Текст книги "Князь Диодор"

Автор книги: Николай Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

4

Выехали из Мирквы только на третий день, уж очень много нужно было сделать перед таким путешествием, Диодор даже расстроился, сколько хлопот потребовалось для этой, почти дипломатической миссии. Самому-то ему легко было собраться, и по армейской выучке он мог бы отправиться в путь со Стырем часа через два, как получил приказ от княжича Выготы, но для всех других потребовалось столько всего, что он только временами зубами скрипел, объясняя, чего хочет, туповатым или просто нелюбезным писцам в Приказе, всякого достоинства казначейским, служивым прочей масти и даже оружейникам из Арсенала, потому что неожиданно пришло распоряжение снарядить посольство знатно, с пышностью. А вот это, как ни смешно, более всего его и задержало. Едва-едва успели сходить в храм, чтобы помолиться, покаяться и благословение получить на дальний путь и, конечно, на удачное выполнение задания.

Когда выехали, даже легко стало, потому что все эти глупые, на взгляд князя, и может, действительно таковые-то, хлопоты, наконец, окончились. А впереди была дорога, дальняя и неожиданная, со всеми неустройствами и приключениями, которые каждое путешествие обещает, кто бы и как бы к пути ни готовился. Он даже по-новому стал смотреть вокруг, но более всего приглядывался к своим спутникам. На дальних переходах человека всегда видно, и едва ли не лучше, чем на исповеди… Если бы князь ее по какой-либо случайности услышал.

Мирква с этой, западной стороны показалась ему неожиданной, более зажиточной, чем с юга, когда он со Стырем к ней подъезжал, и ведь всякий знает, что Заречье считается богатым, а вот поди ж ты… И дома тут стояли более ухоженные, чем он привык видеть, и дворы были солидней, и люди отличались, словно и не из первопрестольной он отправлялся, а из какого-нибудь северного и торгового города, о которых в армии говорили, что там служить не в пример южным полкам сытнее и спокойнее.

И все же даже Мирква скоро окончилась, пошли всякие подгородние имения, терема, стоящие, будто церкви, на пригорках, чтобы вид из них был подальше, которые потом сменились усадьбами уже настоящего, вотчинного вида, и лишь потом появились дома разного достатка пригородного люда. Но иной раз и дом крестьянина был не хуже усадьбы, ведь видно же было, что крестьянин тут живет, а все же… И скотный двор у него был широк и ухожен, будто конюшня для племенных коней, и жилье в два-три этажа, не считая подклетей внизу, и службы выглядели не скромной деревенской постройкой, а блистали украшениями, росписью, резбой и такой чистотой, что только грязи под ногами коней на тракте удивляться оставалось.

Всем хороша была Мирква с этой стороны, глаз радовала, и сердце грела, вот только… Почему же только с этой стороны она так смотрелась? Должно быть, пробуя избавиться от ненужных мыслей, князь Диодор погнал коней шибче, чем привык в походе. Его Самвел, даром что здоровый был и свежий, пошел, как гонцовый конь, без устали забирая снежную и скользкую дорогу под копыта. Да Огл под Стырем не отставал от привычного своего вожака, увлекая хоть и нагруженную больше обычно, но все же привычно заводную Буланку. А вот остальные коняшки…

Князь попробовал сообразить, может дело в том, что он приказал Стырю коней все же не перековывать на зимние подковы. Им же только чуть нужно было по зимнику пройти, до Руговы, верст под тыщу, не больше. Что это для хороших коней за путешествие?.. А там, на западе, наверное, и снега нет, только дороги мощеные, тогда шипастые подковы на них будут ноги коням бить вовсе немилосердно. Он и Дерпену сказал, чтобы к тому был готов, а уж о тех двух лошадях, которые он для батюшки и мага прикупил у князя Аверита, и говорить нечего, их Стырь и сам бы на шипастой подковке за ворота не пустил.

Но в общем, пока лошади еще красовались, легко держали рысцу, зато седоки… Дерпен, конечно, справлялся, и конь у него – огромный, угольно-темный, с широченной грудью и такими высокими ногами, каких Диодор даже у верблюдов не видел, шел не очень верно и размашисто, но все же шел. Только неровно, то прибавит, даже Самвела перегонит, то вдруг отстанет, забив холодным воздухом легкие. А вот батюшка Иона на своей кобылке, со странным для лошади именем Щука, отставал. Хотя, пожалуй, еще не по своей вине, силы у батюшки были, он мог, пожалуй, в таком темпе, не один день скакать. Зато Федр Густибус на странном, невысоком коньке, которого неизвестно почему Стырь выбрал изо всех, вероятно, не просто так названный Недолей, вовсе стал болтаться в седле, как избитый банный веник, а не всадник, едва они прошли верст тридцать, до Звенийска.

Князь даже спросил Стыря, когда они приостановились в Звенийске, чтобы и коням дать роздых, и перекусить чего-нибудь в обычном придорожном трактире, и Густибусу с батюшкой придти в себя:

– Ты чего это Густибусу такого одра выбрал? Вроде про кобылку говорил?

– Э-э, князюшка мой, – отозвался Стырь, отводя глаза, по своему обыкновению, когда хитрил, – кобылку я почел батюшке Ионе более подходящей. А на этого Недолю ты бы поглядел, когда он в галопе… Ведь нам не о том нужно беспокоиться, что маг-то наш на дороге болтается, сразу же видно, что он не ездок… Зато, если гоньба начнется, скажем, от погони уходить, этот его Недоля так плавно пойдет, что и маг усидит. – Он даже вздохнул, картинно, чтобы князь в нем не сомневался и больше не спорил. – Каким бы снулым до того не казался.

– Так ты об этом подумал? – спросил князь. – О том, чтобы в карьере маг не оставал?

– О чем же еще думать?

– Надеюсь, от погони нам уходить не придется. Зато на дороге он…

– Кто знает, князюшка, кто знает? – Стырь уже смотрел смелее. – Лучше быть всяко готовым, аль нет?

Ох не любил князь, когда Стырь простачком прикидывался, и когда говорил не на чистой рукве, а с этим своим южным балаканьем… Но делать нечего, покупать еще одного коня князь не решился, кто знает, вдруг Стырь правым окажется? Шли-то по таким путям, что по-разному могло обернуться.

В дорогу втянулись легко, но так всегда бывает, когда только из дома выходишь, хотя и думалось о разном, и все больше о грустном… Сильнее всего князя беспокоило, что ему не все обещанные деньги выдали, добавили еще какие-то аккредитивы к тамошним, западным банкам, хотя и сказали, что с этим у них там все очень культурно обстоит, стоит только предъявить, как тут же соберут указанную в бумаге сумму. Такого опыта у князя с западниками не было, он-то привык к весьма непростым выплатам, что у них в армии с восточниками случались. Но понадеялся, что на этом его, все же, казначейские дурачить не станут.

Еще ему приходило в голову, что сам он, как вотчинный хозяин, пожалуй, не слишком хорошо поступил, так-то быстро отправившись в путь, не поинтересовался, что в Руже его творится… Ведь одно дело – письма всякие, и совсем другое, если бы он своими глазами посмотрел, или в крайности, управляющего к себе вызвал, тогда бы яснее было.

И ведь мог он, при желании, немного поупрямиться, дождаться кого-нибудь из имения, всего-то на неделю бы и задержался. Тогда бы у них и денег было больше, правда уже не государевых, а его собственных, но ему бы стало спокойнее… Все же и до него доходили слухи, когда на учебу какую-нибудь, или по другим обязанностям посылали людей на запад, там студиозусам подголадывать приходилось. А теперь одна только надежда и осталась, что князь Аверит, которому Диодор оставил что-то вроде доверенности, присмотрит за всем… Хотя и был Аверит хозяин известный – ему бы только с дивана не слезать, да чтобы графинчик стоял уютненько под рукой… Эх, неправильно все же Диодор свое устроил.

На третий день Дерпен не выдержал, после небольшого спора, который походил на препирательства ветерана-командира с не очень удачным солдатиком, содрал-таки с мага его зимнюю рясу, и заставил нацепить один из своих кафтанов, который смотрелся на маге, как лошадиная попона на козе. Густибус по-прежнему протестовал, но… прошли день, и он успокоился, вдруг сообразил, что стало ему и легче в седле, и что-то там у него уже меньше побаливало. Хотя и продолжал он в седле болтаться киселем, особенно на третьем-четвертом десятке верст дневного перехода.

Честомысл пролетели легко, тут кто-то из прежних сослуживцев Дерпена обнаружился. Они поспособствовали, устроили на ночь в такую казарму при стрельцовой слободе, что все действительно неплохо отдохнули. Хотя Дерпену пришлось полночи сидеть с кем-то из местных за столом, и набрался он так, что для него не отдых получился, а одна мука. Но ему было не жалко, пожалуй, он только радовался, что спутники посвежели.

Смоляну миновали с какими-то купцами, которые, в целом, Диодору понравились, хотя могли бы двигать вперед и побыстрее. Но этому-то обозу торопиться было некуда, деревня, куда они направлялись, никуда убежать не могла, а леса пошли такие, что не одних волков опасаться приходилось. В общем, послушал умных советов князь, и не прогадал, никто их не останавливал, никто нападать на хорошо защищенный и многочисленный отряд не решился. Зато они славно в этом темпе передохнули, хоть и непривычно, – на переходе и вдруг коней не гнать…

Затем пошли уже земли старинной Ржеди, откуда еще лет двести руквацкие полки на запад маршировали, и которую сжигали ответными ударами западники, когда с ними еще воевали, бесчетное множество раз. Тут и ныне стояли какие-то полки, хотя и странно это было – в Империи и так близко от столицы настоящую армию видеть… Но князь присмотрелся, и сообразил, что были это новобранцы, и стояли они тут для доукомплектования, а не по военной необходимости, не иначе.

На всякий случай, Диодор завернул свой отрядик в Ржедь, остановились тут на отдых уже на две ночи и полный день, а он сам сходил в штабную канцелярию, чтобы узнать, не послали ли за ними еще какие-нибудь инструкции, или деньги эти клятые, вдогон. Как ни смешно, но штаб Диодору понравился, было что-то привычно-уютное в нем, и даже обычная армейская бестолковость ему глянулась. К тому же, как частенько получалось чуть не по всей Империи, во всех армейских канцеляриях, его тут же пригласили к тысяцкому, чтобы он рассказал за ужином какие на Миркве новости, или вообще что-нибудь рассказал. Здешний тысяцкий, барон Хурбина род Берку с Беркович оказался ему чем-то вроде дальнего родственника, по крайней мере, он неплохо и княжича Выготу знал, а уж про Аверита, наверное, мог рассказать такое, о чем сам Диодор никогда не догадывался.

И ужин получился такой, что теперь уже не Дерпен, а он сам на следующий день в седле мучился похмельем. Дерпен, конечно, как офицер князю подчиненный, тоже был приглашен, но пил мало, больше за князем приглядывал, которому этого вот гостеприимства досталось нещадно… Его и на другой день приглашали, чтобы продолжить веселую жизнь армии на зимних квартирах, но он сказался необходимостью и не остался.

И все же, оглядываясь на этих посиделках по сторонам, он обратил внимание, что тут было уже много северян, светловолосых и белоглазых, будто и не люди они, а какие-нибудь русалы из старинных легенд. Вели себя эти ребята тоже не вполне привычно, но к князю, должно быть, из-за его знакомства с командиром, отнеслись добродушно и приветливо. Вот только кичливость в них все равно проглядывала, привыкли они тут нос драть, особенно макебурты, которые полагали, что им и Мирква – не закон, хотя в большинстве своем были они патриархального крещения. А в общем, их и в первопрестольной не слишком любили, считали не вполне сытыми даже, привыкшими на деньги Империи жить и из Мирквы всякое довольствие получать.

За Ржедью снова пошли неплохо, вот только между магом и батюшкой какое-то напряжение возникло. Они, когда не скакали, почему-то все время спорили, и ни до чего не договорившись, друг на друга дулись, отчетливо сожалея, что оказались рядом. А потом снова принимались что-то такое выяснять из отношений религий и магий, составляющих духовный смысл Империи, что даже такой терпеливый человек, как Диодор, недоумевал.

Ну какое дело магу было до верований булкиров и их крещения от святого Перматы Плащника? Или наоборот, что мог старец отец Иона сказать об огненных столпах гульсарских земель? Ан поди ж ты, только устроятся на ужин после перегона, только отогреются, как отец Иона начинает:

– Все же, Густибус, раздумал я над твоими словами, что ты мне давеча высказал… Не могли эти столпы вызываться с верой, тут больше магического строения.

– Но ведь отец Прокий, – тут же, как на зов полковой трубы, отзывался Густибус, – признанный ваш старец, писал в «Одолении Невзрачия Огненного», что «несть верований чистых и нечистых, несть ни хоругви, ни штандарта, под которые верующий побоится встать ради дела благого и верой одобряемого, буде оне даже магиками держаны»…

И снова начиналось такое, что Дерпен густым своим басом пробовал осадить мага. А вот когда батюшка чрезмерно увлекался, приходилось вступать князю Диодору, хотя всегда, уважая сан, он прежде взглядами показывал отцу Ионе, что не следует так-то не дружить.

Диодор даже пожалел немного, что именно этих двоих в его команду Выгота назначил, но продолжалось это не слишком долго, лишь до той поры, как эти двое спорили-спорили на ходу да в тишине леса, и доспорились… Под какой-то деревушкой, прослышав их голоса, местная шантрапа из ополчения какого-то местечкового подкомория, собранная, как впоследствии выяснилось, уже не вполне православным старшиной, попыталась их едва ли не ограбить. Пристали-то местные без ума, толком не спрашивая, кого перед собой видят, привыкли, должно быть, с купчишками дело иметь… Вот тогда Дерпен, не доставая оружия, огрел старшину ватажки, который хамствовал более других, своей плеткой по лбу, и этот, с позволения сказать, воин зашатался в седле, отъехал на пару шагов и свалился под копыта коня. Пришлось его, бедолагу бездарного, поперек седла до деревни тащить, в окружении его же воинства.

В общем, дурацкая, конечно, получилась история, Диодор даже подумал, что и сам бы справился, утихомирил дураков ополченских, вот только не успел – Дерпен быстрее управился, хотя и грубее. А вышло даже неплохо. Подкоморий местный, выслушал своего старшину, когда тот очухался, сообразил, что же у него вышло, и чтобы на него не жаловались, устроил им отменный постой. Хотя ночью и опасаться приходилось, что старшина все же, по вольности своей, попробует наверстать упущенное, но… не решился он. Дерпен уж очень грозным выглядел. Зато батюшка с магом, когда им князь объяснил, что они виновны во всем произошедшем, больше не спорили.

К исходу третьей недели вышли, наконец, к Ругове, и выяснилось, что, не считая некоторых задержек и непременного отдыха, чтобы коней не сморить, перегоны у них получились в среднем верст по полста, для зимника – совсем неплохо, а если считать, какими наездниками были батюшка с магом, то и вовсе хорошо. Пожалуй, только для Диодора на Самвеле да Стыря, пусть и с Буланкой в поводу, это казалось не слишком удачным. Но они-то привыкли к безудержной степной скачке, где гонят, пока кони сами не остановятся…

Город начался, как и другие здешние города, с мелких, тихих и спокойных мыз и деревушек. И дома тут оказались с высокими крышами, над которыми торчали совсем не руквацкого вида трубы. Да и люди были иными, зато оказались они любопытными, стоило отряду въехать в какое-нибудь из таких-то поселений, как тут же высыпали на улицы детвора и женщины, чтобы посмотреть на имперцев. А то и мужики в непривычного вида короткополых кафтанах выходили на дорогу, иной раз просто смотрели, а иногда даже пробовали заговорить. И ни страха, ни опаски у них не было, может, потому, что заборы тут были едва в рост человека, на Миркве с таким забором у любого бы добро потащили чуть не светлым днем. А тут как-то обходились, может, и воровства у них не было?

В Ругову прибыли, когда уже темнеть начинало, слишком на местную жизнь засмотрелись, ход сбавили. По обычаю провинций ворота, к которым их дорога вывела, оказались уже на запоре, впускать путников в несветлое время суток полагалось только по необходимости.

Но стоило князю пояснить, кто они и откуда, как из какой-то невеликой на вид будочки выскочил молоденький офицерик с перевязью, кажется, корнета, в шляпе, но без плаща, видно, очень он этой перевязью гордился, и старался, чтобы ее и под факелами видно было, и стал, путая местные слова с руквой, медленно высказываться:

– Мейне херрен, дозволено мне докладать… Докладывать, что надлежит обратить внимание… Спросите…

Вот тогда-то князь Диодор и припомнил свои муки с учебой этого говора, и видимо, получилось у него твердо, потому что корнет обрадовался и, уже не путаясь, прояснил ситуацию на макебурте:

– Надлежит вам обратиться к коменданту таможни, он предупрежден.

– Неплохо, – сказал князь, когда они тронулись на изморенных лошадках по улицам Руговы, в сторону портовой таможни, спросив предварительно краткую дорогу у того же корнета.

– Все может и иначе выйти, – вдруг довольно хмуро высказался Густибус. – В Империи рубежа нет, а тут, на западе…

Он отлично понял разговор с корнетом, которым князь так возгордился, а может, сумел бы еще лучше, еще чище высказать о том, кто они такие, и вызнать всякие обстоятельства.

– М-да, наслышаны, – сказал вдруг и батюшка. – Ну, да ведь это теперь не Империя, а чужбина.

– Чужбина – не мед, – вмешался и Дерпен неожиданной поговоркой, – да есть приходится.

– А пиво их мне не нравится, в нем кислости настоящей нет, – вмешался Стырь. – Взять хоть наш хлебный квасок…

– Нам бы не о пиве, о постое позаботиться, – буркнул князь.

– Так и я о нем, – искренне удивился Стырь.

Таможню нашли легко, потому что почти все широкие улицы вели к порту, и лишь проулочки боковые, глухие и освещенные только окнами на верхних этажах домов, не спускались к морю. И тут выяснилось, что их действительно ждут.

Даже определили в какой-то портовой корчме, не самой презентабельной, но вполне удобной после многодневной-то гонки, когда и спать каждый раз приходилось выбирать – еще до следующего ямщицкого хотя бы двора добраться, или в лесу остановиться… Впрочем, ни разу в лесу не останавливались, это князь Диодор мог себе за достижение записать. Все же обжитой был край, и тракт наезженный, не из таковых, что с юга на Миркву вели.

Они едва успели в этой корчме расположиться, как к ним, заметно запыхавшись, прибежал бледный с белесыми сальными волосами писарь из магистратуры, который на довольно чистой рукве стал говорить, что чуть не неделю занимается их делом. И что они уже завтра могут грузиться на унитский транспорт «Политурс», чтобы плыть в Хонувер. Видимо, юноша этот проделанной работой гордился, потому что частил, выговаривая слова с такой силой, что слюной брызгал:

– Предупрежден о срочности вашего похода, поэтому постарался… И удалось устроить так, что заходов в другие порты у корабля не будет. И еще, замечайте, корабль выбран с надежностью и умом, на нем есть место для коней.

Князь, сидя за грязноватым дощатым столом, с удовольствием ощущая, как тело отогревается пусть жиденьким, но все же теплом общего для таверны зала, спросил, деланно хмурясь:

– Ты, парень, лучше вот что скажи, деньги из Мирквы недостающие, наконец-то прислали мне, или как? – Он подождал, пока писарь удосужится понять его. – Потому что, так и знай, я предупрежден, за получение этих денег в Хонувере даже подьячий Приказа княжич Выгота, уже не поручился. Там же, как мне сказали, деньги и вовсе могут меня не застать.

– Для денег тебе надлежит, господин надпоручик, – юноша стрельнул глазами в князя Диодора с опаской, вдруг ошибся в чине, но ничего, кажется, этот имперец не слишком заботился о своем официальном звании, – завтра выявиться в магистрате…

– Появиться – у нас говорят, – буркнул маг. Он не отходил от князя, на случай, если потребуется в какой-нибудь ситуации переводить.

– Так, выявиться, – не вполне уразумел его писарь.

– Ладно, – решил князь, – завтра, так завтра. А когда я могу найти капитана этого твоего транспорта? Как его зовут, кстати?

– Зовут его, как было предложено, «Политурс», что на языке далеких отсюда унийцев значит…

– Значит, пойдем на корабле торговой Унии, – сказал батюшка с неодобрением. Ему отчетливо хотелось еще хотя бы неделю, что придется провести на корабле, оставаться в Империи, на ее территории, пусть и размером с палубу суденышка. – А почему не на нашем?

– Другие – торговые, очень много будут заходить в порты не вашего предназначения, – терпеливо, видимо привыкнув к некоторой непонятливости всяких мимоезжих из Мирквы, пояснил писарь.

Вот так теперь и будет, решил князь Диодор, ему говоришь одно, а он тебе – другое. Впрочем, и мне, видимо, придется многое вспомнить из чужих-то наречий. Знал бы, что так обернется, можно бы… Впрочем, что бы он сделал, князь и сам не вполне сообразил. Потому что в таверну вдруг вошел еще один из городских стражников в кирасе, и с небольшим, почти руквацким бердышем, за которым следовал изрядно нетрезвый, сухопарый, желтый лицом, и совсем не моряцкого вида человек. Он осмотрел всех пятерых путешественников нимало не смущаясь.

– Так фи и ешть те с'мыя хости, который я долшен достафить в Хонувер?

Оказалось, это был капитан. Ну что же, так было даже лучше. На рукве он говорил с трудом, и слушать его было бы забавно, если бы князь не устал настолько, что даже думать на макебурте не хотелось. Он попросил:

– Густибус, узнай, чего он хочет?

А вот эту фразу капитан, как ни странно, понял.

– Я хотель, чтоп ти уше зафтра за три звона до зафтрак били на борт мой «Политурс». Фетер не шдет, госпотин офисиир. Прилыф – тем поле.

– Что же, это правильно, – решил тогда и князь. – Ловить погоду, спешить и торопиться – это по-нашему. Пусть даже в шторм…

Капитан прервал его грозно:

– Не говорить о шторм, шторм пока нет. Но фетер лофить – это по-нашему, о чьем фас предлагать.

Князь повернулся к писарю.

– Если на три звона пораньше, или что он там имел в виду, то как быть с деньгами?

– О, фсе плачено, – отозвался капитан. – Я не хотель терять контракт, фот и шту фас чуть не половинны-ая нетеля.

– Да я не о том, – сказал князь. И спросил писаря уже в упор: – Так как же?

– Мы люди тоже не весьма далекие от моря, господин, – сказал писарь, впрочем, побелев лицом, предчувствуя хлопоты, которые, вдобавок к тому, что он уже проделал, могли теперь на него обрушиться. – Ветер не ждет, как принято тут говорить… Поэтому, скорее всего, спать мы сегодня ляжем не по часам. Но деньги, если потревожить херра Музду и господина да'Карогу, можно будет… и сегодня.

– Ты уж постарайся, – довольно грозно отозвался князь. – А херр Музда и да'Карога отоспятся другой ночью.

– Тохта не платить в этот таверна за ночь-лехт, – сказал капитан. – Не самый лушший, могу замечай, и враз – на корапль. А косподин Музда, то есть я-й.

– Вот и познакомились, – усмехнулся все же этому выговору князь и протянул руку. – Наконец-то, – сказал он, словно и не его торопили с выходом в море, а он торопил. Да может, так, по правде, и оказалось.