Текст книги "Подлодка «Комсомолец»"

Автор книги: Николай Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Николай Басов
Дело 000 14 / 1989. Подлодка «Комсомолец»

# 1. Москва. 26 апреля.

Дом отставников КГБ находился неподалеку от станции метро «Динамо». Кашин выруливал к нему довольно долго, потому что дважды заехал в какие-то дворы, из которых выбраться оказалось не просто. А потом еще искал стоянку, и нашел ее около развеселой компании студентов. Они о чем-то спорили, но выясняли, очевидно, не мировые проблемы и Съезд народных депутатов, а что-то более обыденное, например, последние карточки на продукты питания, введенные Горбачевым и его командой.

У лифта в доме оказалась серьезная и толстая, как положено, тетка, которая не сразу захотела Кашина впускать, пришлось показать ей красные корочки с тремя тисненными буквами, после чего она недовольно пробурчала:

– Опять глубокое бурение… Проходи.

Это название почему-то стало в последнее время часто всплывать, даже в газетах, и Кашин не знал, хорошо ли это. То, что к некогда пугающему всех ведомству относились с иронией, наверное, было хорошо. А то, что при этом кривили губы и после взгляда в лицо, брошенного всегда мельком, смотрели только в сторону, было плохо. Очень уж этот взгляд в сторону был далек от иронии.

Дверь квартиры, за которой жил Арсений Макарович Рыжов, полковник в отставке, первый и самый удачливый командир группы «Темных папок», собственно, человек, который все это и организовал, в начале 1920-го года, оказалась обита дешевым дермантином, почему-то напоминающим ту самую муаровую поверхность архивных папок, из-за которой и появилось само название. Звонок за дверью отозвался оглушительной трелью – такой звонок устанавливают старики, опасающиеся не услышать посетителя. Это был знак одиночества и, может быть, тоски.

Кашин и сам не знал, зачем приехал к старому полковнику. Почти наверняка он не только плохо слышит, но ничего не видит, долго ищет очки, неряшливо есть, роняя крошки в тарелку, и говорить способен только о своих болезнях. Все-таки Рыжову исполнилось 86 лет, в таком возрасте уже не до приличий.

Дверь открылась легко, за ней стоял высокий, показавшийся нерослому Кашину чуть не великаном человек, с плоским животом, прямой спиной и красивыми, крупными руками, которыми он словно бы поддерживал косяк двери. Одет он был в толстую кофту с кожанными заплатами на локтях. Он чуть щурил глаза, но не из-за астигматизма, а потому что свет на лестничной площадке был действительно неприятным – две люминесцентные трубки перегорели и их попытались заменить лампой накаливания, горевшей рядом с третьей, помигивающей трубкой.

– С кем имею честь?

– Моя фамилия Кашин… – начал было Кашин, но тут же умолк.

– Проходите, – предложил великан. – Мне звонили. Я знаю, кто вы.

– А вы – Рыжов.

Великан усмехнулся.

– Полагаю, вы должны знать, к кому пришли в гости. Проходите сразу на кухню, у меня там есть какое-то печенье, а чай мне один старый знакомый присылает из Англии. Такой чай вы ни у кого больше не попробуете.

Перед тем как ехать сюда, Кашин еще раз просмотрел досье этого человека. Жизнь помимо службы у него сложилась сложно. Он поздно женился, уже после войны, на казашке, племяннице какого-то своего друга детства, из Павлограда, как и сам Рыжов. Через несколько лет у них появилась двойня, мальчик и девочка. Парень быстро дослужился до командира батальона, но погиб, одним из первых наших офицеров такого ранга, в Афгане. А дочь два года спустя, с мужем и двумя детьми попала в автокатастрофу где-то в районе Гурзуфа. Жена Рыжова после этого не оправилась, долго болела, и года четыре как умерла. Но если старик и переживал ее смерть, то внешне это никак не проявлялось.

Они расположились за кухонным столом, бросая друг на друга быстрые, оценивающие взгляды. Как ни странно, Кашин чувствовал напряжение в присутствии старика, что было неприятно.

Чай и вправду оказался выше похвал, и способен был у такого завзятого чаевника, как Кашин, послужить опраданием этого не очень внятного визита. Зато кекс с изюмом выдался не очень, опробовав свой ломтик, Кашин решил, что с настоящим чаем никаких кексов можно и не грызть.

– Так, – прогудел Рыжов, когда первая его чашка опустела больше чем наполовину. – Думаю, вы меня решили навестить отнюдь не перед праздником. Выкладывайте, что вас интересует? Какие-нибудь старые дела?

Ему же звонили, подумал Кашин, должны были объяснить. Но вслух сказал:

– Если бы старые, еще ничего. А то ведь просто древние… Меня интересует расследование взрыва линкора «Императрица Мария» на рейде Севастополя, проведенного вашей группой, кажется, в полном составе, в 1925-м году, почти по горячим следам.

Рыжов посмотрел на Кашина так, словно у того нос испачкался в чернилах.

– «Императрица Мария»? Как сейчас говорят, каменный век… Или что там было перед каменным веком. – Он прищурился, посмотрел в свою чашку. – Вас не может интересовать такая древность, скорее, тут… Как я сразу не догадался!.. Гибель этой подлодки, К – 278?

– Все ее знают как «Комсомолец».

– Верно. Будет придерживаться открытого названия.

Кашин теперь был уверен, что этот старик нажил за свою жизнь что угодно, только не склероз, дальнозоркость и глухоту. Болезни с ним совсем не вязались. Зато он здорово напоминал крепкую, опытную, пожалуй даже хищную птицу, которая почему-то не собирается прямо сейчас вылетать на охоту.

– Меня интересуют материалы, которые остались вне папки с делом о «Марии».

– Ага, значит, они все-таки растормошили ее? – Рыжов подумал. – Только знаете что, я ведь одинокий, выживший из ума старик. – Кашин не успел запротестовать. – Поэтому, вам придется не просто меня расспрашивать… Но и предложить кое-что в обмен.

– Что именно? – Кашина такой разговор удивил, он даже о чае забыл на минуту.

– Как это не покажется вам странным – дополнительные материалы. Нет, не по «Иператрице», а по… Взрыву американского линкора «Мэн». Помните такую аварию?

– Не понимаю, какое отношение имеет взрыв американца на рейде Гаваны за двадцать лет, если не ошибаюсь, до взрыва «Императрицы»?

– Ну, если мы сговоримся, вы все поймете.

Они допили чай, налили еще по чашке. На этот раз Рыжов даже не стал доливать молоко, просто сполоснул чашку над раковиной, чтобы старыми чаинками не портить новую порцию. Повернувшись, он заметил одобрительный взгляд Рыжова.

– Распробовали? Когда-нибудь, если удасться, я вам предложу казахского чаю, с маслом, травами и может быть, даже заваренного не на газе, а раскаленными камешками. Вы знаете, что они калят камешки на костре и бросают в чашку. Вкус от этого меняется… даже если вода несвежая.

– Зачем вам залезать в еще большую древность, Арсений Макарович?

– Я еще в Севастополе в 25-м просил материалы по «Мэну», но вот… Где-то решили, что это трудно, а жаль… Ленивое у нас тогда было начальство. Кажется, из того, чем мы в то время располагали по взрыву «Мэна», у нас были неплохие сходимости со взрывом «Императрицы». Понимаете, «Мэн» был первым из кораблей, которые погиб таким странным образом, и по которому существовали очень серьезные, надежные материалы, а «Императрица» была следующим… По-крайней мере, из линкоров. Я еще тогда подумал, что это не просто техногенная авария. В общем, хотелось бы посмотреть на материалы.

«Сходимостями» старые чекисты называли общие особенности, позволяющие выявить сходную причину любого явления, или почерк преступного действия, если преступление имело место. Кашин и забыл об этом термине, но теперь вот вспомнил, хотя слышал его давно и никогда сам не использовал – слишком это был заметный маркер, на такие обращают внимание.

– Вы знаете, или угадываете, что мы получили материалы по «Мэну» от кубинских товарищей в 1970-м? – спросил Кашин, решив не очень церемонится, раз Рыжов так вот прямо заявляет свои условия.

– Таких угадываний не бывает. Конечно, знаю. Я вообще после Чернобыля плотно занимаюсь техногенными катастрофами… Так дадите?

Кашин подумал. Материалы эти не были закрытыми, тем более, что какая-то степень допуска у Рыжова наверняка осталась. Из их группы не уходят просто так, как говорят кадровики, «в пустоту».

– Я вам пришлю Данилева, он неплохо ориентируется в диверсиях… Хотя от профиля нашего задания, если даже мы и договоримся, это далеко.

– Не скажите, пока все не прояснилось…

– Вот с надеждой на это прояснение я и попробую с вами… сотрудничать. Бог даст, удачно.

– Удачно. Все получится, как вы хотите, молодой человек.

Потом они просто пили чай. И сколько Кашин не пытался «разговорить» старика, у него ничего не вышло. Рыжов, как человек, умеющий и расспрашивать, и допрашивать, легко уклонялся от всех вопросов, словно его ничего больше не интересовало, кроме приближающихся праздников.

# 2. 29 мая. Москва.

Так уж получилось, что Кашин половину наступившего понедельника, как водится, отчитывался перед начальством. И вместо того, чтобы получить приказ поскорее оформить результаты предыдущего следствия, ему посоветовали «разбросать» бумажную работу на подчиненных, а самому продолжить дело о подлодке. Причем, со значением было сказано:

– Учти, «Комсомолец» закреплен за тобой.

Это значило, что занимать им предстояло лично. Поэтому, пообедав, Кашин перевалил работу по фиксации полученных материалов последнего дела на Дееву и вызвал к себе капитана Данилева, как у них в группе считалось, спеца по диверсиям и «съему» информации в особо сложных, в том числе, с явным криминальным оттенком, условиях. Капитан явился сразу, он не любил таких вызовов, но дисциплиной мог потягаться с лучшим курсантом.

– Товарищ подполковник…

– Ульян, – прервал его Кашин, переходя на менее официальный лад. – Ты ездил к Рыжову с нашими материалами?

– Как было приказано, через недельку после того, как вы к нему ездили, раздобыл папку с материалами по взрыву линкора «Мэн» и отправился к старику.

– И что? – не выдержал паузы Кашин.

– А ничего. Я из комнаты не отлучался, пил чай, а дедушка читал документы, иногда что-то бормотал. Выводов не сделал никаких.

– Так что же, мне опять к нему ехать?

– Что-то мне подсказывает, командир, – Данилев притворно вздохнул, показывая, что старше начальника более чем на двадцать лет, – придется вам к нему ездить еще не раз.

– Как он тебе?

– Хотел бы я выглядеть в его годы, как он. – Данилев помолчал. – И соображать, как он. И знать хотя бы половину того, что он помнит.

Кашин пожал плечами, кивнул с благодарностью, отпуская Данилева, и набрал номер телефона, который отыскал в перекидном календарике.

– Здравствуйте, вас Кашин беспокоит.

– Дмитрий Николаевич, рад, что позвонили. Думаю, будет не лишне, если вы еще разок приедете.

– Арсений Макарыч, я рассчитывал, что мы по телефону…

– Дмитрий, поймите, мне недолго осталось. Я не меньше вашего хочу довести это дело до конца… И поверьте, лучше, если вы пока будете действовать так, как я вас прошу. – В трубке на миг загудело, то ли какой-то из поисковиков-декодеров срочно переключился, то ли просто телефонная линия от перегрузки трещала. – И еще вот что, вы не могли бы прихватить папку по взрыву линкора «Новороссийск» на Севастопольском рейде в октябре 55-го?

– Это необходимо?

– Я работаю сейчас как ваш внештатный консультант. Ведь вам все еще разрешают привлекать экспертов со стороны? Вот и меня считайте таким же.

Можно было отказаться от личной встречи, но впечатление, которое на Кашина, да и на Данилева, произвел Рыжов, этому не способствовало. Поэтому он, как последний мальчишка, проклиная в душе свою уступчивость, из-за которой его даже подчиненные за глаза называли «шелковым», снова отправился на «Динамо».

Рыжов ждал у двери, видимо, заметил как Кашин парковал свою «мыльницу» перед домом. Потом последовала церемония заваривания чая, и хотя длилось это дольше, чем хотелось бы, некоторую пользу она принесла – Кашин успокоился, решил, что раз он оказался тут, то спешить и нервировать своего нежданного «внештатного эксперта» не стоит.

– Вас долго не было, я думал, мы увидимся скорее, – начал Рыжов, когда они расселись. На этот раз даже печенья не было, зато был свежайший, кажется, первый в этом году мед.

– Возня с «Комсомольцем» будет непростой, – ответил Кашин. – И решать проблему придется качественно. Вы читали данные по «Мэну», нашли что-нибудь?

– Могу сказать, что это – копия взрыва «Императрицы». Кстати, я вас не спросил, почему вас заинтересовало это дело?

– Мне посоветовала Лилия Зиновьевна Деева. Она у нас специалист по приборному контролю разных… явлений и по технической экспертизе.

– Она все еще у вас работает?

– Она незаменима. Иначе ее давно отправили бы в отставку. – Кашин допил первую чашку, но вторую налить не решился. Просто ждал, пока свою допьет Рыжов. – Почему в 25-м прикрыли информацию об «Императрице»? Куда подевались наши документы из «темных папок»? Ведь там, если присмотреться, не все остались?

– Очень просто, – вздохнул Рыжов. – Дело решили замять, потому что у всех еще слишком свежи были воспоминания о «ревпоезде» с Лениным.

Это была совершенно необычная фраза для человека с такой судьбой и с таким опытом. Кашин оценил степень доверия и откровености. Она установила новую норму отношений между собеседниками.

– Какое отношение «революционный поезд» имеет к взрыву корабля? – Рыжов не ответил, спокойно пил чай. – Или это тоже из наших дел?

– Мы совершенно случайно накопали кое-какие сведенья, имеющие отчетливый немецкий след. Поэтому, было решено… Сделать так, как было сделано. Вы принесли материал по «Новороссийску»?

Кашин выволок из спортивной сумки, которую обычно носят через плечо, толстый, импортный файлер.

– Это не архивная «темная папка» с данными по взрыву «Новороссийска», но очень близкая ее копия. Вам повезло, что я так быстро ее получил.

– Нам повезло, – поправил его Рыжов.

Кашин не выдержал и налил себе еще чаю. Рыжов погладил папку, словно она была живой кошкой или другим каким-нибудь зверьком.

– Я смотрел это дело, бегло, но просмотрел, – сказал Кашин. – Думаю, в этом случае нет главного, что позволяет его идентифицировать со взрывами «Марии» и «Мэна». Первичный взрыв произошел снаружи… Хотя вопросов, конечно, масса.

– Это подтверждение, а не… опровержение моей версии, – Рыжов улыбнулся.

– Не понимаю.

– Сейчас прочитаю и попробую объяснить.

Рыжов читал документы по взрыву на рейде линкора «Новороссийск» очень внимательно. У Кашина даже сложилось впечатление, что первый начальник их группы старается попутно выучить всю информацию, которую находил на пожелтевших листах бумаги. Но делал это умело, отсеивая промежуточные сведения от заключений. И все-таки, материалов было так много, что на все документы ушло лишь немногим менее часа.

– Интересно, – сказал Рыжов, откладывая, наконец, документы. Налил себе горячего чаю, который пришлось теперь заваривать Кашину, снова постучал бледным пальцем по крышке файлера. – Очень интересно.

– Выкладывайте, Арсений Макарыч, свою версию.

– Ну, версия-то, простая. Она возникла еще в 25-м, когда мы только пытались подступиться к делу с «Императрицей». – Он отпил чай, без всякого вкуса и удовольствия. – А занялись мы взрывами, потому что предположили, что дело «Мэна» и «Марии» – влияние наружных «кукловодов». В Росии перед революцией вообще по этому поводу было много материалов. Только их нужно искать в бульварных газетенках. Говорили о влиянии Распутина, как одной из фигур, послушной какому-то кукловоду. Говорили о «немецкой» партии при дворе, о банковских и финансовых магнатах, рвущихся к политическим акциям.

– Стоп, не понимаю, – отозвался Кашин.

– Взрывы произошли не просто так, а были вызваны кем-то, кто, скорее всего, погиб при взрыве. Эта гибель исполнителя, находившегося под контролем «кукловода», объясняла многое, хотя, даже по тому времени, с тогдашней системой доказательств, далеко не все.

– Как подобное действие можно было вызвать в то время?

– Обычно, человека заставляют утратить психологическую опору, инициируют для него сложные жизненные обстоятельства, потом накладывают сильнейшее психологическое воздействие, если удасться, личностную или какую-то сходную зависимость, и пожалуйста – исполнитель готов.

– Это обычный трюк при целевой вербовке агента, либо, если существует необходимость, при изменении его мотиваций и действий. Я не понимаю, почему это поручили нам, паранормальщикам?

– Потому что, возможно, тогда не было серьезного разделения на обычные, психологические возможности вербовки, – Рыжов тонко улыбнулся, применяя этот термин, – и на связанные с некоторыми приемами колдовства. Но важнее другое, мне кажется, мы обнаружили тогда влияние «чрезвычайных» сил.

– Под этим термином вы подразумеваете аналог паранормальных воздействий?

– Давайте договоримся, что – да, пока, во всяком случае. Только я с самого начала предлагаю считать, что тут не будет чистой, заметной, так сказать, паранормальности. Следует понимать, если в этих случаях и происходит что-то необычное, то это имеет отношение не отдельно к людям и отдельно к механизмам, но в отношениях между человеком и механикой.

– Если вы правы, – медленно проговорил Кашин, – тогда мы имеем дело в новым классом явлений. Может быть, даже с новым качеством воздействий диверсантов на поражаемый объект.

– Вот поэтому я и просил вас притаскивать мне материалы по взрывам других линкоров. Чтобы понять, что тут сходится, а в чем наблюдаются различия. – Рыжов поднял на Кашина светлые, какие-то выгоревшие от возраста глаза. – Дмитрий, я хочу, чтобы вы понимали, это все не просто теории. Это… преступления, которые как раз мы и должны предотвращать.

– Арсений Макарович, выводы делать рано.

– Почему же, – Рыжов отпил чай и вздохнул. – Когда-то я был неплохим специалистом, и мое мнение кое-чего стоит. Так вот, то, что я вам сказал – мое уверенное, убежденное мнение.

– Извините, но пока все выглядит притянутым за уши. Рассчитать техногенную катастрофу сложно. На это нужно тратить время, привлекать тончайших специалистов, инженеров, детально знающих технику…

– Или очень точно просчитать людей, обслуживающих машины, как технический фактор.

Формула была не очень обычной, но как все свежие формулировки, она придавала делу новую окраску, или даже позволяла взглянуть на все в новом ракурсе.

– Собственно, чего вы хотите добиться своим… весьма новым взглядом на эти катастрофы?

– Я хотел бы, если возможно, вычислить этих ребят, сочинивших такую действенную и страшную схему уничтожения кораблей на рейде.

– И все?

– На остальное, скорее всего, у меня уже не будет времени, – проговорил Рыжов. – Но для того, чтобы иметь возможность доложить вам свой вариант событий, мне нужны материалы по «Комсомольцу».

– У вас нет к ним допуска, – ответил Кашин. Он знал, что к этому идет, но не хотел прежде времени объясняться на эту тему. Теперь вот пришлось. И это не доставило ему удовольствия.

# 3. 31 мая. Москва.

Утро было спокойным, даже ленивым. Кашин любил такие незанятые делами дни, как правило, он отводил их на вольные, внешне необязательные размышления. Вот и сегодня он решил с утра пораньше возобновить разговор с Рыжовым.

Конечно, он не хотел его будить, но надеялся, что «очень рано» для этого отставника не существует. Такое часто бывает с военными, прожившими сложную жизнь – они всегда остаются в некоторой степени… мобилизованными. Поэтому, около десяти часов он подъехал к уже знакомому дому и, миновав все ту же тетку у лифта, надавил на пуговицу звонка твердо и долго.

Рыжов открыл ему не сразу, но выглядел все таким же строгим и уверенным. Вот только лицо у него было сероватым, и глаза смотрели не вперед, а вниз, словно Рыжов не собирался никому показывать их выражение.

– Это вы? Прошлый раз вы ушли… несколько поспешно. Но я знал, что вы вернетесь. – Он отступил, позволяя Кашину войти. – Я сейчас чайник поставлю.

Чайник, тем не менее, пришлось ставить Кашину. Впрочем, это было не трудно, кухня сверкала чистотой, в ней не было грязных чашек или невымытых тарелок. Сам Рыжов появился минут через десять, выбритый, в своей кофте с пуговицами, карманами и накладками на локтях.

– Освоились? – он чуть заметно улыбнулся. – Это обнадеживает.

– Почему вы решили, что я вернусь? – спросил Кашин, усаживаясь на облюбованный стул у окна, напротив холодильника.

– Во-первых, мы не договорили. Точнее, вы не узнали мою версию. Во-вторых, у вас должно быть умение возвращаться, без него вы бы не работали в группе. Тем более, не стали бы ее начальником.

Кашину не понравилась эта игра в «угадайку», она откровенно раздражала, но он улыбнулся и кивнул.

– Согласен, умение возвращаться у меня, наверное, вьелось в кости. И поскольку материалов по «Комсомольцу» я не принес, давайте сразу поговорим о «кукловодах». Ведь в этом суть вашей версии?

Они разлили чай, Рыжов к тому же намазал меда на два больших куска хлеба, хотя, как заметил Кашин, без масла. Видимо, для этого человека все еще существовало понятие физической формы. Сам Кашин от хлеба отказался, зато с удовольствием наполнил медом синюю розетку. И перешел к делу, едва Рыжов прожевал первый бутерброд.

– Вы полагаете, перед Первой Мировой войной могли существовать кружки влияния?

– Они существовали. Чтобы мне не пришлось выдумывать доказательства, почитайте как-нибудь мемуары о воздействии, какое оказывал на людей Распутин. А ведь он был, скорее всего, лишь видимой частью некоей, может быть, мощной группы. Понимаете, эффективная система не существует без базы, без подошвы, без некоторой зоны проб и ошибок. А в случае с Распутиным все почему-то решили, что он – уникум, и ничего похожего на его методы где-то поблизости существовать не может.

– Не нужно про Распутина. Тем более, что там не все ясно, слишком много слухов, а не сведений, возможно, фальсифицированных свидетельств, а не доказательств… Давайте вернемся к «Комсомольцу».

– Хорошо, не будем о Распутине. – Рыжов дожевал второй кусок хлеба с медом, с некоторым сожалением посмотрел на Кашина, и вдруг резковато спросил: – Вы хотите знать, что вам следует искать?

– Вот именно. Если можете помочь, я буду благодарен. Если же нет…

– Знаете, чтобы стало ясно, что следует искать, давайте еще раз пройдемся по всем катастрофам.

Кашин вздохнул, но послушно кивнул. Чай, к счастью, оказался еще лучше, чем прошлый раз, вернее, более привычным, ведь он сам его заваривал, а потому можно было немного посидеть, выслушивая Рыжова.

– Итак, в феврале 1898 года в порту Гаваны взорвался американский линкор «Мэн». Взрыв произошел утром, около 10 часов, когда часть команды еще спала, в крюйс-камере под носовой башней. Я не специалист, но моряки свидетельствуют, что повреждения в этой части корпуса всегда рассматривались как самые тяжелые в борьбе за живучесть корабля. Причин несколько, во-первых, боезапас носовых, основных в боевых условиях башен всегда больше, и даже существенно больше, чем в погребах других башен. Во-вторых, повреждение корпуса осложняет пользование ходовыми машинами, просто потому, что движение вперед создает дополнительный приток воды в пробоину за счет динамического давления. В таких случая приходится двигаться задним ходом, со всеми вытекающими из этого сложностями. В-третьих, именно в этой части корабля сложнее всего накладывать пластырь. В-четвертых, на линкорах значительная часть экипажа находится в носовых кубриках, и получается, что взрыв в этой части поражает наибольшее число людей, которым полагалось бы бороться за корабль, вызвает у них шок и чувство беспомощности. И в-пятых, что необходимо отметить, взрыв в этой части наносит максимальный урон системам управления кораблем, и повреждает капитанский мостик с вахтенным офицерским составом.

Рыжов посмотрел на Кашина, выбирая темп и, вероятно, интонацию своих аргументов. Поскольку Кашин слушал, не выказывая возражений, он продолжил:

– Комиссия решила, что линкор погиб от попадания торпеды, либо из-за подведенной под него мины. В итоге, как известно, возникла американо-испанская война, которую американцы легко выиграли. Когда спустя двенадцать лет корабль был поднят и исследован вторично, по материальным признакам стало ясно, взрыв произошлел внутри корабля, и никакой торпеды не было.

Рыжов удовлетворенно кивнул, должно быть, сам себе, и заговорил с чуть измененной интонацией.

– В октябре 1916 года русский линкор «Императрица Мария» погиб на рейде Севастополя от взрыва, если мне не изменяет память, без малого пятидесяти тонн порохового боезапаса, хранимого под носовой башней. Взрыв произошел, приблизительно через четверть часа после побудки, в шесть часов утра с минутами. После первого произошло еще множество более мелких взрывов, но главное – линкор находился поблизости от Сухарной Балки, где находился главный пороховой запас флота и крепости. Если бы сдетонировал этот порох, мы бы получили Хиросиму почти на тридцать лет раньше, и называлась бы она Севастополем. Но произошло чудо, Сухарная не взорвалась. Адмирал Колчак решил, что взрыв был вызван самовозгоранием пороха, хотя академик Крылов доказывал, что те пороха, которые использовались на «Императрице» нигде больше не только не самовозгорались, но даже разлагались медленнее, чем было заявлено в спецификациях при его изготовлении. Здесь следует сказать, что ЭПРОНовцами после поднятия корабля была сделана удивительная находка – неподалеку от порохового погреба второй башни нашли необычный матросский башмак, к которому вместо подметки была гвоздиками прибита… полоска бездымного пороха, который для технологичности пороховых картузов изготавливался в виде похожих на кожу пластин. Рядом с этими, гм… ботинками, были обнаружены другие полоски пороха, свеча и коробка спичек. Объяснить такую беспечность в то время не смогли, ведь на корабле, предназначенном для главкома Черноморского флота, служил опытный и хорошо обученный состав. Полагаю, объяснения не придуманы и сейчас, известно только, что под странным предлого, якобы, облегчения подачи картузов к орудиям с лючных горловин по приказу старшего артиллериста князя Урусова были сняты деревянные крышки, что во много раз повышает взывоопасность.

– В наших материалах этого не было, – сказал Кашин и отхлебнул чаю.

– Вы имеете в виду крышки?

– Башмака с пороховой подошвой.

– Тем не менее, башмак имел место. Хотя, должен признать, – Рыжов блеснул глазами, – упоминается эта деталь не часто. Далее. В конце октября 1955 года на рейде Севастополя, у бочки номер тринадцать взорвался линкор «Новороссийск», полученный от итальянского флота после войны, во время раздела флотов государств Оси между странами-победительницами. Взрыв произошел, приблизительно, в два часа ночи, перед первой башней, а спустя чуть более двух часов корабль перевернулся и утонул. Одно время считалось, что взрыв произошел от поставленной лодкой-малюткой мины, прямо под днищем корабля в той точке, где мог бы сдетонировать пороховой запас. Известно, что в Италии в тот момент имелись подобные лодки, также известно, что князь Боргезе, создатель подводных диверсионных отрядов в фашистской Италии, возможно, лучших к тому времени в мире, поклялся на своей золотой шпаге, что искупит национальный позор – службу такого корабля в составе вражеского флота.

Рыжов попробовал свой чай, вымыл кружку, и стал заваривать следующий чайник, не прерывая рассказа.

– Также разрабатывалась версия старой немецкой мины, поставленной во время оккупации города. Но тут много сомнений. Во-первых, обе севастопольские бухты не просто многократно протраливали, водолазы их буквально облазили, и пропустить мину не могли. Во-вторых, «Новороссийск», как я уже сказал, встал после тренировочного выхода в море предыдущим днем не к своей бочке номер 14, а на якорь, который не сразу захватил грунт, и к бочке номер 13, где разные корабли швартовались уже полторы сотни раз. Это значит, что инициировать мину могла лишь цепь линкора, волочась по дну, на этом сходятся все минеры, как один. Взрыв же произошел совсем не у якоря, а под днищем, как было сказано. Третье, конфигурация взрывной воронки говорит, что взрыв произошел не на грунте, при том, что присутствие плавучей мины на рейде полностью исключается. Четвертое, обе контрольные сейсмограммы, отмеченные в Крыму при взрыве аналогичных немецких мин, разительно отличались от сейсмограммы того взрыва, который утопил «Новороссийск». Есть еще много странностей, например, огонь, пошедший вдоль ватерлинии по правому борту… И второй взрыв, который, тем не менее, почти не вызвал разрушений корпуса, либо оказался полполностью поглощен более мощным, первым вызрывом, что в принципе возможно… Удивляет также характер разрушений корпуса, которому ни один специалист по корабельной архитектуре и прочностным характеристикам судов этого класса так и не нашел разумного объяснения.

– Значит, диверсия? – спросил Кашин.

– Наказали адмиралов, – мерно проговорил Рыжов, – полетели головы… При том, что на кораблях такого класса на любом рейде матросы-автоматчики несут вахту, охраняют по периметру, как противодиверсионные команды… В общем, да, согласились с версией диверсии, хотя признать ее официально не решились.

Новый чай оказался другим, Кашин отведал его с удовольствием, будто бы и не накачался уже кофеином, как если бы ему предстояло работать ночь напролет. Обзор, сделанный Рыжовым с таким знанием дела, захватил его. Хотя главное, связанное с его работой, оставалось еще не выясненным.

– Теперь давайте обсудим вашу версию, и хотя бы косвенные ее признаки.

Рыжов помолчал, поднялся, разминая ноги, одернул свою кофту, снова сел.

– Еще в 25-м, когда мы не знали ничего о башмаке, я обратил внимание на мнение многих флотских офицеров, что взрыв «Иператрицы» – вина рабочих с петроградского путиловского завода, известных своими революционными, как тогда говорили, настроениями. Мы встретились с некоторыми из этих рабочих, и обнаружили, что там у них просто не было подобной организации, а в одиночку провернуть такую диверсию, как взрыв линкора, невозможно. Но это подвело нас к идее проверить слухи, гуляющие по Севастополю. И тогда нам стало известно, что князь Урусов, и один из его подчиненных, старый комендор, кстати, находились в очень сложном, можно сказать, невменяемом психическом состоянии. Они путались с объяснениями, забывали слова и даже собственные команды, очень плохо спали, а любой психолог скажет, что такое состояние сейчас иначе как депрессивным не называется. Причину этого некоторые из подчиненных, которых мы тогда разыскали, определили чрезмерным увлечением Урусова и пресловутого комендора спиритизмом, посещением какого-то кружка, где проводили разные психические, как тогда говорили, опыты. Мы не сумели определить всех членов этого кружка, но выяснили, что к концу лета 16-го года все члены этого вначале довольно шумного сборища отсеялись, остались только указанные лица, которых руководитель выбрал, как наиболе «одаренных».