Текст книги "Аманжол"

Автор книги: Николай Ютанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ютанов Николай
Аманжол

Николай ЮТАНОВ

АМАНЖОЛ

Человек – не завершение, а начало.

Мы живем в начале второй недели

творения. Мы – дети Дня восьмого.

Торнтон Уайлдер

Южный ветер ударил в створки купола, когда развернулись на Единорог. Сразу захотелось обратно в кунг, к печке, к чаю.

Толя поднял голову от пульта управления. Телескоп еле заметно кренился вниз. Из створок мерцал размытый глаз Акубенса.

– Хорош! – сказал Сакен. – Есть.

– Крайнюю слева, – крикнул Толя. Он сунул задубевшие руки под теплую струю вентилятора, обдувающего перья самописцев.

– Фильтры "эр" и "джи", – сказал Сакен, поворачивая ручку фотометра. Верхнее перекрестье. – Он помолчал и добавил: – Изображения плохие. Звезды, как блямбы.

– Опять "козлы", – сказал Толя. – Ну как пишет!

Перо самописца кинулось влево, принялось чертить дугу, затем упало к нулю.

– Иссяк сигнал, – сказал Толя. – Погасла, родная. Что делать будем?

– Покурим, – предложил Сакен. – О! Без четверти двенадцать.

Толя остановил протяжку лент, нажал кнопку на пульте. С жужжанием опустились лепестки, защищающие зеркало телескопа. Закрылись створки купола. Слезший с лестницы Сакен поставил на пульт коробку с фильтрами и выключил часовое ведение телескопа.

Они спустились по лестнице. Толя посмотрел на юг. Небо словно подернулось дымкой. Растопыренный четырехугольник Ориона, опоясанный ярким мечом, светил слабо, звезды раскинули неровные ореолы.

– Славное небо, – сказал Толя.

Свежий предновогодний снег хрустел под валенками. Южный ветер вскидывал снежные хлопья, крутил их в свете висящего над дизельной фонаря. Тускло отсвечивали тридцатиметровые опоры недостроенного телескопа. Рядом дремал подъемный кран, уткнув решетчатый хобот в гору железной арматуры. Также недоделанная гостиница совсем терялась рядом с чудовищем нового телескопа. Только темные стекла поблескивали в узких окнах-бойницах.

– Колется морозец, – сказал Толя, надвигая шлем на лоб. – В столовую пойдем?

– Скоро Новый Год, – сказал Сакен. – Клем уже там.

Они ввалились в прихожую, когда до Нового Года осталось меньше пяти минут.

– Дверь закройте! – закричала Ирка.

– Ну што, нет неба? – спросил Клем.

– Ме-е-е, – сказал Толя, скидывая полушубок.

– И правильно, – сказала Ирка. Она появилась из кухни с двумя чайниками в руках. – Новый Год надо под елкой встречать.

– Вот пришли, – сказал Сакен.

– Телевизор не работает? – спросил Толя.

– Не-а, – сказал Толик-дизелист и засмеялся, – ты у нас будешь заместо телевизора.

– Шестаков! – сказала Ирка. – Ты кисель разлил?

– Разлил, разлил, Семеновна, – сказал Толик-дизелист. – Вон – на полу под елкой.

Клем уселся за стол и сказал:

– Сейчас ударит... ой, ударит...

– Да, давайте скорее, – сказала Ирка.

Погасили свет, зажгли свечу. Часы на стене затрещали и выдали первый удар. Толя поднял свою кружку с киселем. Напротив Ирка беспокойно переводила выпуклые глаза с часов на свечу. Клем нюхал кисель. Толик-дизелист ждал двенадцатого удара, с присвистом затягиваясь сигаретой, воткнутой в длинный мундштук. Сакен откинулся на стуле, поставив кружку на колено. Часы ухнули последний раз.

– С Новым Годом, – сказал Клем.

– С Новым Годом! – сказала Ирка.

Забрякали жестяные кружки.

– Ух, пробирает! – сказал Толик-дизелист и засмеялся. Мундштук вскинулся вверх и задрожал.

– Ну что, Толя, – сказала Ирка, – у вас в Ленинграде небось не так Новый Год встречают? С "Шампанским"?

– Мы под Новый Год в лес уходим, – сказал Толя. Он постучал по кружке, вытряхивая последние капли киселя. – А там – крутой чай, да картошка с тушенкой.

– Ну это мы тебе обеспечим, – сказала Ирка.

– Плюс гитара.

– А гитарой ты нас обеспечишь, – сказал Клем.

– Ира, я чаю налью? – спросил Сакен.

Ирка взялась разливать чай:

– В первый раз так Новый Год встречаю: при свече, с гитарой и чаем. У нас в поселке – ого-го! – так навеселишься, что утром номер года не вспомнить.

Толя покрутил инструмент за кривые колки, подергал за струны и спросил:

– Что происходит на свете?

– Вот, – сказал Клем. – Давай что-нибудь блатное.

– Клем, – сказал Сакен, – я твою книжку почитаю.

Он взял из-под елки "Все чудеса в одной книге" и ушел в соседнюю комнату.

– Чего это он? – спросил Клем.

– Ну, не любит человек, – сказал Толик-дизелист.

– Тихо вы, мужики, – сказала Ирка. – Давай, Толя.

Толя спел "Диалог".

– Когда я на Целине был, – сказал Толик-дизелист, – у нас тоже парень здорово пел. Но то больше военные были. "Темная ночь", "В далекий край..."

– Можно и военные, – сказал Толя. – Но Новый Год все-таки. – Он опять подергал струны. – Споем и военные.

Клем оторвал кусок лепешки и макнул его в сахар.

– Правильно, – сказал он, – у вас в Ленинграде какой-то товарищ появился. У него песни есть хорошие.

– Розенбаум? – спросил Толя.

– Не знаю, – сказал Клем, глотая, – наверное.

– Кстати, хотите, случай расскажу, – сказал Толик-дизелист. Он всадил в мундштук новую сигарету. – Это тоже, когда я на Целине был. Я в ночь на бульдозере работал, а днем спал. Ну вот, просыпаюсь – кто-то ведром брякает. А это уборщица – молодая такая баба, лет двадцати пяти...

– Ну, поехал Шестаков! – сказала Ирка.

– ...и шасть ко мне в кровать. Ты, говорит, парень, не бойся, я на тебя претендовать не буду.

– Ну и как? – с интересом спросил Толя.

– Меня комендантша спасла, – захохотал Толик-дизелист, – в дверь застучала, а потом все расспрашивала: "Что это вы запираетесь?" – Он улыбнулся. – Пацан был, мальчишка. Я из-за этой Целины на год позже в армию пошел. А знаешь, как по душе дерет, когда твой год в дембель, а ты остался?

– Не служил, – сказал Толя. – Военная кафедра.

– Мужики, еще киселя? – спросила Ирка.

– Эх, Семеновна, – сказал Толик-дизелист, – как приятно смотреть, когда ты в платье, а не в штанах.

– Ты меня утешаешь, – сказала Ирка.

Резко брякнуло оконное стекло.

– О! Гости, – сказала Ирка.

– Дед Мороз это... дед Мороз, – сказал Клем вставая, – или гуманоид какой-нибудь.

Он открыл окно. Ветер плеснул в столовую холодом. Из белого снежного дыма вылезла длинная рука, отпихнула Клема, и что-то мохнатое перевалилось через подоконник. Толя со звоном отбросил гитару и вскочил.

– Е... – только и сказал Толик-дизелист. Он стряхнул с рубашки кисель и встал.

Гость был одет в блестящий диско-костюм и обут в босоножки поверх толстых онучей. Единственным мохнатым местом у него был затылок, заросший сальными черными волосами. Гость подтянул расползающиеся колени, выставив затянутый глянцевой тканью зад.

– Вы к кому? – спросила Ирка. Она выпучила глаза и часто моргала, словно увидала мышь в борще.

Гость наконец сгреб конечности и встал. Правой рукой он сжимал ручку черного автомата с непомерно длинным магазином.

– Я ни к кому, – сказал гость. Он оглянулся. Тонкогубый рот вычертил на лице улыбку. – Я от кого... – Он отвернулся и захлопнул окно.

– А, собственно говоря... – сказал Клем и замолчал.

– Можно я где-нибудь посплю? – спросил гость. – А то от усталости вот это роняю. – Он потряс оружием.

– Может, поедите? – сказала Ирка. Она встала и махнула в сторону стола. – Супа или плюшек?

– Не-не-не... – сказал гость. – Спать... мне спать... мы сплю... черт побери: я еще и язык расцарапал. – Гость запустил в рот палец.

– Кровать в комнате, – сказал Клем, – но там Сакен читает.

– Книга – источник... – сказал гость. Он вытащил палец и перехватил автомат за антабку. – Я не помешаю. Я тихо.

Покачиваясь и трогая дверную раму, проковылял в коридор. "Спят усталые игрушки..." – запел он за стенкой.

– Веселый мужик, – сказал Клем, возвращаясь за стол. – Гуманоид.

– Да, – сказал Толя, – на деда Мороза не тянет.

– Он шо, – сказала Ирка, – в тапочках и джинсах в гору шел?

– Нет, – сказал Толик-дизелист, – он их в руках нес, а под окном одел.

– Может, он с метеостанции?

– Ага, – сказал Толик-дизелист, – из автомата они ветер делают и от снежных мужиков отстреливаются.

– А может, он сам – снежный мужик, – сказала Ирка. – Ой, чего-то выпить захотелось!

– Кисель трескай, Семеновна, – озабоченно сказал Толик-дизелист.

– А что, – сказал Клем, – нормально: Тянь-Шань, три тысячи метров над морем. Все условия для йети.

– В горах все бывает, – мудро сказал Толя. – Когда я летом приезжал, к нам в кунг чабан ввалился. Толстый такой, мощный и пьяный в дупель. И что-то мне втолковывает. А я – ни слова. А он: "кгб... кгб... кгб..." Я думал, слово какое-то по-казахски, к Сакену его свел. Тот и объяснил: у чабанов – праздник, ну а один вроде как перехватил лишнего, ружье взял, сообщает: "У меня – двести тысяч! Да я..." – и в людей палить. Двоих ранил. Так наш чабан на коня и к нам: в КГБ спросить, откуда у людей такие деньги...

Ирка коротко хохотнула:

– Значит, он из КГБ.

– Это точно, – сказал Толик-дизелист и с шорохом надкусил плюшку. – Он так торопился, что только автомат взял, а штаны переодеть не успел.

– Джеймс-Бондов ловит, – поддержал Толя. – У нас есть Джеймс-Бонды?

Клем улыбнулся:

– Ничего, проспится парень и все расскажет.

В коридоре хлопнула дверь, и кто-то нежным голоском спросил:

– Тук-тук, можно к вам?

– Можна-а, – протянула Ирка.

Толя вскочил и выглянул в коридор. Там толклись двое – миловидная невысокая женщина вытряхивала из коротких волос снег, а лысоватый, плотный, как кирпич, военный вышагивал из шинели. Женщина подняла голову и улыбнулась:

– Здравствуйте, милый, с Новым Годом!

– Здрассте, вас так же, – сказал Толя, ошеломленно разглядывая гостью.

Мороз успел только наярить ей щеки и уши да ущипнуть до синевы кончик носа. В остальном проблема холода ее не затрагивала: свободное красное платье открывало руки до плеч и ноги до колен. На ногах – кроссовки, на голове – элегантный пепельный кавардак с коричневым панк-пятном под "Сикрет-Сервис". В неглубоком вырезе платья висел крошечный кубик Рубика. Завершала конструкцию перетянутая проволокой безобразно большая коробка в руках.

Женщина подошла к Толе и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку, окончательно выводя из строя ударной волной загадочных ароматов. Она прошла в столовую и сказала:

– Здравствуйте, с Новым Годом!

Клем с Толиком-дизелистом загудели что-то в ответ.

Военный наконец выбрался из валенок. Он сунул нос в умывальник и, убедившись, что воды достаточно, с видимым удовольствием принялся мылить руки, насвистывая развеселый фоке.

Толя оглянулся. Женщина с улыбкой что-то втолковывала Ирке, развязывая проволоку на коробке. Вот она подняла крышку, и из-под картонки показался шоколадный торт размером с мини-мотороллер.

– Герман Олегович, – сказали над ухом у Толи.

Он испуганно оглянулся и пожал упругую, как ветчина в оболочке, руку военного. Регалии на его плечах и груди Толе были незнакомы. Что-то типа кубинских знаков отличия. Или британских.

– Пойдемте есть торт, – предложил военный, потирая руки. – Наша Лика самый крупный тортовый специалист. – Он засмеялся, побрякивая то ли деньгами, то ли ключами в карманах.

– Ребята, – сказала Лика, – Толя, Герман, мы уже начинаем.

После четвертой кружки чая Толик-дизелист спохватился:

– Ладно, надо бы дизель посмотреть.

Он вытер крем со щек и вышел.

Ирка сидела насупившись и хмуро сосала потухшую "Астру".

– Герман, а сюда, на Аманжол, вы как попали? На машине?

Военный перестал облизывать пальцы.

– На машине. Правда, пурга разгулялась, но добрались хорошо. Верно, Лика?

Лика кивнула.

– А "Аманжол" – это что? – спросил военный.

– Пожелание какое-то по-казахски, – сказала Лика.

– В добрый путь, – сказал Толя.

– Ага, – сказал военный.

Лика отложила ложку и, отодвинувшись от стола, вытащила из сумки пачку длинных, как коктейльные трубочки, сигарет.

– С фильтром? – обрадовалась Ирка.

Лика протянула ей пачку. Они задымили.

– Это просто прекрасно, – сказала Лика. – Так хорошо мне никогда не было.

Ветер за окном с треском влепил снежок прямо в стекло. Лика зябко повела плечами.

– Всюду холод, – сказала она, – а здесь – тепло.

– Лика, – сказала Ирка, – может, вы пирожков с картошкой хотите?

– А есть? – жадно спросила гостья. – Несите, Ирочка!

Ирка потопала в кухню.

– Лика, – сказал Толя, – а этот, в тапочках, с тобой приехал?

– В тапочках? – удивилась Лика.

– Такой грубиян и с автоматом, – сказал Клем, разрабатывая торт.

– Ох-ты-бох, – сказала Лика, – Герман, похоже, Пулеметчика тоже сюда принесло.

Военный махнул рукой.

– Лапушки вы мои, – сказал из двери заспанный голос, – вот не ожидал!

Пулеметчик ввалился в столовую и рухнул на стул. Автомат был при нем.

– С вашего позволения, – Пулеметчик отправил в рот часть праздничного угощения. – Это просто здорово, что вы здесь. Нет, ну просто обалдеть.

Лика усмехнулась. Герман довольно засмеялся и расстегнул китель. Ирка принесла блюдо с пирожками.

– Премного... премного... – прожевал Пулеметчик. – Замечательная картошка.

Он отодвинул кружку и, бубукая под нос песенку, начал разбирать автомат и раскладывать части на столе.

Опять бухнула дверь.

– Это я, – сказал Толик-дизелист. – Но чего я принес!

– Чего? – спросила Лика.

– Вот, смотрите, – сказал Толик-дизелист, – сидело возле дизеля и просило солярки.

Все, кроме Пулеметчика, вытиснулись в коридор. В ведре с соляркой плавал блестящий фиолетовый каравай с ямкой на макушке, вероятно, для солонки.

– Так это же Клякса, – сказал военный, – делов-то.

– Клякса, а солярку любит, – сказал Толя.

Лика засмеялась:

– Ну, от нашего торта она, думаю, не откажется.

Толя взглянул на Лику и сказал:

– Колокольчик зазвучал, переливом трогая...

Лика хитро посмотрела на него.

Клякса перевалилась через край ведра, плюхнулась на пол и, мягко шлепая ложноножками, потекла в столовую.

– Давай-давай, красавица, – сказал Толик-дизелист, подгребая ее кирзовым сапогом. – Вы уж ей тогда и чаю налейте.

– Клякса, борщ будешь? – спросила Ирка из кухни.

– Будет, – сказал Герман. – Славный ты человек, Ирка. – Он двинулся в кухню. – Давай мы с тобой омлет заделаем. По-нашенски.

– Давай-давай, Герман, – сказала Ирка, – вот – плита, вон – сковородка.

– Экая ты неловкая, – сказал из столовой Пулеметчик, – ну, сейчас подсажу. Ложку крепче держи... и хлебай, хлебай.

– Черт тебя задери, – шипел Толик-дизелист, заливая солярку в печь, фильтр засорился – вонь будет.

– Как нету венчика?! – шумел на кухне Герман.

– Слушайте, комета такой бублик выпустила, – втолковывал Клем то ли Пулеметчику, то ли Кляксе. – И – нет гидроксила!

Лика стояла в коридоре, прижав руки к груди. Она повернулась к Толе. Зеленые глаза потемнели. Губы вздрагивали.

– Чудо, – сказала она, – просто чудо. Такого не бывает! Не может быть.

Она обхватила Толю за шею и уткнулась лицом в свитер. Толя неловко повернулся и осторожно обнял ее за плечи. Лика подняла лицо и, приставив пальцы к бровям, сказала:

– Вот тут болит. Говорят, здесь у людей слезные железы.

– Что? – сказал Толя.

Лика промолчала. Толя почувствовал, как свитер на груди нагрелся от ее дыхания.

– Не хулиганьте, молодой человек, – пробубнила она, – отпустите меня, в конце концов.

Толя сунул руки в карманы.

– Герман! Хочу омлет! – капризно закричала Лика.

– Несу, мой генерал, – сказал Герман, выталкивая из кухонной двери сковороду со шкворчащим омлетом. – Съедите сразу? Или успеем донести до стола?

– Донести, – томно сказала Лика, закатывая глаза. – Ты – ее, – она показала Герману на сковородку. – А ты – меня...

Толя улыбнулся, протер пальцем усы и, ухнув, взвалил Лику на плечо.

– Толя, это неприлично, – заорала Лика.

– Зато чертовски удобно, – сказал Толя, выгружая ее на стул под елкой.

Ирка разрубила омлет, все загремели ложками, пошучивая в Толин адрес. Только Клякса устало растеклась по стулу, свесив прозрачные ложноножки вниз. С одной из них закапали фиолетовые чернила, источая карамельный запах.

– А Кляксы – это кто? – тихо спросила Ирка у Германа.

– Да парни как парни, – сказал тот. – В пехоту не годятся: ленивы, нерасторопны, неряшливы. Животные там всякие заводятся сразу. Запахи. А вот в электронике – смыслят. И бой рассчитать, групповой ракетный удар подготовить. Тут они незаменимы.

Лика нахмурилась. Она отодвинула недоеденный омлет и закурила.

– Потом, пишут хорошо, – сказал Герман, вытирая руки носовым платком, стихи там, романы. Играют неплохо на этом, как его...

– Терменвоксе, – сказала Лика. Голос ее звучал очень недружелюбно.

– Ну да, – сказал Герман. – И уж кто-кто, а Кляксы знают, что почем. Прохиндеистые, к деньгам жадные. Умеют пристроиться на непыльную денежную работенку: писать, рисовать, седалищную ложноножку развивать на научном стуле. Друг за друга горой – соорганизовались... – Он развеселился. – Я такой анекдот знаю! Приходит муж домой, а жена – вся фиолетовая...

– Ирка, – сказала Лика, – ты что, ему выпить дала?

– Не-а, – сказала Ирка. Она испуганно посмотрела на Лику.

– Я дал, – сказал из угла Толик-дизелист, язык у него за что-то слегка цеплялся. – Мы лежневский прибор разобрали. У него там в трубке всегда спирт натекает.

– Кретин, – сказала Лика. От злости у нее покраснели белки глаз. – Оба кретины. Заткнись, Герман!

– С чего бы это? – Военный откинулся на стуле, выпятив живот, туго вбитый в зеленую корзину брюк. – Чтобы этот трепанг не расстраивался? Чтобы его мозги не гнили от переживаний?

– Замолчи, – тихо сказала Лика.

Герман выкатил нижнюю губу:

– Ага. Жалеешь ее. Мне всегда казалось, что какое-то яблочко на твоем родословном древе пахнет карамелью.

Лика с остервенением бросила в него пустую кружку. Кружка ударилась в стену и с грохотом проскакала по полу.

– Вы что, ребята? – сказал Толя, вставая.

– Да ничего, – сказал Пулеметчик.

Он выбрался из-за стола, подошел к Герману и залепил ему оплеуху. Стул жалко крякнул, и военный развалился на полу.

– Ты что делаешь! – Лика вцепилась в рукав Пулеметчика. – Уйди, падаль!

Пулеметчик молча начал отрывать ее руки от куртки.

– Правильно, Ликуша, – сказал Герман, поднимаясь. – Знай свою конуру. У меня подстилка всегда теплее будет. – Он подошел и врезал Лике по щеке. Лика упала на Ирку.

– Сволочь, – сказал Герман Пулеметчику.

Тот деловито отщелкнул предохранитель.

– Кто сволочь? – деловито спросил он. – Не ты ли, бурдюк, и есть та самая сволочь? А? Ведь это ты, Герман, – сволочь! Ты трясешь военным пугалом и имеешь с этого большие деньги. Не так ли? Так кто сволочь? Очередь прошелестела по стене, зацепив елку. Вниз посыпались украшавшие ее пробки от "пепси-колы". Из дыр в стене потянуло холодом.

– Да ты что! – Ирка запоздало пригнула голову к столу.

Герман с каменным лицом принялся застегивать пуговицы на кителе.

– Сам хорош, – сказала Лика, закрывая ладонью синяк. – Ты-то, Пулеметчик, на тот свет больше, чем Герман, народу отправил.

Пулеметчик засмеялся:

– Молчи, пододеяльное сокровище. У меня есть цель. Достаточно светлая: выскоблить жизнь от такого смрада, как ты и этот пузырь во френче.

– Пододеяльное... – спокойно сказала Лика. – Но это же мне плохо. Только мне. Понял? А ты? Вспомни "Эребус-6". Летающий остров. Там вы со светлой идеей на пару сколько народу перестреляли? Как ты там делал, к трапу – и в затылок?

Пулеметчик замахнулся, Лика отпрыгнула, но не устояла и ударилась спиной о край стола. Пулеметчик подскочил к упавшей Лике, занес ногу.

– Стой! – заорал Клем. – Она же женщина!

– Назад! – сказал Пулеметчик, проводя стволом автомата вокруг.

Клем сел. Дизелист, похоже, совсем протрезвел. Толя затосковал. Ноги размякли и дрожали.

– Смрад, – сказал Пулеметчик. – Такие вот германы уперлись и не отменили высшую для 62-го, а я виноват?

– Да пошел ты, – сказала Ирка. Она приподняла Лику за плечи.

– Кажется, кровь пошла, – жалобно сказала Лика. – Ирка, ну почему они такие кретины? Почему нельзя, чтобы хоть сегодня все было хорошо?

– Не знаю, – сказала Ирка, – озверевшие все какие-то.

– Да-да, – сказал Герман, – все злые, только Кляксы добрые.

– Молчать! – Пулеметчик грохнул автоматом по столу. – Кляксы отличные парни. Боевики!

– Вот ты и проговорился, Пулеметчик, – тихо сказал Герман. – У инсургентов есть активированные Кляксы, или даже неактивированные, но есть! А циркуляр II-73? Ваш 62-ой ни хрена ни соображает? Он что, будет менять мотивировки сложившейся ситуации? Значит, трепангов на пьедестал, фиолетовый колер на флагшток, а виноваты кто? Рыжие? Боженька? А может быть...

– Все может быть, Герму ля, плевал я на все, – сказал Пулеметчик и плюнул. – А...

Лика вскрикнула. Все обернулись к ней. Она бледнела на глазах. Рот кривился. Щека нервно вздрагивала.

– Сейчас выключит... – в ужасе сказала Лика, глядя Толе через плечо.

Толя судорожно обернулся. Клякса почти втекла на стол. Она пожелтела, сжалась. На дне раскрывшейся солонки горел красный треугольник.

– Зараза, – сказал Пулеметчик, – она же активированная.

Он схватился за виски. Толя почувствовал, как жуткий, холодный страх начал выворачивать внутренности. Ему захотелось вопить, рвать, кусаться, ломать все, лишь бы убежать, исчезнуть, зарыться куда-нибудь, хоть под одеяло.

В центре треугольника блеснуло белое пятно.

Толя очухался от вкуса киселя. Лика стояла на коленях рядом и вдавливала ему в рот край жестяной кружки. Лика закрывала ладонью синяк и радостно улыбалась.

– Она совсем дохлая, – сказала Лика. – Только контроль всем попортила, а память осталась.

– Дохлая? Кто?

– Клякса.

Толя сел. Он взял Лику за руки.

– Ликушка, лапушка, если у тебя память осталась, объясни, что происходит, за что тебя били эти гады?

Лика попыталась вырвать руки. Толя разжал пальцы. Лика встала и демонстративно отошла к Герману, сморкавшемуся кровью в углу под елкой. Она присела перед ним на корточки. Герман улыбнулся и пошлепал ее по здоровой щеке.

– Что, Толь, – сказала сидевшая на старом месте Ирка, – не доставил ты Лике счастья, не пожалел ее. – Ирка затянулась сигаретой и начала раскладывать на столе распухшие от возраста карты.

Толя встал. Судя по следам, Герман приложился носом к столу. Остальные пострадали меньше. Пулеметчик сидел возле Ирки и, заглядывая ей через плечо, жевал пирожки. Клем поправлял на стуле обессилевшую Кляксу.

– Та-ак, – сказал Толя, – и ничего не было.

– А что было? – спросила Лика прежним ласковым голосом. – Ну, выпили парни.

– Морду вашу отштамповали, – сказал из дверей Толик-дизелист, – а потом на нее же, на морду, и плюнули. А так ничего не было.

– Ты... вы... – Лика вскочила и бросилась в коридор. – Ненавижу тебя! Всех ненавижу! Твари... Последнее счастье...

Хлопнула дверь.

– Анатолий Иванович, – сказал Клем, – нельзя так... женщина...

Толик-дизелист продул мундштук, открыл рот.

– Шестаков, молчи, – сказала Ирка.

Пулеметчик засмеялся:

– Молоток, Ириша, – сказал он, – понимаешь толк в деле. Это верно – все счастливы, только когда молчат.

Толик-дизелист обиженно взглянул на Толю.

Скрипнула дверь. Лика отодвинула дизелиста и вошла в столовую. Натертые снегом щеки и руки горели. На кроссовках налипли маленькие тающие сугробы.

– Сидите-сидите, – взвинченным голоском сказала она, – но если я что-то понимаю, то нас всех сейчас передушат, как крыс.

– Что ты несешь? – сказал Герман.

– Правду, – гордо сказала Лика. – Хочешь, я тебе все скажу, ну, хочешь? Жаль, Гермуля, что Клякса не сработала. Как бы я тебя забыла! С наслаждением. И лапки, и брюхо, и деньги твои бешеные. Страшные денежки! Лика повернулась к Пулеметчику. – А тебя, Пулеметчик, я убью. Папку моего вы под нож положили. Идеями светлыми. Деньгами. – Она вытащила руку из-за спины. Ее маленькая ладонь сжимала рукоятку тупорылого желтого пистолета.

– Эй-эй, – испуганно сказал Пулеметчик. – Потише, дурочка!

– И тебя убью, – сказала Лика, кивая Толе. – Ты тупее, чем Герман, тебе плевать на людей, тебе извилину почеши, объясни, откуда нас принесло. А что здесь творится... – Лика стукнула себя в грудь. – И как я радовалась, что после у дара ты меня помнишь...

Из глаз ее толчком хлынули слезы.

– Мамочка, я плачу, – сказала она, вытирая ладонью мокрые щеки.

Толю бросило в краску. Сердце тяжело ахнуло в груди. Он отвел взгляд в сторону.

– И тебя, Клем, хорошо бы. Трус, сопля. – Лика всхлипнула. – По твоему примеру, Пулеметчик, – весь смрад в расход.

Пулеметчик что-то неразборчиво мыкнул. Толик-дизелист сделал шаг назад.

– Стой там, где стоишь, пьяница. – Лика отошла к окну, чтобы держать всех под прицелом. – Я и до тебя дойду, если обоймы хватит. За что ты меня ненавидишь? За то, что шлюха? Что ты знаешь про меня? Как ты... Я же ко всем честно... с любовью... а ты...

– Чепуха, – сказала Ирка, – это к кому это ты с любовью?

Лика перестала всхлипывать.

– Тебя, Ир, я не трону, но это уже не поможет.

Лика повернулась к Толе. Тот дернулся в сторону.

– Боишься! – отчаянно закричала Лика.

Часы начали бить семь утра. На четвертом ударе Лика вскинула руку с пистолетом и разнесла выстрелом лампочку. Столовая провалилась в темноту.

– Что такое? – обеспокоенно сказал Герман.

На стекле, зашитом морозными узорами, вспыхивали и гасли зеленые зайчики.

– Это – "тараканы", – горько сказала Лика. Пистолет со стуком упал на пол.

Герман, матерясь, шуршал в своем углу.

– Пулеметчик, – тихо сказал он, – амба! Мы проболтались, а у меня связь не выключена.

Пулеметчик нервно рассмеялся:

– Герму ля, ты прекрасен. Радиодонос сам на себя – это высший балл... Заказывай похоронную музыку, дубина. Отдохнули.

– Какие тараканы? – сказал Клем.

– Спецпатруль службы информационного контроля, – неохотно сказал Герман.

– Нет, ты договаривай, – сказала Лика.

Герман промолчал.

– "Тараканы" появляются после нашего ухода, – сказала Лика. – Мы здесь отдыхаем с вами, а потом они убирают утечку информации. Вас.

Толю передернуло. Он тупо смотрел, как Ирка дрожащими руками зажигает свечу.

– Отдыхаем... – сказал из полутьмы Клем.

– Радуйтесь, – со злостью сказал Пулеметчик, – сейчас они уберут всех и вас, и нас.

Герман затих и вдруг закричал:

– Все отлично! Ликуша, Пулеметчик, патруль требует нашего выхода из событий. Мы слишком засиделись.

– Ах, вот как, – облегченно сказала Лика.

Пулеметчик не спеша заменил магазин автомата.

– Счастливо оставаться, мужики, – сказал Герман.

Он поправил галстук, поковырял засохшую корку крови на кончике носа и вышел в коридор. Лика и Пулеметчик вышли следом.

– Да, чуть не забыл! – Пулеметчик вернулся, взял Кляксу за ложноножку и потащил за собой.

– Вот сволочи, – сказала Ирка.

Хлопнула дверь.

Клем поднял ликин пистолет.

– Моя мать была ворошиловским стрелком, – сказал он. – Выбивала сто из ста.

– Надо выбить сто "тараканов", – сказал Толя.

– Пулеметчик забыл автомат, – сказал Толик-дизелист. Он поднял оружие. – Открой окно, Клем.

Толя подскочил к окну и дернул шпингалет.

Пурга стихла. Слева от опор нового телескопа горизонт побелел. Звезды мерцали ясным нездоровым светом. Раздался тихий свист, и в проеме окна возникла металлическая решетчатая стрела с мерцающими зелеными огнями по контуру. Клем выстрелил. Стрела надломилась. И тотчас ответный залп срубил угол столовой.

– Все – вон! – закричал Клем.

Толя вылетел в пролом. Следующий выстрел прошипел над головой и разметал цистерну. Толик-дизелист скатился по ступеням веранды.

– Держи, ленинградец, – заорал он, – прикрой! Рацию они пришили, так что одни-одинешеньки...

Он кинул Толе автомат, а сам с разводным ключом в руке бросился к сбитому "таракану". Было тихо. Только дизелист гремел ключом по металлу, выдирая оружие. Еще одна стрела мелькнула возле опор. Толя выстрелил, но промахнулся. За радиоантенной тоже затукали выстрелы. И тут Толю накрыло. Земля взлетела из-под ног. Автомат ошпарил руки. Толя вскочил. Прямо на Толика-дизелиста, разворачивающего свинченный лучемет, пикировал "таракан". Толя бросил вперед оплавленный автомат и со злостью вцепился зубами в руку. От гостиницы грянул выстрел. Толя увидел красную фигурку на серой стене. "Таракан" стангажировал и полоснул лучом по крыше гостиницы. И снова выстрел. Били с купольной площадки нового телескопа. "Таракан" с лета воткнулся в водопроводную траншею и рванул. Что-то закричали вдалеке Клем и Ирка. Толя увидел, как одна из опор нового телескопа отошла от колонны и медленно рухнула на землю. Опору подбросило, вдавило в серый бок гостиницы.

Толя бросился к стройке. Перемахнув через мусорную насыпь, он влез по разлому на крышу.

Лика, придавленная опорой, лежала на животе, вытянув вперед обожженную руку с зажатым в кулаке кубиком Рубика. Слабый южный ветер дергал ее за лохматые лоскутки красного платья. Рядом в проломе лежал Пулеметчик с автоматом в руках. И Лика, и Пулеметчик улыбались.

– И эти счастье нашли, – сказал запыхавшийся Клем. Он был в расстегнутом полушубке и без оружия. – Улыбаются. – Он закашлялся. Герман там лежит, у кунгов. Два "таракана" – его. И Клякса там.

– А Ирка? – хрипло спросил Толя.

– Да с ней все отлично. – Клем махнул рукой. – Жива. Плачет.

Толик-дизелист втащил на крышу тараканий лучемет.

– Чего светитесь? Думаете, все... – начал он и замолк.

Он посмотрел на Лику, на Пулеметчика. Его затрясло.

– Не верю гадам, – сказал он. – Увидели-полюбили-защитили, даже умерли... А если бы не увидели? То как клопов бы, как вшей... и забыли бы без кляксы...

– Успокойся, – сказал Клем. – Не увидишь – не полюбишь.

Возле гостиницы появился Сакен. Он растерянно двинулся в обход по тропинке, встал, покрутился на месте, потом увидел Толика-дизелиста и неловко побежал к гостинице.

– Все проспал, – сказал Клем, – ох, проспал.

Сакен влез на крышу. Он молча смотрел на Лику и Пулеметчика, попеременно вытирая слезящиеся на ветру глаза. Перевел взгляд на Толика-дизелиста, заталкивающего сигарету в мундштук дрожащими руками. Клем вытащил из кармана носовой платок и приложил к разбитой брови.

Толя сел на обледеневший бетон и погладил Лику по смерзшимся холодным волосам.

– Вот и Новый Год, – сказал он.