Текст книги "Лейтенант запаса"
Автор книги: Николай Юрконенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
***
Дождливым пасмурным вечером в комнатную дверь Березкиных коротко постучали. Игорь оторвался от телевизора, откинул защелку. Перед ним стоял капитан Никитин.
– Вы?! – невольно вырвалось у Игоря.
– Я, собственной персоной, – улыбнулся замполит. – Не прого'ните незваного гостя?
– Проходите, товарищ капитан, – в легком замешательстве произнес Игорь. Никитин отряхнул в коридоре плащ-накидку, промокая лицо платком, прошел в комнату.
– Ну и льет на дворе, прямо жуть, – замполит осмотрелся. Остановил взгляд на портрете Светланы. – Я тут с вашей женой недавно познакомился, дочку к ней водил на прием в полковой медпункт. Светлана Максимовна обошлась с ней, как родная мать, ни крику тебе, ни рёву. А дома что было… – замполит негромко засмеялся, опустился на стул. – Скажу вам по секрету, хоть она и начинающий доктор, а отзывы о ней в гарнизоне слышатся весьма положительные… Как я понимаю, она на ночном дежурстве?
– Да, – подтвердил Игорь и поинтересовался. – Вы со мной поужинаете, товарищ капитан?
– Ужинать не стану, а вот от чашки горячего чая не откажусь.
– Хорошо, я сейчас согрею. А вы посмотрите пока, – Игорь протянул Никитину свой любимый журнал «За рулем» и принялся накрывать стол. Постелил скатерть, поставил вазочки с печеньем, конфетами, вареньем. Чай заварил густой, ароматный.
– Пожалуйста, товарищ капитан, – пригласил он Никитина.
– Послушайте, Игорь, сейчас мы не на службе, я у вас в гостях, так что называйте меня Сергеем. Ну, если хотите, Сергеем Николаевичем. Договорились?
– Договорились.
– Вот и добро, – Никитин отхлебнул глоток чая. Какое-то время офицеры сидели молча.
– Что же вы не начинаете, Сергей Николаевич, давайте уже говорить. Я примерно догадываюсь, зачем вы пришли…
– Вы куда-то торопитесь, Игорь?
– Нет. Просто вы у меня в гостях, и вам не совсем удобно пропесочивать хозяина, я же понимаю.
– Плохо понимаете, – Никитин разломил квадратик печенья. – Я не красна девица, чтобы стесняться… Тем более, что пропесочивать вас не собираюсь.
– Что ж, это облегчает, – проронил Игорь. – Тогда спрашивайте.
– И спрашивать ничего не буду. Я лучше расскажу вам, почему стал именно десантником.
– А почему вы считаете, что мне это может быть интересно? – довольно дерзко уточнил Игорь.
– Почему… – чуть заметно усмехнулся капитан. – Да потому, что мне очень не понравились ваши слова тогда, на тренировке.
– Какие слова? О чем?
– О том, что десантные войска не для вас… А, для кого же тогда? Для сержантов и рядовых? Но они отслужат и уйдут в запас, и на смену им придут зеленый новобранцы. А если война? Кто поведет их в бой? Кто научит их стрелять, взрывать мосты и туннели, прыгать с парашютом, бесшумно снимать вражеских часовых? Я? Старшина Гусаров? Майор Кузьменко? Генерал Самойлов? Вы, наверное, думаете, что я сразу стал и парашютистом, и разведчиком? Как бы не так! Изрядно попотеть пришлось, пока брошенный штык-нож стал достигать мишени, пока секунды затяжного прыжка перестали казаться падением в могилу… На все это ушли годы тренировок и не одна пара сапог была истоптана! Но сейчас я хочу не об этом говорить… Налейте-ка еще чайку, Игорь.
– А может, закурите, Сергей Николаевич? – тот кивнул на пачку сигарет «Кэмел».
– Не курю. Да и вам не советую. В разведке, как, собственно, и в жизни курево – враг! Давайте чай.
Никитин пригубил чашку, поставил ее на стол.
– Итак, почему я стал военным? Я им стал потому, что еще в раннем детстве понял, чтобы уметь защищать справедливость, надо быть сильным и смелым. А еще потому, что в одиннадцатилетнем возрасте был свидетелем казни…
– Казни… Какой казни?! – опешил Игорь.
– Страшной… Расстрела…
– Расстрела кого?
– Моей матери.
– Как это… За что? – почему-то шепотом спросил Игорь, не сводя глаз с вдруг закаменевшего лица замполита.
– После войны, в Карпатах, бандеровцы не спрашивали, за что, просто стреляли, если тот или иной человек был из семьи советского военнослужащего… А мой отец был пограничником.
– Вот оно что-о-о… – медленно протянул Игорь, чувствуя, как кровь горячей волной приливает к лицу… – Как же это случилось, Сергей Николаевич?
–Очень просто… Перехватили они нас в горах, когда мы ехали на «студебеккере» к новому месту службы… Ударили из автоматов, убили шофера и майора-пограничника, сидевшего в кабине. Отец выскочил из кузова, видно, хотел сесть за руль, но его ранили… Мать забросала меня какими-то тряпками, сверху накинула отцовскую шинель, сама схватила автомат и тоже выпрыгнула из кузова. Хорошо помню ее последние слова: «Не шевелись, Сереженька, может, не найдут! А при первой возможности – беги!» Я и не шевелился, только шинель приподнял, чтобы видеть маму… Она успела две-три очереди дать по бандитам, потом ее сбили с ног.
– А отец, что с ним? – Игорь судорожно облизал пересохшие вдруг губы.
– Его бандеровцы не трогали, думали, что убит. А он пришел в себя и стал стрелять из пистолета… Он неплохо стрелял, двоих уложил сразу, а Стаху'ра не сумел, только в плечо ранил…
– Кто такой Стахур?
– Командир боёвки, атаман, что ли… Умирать буду, а не смогу забыть этого зверя со шрамом через все лицо и с располосованной левой бровью. И слова его никогда не забуду!
– Какие слова? – Игорь едва смог задать свой вопрос, в горле спазм, сухое колотье.
– Которые он отцу сказал: «За мою кровь, коммуняка, я из тебя жилы шомполом повыкручиваю!»
– А как же вы, Сергей Николаевич? – спросил Игорь и не узнал своего голоса.
– А что я? Закусил рукав отцовской шинели и стиснул зубы, чтобы не закричать, когда мать поволокли к обочине дороги и стали сдирать с нее одежду. Но тут бандиты услыхали мотор бронетранспортера, который шел по дороге. Кто-то заорал: «Пане Стахур! Краснюки едуть!» Забегали, по очереди из автомата в каждого убитого еще всадили. Маму застрелил из пистолета лично Стахур. Схватил ее за волосы, намотал их на руку, все хотел на колени поставить перед отцом, чтобы он ее смерть увидел, а получилось, поставил прямо перед моими глазами, мне из-под шинели было видно всё… Мама кричала: «Не смотри! Не смотри!» А отец все смотрел, глаз не сводил с нее. Стахур выстрелил ей в спину несколько раз… И каждая пуля, будто в меня… Отец собрал последние силы, попытался сбросить с себя бандитов, но их было много, держали крепко… Только через много лет я понял, что не ему мама кричала свое: «Не смотри!» Она мне это кричала…
– Что было потом, Сергей Николаевич? – Игорь сидел с бледным лицом.
– Потом подошел бронетранспортер и начался бой.
– А вы как же?
– Я? – Никитин судорожно вздохнул. – Я все лежал под шинелью, ноги и руки отнялись… Бандеровцы, отходя, обстреляли и подожгли и машину. Я закричал. Кто-то из пограничников бросился в кузов и вытащил меня, – капитан замолчал, уставившись в одну точку. Потом поднял глаза на лейтенанта. – Вот так, Игорь, на фронте я не был, а ранение получил в настоящем бою, – он поднял рукав, и лейтенант увидел овальный укус пули на сгибе правой руки.
– А отец, что с ним?
– Его нашли позже, когда прочесывали леса на Верховине. Обрубками ног он упирался в развороченный муравейник, руки были прикручены к дереву, на груди – кровавая звезда… – Никитин стиснул пальцы в замок.
Офицеры долго молчали.
– Никогда не прощу себе, что не бросился к отцу на выручку… – наконец нарушил тяжелую тишину замполит. – Видел же, как они взваливают его, связанного, на коня. Может, удалось бы задержать их до подхода наших…
– Так они бы и вас…
– Несомненно! Но все равно душа не на месте, хотя уже столько лет прошло.
– Да, такое вовек не забудется, – Игорь поднялся. – Я чай подогрею, Сергей Николаевич, вы не возражаете?
– Давайте, а то знобит что-то, – кивнул капитан, отрешенно глядя в окно. На улице темнело.
Какое-то время офицеры молчали, потом Никитин спросил негромко:
– Ну что, Игорь, не зря я вам рассказал свою невеселую историю?
– Это в каком смысле?
– Да все в том же: чтобы бороться со злом, надо быть сильным и смелым, а наши войска как нельзя лучше воспитывают эти качества.
– Я, наверное, не подпадаю под эту категорию, – мрачно промолвил лейтенант. – Не получается ничего.
– Бросьте! – голос Никитина стал жестким, он нахмурился. – Просто вы сами не стремитесь, чтобы получалось, вот и все.
– Но меня готовили к иной работе, понимаете? Кроме этого, я не кадровый офицер, а «пиджак». Пройдет два года, снова буду штатским человеком.
– «Пиджак»… Штатский человек… Два года… – саркастически изрек капитан. – Но сейчас-то вы на военной службе и знаете, что надвигаются крупные маневры, в которых будут участвовать несколько военных округов. А вы заладили свое: не могу, не создан, устал… Знаете, Игорь, мужчина не должен произносить слово «устал».
– Это почему же?
– Да потому, что не из мужского лексикона оно!
– А если мужчина действительно устал? – с каким-то даже вызовом поинтересовался Игорь. – Вот вы, например, что, никогда не устаете?
– Увы! – обезоруживающе усмехнулся капитан. – Устаю, да еще как, но предпочитаю об этом помалкивать. Это и без моих объяснений всем видно.
– А вот я не привык помалкивать, всегда говорю, как есть. И не стыдно мне…
– Зато мне стыдно за вас, Игорь! Вы взрослый мужчина, за вашими плечами инженерный институт, а ведете себя как инфантильный недоросль, уж простите за солдатскую прямоту… – посуровев, Никитин сделал продолжительную паузу, потом продолжил. – Я – политработник, мое оружие – слово. Но поверьте, не стану уговаривать вас остаться в разведке. Хотите уйти, уходите, но я всегда буду с горечью думать о том, что не сумел внушить, как вы нужны здесь.
– Я все прекрасно понимаю, товарищ капитан, но мне кажется, что каждый нужнее там, где может принести максимум пользы. Ну какой из меня разведчик, если вчера на кроссе я отстал от замыкающего почти на километр? Солдаты открыто смеются… Я-то думал: привезут в часть, организуют какие-нибудь курсы, научат кое-чему, а уж потом командовать поставят… А тут – с корабля на бал.
– Да нет у нас сейчас такой возможности – создавать для вас, нескольких человек, специальные курсы, не до этого, сами же видите… Разведрота будет выполнять на учениях сложные специальные задачи: удерживать плацдарм до приземления главных сил, захватывать переправы и мосты, рвать туннели, нарушать коммуникации условного противника…
– То есть, «размягчать» его тылы? – добавил Игорь. – Ведь так это говорится на языке ВДВ?
– Вот именно – размягчать! Видите, вы начинаете привыкать к нашей терминологии… – как-то даже обрадовался Никитин и продолжил. – И все силы брошены на подготовку к этим действиям. А вы говорите: курсы… Научить… Учитесь сейчас, в ходе тренировочных занятий, это ли не школа для молодого офицера? – замполит отодвинул чашку, продолжил. – Вот вы говорите, что солдаты над вами смеются. Плохо это, конечно, но и расписываться в собственной слабости не стоит.
– Да я не то, чтобы расписался, просто нет у меня такой, извините, дыха'лки, как у моих бойцов… Вот если бы нужно было сработать на автотехнике, тогда бы я…
– А вы умрите там, где вас поставили, а не где вам больше нравится! – твердо выговорил капитан. – Такой девиз был во время войны. Никогда не поверю, что в вашем институте все такие, как вы, неподходящие к службе в десантных войсках.
– Да нет, были у нас ребята, которые хотели попасть именно в ВДВ, а попал я. Многие хотели стать морскими пехотинцами, танкистами…
– А вот вы станьте разведчиком, честь вам будет и хвала! Чего молодому офицеру по тылам отсиживаться? – Никитин замолчал, а Игорю вдруг припомнился недавний ночной разговор со Светланой: «Не хочу, чтобы ты был изгоем, тащился в тыловом обозе…».
Игорь помолчал, потом искоса глянул на замполита:
– Вы не досказали, Сергей Николаевич, чем все закончилось там, в Карпатах?
– Закончилось тем, чем и должно было закончится: боёвку в конце концов выловили и почти всю уничтожили. А меня усыновил друг отца, тоже пограничник. Потом суворовское училище, после него Рязанское воздушно-десантное… Армия стала моим домом, моей семьей…
– Вы сказали, что банду уничтожили почти всю… Что, кому-то удалось уйти?
– Да, удрало несколько главарей во главе с самим Стахуром. Но позже нашли и их…
– Где?
– На одном заброшенном гуцульском хуторе. Долго отстреливались, ни один живым не сдался, знали, сволочи, – пощады не будет. А Стахур ушел все-таки.
– Как ушел?! – поразился Игорь.
– Сумел вот… Хитрый был – Митрий. Двоих оставил прикрывать, а сам – как в воду канул. Видно, удалось ему через кордон перейти, а жаль…
– Да, жаль, – Игорь стиснул кулаки, потом медленно развел побелевшие на сгибах пальцы. – А почему вы избрали десантные войска, Сергей Николаевич? Отец ведь был пограничником. Наследственность-то никто не отменял…
– Нравится мне этот род войск, – тепло улыбнулся Никитин. – По душе данная профессия: рискованная, отчаянная… А я человек азартный, увижу голубые береты – сердце ликует. Перед прыжком глянешь внутрь самолета, а там ряды здоровенных парней в пестрых костюмах. Десятки людей за твоей спиной, готовых идти с любых высот, в любое пекло. Силища ощущается, и сам становишься значительнее и сильнее. Вы слышали, как поют десантники в строю, на инспекторских смотрах?
– Еще нет, – пожал плечами Игорь. – И что же они поют?
– В той песне есть слова, прекрасно характеризующие нашу службу: «Но есть десантные войска – и нет задач невыполнимых!» Улавливаете смысл, лейтенант?
– Улавливаю.
– А, чтобы задачи были выполнимыми, надо очень многое знать и уметь. Десантник – боец универсальный.
– Ну хорошо, а почему вы выбрали именно разведку?
– Х-м… Почему я выбрал разведку? – Никитин с минуту размышлял. Спросил, вместо ответа. – А вы знаете, с чего вообще началась – эта самая разведка?
– Нет.
– Она началось с древнерусского слова – ве'дати. То есть ведать, знать. А чтобы ведать – надо разведать! Пробраться в глубокий тыл врага, а врагов у России всегда было великое множество, впрочем, их и сейчас не поубавилось: ведут с нами холодную войну, которая в любой момент может превратиться в «горячую»… Поэтому нам, войскам специального назначения, надо держать порох сухим, каждодневно и упорно учиться военному делу… – Никитин сурово прищурился, потом вернулся к начатой теме. – Так вот, пробраться и выведати всё, до самой мелочи. Чтобы знать, как наступать, как обороняться, каким путем следовать, какие преодолевать препятствия… Главная задача разведки: рискуя и жертвуя собой, максимально уменьшить потери личного состава.
– И это предопределило ваш выбор профессии?
– Да. Но есть и нечто более главное: оправдывая огромное доверие командования, в одиночку или совсем маленькой группой идти впереди своего войска! А мне, простите за нескромность, уж очень нравится идти впереди войска, а не тащиться в тыловом обозе.
«Сговорились они что ли со Светкой, про этот чертов тыловой обоз?» – во второй раз за этот вечер подумалось Игорю. А замполит продолжал:
– Я почему-то верю, что и вы таким же станете, есть в вас что-то такое, чего ни я, ни вы сами еще не знаете… – Никитин неопределенно покрутил ладонью с разведенными пальцами.
– Думаете, Сергей Николаевич?
– Уверен в этом! – твердо произнес тот и спросил. – Ну что, агитировать мне вас еще или хватит?
– Хватит.
– Значит, будем учиться?
– Выходит, так.
– А рапорт ваш – вот он, командир мне отдал, – замполит протянул Игорю сложенный вчетверо лист бумаги.
– Что, подписал? – почти со страхом спросил тот.
– Нет, он просто сказал: «Передайте Березкину, что можно, даже не читая его рапорта, приказать и он будет служить свои два года там, где надо. Да только мало толку от какой службы…»
– Правильно сказал командир, – медленно произнес Игорь.
– Я тоже так думаю: из-под палки службы не получится… Тут важно убедить сомневающегося человека. Как вы считаете, смог я это сделать или грош мне цена, как комиссару?
– Считайте, что смогли, я сделаю все, что надо, – Игорь прямо смотрел в глаза Никитину.
– А вот это уже слово офицера, дайте руку, гвардии лейтенант Березкин! – капитан крепко пожал Игорю ладонь.
– Спасибо, Сергей Николаевич, – смущенно промолвил тот.
– Спасибо скажете, когда на борцовском ковре меня победите, согласны?
– Разве вас победишь, вы ведь чемпион округа по десантному самбо.
– А я вас буду тренировать по своей системе, индивидуально, хотите?
– Конечно хочу. А самому мне с чего начать?
– С поперечной растяжки ног, это основа борьбы. И побегать бы вам надо, сами видите, что с кроссовой втянутостью у вас не ахти…
– Не ахти, – вынужден был согласиться Игорь.
– Вот и потренируемся утрами, по выходным дням. Я буду за вами заходить, договорились?
– Договорились.
– А теперь, до свидания, – Никитин встал, надел плащ, фуражку. – Да, вот еще что Игорь. О том, что я вам рассказал, пожалуйста, никому. Об этом мало кто знает. Не люблю, когда сочувствуют и жалеют.
– Тогда почему передо мной открылись?
– Вы – особая статья. Хочу, чтобы остались в разведке, а уж тут, все карты на стол, как говорится… – Никитин шагнул за порог, по лестнице простучали его быстрые уверенные шаги. Игорь закрыл дверь.
В этот вечер он долго сидел перед настольной лампой и думал о разговоре с замполитом. Посреди ночи неожиданно проснулся, по укоренившейся привычке нащупал на тумбочке сигареты. «Курево в разведке – враг!» – вдруг вспомнилось сказанное Никитиным, и лейтенант медленно сдавил пачку в ладони. «Ну что ж, попробуем, может быть, действительно из меня что-нибудь получится…» – подумал он и с этой мыслью провалился в глубокий сон.
Глава 5
В один из воскресных дней Игорь пришел в спортивный городок. Ему давно хотелось потренироваться на ло'пинге66
«Лопинг – снаряд для тренировки вестибулярного аппарата, напоминает качели, вращающиеся вокруг оси.
[Закрыть], вращаясь в двух плоскостях. Пристегнув ремнями ступни к опорной площадке, Игорь продел кисти в петли, крепко сжал рукоятки на вертикальных опорах, прихватив правой рукой тросик расчековочного механизма. Сделав глубокий присед, лейтенант начал раскачиваться. Вскоре в ушах засвистел рассекаемый телом воздух, и Игорь, все наращивая скорость, стал вращаться вокруг оси лопинга. Отсчитав сотню оборотов вперед и назад, решительно рванул вниз расчековочный тросик. Щелкнув, штырь замка рассоединил подвижную часть снаряда со втулкой вертикального вращения. И тотчас же могучая сила перегрузки навалилась на Игоря. Его стало беспорядочно швырять из стороны в сторону. К горлу подступила тошнота. Некоторое время лейтенант еще пытался продолжать вращение, но, окончательно потеряв координацию движений, прекратил приседания. Сделав последний оборот, причем лопинг несколько секунд стоял вертикально вверх, и Игорь видел окружающие предметы в перевернутом состоянии, снаряд рухнул вниз и стал гасить скорость. Остановился. Не снимая привязных ремней, Игорь долго стоял с закрытыми глазами, откинув назад голову, ощущая, как пульсирует кровь, острыми толчками бьется в висках. Раздавшиеся за спиной шаги заставили его оглянуться. Внизу стоял солдат его взвода, рядовой Жарга'лов.
– Тренируетесь, товарищ гвардии лейтенант? – негромко и учтиво спросил он.
– Пытался, – ответил тот, отстегивая ремни. – Только не получается в двух плоскостях, и так, и этак пробовал, – он тяжело опустился на низенькую скамейку, дрожащими от напряжения руками устало провел по разгоряченному лицу, будто умылся.
– Я видел, как вас в сторону бросило, когда чеку выдернули, думаю, подойти надо, может случилось что? – Жаргалов посмотрел на лопинг. – Тут хитрость маленькая есть: надо на прямых ногах расчековываться, как говорят, «на выключенных», тогда легче привыкать к двойному вращению. Так нас лейтенант Макаров учил…
«Опять этот Макаров! – с раздражением подумал Игорь. – Когда они, наконец, его забудут?»
Вслух спросил:
– А вы почему в кино не пошли со взводом?
– У старшины отпросился, один хотел побыть.
– Вы что же, интроверт, одиночество любите? – Игорь с любопытством окинул взглядом небольшую, плотно сбитую фигурку солдата.
– Однако, маленько люблю… На охоте-то все больше один пешку'ешь по тайге, поневоле привыкнешь.
– Так вы охотник? – подивился Игорь. – Кстати, чего стоите, Жаргалов, присаживайтесь, побеседуем, время есть.
– Спасибо, – солдат опустился на краешек скамейки. – У нас вся семья – охотники, товарищ лейтенант. В нашем улусе некоторые буряты скотоводством почти не занимаются – таежничают, как и мы.
– Понятно, – кивнул Игорь, разминая онемевшие от ремней запястья. – А вот я из института сразу в армию, теперь приходится учить самого себя.
– Трудно, однако, с непривычки-то?
– Трудно – не то слово, Жаргалов, – откровенно признался Игорь. – Но во сто крат труднее, когда все трудное вдобавок еще и не знакомо…
– Это правда… Мне вот тоже сначала тяжело пришлось. Думал, не так будет… Стрелять, вроде, умею. Ходить тихо – тоже. Следы читать могу. А как привезли сюда, да начали гонять, понял: надо еще многому учиться. Отцу письмо писал, трудно, мол, а он ответил: «На охоте разве легче было? Если родился мужчиной, то, однако, держись».
«Слова Никитина… – подумалось Игорю. – Почти слово в слово…» Вслух же сказал:
– Отец, полагаю, тоже охотник?
– Да. Шибко хорошо тайгу знает. И шестеро братьев – охотники.
– Вас что же, семеро детей в семье? – удивился Игорь.
– Семеро. Цыды'п, самый младший, скоро тоже в армию пойдет.
– Вот это семья, я понимаю! – улыбнулся Игорь. – Целое отделение снайперов… А из каких вы мест, Жаргалов?
– Забайкальские мы. На речке Жымэкэ'т наш улус стоит. Сулхара' называется.
– А письма часто из дому получаете?
– Нет. Зачем часто писать – зря время тратить? Все заняты: у меня служба, у них охота и хозяйство.
– Ну, а мать?
Жаргалов долго молчал, его широкое лицо с узкими, чуть раскосыми черными глазами застыло.
– Нет матери. Померла, когда мне было восемь лет.
– Простите, Жаргалов, я ведь не знал, – Игорь дружески положил ладонь на плечо солдата.
– Ничего, товарищ гвардии лейтенант.
– Трудно, наверное, отцу было, вас поднимать одному?
– Досталось ему, – соглашаясь, кивнул солдат. – Даром, что Жаргал, а жизнь-то не шибко сладкая вышла…
– Жаргал – сладкий, что ли на вашем языке?
– Жаргал, значит, счастливый, – пояснил солдат. И, помолчав, добавил. – А может, он и есть счастливый? Всю войну прошел, столько раз ранен был, а домой живым вернулся, нас вырастил.
– Да, это счастье – остаться живым в той войне. – Игорь поднялся. – Ну что, Жаргалов, в казарму пойдете или еще один побудете?
– Пойду, однако, скоро вечерняя поверка, – солдат поправил на голове берет, подтянул поясной ремень.
Они медленно зашагали по аллее.
– Осень уж скоро, – задумчиво проговорил Жаргалов. – Наши откосились, у'точить готовятся.
– Что это такое – уточить? – не понял Игорь.
– На уток охотиться, – солдат озадаченно посмотрел на него. – Вы разве не знаете?
– Откуда? – усмехнулся Игорь. – Я далек от всего этого, до армии жил в большом городе…
– А-а-а… – понимающе протянул Жаргалов. – А я не могу без охоты, когда осень приходит, в тайгу так и тянет. У нас ведь как: утки и гуси пролетели, отстреляемся, ждем первую порошу и – бе'лочить.
– Белок, значит, стрелять? – догадался Игорь.
– Да.
– А соболь у вас водится?
– О-о-о, шибко много есть, – мечтательно улыбнулся солдат. – Колонок тоже бывает, горностай, лиса, рысь…. Ну, и зверова'ть приходится: изюбрей, лосей, косуль отстреливаем. Перед самой службой с отцом и братом Цыдыпом на медведя ходили: здоровенного, однако, заломили, на двух лошадях едва вывезли из тайги.
– Страшно было?
– Нет. Я только один раз выстрелил, убойное место в голове медведя знаю, отец научил.
– И много на вашем счету мишек?
– Первый был. Отец говорит: «В армию уходишь, Бато', приучайся с одной пули бить большого зверя, всякое может в жизни случиться, глядишь, и пригодится».
– А отец-то сколько медведей добыл?
– С полсотни наберется, однако.
– Немало, – Игорь уважительно покачал головой. – Вероятно, и вы многому у отца научились?
– Конечно, товарищ гвардии лейтенант. Особенно стрелять. Меткое оружие мне доверили – снайперскую винтовку Драгунова. Только маленько обидно мне, солдаты называют ее – «весло».
– И вас это обижает? – поразился лейтенант. – Но ведь это же не человек, которому присвоили оскорбительную кличку, это ведь всего лишь бездушное стреляющее устройство…
– Нет, товарищ гвардии лейтенант! – упрямо возразил Жаргалов и как-то даже набычился. – Для нас, бурят-охотников, оружие, как живое существо. Так установлено нашими предками.
– Н-да… Серьезно, я смотрю, у вас с этим вопросом… – констатировал Игорь. Потом спросил. – Может, и меня немного подучите таежным премудростям? Служить-то еще два года…
– Это можно, – кивнул Жаргалов. – Когда пойдем в глубинный поиск… Только в одну разведгруппу попасть надо.
– Что, и такие задания случаются?
– Бывает.
– Интересно… Может и мне удастся побывать когда-нибудь в такой ситуации?
– Однако, скоро побываете, учения, говорят, приближаются большие.
Они подошли к концу аллеи. Здесь, перед выходом на строевой парадный плац, высился огромный стенд, на котором длинной изломанной линией был обозначен боевой путь гвардейской десантной дивизии. Вверху, рядком, в рамках расположены портреты шестнадцати Героев Советского Союза. А еще выше – три портрета полных кавалеров орденов Славы. Их снимки были окантованы двухцветной лентой в три черных и в две оранжевых полосы. Игорь остановился напротив стенда.
– Однако, много было героев в нашей дивизии, – негромко промолвил Жаргалов, всматриваясь в портреты. – Храбро воевали десантники.
– Да-а, – задумчиво протянул Игорь, читая фамилии под снимками. Потом повернулся к Жаргалову. – А вам известно, почему портреты кавалеров Славы разместили над портретами героев Советского Союза?
– Так точно, товарищ гвардии лейтенант, – кивнул тот. – Полных кавалеров Славы намного меньше, чем Героев Советского Союза.
– Верно. А почему их портреты окантованы двуцветной лентой, знаете?
– На этой ленте носят ордена Славы, у моего отца есть два таких, поэтому знаю.
– А историю создания этой ленты слышали?
– Никак нет, – отрицательно качнул головой солдат.
– В школе я увлекался фалеристикой – наукой по изучению наград, и знаю, что дело было примерно так: создавая армию нового типа, Петр первый уделял огромное внимание артиллерии. Лично испытывал пушки, вносил существенные изменения в их конструкцию. И вот однажды, на артиллерийском полигоне, неподалеку от Санкт-Петербурга проходили испытание новейших орудий крупного калибра. Стоя на высоком холме, царь наблюдало в подзорную трубу за меткой стрельбой. После каждого залпа дощатые щиты-мишени разлетались в щепки. Восхищенный мастерством артиллеристов, Петр воскликнул: «Молодцы, канониры! Зело великолепна пушечная пальба!»
А когда ударил очередной залп, и из жерл орудий вылетели длинные оранжевые ленты пламени, перевитые черными жгутами порохового дыма, царь повелел:
«Отныне ленту черно-оранжевую ткать из шелков к орденам российским, кои носить надлежит на оной ленте!»
С тех пор черно-оранжевая георгиевская лента стала в России символом воинской доблести и славы…
Увлекшись рассказом, Игорь не заметил, как за его спиной собралось несколько солдат из разведроты. Завидя их у стенда, стали подходить и другие десантники. Вскоре вокруг лейтенанта собралось человек тридцать. Подошел и остановился позади всех и капитан Никитин, на рукаве его кителя краснела повязка дежурного по части.
– Товарищ гвардии лейтенант, – задал вопрос ефрейтор Дудкин, стоявший впереди всех. – А почему лента называется георгиевской?
– Наименование георгиевской она получила от названия ордена святого Георгия, так как именно на ней носили эту награду. Орден Георгия – одна из высочайших наград того времени. На лицевой стороне креста был изображен всадник, поражающий копьем дракона. Издавна на Руси этот орден связывался с именем легендарного Георгия Победоносца, происходившего из знатного княжеского рода и занимавшего высокую военную должность. Одно из преданий рассказывает, как Георгий Победоносец сокрушил в битве злого дракона и освободил из плена русскую царевну. А когда началось гонение на христиан, он покинул войско и стал проповедником христианства, за что после восьмидневных мучений был обезглавлен. Орден Георгия Победоносца был чрезвычайно почетен. Он имел четыре степени и являлся боевой наградой русских офицеров. Уже одно то, что за всю историю его существования полным бантом данного ордена было награждено всего лишь четыре человека, говорит о том, насколько высок и почетен был он. Полным кавалером этой награды стал генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов. Статут ордена гласил: «…Тем дается, кои отличили себя особливым каким мужественным поступком или подали мудрые для нашей воинской службы полезные советы…» Кавалеры ордена Георгия имели целый ряд привилегий: вместе с орденом им вручался потомственный дворянский титул, автоматически присваивался следующий офицерский чин, а выйдя в отставку, награжденный имел право носить военный мундир, а в ряде случаев награждение орденом Георгия сопровождалось дарением золотого именного оружия… – Игорь перевел возбужденное дыхание. Говорить так эмоционально и так долго ему не приходилось давно.
– Да-а-а, не скупились цари для своих графьев да князьев, и золотое оружие тебе, и титулы всякие, и мундиры… – проговорил все тот же ефрейтор Дудкин. – А солдатам вручали этот орден, товарищ гвардии лейтенант?
– Нет, я ведь уже говорил об этом… – ответил Игорь. – Значительно позже для поощрения солдат и унтер-офицеров был учрежден знак отличия Военного ордена – серебряный крест на георгиевской ленте. Награждение им также влекло за собой целый ряд привилегий: освобождение от телесных наказаний, повышение на одну треть жалования, исключение из податного сословия… Существовало неписаное правило в русской армии: после боя совет, состоящий из ветеранов полка, выдвигал кандидатов для награждения. Именно таким образом получили серебряные кресты будущие декабристы Якушкин и Муравьев, которые в Бородинском сражении спасли знамя своего батальона. В начале двадцатого века Военный орден был официально переименован в Георгиевский крест, также имеющий четыре степени. После победы Октябрьской революции Георгиевские кресты были упразднены, но их ношение не было запрещено, новая Россия чтила своих героев… – Игорь на минуту прервал рассказ, осмотрелся. Вокруг него плотным кольцом стояли десантники в заломленных на затылки голубых беретах. Среди них виднелась офицерская фуражка. Узнав капитана Никитина, Игорь стушевался, но замполит кивнул ободряюще:
– Продолжайте, товарищ лейтенант, интересно…
Тогда Игорь снова заговорил:
– В Красной Армии для сохранения лучших традиций русского воинства был учрежден орден солдатской Славы трех степеней. Эти ордена носят на все той же двухцветной георгиевской ленте. Она как бы символизирует историческую связь времен и поколений. Когда советские солдаты освобождали Болгарию жители, завидев награжденных орденами Славы воинов, говорили: «Братушки пришли, Георгиевские кавалеры! Принесли нам свободу!»
