Текст книги "Вернись после смерти"
Автор книги: Николай Юрконенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Николай Юрконенко
Вернись после смерти
Пролог
За Россию павшим
Пронзительно свежи и прохладны первые летние ночи в Забайкалье. Медленно согреваются после диких зимних холодов лесистые сопки, а на высоких каменистых гольцах, окруженных мрачными кедровыми урманами, на глухих таёжных полянах долго лежат девственно-белые снега. Сухой знойный, напоенный ароматами зацветающих степей Монголии южный ветер, еще не долетает до этих могучих становых хребтов и гранитных отрогов. Тихо кругом. Лишь едва слышно булькают в падях и скалистых разломах прозрачные таёжные родники, пробившиеся, наконец, к свету, сквозь толщу подземных ледяных линз.
В одну из таких зябких лунных ночей шел тайгой одинокий путник. Казалось, что человек продвигается наощупь – так часто он останавливался, замирал в полной неподвижности, чутко вслушиваясь в темноту, потом снова устремлялся вперед, посматривая на темный свод неба, словно прокладывал свой путь по звездам. Его шаги были едва слышны, ноги, обутые в легкие охотничьи и'чиги, ступали осторожно и мягко.
Туманное предрассветье застало путника у подножия крутого хребта, вершину которого венчал высокий и длинный скалистый гребень. Человек настороженно замер у закрайка леса перед широкой поляной и стал напряженно всматриваться в четкие на фоне светлеющего неба очертания скал. Было видно, что он колеблется: снова двинувшись по едва заметной тропке, вдруг остановился и, помедлив, присел на каменную глыбу. Его внимательный взгляд, в который уже раз, прошелся по крутому склону сопки, задержался на густой поросли ерникового кустарника. Так он просидел несколько минут, и, наконец, решительно поднялся. Сняв с плеча ружье, держа его наготове, скользящим шагом направился в гору и дошел тропой до скалистого гребня. И только там, у самого подножия, встал, тяжело переводя дыхание. В это время за его спиной, одновременно, как по команде, поднялись из-за гранитного валуна две человеческие фигуры. Оглушительный грохот винтовочного выстрела расколол глубокую предутреннюю тишину. Страшная обжигающая боль пронзила тело путника. Выронив оружие, он рухнул ничком. Двое, осторожно ступая по склону, подошли к упавшему. Один наклонился, всматриваясь:
– Сквозняк! Поймал дед мордой грунт и даже ногой не дрыгнул. – удовлетворенно прохрипел он, распрямляясь. – Теперь уж точно – дуба'рь!
– Ты уверен? – требовательно спросил напарник.
– А то, как же, – первый лязгнул затвором, выбросив стреляную гильзу, поставил винтовку на предохранитель и закинул ее за плечо. – После моей пули еще ни один не встал.
– Отойди-ка, – второй вскинул тускло блеснувший пистолет. – Я ему в башку шмальну на всякий случай, или забыл уговор?
– Охота «маслёнок» тратить – трать! Только погоди малость, я с него ичиги сдвину да переобуюсь, мои прохоря' по этим горам как есть расшлепались. Обшмонаю заодно.
– Давай пошустрее, нам еще топать да топать.
Через несколько минут сухо щелкнул пистолетный выстрел.
Глава 1
Унылой промозглой моросью истекал за окном поздний непогожий вечер. Майор Степанов, оперативный сотрудник отдела контрразведки Читинского областного Управления НКГБ, сидел за кухонным столом своей старой неуютной квартиры. Ужин майора был собран на скорую руку: банка разогретого тушеного мяса, пара холодных картошин «в мундире», крупно нарезанная луковица, несколько галет и кусочков сахара-рафинада из военного пайка. На примусе посвистывал закипающий чайник. Степанов был вдовцом, жена умерла давно, и с той поры разносолов на его столе не водилось, довольствовался по-солдатски самым необходимым.
Домашнее тепло разморило немолодого человека. Осоловело моргая потяжелевшими веками, майор вяло жевал, плохо ощущая вкус того, что ест. За последние несколько дней он вымотался до предела человеческих возможностей, оголодал и ужасно хотел спать. Заканчивая своё позднее застолье, он вожделенно предвкушал, как уже через несколько минут провалится в сладостный и беспробудный до самого утра сон. Хватило бы только сил раздеться. Резкая трель телефонного звонка заставила офицера встрепенуться и взять трубку.
– Слушаю, Степанов.
– Товарищ майор, – послышался чуть искаженный мембранной голос капитана Бутина, дежурившего по Управлению, – вам необходимо срочно прибыть в отдел, «эмка» уже послана.
– А что случилось, Сергей Павлович? – сгоняя сонное отупение, Степанов энергично потряс головой.
– Убийство, – помедлив, произнес Бутин. – Какого-то охотника в тайге застрелили.
– Кто застрелил, известно?
– Нет. Как я понял, это предстоит узнать нам.
– Выспался, рассобачья ты жизнь! – тяжело вставая, беззлобно ругнулся майор.
– В машине покемарите, Григорий Семёнович, – с сочувствием сказал Бутин. – До поселка Ерёмино часа три, как минимум, ехать.
– Ехать… – Степанов выключил примус и снял закипевший, наконец, чайник. – А милиция для чего? Бытовуха, это же ведь её хлеб.
– Я тоже так подумал, когда мне доложили из «УгРо», даже их дежурного хотел отругать, но в это время позвонил товарищ полковник, приказал мне сдать дежурство, немедленно вызвать вас, собрать весь наш отдел и подготовить «полуторку» к рейсу.
– А что за срочность такая, почему до утра нельзя подождать?
– Почерк всё тот же, – пояснил Бутин, – как и в предыдущих убийствах: два выстрела…
– В сердце со спины и в голову позади левого уха?! – ошеломленно уточнил майор.
– Именно так. Метод, стопроцентно гарантирующий смерть, – последние слова капитан проговорил глухо и медленно. Степанов представил его лицо в эту минуту: угрюмое, застывшее.
– Еду! – коротко бросил майор. Положив трубку, он затянулся широким офицерским ремнем, застегнул портупею, согнал назад складки гимнастерки, привычным движением сместил на правый бок потертую кобуру с пистолетом. Потом, коротко глянув на часы, взялся было за ручку чайника, но в это время у подъезда тревожно квакнула сигналом машина.
***
Убитый лежал на боку, уронив голову на вытянутую левую руку. Пальцы были настолько плотно сжаты, что создавалось впечатление, будто человек собирался зачерпнуть ладонью воду да не успел. Правая рука была неестественно завернута и покоилась на отлёте. Степанов присел на корточки перед трупом, внимательно осмотрел его. На вид мужчине было лет под семьдесят, большого роста, плечист и при жизни, вероятно, обладал еще достаточной силой.
– Странно лежит, правда? – майор выпрямился, встал рядом с капитаном Бутиным.
– Да, я тоже это заметил, – кивнул тот, – руку имеете в виду?
– Именно… – Степанов неторопливо обошел труп, остановился в ногах, подумал. – Дело было вероятно так: убили его с первого выстрела, то есть попаданием в область сердца. Стреляли, скорее всего, вон из-за того камня, – майор показал глазами на высокий обомшелый валун. – Потом подошли, потянули за руку, перевернули на бок, чтобы произвести контрольный выстрел в затылок. Затем разули и обыскали, обратите внимание: карманы вывернуты… Всё правильно, капитан, это убийство по нашей разработке, почерк – тот же. И винтовка, и пистолет, наверняка, те самые… Игнатьев, идите сюда, – обратился майор к стоявшему поодаль пожилому, мрачного вида, мужчине с густой седой бородой. Его глубоко запрятанные светлые глаза смотрели настороженно. – Ну, теперь мы на месте происшествия, рассказывайте всё по порядку, не спеша. Итак, когда вы обнаружили труп Горяева?
– Вчерась, – старик приблизился к офицерам. – Аккурат дожж собирался. Я бы, однако, мимо прошел, торопился, шибко уж оте'мнился11
Оте'мниться – прийти из тайги поздно, по темноте (забайкальск.)
[Закрыть], а тут гляжу – чёрное штой-то мелькнуло в кустах, непривышное для таёжного цвету. Подошел. Оказалося – френчик это Николай Федотыча. Ево потрогал, а уж он – холодный.
– Горяев всегда налегке на охоту ходил?
– Не-е, он в ватной куфайке промышля'т, обнаковенно, как все'и. Холодно ишшо ночами – как вызвездит и вы'яснит небушко на приморо'з, дак забря'каш зубами-то без теплой одёжи.
– Понятно. Значит, сбросил он эту самую «куфайку»… Только вот почему? – Степанов осмотрелся вокруг пристальным взглядом. – Подозрительного здесь ничего не заметили?
– Да, навроде, ничаво'… – неопределенно пожал широкими вислыми плечами Игнатьев. – Я, верно, особо-то и не глядел, во'шкаться было нековда, в поселок поспешал, людям рассказать.
– Оружия не было при убитом?
– Не, не было.
– А чем Горяев был вооружен и во что обут?
– Известно, чем, берданой. Тридцать второй калибер. У нас, хто на промысел поставлен, все имя' обворужоны. И у меня вот она, таковская жа. – Игнатьев тронул ремень висевшего за спиной охотничьего ружья. – А обутый Николай Федотыч был в ичиги, мы летом по тайге окромя энтих обу'ток ни в чем не ходим. Со звериных шкуров шьём: и ногам легко, и не промокают.
– А зимой?
– Зимой – в ка'танках, а по-городскому – в валенках, али в ка'мусах22
Ка'мусы – мягкие унты с мехом наружу с высокими голенищами, сшитые из выделанных шкур с ног изюбря (забайкальск.)
[Закрыть] изюбриных.
– Ясно. – Степанов, сгоняя севшего на щеку слепня, устало провел ладонью по своему широкому, простому крестьянскому лицу. – Откуда мог идти Горяев, вы не знаете?
– Как жа, знаю, с Джарчи он шел, тольки… – старик сбился, сосредоточенно поскрёб пятернёй затылок.
– Что, только? – насторожился офицер.
– Рановато ему было оттудова идтить, путём-то и не поробил. Пять дён, как с поселка ушел.
– А зачем он ходил в эти самые Джарчи?
– Джарча', правильно будет. Речка таковская есть, – старик показал рукой на юг. – Зимовьё Николай Федотыч рубил по Черному ключу, соболева'ть зимой собирался, белкова'ть, охотничать, словом. Наохотничал вот…
– Приступайте, – Степанов разрешающе кивнул стоявшим рядом следователю и экспертам и, повернувшись к старику, предложил. – Отойдемте, Прокофий… Как вас по отцу-то?
– Семеном батьку звали.
– И я тоже Семенович, а по имени, Григорий, – чуть приметно улыбнулся майор. – Значит, в некотором роде мы с вами – тезки.
– Выходит, што так, – покладисто согласился бородач.
Они отошли в сторону, присели на обломок сосновой валежины. Собираясь с мыслями, Степанов некоторое время молчал, задумчиво глядя на курившиеся теплым маревом лобастые таежные сопки. Старик, положив ружье на колени и достав из кармана дождевика матерчатый кисет, крутил огромную самокрутку. Закурил, сделал первую долгую затяжку, как бы наслаждаясь, почмокал губами.
– Кто это мог сделать, Прокофий Семенович? – наконец заговорил майор.
– Бог ево знат… – бородач выпустил из ноздрей две струйки горьковатого самосадного дыма. – Федотыч вообшше-то мужик был смирной, никого в посёлке не трогал.
– А не в посёлке?
– Дак он, как сынов-то проводил на войну, однако из Ерёминскова и не выежжал ни разу. А када старуху схоронил, и на улицу-то редко казался, – охотник подумал, потом убежденно помотал головой. – Не-е-е, па'ря33
Па'ря – приятель, друг… Доверительно-уважительное обращение забайкальцев к собеседнику-мужчине.
[Закрыть], не было врагов у Николай Федотыча, не таковский он человек, да и года-то уж не те'и, штоба их наживать.
– Ну, хорошо, – Степанов снял фуражку, пригладил густые, начинающие седеть волосы. – А вот давние-давние враги могли быть у Горяева? Кстати, вы сами-то давно в Еремино живете?
– Скольки Игнатьевых было в нашем роде, стольки и проживали здеся, окромя – нигде. И я ерёминский сызмальства. А с Николай Федотычем-то и произростали рядом, девкова'ли и обженилися в один год. А потома и партизанили вместе.
– Дружили, значит?
– Да оно особо-то и не дружили, но, однако суседствовали и жили по-людски, – уклончиво ответил старик. – В колхоз своих кляч в одно время притянули, вместе калихтивизацию делали, робили до седьмова поту.
– Вот именно этот период я имею в виду, – майор сломил ерниковый прутик, похлопал им по голенищу сапога. – С тех партизанских и послевоенных лет могли у Горяева остаться недруги?
– Дак, а времени-то уж сколь сошло, – недоуменно проговорил Игнатьев. – Неуж хтой-то могёт так долго злобу хоронить?
– Люди разные, Прокофий Семенович. Случается, что всю жизнь мысль о мести вынашивают, а потом, вдруг, удобный момент представился. Сойдутся на узкой тропке и – кто кого!
– Такое в жизнях быват, чё уж там… – старик погрузился в глубокую задумчивость, припоминая, видимо, события тех давних лет.
Подошел капитан Бутин, высокий, стройный, приятный лицом парень:
– Закончили, товарищ майор, – доложил он, останавливаясь напротив Степанова. – По предварительному заключению медэксперта убийство совершено не менее двух суток назад.
Стреляли, действительно, из-за того камня из винтовки системы Мосина44
Трехлинейная винтовка образца 1891 года калибра 7,62 мм конструкции русского оружейника С. И. Мосина.
[Закрыть], гильзу нашли именно там. Контрольный выстрел в упор из «Парабеллума»55
Автоматический пистолет Борхард-Люгер П.08 калибра 9мм. В 1904 году его первую модель сконструировал немецкий инженер Георг Люгер. Он же был инициатором того, чтобы это выдающееся оружие приобрело еще и громкое рекламное название «Парабеллум». Данное слово является частью изречения римского историка Корнелия Непота: «Си вис пасет парабеллум» (лат.) – «Хочешь мира – готовься к войне».
[Закрыть] или «Вальтера-МП»66
«Вальтер-МП» (милитари-пистоле) – автоматический пистолет калибра 9мм конструкции немецкого оружейника Карла Вальтера.
[Закрыть], вокруг раны на черепе остатки пороха и ожёг. Пуля прошла навылет, мы ее откопали, отыскали также и гильзу, теперь имеется возможность идентифицировать убийство на элеваторе и это, – он кивнул в сторону мертвого охотника, вокруг которого толпились оперативники.
– Присаживайся, Сергей Павлович, – вздохнул майор, – подумаем, что делать дальше.
Бутин опустился на ствол дерева, тоже снял фуражку, отер платком пот с высокого чистого лба. Солнце поднялось уже высоко, и день становился по-настоящему жарким.
Смерив долгим изучающим взглядом капитана, старик медленно выговорил:
– Выходит, одного раза-то имя' мало показалося… – он сдвинул мохнатые кустистые брови, насупился и продолжил глухим голосом. – Ежели споминать, товаришшы командиры, то споминать надоть многих людей и теи, ранешние, времена. Сколь боев мы прошли с Николай Федотычем в нашем отряде! Пошти-што три года в тайге безвылазно. И рубилися с беляками, и в разведку ходить доводилося, и в набег… Но здеся, однако, другое: Горяева в комбед председателем выбрали посля войны, и получил он какую-никакую власть. А раскулачённых много было в Ерёминском, недовольных. Жили-то до революции тут некоторые шибко крепко. И скотоводы были богатыи, и лабазники, и купцы-меховшшики'. А Вьюков Акешка, обретался у нас таковский, дак тот вобшше в миллионшшиках ходил: большу' факторию держал: пушнину скупал, кожи, мясо и возил цельными обозами в Китай, а оттель манухвактуры пёр, фурфоры-посуды всякии, торговал, значитца. Но вот – калихтивизация! И пошло-поехало… Одне – за старое, другия – но'ву жисть возмечтали увидать. И опять, как война. Сколь друг друга постреляли, сколь изб пожгли, злые все были, нервеные! И в Николай Федотыча тожа однова' стрельнули, да хоть ладно – обце'лились, скользом прошла пуля…
– Конкретно кого-либо назвать можете? – быстро спросил Бутин.
– Конхретно, сынок, как назовешь? Сам посуди: а вдруг не угадашь? Не, греха на старости лет я на себя не возьму… Конхретно – это уж вам самим разбираться.
– Может быть, в поселке кто-нибудь знает что-то? – осторожно поинтересовался Степанов.
– Можа и знат, – рассеянно произнес Игнгатьев. – Хотя навряд, ближе-то меня и моей старухи никого у Федотыча не было. Думаю, я так: спрашивать вам, хто убил Горяева, дело пустое, нихто не станет шибко-то разговаривать – народ у нас всё помалкавать норовит… А вот я, – он сделал ударение на слове, «я», – я вам так скажу: окромя, как из нашего поселка, Федотыча нихто в тайге вытропить не мог.
– Ну-ну, – заинтересовался Степанов, отбрасывая в сторону ерниковый прут. – Это почему же?
– Эвон почему, – старик провел рукой вдоль высокого скалистого гребня, который, как Великая Китайская Стена, неприступно высился на вершине хребта и уходил бесконечно далеко, теряясь в пышной гриве кедровой тайги. Охотник задержал указательный палец на узком разломе в гранитном гребне. Едва приметная для глаз извилистая тропка убегала туда. – Знаете, товаришши командиры, как энто место прозывается?
– Откуда же нам знать?
– А прозывается оно: хонги'л. По-нашенскому, по-забайкальскому, мере'каете, нет?
– Нет, Прокофий Семенович, не местные мы оба, – ответил Степанов.
– Хонгил – это трешшина в скале. Али другим словом – узкой пролаз, – пояснил Игнатьев и сделав очередную глубокую затяжку, продолжал. – Дак вот, хонгил здеся эвон где будет, – он снова показал рукой на едва различимый просвет в гранитной стене.
– Ну, и что?
– А вы погодите, щас все разобъясню. Дело-то в чем: эту тропу через хонгил тольки промысловики с нашего поселка знают. Её не шибко давно здеся протоптали, посля того, как землетря'с случился и ка'менну стену порвал. Но не кажный, ох не кажный, сюды попрется! Круто здеся, чижало идтить. Вот и ходют наши охотники кругалем, по низине, где Джарча-то бегит. Вёрст на семь да'ле, но зато и человеку, и лошадёнке всё полегше. Энто уж ежели хто без ноши да шибко спешит-торопится, сюды правит. Вот и я, к придмеру, пустой шел, на си'дьбе-то здря с запослевчера просидел – не пришел зверь77
Зверь – так местные охотники называют изюбря, благородного оленя. При охоте на солонце, на «солянке», его, как правило, караулят на си'дьбе, сооруженной в кроне дерева, на расстоянии действительного выстрела.
[Закрыть].
– Запослевчера? Это ж сколько дней, получается?
– Третьеводни, значитца, – пояснил старик. – Три денёчка.
– Вот теперь понятно… И что следует из вашего рассказа, Прокофий Семенович? – продолжил Степанов.
– А вот што, – старик отставил в сторону ружье, расстегнул дождевик, и, сняв его, бросил на камень. – Взять филоновских, али там кожуховских, а ближе к Ерёмину боле и деревень-то нету, дак ихние охотники через энтот хонгил тропу пошти што не знают, а хто успел узнать посля землетрясу, дак всё одно не пойдет сюды – кругаля такого накручивать. Да оно и незачем: на нашинскии угодья оне не лезут, у самих есть, где промышлять. И не в придмер богаче ихняя таёжка: ува'лы покатее, кедрачи гушше, да и волковья зимой поменьше быват. У нас жа, как напасть – косяками по тайге ходют, быдто кормют их здеся, поганцов! В иной год и козулёшку не добудешь: всех поразгонют али порежут, варнаки!
– Та-а-ак, это уже зацепка! Ну, а все же, за что могли убить Горяева? Может, видел он в тайге что-то? Или кого-то, кто таится от посторонних глаз?
– Верно мере'кашь, Семеныч, – старик тщательно затоптал окурок, заговорщицки придвинулся к чекистам. – Тут ведь што выходит: Федотыч пошел, вернее, поплыл на низовья Джарчи зимовьё дорубить, штоба зимой на промысел тама стать. Нашему промхозу на нонешний сезон больш-о-ой оборонплан по мясу и пушнине спустили. А промышлять-то особо некому, все молодые мужики на войне, мать её так! Вот и поднавьючили нас, стариков, охотучастков новых нарезали. Мы и ставим зимовья, кому, где сподручнее. И вот поплыл Федотыч на лодке вниз по Джарче и через два дня на третий – был на месте. А евонное зимовье по Черному ключу версты на две вверх будет, в самом становике'. Пока бу'тор88
Буто'р – охотничье и рыболовное снаряжение (забайкальск.)
[Закрыть] с лодки перетаскашь – ишшо день уйдет. А энто уже три полняком. А таперя глядите сами: я ево пять дён назад зрил живого, а вчерась нашел здеся мертвого. Вот и гадайте: докудова он на лодке доплыл, кого встретил, и пошто на зимовье не остался, а в поселок прямым ходом через хонгил побёг? Через хонги-и-ил! – заключительную фразу старик произнес с многозначительным подтекстом.
– Скажите, Прокофий Семенович, – спросил Степанов, – вот вы утверждаете, что Горяев поплыл вниз по реке. У меня в этой связи вопрос: а как он собирался возвращаться домой, лодку ведь на себе через тайгу не потащишь?
– Да не надобно ее ташшить, – снисходительно усмехнулся старик. – Она сама кого хошь до ево'нной избы довезет. Эта наша Джарча уж такой петлиной по тайге легла, быдто сам черт ее закрутил. Отбегат она от Ерёминскова верст на'семьдесят. Петля'т, петлят промежду сопок, а все едино – к поселку возвертается, тольки с другого боку. И уж потом отворачиват на солнешный заход и уходит вниз, к большим речкам и с имя' вместе в Байкал-озеро впадат.
– Во-о-т оно что… – понимающе протянул майор и по-доброму улыбнулся. Неповторимый забайкальский сельский говор со «съеданием» глагольных окончаний всегда потешал и умилял его, уроженца подмосковья, заброшенного военной судьбой в Читинскую область. – Как мудро природа все устроила.
– А я так мерекаю, што и деды наши не дурее-то были, – с одобрением в голосе сказал старик. – Смикитили, што поселок надоть в самых сбега'х становить, где рукава пошти што сходются. Вот и получилося: и лес на избу, и дрова, и сено с дальних покосов, и зверя, и все продчее – нам Джарча сама доставля'т. С левого рукава отплыл и через четыре-пять дён правым возвернулся. Разбуто'рился, на телеге лодку переташшил, а энто с версту будет, и снова могёшь заплывать.
– Тогда еще один вопрос возникает, – испытующе посмотрел на старика капитан Бутин. – А почему вы на лодке на охоту не поплыли?
– Потому, сынок, што сидьба моя, где я зверёв солью прикормил, не шибко далеко, отсюдова, с версты четыре. – Игнатьев неопределенно махнул рукой в сторону пологого распадка. – Так што по Джарче кататься и неделю на то тратить – толку нету. Мне на охоте боле пешкова'ть ндравится.
– Ну, а если бы добыли зверя, то, как быть с ним, ведь это же почти центнер мяса?
– Пуда полтора уташшил ба сам, – объяснил Игнатьев. И опережая дальнейшие расспросы, добавил. – А остально мяско на леднике в ключе залаба'зил, штоба не сквасить. Мне председатель добыть зверя али сохатого99
Сохатый – лось (забайкальск.)
[Закрыть] велел, а да'ле – евонная забота…
Какое-то время все трое молчали, потом Степанов обратился к старику:
– За ваш рассказ огромное спасибо, Прокофий Семенович, в розыске это очень поможет. А вот не могли бы провести наших людей по примерному маршруту Горяева? Отсюда и до Черного ключа, где его зимовье находится.
– Думашь, што следы какии отышшым? – деловито и озабоченно уточнил тот.
– Уверен, – твердо сказал майор.
– Об чем разговор, Семеныч? – Игнатьев решительно поднялся. – Все обсмотрим по Черному ключу, по Джарче вверх-вниз от ево устья по паре вёрст пробегим. Тольки старухе моей перескажите, што я, мол, дня через два возвернуся, не ра'не.
– А в один день не сможете уложиться?
– Не-е, обыдёнкой никак неможно, шибко далеко, однако.
– Ну что ж, раз так… – встал и Степанов. – Мы, тем временем, в село поедем, там тоже работы много предстоит.
– Дак у меня и становитеся на ночлег-то, – обрадованно проговорил старик. – Бабка вас примет по-нашенскому. А уж мы скорой ногой туды-обратно.
– Спасибо за приглашение, Прокофий Семенович, не исключено, что им воспользуемся, – поблагодарил Степанов и повернулся к Бутину. – Ну, капитан, задача, думаю, ясна?
– Так точно, товарищ майор! Только разрешите вопрос?
– Слушаю.
– В случае если выйдем на кого-нибудь, брать или…
– Лучше без «или», капитан! – Степанов строго глянул на молодого чекиста. – Действуйте по обстоятельствам, но желательно хоть кого-нибудь захватить живым. Еще вопросы есть?
– Никак нет. Вы не против, если возьму людей из моей группы?
– Не возражаю, – майор пожал руку молодому офицеру. – И не нарывайся особо, осторожность – прежде всего. Сам видишь, волки, судя по-всему, там стреляные…
