Текст книги "На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго"

Автор книги: Николай Манвелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 7.
ПИТАНИЕ И ЛЕЧЕНИЕ

У нижних чинов и у офицеров камбузы были разными. Размещались они на верхней палубе и для снижения пожарной опасности обкладывались специальными негорючими материалами (в разные годы – от кирпичей до бетонных плиток). Топился камбуз дровами либо каменным углем, хотя на паровых судах чаще всего отапливался посредством вспомогательных котлов судовой кочегарки.

Отметим также, что на парусниках существовал обычай гасить огонь в камбузе в половине девятого вечера в целях пожарной безопасности. Это правило сохранялось даже на многих железных кораблях до конца XIX века

Вокруг камбуза всегда существовала группа матросов, помогавшая коку «на общественных началах». Взамен они получали возможность погреться у жарких котлов, а также «побаловаться чайком» (при наличии собственной заварки).

С третьей четверти XIX века корабельная «поварня» приобрела вид большой медной печи, в которую было вмонтировано несколько котлов – один обязательно для кипятка Котлы были либо чугунные, либо медные, луженые. Использование медной посуды для приготовления пищи было запрещено; в крайнем случае использовалась посуда деревянная, и то для доставки еды непосредственно едокам.

На больших кораблях было несколько камбузов.

Так, на линейном корабле «Андрей Первозванный» было два командных камбуза (на 800 и 250 порций), а также три отдельные плиты, на которых готовилась пища для адмирала и командира корабля, для офицеров и кондукторов (31 человек и 24 человека соответственно). Кроме того, на корабле имелись две хлебопекарни и квашня с тестомешалкой. Добавим, что посуда мылась опресненной водой в специальной посудомоечной машине.

Камбуз должен был располагать большим количеством различной утвари. Так, Морской устав Петра Великого в числе «каютных припасов» упоминает два вида котлов, два вида «кастролов» (кастрюль), четыре вида сковородок, а также два вида «уполовников», блюда, ендовы[80]80
  Ендова – большая открытая посуда для вина, пива и та.


[Закрыть] и «большой стол».

Далее следует «поваренная и протчая посуда». К ней относились еще два вида различных котлов, медные «уполовники», «решета, чем пену снимать», «помпы медные, чем воду из бочек брать» и щипцы. За ними следовали два вида вилок, ложки, кружки и чарки, цепи для котла, вертелы, ведра и так далее. В списке «поваренной и прочей посуды» есть также режущие ухо либо странные названия – «сера горючая»,«фаркеш» и «полуфаркенс».

Замыкали список «купорские»[81]81
  Купор – бондарь.


[Закрыть] припасы – большие струги, тессель[82]82
  Тесло.


[Закрыть], купорские топоры, кривые скобелей[83]83
  Кривой двуручный нож для строгания либо снятия коры с дерева.


[Закрыть], «клещей кривые, чем прижимать обручи», а также сами обручи – деревянные и железные.

* * *

Теперь перейдем к ежедневному столу матросов. Сразу же вынужден разочаровать читателя – как такового высочайше утвержденного меню из разносолов для командного состава не было.

Но перейдем к матросскому рациону.

Первым документом, регламентирующим раскладку продуктов в котлах нижних чинов (или, как их тогда называли, «служителей»), является Петровский Морской устав. В нем мы читаем, что ежемесячно (в «морском месяце» считалось 28 дней) «служителю» причиталось по пять фунтов говядины и свинины, 45 фунтов сухарей, десять фунтов гороха, пять фунтов гречневой и десять фунтов овсяной крупы. Кроме того, в паек входили четыре фунта рыбы, шесть фунтов масла, пиво (семь ведер), «вино»[84]84
  То есть водка.


[Закрыть] (16 чарок), уксус (полкружки) и полтора фунта соли.

Устав давал и рекомендации и по меню на неделю. В воскресенье, среду, четверг и субботу личный состав предлагалось кормить мясом с кашей. Пятница была постным днем, поэтому каша варилась с рыбой. В понедельник и среду «служители» ели с утра «кашу густую», а по вечерам – горох.

Унтер-офицеры, согласно Морскому уставу, должны были получать продукты натурой. Здесь (в отличие от офицеров) никакой шкалы не было и всем отпускались одинаковые суммы – исходя из стоимости полутора порций. Такое денежное содержание полагалось шкиперам третьего ранга и подшкиперам, штурманам и подштурманам, боцманам и боцманматам[85]85
  Боцманмат – унтер-офицерский чин во флоте (от английского выражения boatswain mate – «помощник боцмана»).


[Закрыть], подконстапелям, шхиманам[86]86
  Шхиман – младшее унтер-офицерское звание в Петровском флоте.


[Закрыть] и шхиманматам[87]87
  Шхиманмат – помощник шхимана (см. выше).


[Закрыть], сержантам, первым профосам[88]88
  Профос – унтер-офицер, следивший на корабле за чистотой и исполнением телесных наказаний.


[Закрыть], тиммерманам, первым трубачам и подлекарям.

Далее следовала любопытная ремарка:

«Прочим всем[89]89
  То есть нижним чинам.


[Закрыть] варить в большом котле обще указную пищу, и ничего своего ни у кого не принимать поварам только ежели тех же указных вещей свежее что, мясо или рыбу в указные дни, и варить в указное время дважды в день, каждый раз поединова, а не по прихотям; в чем смотреть комисару, под лишением чина».

Для справки приведем цены на продовольствие, отмеченные на рынках Санкт-Петербурга 28 июня 1847 года.

Говядина свежая стоила за фунт 2,75 копейки (ссеки, грудинка, кострец), 2,5 копейки (бедренная часть), две копейки («ребра и передых). За фунт говяжьего сала просили 3,5 копейки. Голяшки, в зависимости от размера, стоили три копейки (большая), 2,5 копейки (средняя) и две копейки (маленькая).

Гусак «с печенками» обходился большой в 20 копеек, средний – в 15 копеек, «меньшой» – в 12 копеек.

Стоимость почки составляла 4–5 копеек, «головья с губами и ногами» – 20–30 копеек.

Баранина стоила 3,5 копейки за фунт, русская солонина – 1,75 копейки, ветчина «вывешенная сухая» и свежая свинина – по 4 копейки за фунт.

К 1860-м годам раскладка изменилась. Во внутреннем плавании месяц на одного нижнего чина полагалось 14 фунтов[90]90
  Русский фунт – 409,5 грамма.


[Закрыть] мяса (какое именно должно было быть мясо – строго не регламентировалось), 18 фунтов крупы, 10 фунтов гороха, 45 фунтов сухарей, 6 фунтов масла, полтора фунта соли, 20 чарок[91]91
  Русская чарка – 0,123 литра


[Закрыть] (это не ошибка автора – именно чарок) квашеной капусты, 28 чарок водки, 4¹/₆ уксуса, немного солода. Кроме того, в состав довольствия входил табак – полфунта (в заграничном плавании его выдавали только курящим).

Гораздо сложнее был расчет выдачи продовольствия в заграничных плаваниях. Начнем с того, что они делились на три категории – дальние (кругосветные), ближние (годичные плавания в Средиземном море либо зимовки в иностранных портах) и временные посылки (например, переход из Черного моря на Дунай или в Константинополь[92]92
  В официальных документах Российской империи название турецкой столицы Стамбул писалось исключительно как «Константинополь».


[Закрыть], либо из Кронштадта во Францию).

При всех видах плавания на каждого матроса полагалось столько же, сколько и на моряков внутреннего плавания. Добавлялся стручковый перец (два золотника[93]93
  Русский золотник – 4,266 грамма


[Закрыть]), 4⁸/₁₅ золотника чая и фунт 60 золотников сахарного песка.

При дальних и ближних плаваниях полагалось добавочное особое довольствие – 2,5 фунта говяжьего бульона, девять фунтов патоки, полбанки спрюсовой[94]94
  Спрюс – канадская (черная) ель. Из ее иголок варилось нечто вроде пива, считавшегося противоцинготным средством.


[Закрыть] эссенции и 56 золотников лимонного сока либо 28 чарок виноградного вина

В том случае, если на завтрак нижним чинам полагалась жидкая кашица, то ежедневная порция водки делилась на две части – треть давали перед завтраком, а остальное – перед обедом. Если же вместо водки на судне имелся ром либо коньяк, то их было положено разбавлять наполовину. При этом одна чарка рома выдавалась в виде двух чарок грога[95]95
  Грог – горячий напиток из рома или коньяка, сахара, а также горячей воды.


[Закрыть].

Возможны были и «экстраординарные расходы» – исключительно на закупку свежей зелени и свежего мяса

С 1910 года еженедельное довольствие нижнего чина флота выглядело следующим образом. Мяса (свежего или соленого) полагалось пять фунтов 24 золотника, гречневой крупы – два фунта, овсяной крупы – 70 золотников, сливочного масла – 88 золотников. Квашеной капусты (ее могли заменять свежей зеленью) каждому матросу причиталось два фунта 88 золотников, сухарей – 13 фунтов 33 золотника Сухари могли быть заменены печеным хлебом из расчета 264 золотника в день.

Нижний чин также получал каждую неделю 1,75 чарки уксуса, 36 золотников соли, 5,25 золотника чая и 14 золотников махорки.

Для справки приведем нормы, по которым должны были кормиться матросы британских подводных лодок, входивших в состав Балтийского флота с конца 1914 года На каждого подданного короля Георга Пятого ежедневно требовалось отпускать по фунту мяса, четыре фунта белого хлеба, фунт свежей зелени, 21 золотник коровьего масла, полфунта колбасы (могла быть заменена на сыр или ветчину), а также две трети бутылки молока Но вернемся на русские корабли.

Меню матросов было неприхотливым, но пища – сытной. Начинали с жирных щей либо борща, которые варились на говядине, солонине или рыбе. Причем вначале ели только бульон и овощи. Когда на дне бака оставалось только мясо, его вынимали, крошили на деревянных досках и высыпали обратно. После чего вся артель, не спеша, не мешая друг другу, теми же ложками ела «мясное блюдо». Если же кто-то из молодежи спешил, то легко мог получить от артельщика деревянной ложкой (у каждого была своя) по лбу. Обижаться в таких случаях было не принято. Очень часто бачковому приходилось бегать за добавкой.

Третьим блюдом обычно была каша либо (в более поздние времена) макароны, которые поливали растопленным сливочным либо растительным маслом Наибольшей популярностью пользовалась каша из гречневой либо пшенной крупы; к рисовой крупе относились более чем прохладно. По мнению матросов, пища из риса «не давала силы».

Морским уставом Петра Великого категорически запрещалось бросать несъеденное за борт:

«Запрещается всем матрозам, солдатам и прочым корабельным служителем туне употреблять и за корабль бросать провиант всякого имени, хотяб он и попортился, но что не могут съесть, то бы оставляли, питье в крутках, а ествы в мисах, объявляя квартирмистром, для относу в ботолир камеру[96]96
  То есть в помещение, где хранятся припасы, за которые отвечает баталер.


[Закрыть]; а ежели такая пища явится, что нельзя будет есть, о том объявлять командующему кораблем, под штрафом биением кошками».

Точно так же запрещалось отдавать излишки пищи нижних чинов «животине» офицеров.

Для определения степени негодности провианта Морским уставом требовалось создать специальную комиссию, «созвав всех обер и ундер офицеров». Если комиссия выносила вердикт о негодности продовольствия, то его разрешалось все-таки бросить за борт либо «отдать скотине».

Надзор за качеством пищи матросов чаще всего был весьма пристальным. Неслучайно единственным широко известным бунтом, связанным с некачественным продовольствием, был широко известный мятеж на эскадренном броненосце «Князь Потемкин-Таврический».

Примеров заботы о питании нижних чинов даже со стороны хрестоматийно отрицательных персонажей в адмиральских и офицерских погонах можно привести немало. Вот, например, выдержка из приказа контр-адмирала Зиновия Рожественского, руководившего спасательными работами на броненосце береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин» (дело происходит 10 февраля 1900 года):

«Ввиду исключительно тяжелых условий жизни и работы на острове Готланд и по причине крайней недостаточности положенной порции зелени, для сохранения сил и здоровья людей, предлагаю впредь прибавлять к суточной порции по одному фунту картофеля в день на человека. Прошу командира распорядиться более строгим надзором за приготовлением пищи..

Несоблюдение до сего времени этих правил было причиной весьма дурного качества той пищи, которая попадала в баки людей».

29 марта «тигр в аксельбантах»[97]97
  Прозвище, данное Зиновию Рожественскому за крайнюю несдержанность.


[Закрыть] возвращается к продовольственной проблеме на «Апраксине». Новый приказ гласит;

«Сегодня обед команды состоял из вонючих сальных помоев. Это значит, что дежурный офицер не присмотрел за приведением в надлежащую чистоту котла и за тем, чтобы сама провизия была тщательно отмыта от продуктов разложения и грязи, ее покрывающей. Прошу колшндира броненосца учредить надзор за исполнением этим офицером служебных обязанностей».

Другие адмиралы шли еще дальше. Например, вице-адмирал Степан Макаров (1848–1904) известен не только как флотоводец, но и как автор крайне любопытного приказа, изданного 1 мая 1901 года. Назывался он «Об улучшенном способе варки щей». Среди положений данного документа есть и такое:

«Секрет приготовления хороших щей заключается в том, чтобы отбить у жира сальный вкус, что достигается поджариванием его с луком и, кроме того, жир этот ввести в овощи и муку, для чего приготовляется известным способом заправка. Кости следует вываривать в течение суток, и бульон от них вливать в щи на следующий день».

Прочитав эти слова, хочется и самому попробовать приготовить и проверить. Не правда ли?

Для претворения этого приказа в жизнь Главный командир Кронштадтского порта (в этой должности тогда находился вице-адмирал Макаров) даже вытребовал из Черноморского флота опытного кока. А для проверки качества питания приказал регулярно взвешивать каждою матроса – дабы выяснить, прибавляют ли нижние чины в весе или нет.

Разительно отличалось питание нижних чинов на судах подводного плавания. Например, подводники Сибирской флотилии (современный Тихоокеанский флот) на завтрак получали чай с молоком и булкой (так именовали небольшие батоны белого хлеба). Обед состоял из супа либо щей, а также мясного второго блюда, которое могли заменить и сладким блюдом. На ужин подавали второе обеденное блюдо. В случае если таковым было сладкое, готовилось специальное мясное блюдо.

Уходя в дальнее плавание, моряки делали запасы различных видов продовольствия. На палубах делались загородки и клетки для «живых консервов» – скота и птицы, для которых завозили сено и корм. Впрочем, главное в этой ситуации было не попасть в шторм – палубная живность во время бури обычно быстро дохла от нервного потрясения. Бывало и хуже – вырвавшийся бык мог наделать немало бед. В связи с этим при каждой угрозе шторма корабельные плотники и боцманская команда тщательнейшим образом проверяли крепость клеток и прочность канатов.

К «настоящим» консервам на кораблях отношение было двойственное. Чаще всего офицеры и матросы относились к ним с опаской, причем «их благородия» обычно величали данный вид провизии не иначе как «мощами покойного бригадира, геройски павшего от почечуйной болезни». Почечуем, напомним, в те времена часто назвали геморрой.

Другим популярным названием было «корнет-биф» (то есть «говядина из корнета»). Оригинальное название данного блюда звучало как «корн-биф»[98]98
  От английского corned-beef – «солонина».


[Закрыть] …

Помимо продовольствия в плавании следовало всегда помнить о бережном расходовании пресной воды. Так, до появления опреснителей в дальних переходах происходило постепенное сокращение питьевой порции – вплоть до одной кружки в день. За сверхнормативное расходование сурово наказывали.

Впрочем, на рубеже XIX и XX веков уже практически все боевые первого и второго ранга корабли располагали опреснителями – например, на бронепалубном крейсере первого ранга «Аврора» было установлено два опреснителя системы Роберта Круга[99]99
  Завод «Роберт Круг» располагался в Санкт-Петербурге.


[Закрыть], способные дать кораблю до 60 тонн пресной воды в сутки. Естественно, дать гарантию их бесперебойной работы не мог никто. Поэтому чай с солоноватой водой не был чем-то из ряда вон выходящим.

Но даже полностью исправный опреснитель давал не слишком хорошую воду. Очень часто она была слегка ржавого цвета и имела ярко выраженный «машинный» привкус (некоторые даже находили, что вода отдает нафталином). Впрочем, на это обычно не обращали внимания.

Особую проблему в дальнем плавании представляло снабжение корабля и его команды свежей пресной водой. Особенно, если пополнить цистерны надо было вдали от крупных портов.

Чаще всего ее брали в не очень заиленных реках, для чего тщательно вычищали корабельные шлюпки, которые потом заполняли живительной влагой по самые борта изнутри. После этого команда раздевалась, привязывала обмундирование к надводным частям плавсредства и вела шлюпки к кораблю. Команда шлюпки – во главе с офицером – при этом голая сидела на веслах и на руле. Изредка бралась и вторая шлюпка, которая буксировала «танкер».

Иногда удавалось добыть воду в береговых колодцах, которые в этом случае вычерпывались буквально до дна (или, как говорили в те времена, «до лягушек»). Чтобы получить возможность добыть свежую колодезную воду, обычно шли на «военно-морскую хитрость». Из числа офицеров выбирался наиболее неиспорченный и благовоспитанный мичман, который ехал делать предложение девице из семьи, располагавшей криницей.

Затем, как бы невзначай, заводился разговор о воде. Отказать будущему родственнику было невозможно, и корабль наливался водой до самых горловин цистерн. А на утро становилось известно, что судно должно срочно выйти в море…

К концу XIX века ситуация изменилась – появились специальные суда-водолеи. Это были небольшие танкера, которые перевозили не нефть и нефтепродукты, а питьевую воду. Первые такие суда для Балтийского флота были построены в начале 1880-х годов.

Прием пресной воды превращался в целое событие. На бронепалубный крейсер второго ранга «Изумруд» принимают живительную влагу со вспомогательного крейсера «Днепр». Рассказывает доктор Кравченко:

«У нас опять горе: нет пресной воды. Уже два котла за недостатком ее выведены. Мы на середине Красного моря. Вторые сутки сигналим, умоляем “Олега” сжалиться и дать нам воды. Куда она исчезает – неизвестно. Запаса должно хватать на шесть дней, а мы вот уже на третьи сутки караул кричим. Старший механик [100]100
  Старший судовой механик крейсера Александр Семенюк (1878–1905) умер в Санкт-Петербурге в чине штабс-капитана Корпуса инженеров-механиков флота от чахотки (туберкулеза).


[Закрыть] ходит мрачнее тучи. Наконец над нами сжалились и устроили остановку в море; стоим, конечно, не на якоре – глубина здесь ни много ни мало – 400 сажень [101]101
  Русская сажень – 2,134 метра


[Закрыть] .

Мы подошли к “Днепру”, спустили “шестерку” [102]102
  Шестерка – шести весельная лодка


[Закрыть] , приняли с “Днепра” шланг, несколько раз обрывали его, наконец, завели и теперь сосём, жадно сосём пресную воду сквозь узенькое горлышко шланга. Нам надо 180 тонн, а принимаем мы в час всего пятнадцать. А с “Олега” [103]103
  Флагманский корабль отряда


[Закрыть] то и дело семафорят: “Скоро ли, да скоро ли?”…

…Взошла полная луна и застала нас за этим занятием – качанием воды. Сквозь шланги местами сочится струйками вода; команда жадно подбирает ее, подставляет кто кружечку, кто пригоршню. Один подставил ведерко под сирену: оттуда (благодаря неисправности) нет, нет и вырвется с паром струя кипятку – догадливый матрос уже полведра себе набрал.

А я хожу по лазарету, завязываю краны и бранюсь:

“Санитары., не сметь трогать пресной воды, руки мыть соленой водой!” – вот до чего дело дошло…»

Как видим, далеко не случайно даже офицеры на берегу с наибольшим удовольствием пили обычную пресную воду, которая «после опресненной судовой бурды казалась прямо нектаром».

Запасы питьевой воды располагались в специальных цистернах, размещавшихся в особом, «водяном» трюме. Каждая цистерна изнутри тщательно покрывалась известью, а снаружи – белой масляной краской. Емкость цистерн зависела от численности экипажа – например, на «Адмирале Ушакове» шесть резервуаров вмещали 900 ведер[104]104
  Около 7800 литров (ведро равнялось 12,99 литра).


[Закрыть] воды. На более современном и почти в три раза более крупном «Андрее Первозванном» судовой запас питьевой воды составлял уже 44 тонны.

Добавим, что водяные цистерны были постоянно закрыты, и распечатывались только для приема свежих запасов живительной влаги.

Для хранения продовольствия предназначались особые помещения – так называемые ахтерлюки.

Один из них всегда предназначался для «мокрой» провизии, то есть мяса, рыбы, солонины, вина и водки, масла, уксуса и ряда других продуктов. Второй ахтерлюк вмещал соль, мыло, табак, а также зачастую и квашеную капусту, которая к «мокрой провизии» почему-то не относилась. В еще одном помещении хранили «сухую» провизию – лук, крупу, чай, сахар, а также овощи.

Закупка продовольствия в дальнем плавании была зачастую весьма сложной задачей, особенно при походе крупным отрядом судов. В качестве примера можно привести стоянку Второй эскадры флота Тихого океана вице-адмирала Зиновия Рожественского на Мадагаскаре.

Как пишет князь Чегодаев-Саконский, «“кают-компаньоны”[105]105
  То есть содержатели кают-компании.


[Закрыть]спешили опередить один другого».Овощи и зелень раскупались моментально, а молочника приходилось караулить еще на дальних подступах к рынку. «Вся суть удачи состояла в том, чтобы обмануть других, не показать вида, что ожидаешь молочника».

С мясом и птицей было проще, хотя их приходилось изредка заказывать заранее. Не гарантировало наличие свежей провизии и пребывание при эскадре судна-рефрижератора «Эсперанс». Принятое с него мясо «отдавало салом и браковалось». Затем рефрижераторные машины парохода «скисли» окончательно, после чего весь немалый запас продовольствия безнадежно испортился. Припасы выкинули в море, а капитан «Эсперанса» получил такой нагоняй от Рожественского, что сел в шлюпку в полубессознательном от страха состоянии.

Кстати, вопросу о закупках доброкачественного продовольствия уделяется место и в Морском уставе Петра Великого:

«Офицеры, командующие кораблями военными… повинны удаляться как возможно от покупки в местах, в которых чают быть моровой болезни. А когда необходимая нужда случится, для взятья воды, или дров и прочих вещей неотлагаемых, тогда надлежит послать офицера, дабы матрозов не допустил из тех поветренных мест что покупать или брать».

Теперь перенесемся с судов вице-адмирала Рожественского на несколько месяцев назад – в Порт-Артур июня

1904 года Крепость уже некоторое время блокирована японцами, и уже начинает ощущаться недостаток продовольствия.

Слово вахтенному начальнику крейсера «Новик» Андрею Штеру[106]106
  Андрей Штер (1878–1907) был убит матросом в чине лейтенанта.


[Закрыть]:

«…В Артуре уже начинал чувствоваться недостаток в провизии, но зато водки было сколько угодно; на пристанях Восточно-Китайского Общества были сложенье колоссальные штабели ящиков с этим зельем, которое потому только не было выпито, что генерал Стессель[107]107
  Генерал-лейтенант Анатолий Стессель (1848–1915) был начальником Квантунского укрепленного района.


[Закрыть] приказал налагать жестокие наказания за пьянство, а офицеров, замеченных в этом, обещал предавать суду; также к его распорядительности надо отнести то, что в Артуре за всю осаду цены на продукты в магазинах оставались нормальными, так как малейшее увеличение их грозило конфискацией; на китайцев это распоряжение, к сожалению, не могло распространяться; цены на привозимые ими продукты – зелень, живность и скот достигли сказочных размеров: за пуд картофеля платили уже в июне 9 рублей, а цена курицы достигала 5–6 рублей; нечего и говорить, что к концу осады цены эти еще увеличились втрое.

Благодаря предусмотрительности командира “Новика” ни команда, ни офицеры ни разу не нуждались в провизии. Получив в свое распоряжение дану одного из офицеров, за городом, капитан 2-го ранга Шульц [108]108
  Михаил (Максимилиан) Шульц (1862–1917) погиб (был убит с целю ограбления) в чине вице-адмирала.


[Закрыть] приобрел заранее стадо коров, которые паслись под наблюдением матроса-пастуха, причем некоторые из них отелились, и в то время, когда на судах флота ели одну солонину, мы могли посылать в подарок друзьям то окорок телятины, то свежего мяса. Штук полтораста кур постоянно неслись, снабжая нас светили яйцами, и даже высиживали цыплят. Свиньи, бараны, гуси, утки – всего было запасено в изобилии.

На “Новике” нашлись два огородника, которые посеяли в начале осады всякую зелень, и в июле мы имели свой картофель, лук, столь необходимый в осаде, и другие овощи. В конце июля, когда на береговых позициях начали резать ослов, команда “Новика” ежедневно получала свежее мясо. Не раз вспомнишь добром такого заботливого командира, благодаря которому одна из главных тяжестей осады – дурная пища и даже голод была устранена».

На кораблях в дальних походах, естественно, насадить огород было невозможно. Вот и мечтали в офицерских каютах и матросских кубриках о таких «деликатесах», как картофель, лук, чеснок и пряная зелень.

Вот отрывок из рапорта командира броненосного фрегата (крейсера) «Адмирал Нахимов» капитана 1-го ранга Карла Деливрона[109]109
  Карл Деливрон (1838–1918) умер в чине вице-адмирала.


[Закрыть] от 11 ноября 1888 года:

«Во время стоянки в Фунгале[110]110
  Город Фуншал (остров Мадейра).


[Закрыть] мы приобрели покупкой 370 ведер красного вина для команды по 1 руб. 28 коп. за ведро и свежую провизию, платя по 5 руб. 12,29 коп. за пуд[111]111
  Русский пуд – 16,38 килограмма.


[Закрыть] мяса, по 2,87 коп. за пуд зелени и по 3 руб. 27,8 коп. за пуд белого хлеба; за пресную воду брали по 3 руб. 50 коп. за тонну».

Для справки приведем цены на некоторые товары из данного списка на рыках Москвы на середину января 1888 года

Фунт средней баранины стоил 14 копеек, говядины – восемь копеек, а свинины – девять копеек. Пуд весового пшеничного хлеба отдавали за 2 рубля 80 копеек, пуд ржаного – за 75 копеек.

Теперь перейдем к другой части, от которой напрямую зависело состояние как офицеров, так и матросов – к корабельной медицине. Тем более что положение старшего судового врача можно сравнить с главой современного Минздрава – естественно, в корабельных масштабах.

Особое отношение к здравоохранению на борту корабля заложил еще сам Петр Великий. Как известно, при необходимости царь часто занимался самолечением, для чего возил с собой своеобразную аптечку – сундучок, разделенный на множество отсеков. В них, как вспоминают очевидцы, были различные порошки и микстуры, пузырьки, пробирки, ступки с пестиками и так далее.

Морской устав Петра требовал от врачей немало. В частности, медик, помимо своих прямых обязанностей должен был следить за тем, «дабы больным пища была по определению давана добрая». В противном случае он был обязан докладывать командиру корабля.

Проступки лекарей и врачей должны были караться жестоко:

«Запрещается лекарю ни чего не брать с матрозов и с солдат больных или раненых, под штрафом возвращения того, что возмет и лишения своего жалования..

…Ежели лекарь своим небрежением и явным презорством[112]112
  Презрением, высокомерием.


[Закрыть] к больным поступит, отчего им бедство случится, то оной яко злотворец наказан будет, яка бы своими руками его убил, или какой уд[113]113
  Часть тела – рука, нога и та


[Закрыть] отсек. Буде же леностию учинит, то знатным вычетом наказан будет, по важности и вине смотря в суде».

Уже в Петровские времена список необходимых на судне инструментов и препаратов занимал в Морском уставе две с половиной страницы.

В дальнейшем состояние медицинской части флота во многом зависело от морского начальства. Так, адмирал Федор Ушаков требовал от командиров подчиненных ему кораблей собирать в портах сведения о заболеваниях населения, предоставлять отпуска после выписки моряков из госпиталей, а также создавать в местах массовых заболеваний специальные лазареты и изоляторы.

Естественно, сила медицинской части корабля напрямую зависела от его размеров. Например, на небольшом бронепалубном крейсере второго ранга «Изумруд» имелся лазарет на семь коек, аптека и специальная ванная. Рядом размещалась каюта судового врача. Как сразу же отметил вновь назначенный судовой медик титулярный советник[114]114
  Врачи Российского Императорского флота носили гражданские чины. Чин титулярного советника соответствовал штабс-капитану.


[Закрыть] Владимир Кравченко, прямо за переборкой лазарета находилось машинное отделение. В тропиках это могло означать убийственную жару в помещении.

По тем временам (конец 1904 года) судовой лазарет был неплохо оборудован. В частности, в нем имелся пароэлектрический стерилизатор и дистиллятор конструкции Рихарда Гловецкого[115]115
  Рихард Гловецкий служил флагманским врачом Балтийского флота.


[Закрыть].

Главный перевязочный пункт на крейсере планировался в помещении кают-компании. Места там было достаточно, однако подача раненых могла встретить определенные трудности.

На более крупном бронепалубном крейсере первого ранга «Аврора» имелся не только лазарет, но и операционная. Правда, лазаретом пользоваться было невозможно из-за «невозможной жары и духоты», в связи с чем больные были переведены в помещения батарейной палубы, где стояли 75-миллиметровые орудия.

Перед боем готовился перевязочный материал, запасы которого распределялись по различным отсекам корабля. Создавались и запасные перевязочные пункты на случай разрушения основного. Проверялась готовность санитарного отряда, для которого судовыми средствами готовились носилки.

В санитарный отряд входили корабельные врачи (их было один или два человека, в зависимости от ранга судна), фельдшеры и санитары. К числу последних в боевой обстановке причисляли и корабельных чиновников, а также различных вестовых. К медицинской бригаде прикомандировывался и священник.

Наиболее известным «профессиональным» заболеванием моряков является, безусловно, «морская болезнь». Медики так называют болезненное состояние, возникающее в результате укачивания. Основными проявлениями заболевания являются плохое самочувствие, головокружение, тошнота, рвота Влияние на вестибулярный аппарат оказывают и длительные стоянки в порту – организм привыкает к твердой почве, после чего ему приходится перестраиваться к качке заново.

Доля людей, не подверженных морской болезни, относительно невелика и составляет 6–8%, при этом лечебные средства в большинстве случаев малоэффективны. При появлении признаков заболевания, а также для профилактики врачи рекомендуют свежий воздух, лежачее положение, пребывание по возможности в средней, более устойчивой, части судна.

Во времена парусного флота с морской болезнью нижних чинов боролись радикальными способами. Боцмана вооружались линьками[116]116
  Кусок троса диаметром около сантиметра, применявшийся для наказания матросов.


[Закрыть] и выгоняли страдальцев на верхнюю палубу – скоблить ее. Если же боцман был совсем «зверем», то приказывал даже подняться на марс мачты. Болезнь, говорят, довольно быстро проходила, и вниз человек спускался уже «совершенно исцеленным».

Иногда доходило и до довольно забавных казусов. Слово Александру Ивановичу Францкевичу, инженеру-механику фрегата «Минин».

«Дул свежий ветер, кой-где были видны парусные суда.

У компаса стоял вахтенный офицер и ругался на то, что ему дымом ест глаза и нельзя следить за рулевыми. Я спустился с мостика и подошел к трапу полюбоваться на волну, которая шла навстречу судну и бессильно разбивалась о его борт. “Господин механик, господин меха-ник!” – раздался чей-то голос. Я поднял глаза наверх и увидел вахтенного офицера, стоящего у компаса. Он закрывал себе лицо руками и плевался.

– Что это сыплется масло из трубы, это черт знает, что такое, просто нельзя стоять!

– Какое масло? Откуда оно возьмется? – спрашивал я в изумлении.

– Да это, Ваше благородие, одного матроса стравило на море, а ветер-то и относит сюда; вот видите, вот горох, а вот ветчина?»

Другим профессиональным заболеванием были проблемы со зрением. Причем речь шла не только о напряжении глаз артиллерийских наводчиков и сигнальщиков. Многие нижние чины, которые по долгу службы должны были большую часть времени проводить в замкнутом пространстве, часто «сажали» глаза из-за постоянно включенного искусственного освещения.

У машинной команды в дальних тяжелых переходах преобладали ожоги и фурункулы от грязи. Случались также переломы (голени и ребер). В низких широтах бичом была зудящая тропическая сыпь.

Одной из главных обязанностей судового и экипажного врача было выявление симулянтов.«Болезнями ложнообьявленными или притворными» именовали случаи, когда пациент жаловался на недуги, которыми он на самом деле не страдал. «Болезнями искусственными или поддельными» называлось членовредительство. Притворщиков отсылали на «испытание» в госпиталь. Если же врачебной комиссией определялось нанесение себе телесных повреждений – чаще всего пробивали барабанные перепонки и отсекали пальцы, – то виновного ждал военный суд, а после него – флотские арестантские роты.

Не являлись большой редкостью случаи временной симуляции заболеваний с применением «технических средств». Так, впрыскивание под кожу парафина или воздуха симулировало грыжу. Прием пикриновой кислоты давал симптомы желтухи. Длительное «перетягивание» ног – отеки.