадам Пети удалится, а затем вытряхнул из пачки очередную сигарету и уже через несколько секунд любовался расходящимися в воздухе завитками белого дыма.

После того как мадам Пети уличила меня в курении, со мной произошли и некоторые другие вещи, самым прискорбным образом ставшие на моем пути к здоровому образу жизни. Наименее волнующим и, пожалуй, самым здоровым событием был обед у мамы в Нейи. Я не был уверен, что полная тарелка квашеной капусты с жирной свининой и сосисками подходит моему желудку, но это было лучшее, что я мог ему предложить. Моя мама родом из Эльзаса, а потому не представляла себе жизни без квашеной капусты. Плюс ко всему – «сюрприз», объявленный маман еще по телефону и состоящий из ее чрезвычайно болезненной сестры и плохо слышащей, а потому громкоголосой любимой кузины (любимой ею, но не мной!). Неудивительно, что еда из эльзасской керамики не доставила мне особого удовольствия. Квашеная капуста камнем лежала у меня в желудке. А три пожилые дамы, называвшие осанистого тридцативосьмилетнего мужчину ростом сто восемьдесят пять сантиметров то «малыш», то «миленький», сводили меня с ума. В остальном все было как обычно, только в три раза хуже.

Меня спрашивали: не похудел ли я? (О нет!) Не собираюсь ли жениться? (Если отыщется подходящая кандидатура, почему бы и нет?) Может ли маман рассчитывать на внука, которого потом будет пичкать квашеной капустой? (Ну разумеется, я уже рад за него.) Все ли хорошо на работе? (О да, лучше не бывает!)

В промежутках между вопросами меня уговаривали взять еще кусочек или просили поделиться последними известиями.

– Что новенького, Андре?

Три пары глаз выжидающе смотрели на меня, а я был чем-то вроде воскресного радио. Я не мог поведать им о своих настоящих проблемах. Ну кто за этим столом смог бы понять причину моей нервозности, состоящую в том, что я обзавелся двойником в лице одного английского писателя, в результате чего мои дела пошли наперекосяк? Поэтому я выдумал что-то насчет прорыва трубы в моей квартире в доме старой постройки. Хорошо, что дамы были не в состоянии как следует сконцентрироваться на одной теме. Во всяком случае, слабослышащая кузина прервала мой рассказ возгласом: «Кто умер?» Эту фразу она повторяла еще раз пять на протяжении нашей беседы, вероятно, когда теряла нить разговора. Мы говорили о разных интересных вещах: венозной недостаточности, визитах к врачу, ремонте дома, плохо работающих садовниках, небрежных уборщицах, рождественских концертах, похоронах, викторинах, неизвестных соседях и призраках прошлого.

Наконец настала очередь сыра и фруктов. К этому времени возможности моего желудка, равно как и мои, полностью исчерпались, и я, извинившись, вышел в сад покурить. Три сигареты.

В ночь с воскресенья на понедельник я ворочался с боку на бок в постели, несмотря на три жевательные таблетки от изжоги. Козий сыр с камамбером стали вчера последней каплей. Я видел кошмарный сон с участием Сэма, брата Адама, симпатичного зубного врача, и мадемуазель Бреден. Полураздетая, она лежала с ним на кушетке в его оснащенном по последнему слову техники кабинете, а он обнимал ее и стонал от страсти. Я же в это время тоже стонал в стоматологическом кресле, пока медсестра вырывала мне зуб.

Проснувшись в холодном поту, я решил перекурить.

Но и это были цветочки по сравнению с тем, что готовил мне понедельник.

Утром в издательство позвонил Адам и сообщил, что Сэм поначалу воспринял его просьбу без энтузиазма, однако, осознав всю прелесть затеи с Миллером, высказал готовность подыграть. «Не took it like a man»,[18]18
  «Он повел себя как мужчина» (англ.).


[Закрыть] – довольно прокомментировал Адам ответ брата.

Однако Сэм мало что знал о Франции и старинных автомобилях и имел еще более слабое представление о людях, связанных с книгами.

– Боюсь, нам придется хорошенько проинструктировать его, – сказал Адам. – Надо подготовить отрывки для чтения, пусть потренируется.

Что касается бороды, по этому пункту Адам собирался провести хорошую разъяснительную работу.

Я нервно натянул свитер, воротник которого неожиданно сдавил мне шею. Разумеется, Роберт Миллер должен выглядеть как Роберт Миллер. Однако лично я заинтересован в том, чтобы зубной врач оставался при этом зубным врачом.

Дело слишком усложнилось.

– Договорились, – продолжал Адам. – Я сделаю все, что в моих силах. – И дальше он сказал такое, что заставило меня тут же схватиться за пачку сигарет: – Кстати, для Сэма лучше всего было бы приехать через неделю в понедельник. По сути, это единственный день, когда он может.

– Ты спятил?! – закурив, заорал я. – Представляешь, что это будет!

Дверь неслышно отворилась, и на пороге показалась мадемуазель Мирабо с прозрачной папкой в руках.

– Не сейчас! – закричал я, отмахиваясь от нее рукой, и прошипел: – Что вы уставились, моя милая, не видите, я разговариваю по телефону?

Она испуганно посмотрела на меня, ее нижняя губа задрожала, и дверь закрылась так же бесшумно, как и отворилась.

– Но он приезжает не сейчас, – принялся успокаивать меня Адам, возвращая к телефонному разговору. – В понедельник было бы лучше всего. Мы прибудем с ним в воскресенье и еще раз все обговорим в спокойной обстановке.

– Отлично-отлично, – зашипел я. – Две недели! Что мы сможем подготовить?

– Сейчас или никогда, – лаконично возразил Адам. – Радуйся, что хоть что-то получается.

– Я радуюсь как сумасшедший! – ответил я. – Спасибо, что не завтра.

– Собственно, в чем проблема? – недоумевал Адам. – «Фигаро» давно на старте, насколько я знаю. Что же касается чтений, я склоняюсь к тому, что лучше устроить их в узком кругу. Или ты предпочитаешь провести чтения во «Фнаке»?[19]19
  «Фнак» (Fnac, Fédération nationale d'achats) – французская торговая сеть, специализирующаяся на развлекательной продукции (книги, CD и т. п.).


[Закрыть]

– Нет, конечно нет, – возразил я. – Чем проще, тем лучше. Вся церемония должна выглядеть как можно скромнее. В понедельник через неделю! Мне жарко. – Дрожащими руками я достал из пачки сигарету. – Мне плохо!

– Почему? – недоумевал Адам. – Вроде все складывается. Или ты опять не позавтракал как следует? – (Я весь сжался.) – Тосты и яичница с беконом – вот что тебе надо, – поучал меня мой английский друг. – Круассаны и булочки – пища слабаков. Откуда же взяться силе?

– Давай не будем, хорошо? – оборвал я Адама. – Мне тоже есть что сказать про английскую кулинарию.

Не в первый раз мы затевали спор о преимуществах и недостатках наших национальных кухонь.

– Не будем, не будем, – согласился Адам, но я видел его ухмылку. – Скажи лучше, устраивает ли тебя срок, прежде чем Сэм еще раз все окончательно обдумает.

– Хорошо. – Я сделал глубокий вдох. – Я сообщу в наш отдел по связям с общественностью. И пожалуйста, позаботься о том, чтобы твой брат хотя бы в общих чертах представлял себе содержание романа.

– Это я устрою.

– Он заикается?

– Ты рехнулся? Почему он должен заикаться? Он говорит нормально, как и мы с тобой. И у него красивые зубы.

– Это утешает. И еще, Адам…

– Да?

– Твой брат должен быть предельно осторожен. Пусть никому не говорит, зачем он едет в Париж. Ни старым приятелям по клубу, ни соседям, ни даже жене. Мир тесен.

– Не беспокойся, Энди. Мы, англичане, очень сдержанны.

Несмотря на все опасения, Мишель Отей сильно обрадовалась, узнав о приезде Роберта Миллера.

– Как вы быстро все устроили, месье Шабане! – удивилась она, изобразив настоящее тремоло с карандашом. – Или автор оказался не таким уж затворником, каким вы его все время нам представляли? Я немедленно созвонюсь с «Фигаро» и прозондирую еще два небольших книжных магазина. – Она достала ролодекс и принялась рыться в карточках. – Рада, что все получилось, и кто знает… – Она улыбалась мне, а ее черные серьги в форме сердечек раскачивались из стороны в сторону, ударяясь о тонкую шею. – Не запланировать ли нам на следующую весну пресс-поездку в Англию? Нанести визит Роберту Миллеру в его коттедже, как вы на это смотрите?

У меня похолодело в желудке.

– Прекрасно!

Теперь я понимал, что значит быть двойным агентом. Я решил убить беднягу Миллера сразу после того, как он выполнит свою миссию в Париже.

Пусть свалится с неукрепленной насыпи на старом «корвете». Сломает шею. Трагический случай, ведь он еще так молод! Останется маленькая собачка, но она, к счастью, не умеет ни говорить, ни писать. И быть может, именно я, как доверенное лицо Роберта Миллера и его редактор, возьму на себя заботу о ней.

На бледном лице Мишель Отей отображалась работа мысли.

– Он еще пишет? – спросила она.

– Полагаю, да, – поспешно ответил я. – Он работает медленно, не в последнюю очередь потому, что хобби отнимает у него так много времени. Вы же знаете, что он все время возится со старыми автомобилями. – Я сделал вид, что тоже задумался. – Над своим первым романом он работал… лет семь. Да. Почти как Джон Ирвинг. Только пишет хуже.

Я довольно рассмеялся и, оставив мадам Отей недоумевать, вышел из кабинета. Идея убить Роберта Миллера мне понравилась. Может, именно в ней и было мое спасение.

Однако, до того как это произойдет, наш джентльмен окажет мне одну маленькую услугу.

Электронное письмо от Орели Бреден пришло ко мне в семь тринадцать. До того момента я больше не выкурил ни одной сигареты. Как ни странно, я почувствовал что-то вроде угрызений совести, открывая его.

Ну да, я его читал. Ее доверчивое письмо, адресованное Роберту Миллеру. И без ведома Орели Бреден унес ее фотографию в своем портфеле. Все это, конечно, не совсем правильно. Но, с другой стороны, кому, как не мне, получать почту за Роберта Миллера?

Итак, уже заголовок внушил мне легкое беспокойство.

Тема: Вопросы о Роберте Миллере!!!

Я вздохнул. Три восклицательных знака не предвещали ничего хорошего. Еще не читая письма, я почему-то понял, что не смогу дать на него удовлетворительного ответа.

Уважаемый месье Шабане!

Сегодня понедельник, и со дня нашей с Вами встречи в издательстве прошло несколько дней. Надеюсь, Вы передали мое письмо Роберту Миллеру. Несмотря на все Ваши заверения, я не сомневаюсь, что получу на него ответ. Вероятно, это одна из обязанностей редактора – оборонять писателя от навязчивых поклонниц. Однако не кажется ли Вам, что вы перебарщиваете?

В любом случае благодарю Вас за Ваши старания. У меня есть несколько вопросов, на которые Вы точно можете ответить.

Есть ли у Роберта Миллера сайт в Интернете? К сожалению, мне не удалось найти ничего подобного.

К своему удивлению, я не обнаружила оригинального издания книги Роберта Миллера. В каком издательстве выходила она в Англии и как называется по-английски? На сайте магазина «Amazon» есть ссылка только на французское издание. Но ведь это перевод, так ведь? По крайней мере, фамилия переводчика указана.

Во время нашего первого разговора по телефону Вы упомянули о приезде Роберта Миллера в Париж. Разумеется, мне бы очень хотелось его увидеть. Известно ли, когда это будет? Нельзя ли прямо сейчас заказать два билета?

Надеюсь, что не слишком злоупотребила Вашим драгоценным временем, и жду скорого ответа.

Ваша Орели Бреден

Я схватил сигарету и тяжело опустился в кресло. Орели Бреден требовала немедленного ответа. Боже мой, как же она чертовски упряма! Последние два вопроса болью отозвались в моем желудке. Я должен остановить ее.

Я даже думать не хотел о том, что произойдет, если восторженная мадемуазель Бреден встретится с простоватым Робертом Миллером, a. k. a. (also known as[20]20
  Также известным как… (англ.)


[Закрыть] – как сейчас пишут) Сэмюель Голдберг, и побеседует с ним лично.

Однако вероятность того, что прекрасная повариха узнает о запланированных публичных чтениях, ничтожно мала. Я, во всяком случае, оповещать ее не намерен. А так как интервью в «Фигаро» может появиться не ранее чем на следующий день после этого, со стороны прессы также нет никакой опасности. А потом, к сожалению, будет поздно. Если же она найдет эту статью или еще как-нибудь узнает о чтениях, мне придется что-нибудь придумать.

Меня неприятно удивило и то, что мадемуазель Бреден хотела приобрести два билета. Зачем ей столько? Появление нового любовника казалось маловероятным: ведь она только что пережила такую любовную драму! Иначе зачем ей нужно было бы утешение, которое она нашла в моей книге?

Я взял очередную сигарету и погрузился в размышления.

И все же второй вопрос был намного сложнее, потому что ни английского оригинала романа, ни издательства, где бы он выходил, не существовало. Мне нужно было хорошенько продумать ответ. Как это мадемуазель Бреден не пришло в голову навести справки о переводчике? О нем она тоже ничего не найдет в Интернете. А что, если она позвонит в издательство и поднимет шум? Максимум, что я мог сделать, – это включить несуществующего переводчика в свой мартиролог. Не следует недооценивать эту чувствительную особу! С таким упорством она в конце концов непременно дойдет до месье Монсиньяка.

Я отправил письмо на печать, чтобы взять его домой и обдумать все в спокойной обстановке.

Листок выполз из жужжащего принтера. Теперь у меня два письма от Орели Бреден. Второе не столь приятное, как первое. В нем не было ни единого доброго слова в адрес Андре Шабане, как я ни вчитывался.