Текст книги "Голод – хорошая приправа к пище"
Автор книги: Николай Витем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
На переломе
Дождь как резко начался, так мгновенно и прекратился, – ударили сильные морозы, повалил снег. Валентина освободили от рубки леса, перевели на новый фронт работ: очистку ледяной поверхности пруда от снега. В сарае у Глаши отыскалась деревянная лопата, вытесанная из доски, и теперь каждое утро он отправляется во главе бригады чистить от снега лесную дорожку, берег вокруг пруда и лёд на пруду. Вместе с ним потеют мужики его бригады.
Колхозники, свободные от работы в коровнике, чистят снег на дороге в сторону Степановки, Вязьмы и большака.
Раньше, отработав с четырёх утра на дойке коров, после обеда Даша была дома, и Иван мог к ней приходить без опаски. Теперь ситуация изменилась: число коров уменьшилось, доярки высвободились и их перевели на общие работы. Глаша трудится наравне со всеми, возвращается позже Валентина. Иван заскучал.
Давно не видел Подколодную змею и Оксану.
Машины спецотряда номер семнадцать ежедневно совершают рейды то в сторону Вязьмы, то в сторону Пещёрска, иногда в обе стороны. Адалинда мотается с майором. К Ивану не приезжает, к себе не приглашает, забыла о заявке на материал. Иван не напоминает, но его не трогают, не гоняют на снегоуборку, – продолжает сапожничать. Оксана трудится на снегоуборке дороги на Мобосовку, до которой от Степановки три километра. Возвращается поздно.
Как грибы после дождя плодятся партизанские отряды, возглавляемые энкавэдешниками, в большом числе направляемые из Москвы по указанию Лубянки. Деревенский народ вечерами затеняет окна чёрными занавесками, собирается компаниями и разговаривает вполголоса: не потому, что люди боятся быть услышанными, – местных полицаев в деревне нет, сторонние не приходят, – а в силу исковерканного войной времени на дворе, обсуждают услышанную горячую новость. Новость беспокоит всех: партизаны появились во многих районах. Перечисляют леса Касни, Телепнёва, Вепрево, Каменки, Дмитровки… Немцы совершают облавы на партизан. Нескольких партизан поймали, привезли в Вязьму, после допроса расстреляли. Немцы партизан называют бандитами. Может – так, может – нет, но сомнения остаются. Осведомлённые односельчане божатся, что им доподлинно известно: «Появились в деревне партизаны. Не спрашивая разрешения, забрали запасы продуктов, увели скотину, унесли тёплую одежду и обувь, оставив семьи в холода раздетыми, разутыми и без средств существования. Как бы и к нам не нагрянули, – что будем делать?» К единому мнению не пришли, с подобной ситуацией столкнулись впервые, жизненного опыта нет, оставили вопрос открытым.
Крестьяне, посетившие Вязьму, – ходили пешком, – рассказали, что в городе прошли облавы. Арестовали коммунистических подпольщиков, после пыток расстреляли. Новости мрачные. Из приятных новостей пока одна хорошая: с разрешения немецкого командования открылось богослужение в Троицком кафедральном соборе.
Иван уговаривает братьев сходить в город на рождественское богослужение и Сретенье, – вместе идти веселее и безопаснее. Служба на православное Рождество пройдёт седьмого января, а на Сретенье – пятнадцатого февраля. Братья, люди верующие, охотно согласились послушать службу, несмотря на то, что придётся добираться туда и обратно пешком. Услышав разговор, Дарья и Клава сговорились с мужьями сопровождать их в церковь.
Заспорили о числах. Иван предложил идти шестого, а братья – седьмого, доказывая, что Рождество начинается седьмого января.
Иван, знаток церковных праздников, пояснил, что речь в данном случае идёт не о начале праздника, а о рождественской службе. На богослужении поются слова тропаря и молитвы в честь праздника Рождества Христова. В молодости он пел в церковном хоре и сильным голосом, на манер молитвы, пропел: «Рождество Твоё, Христе Боже наш, озарило мир светом знания, ибо через него звёздам служащие звездою были научаемы Тебе поклоняться, Солнцу правды, и знать Тебя, с высоты Восходящее Светило. Господи, слава Тебе!»
В сочельник рекомендуется до вечернего богослужения поститься. Если по каким-то причинам поститься не получается, следует отказаться от мяса и спиртного.
В советское время крестьяне не соблюдали пост, о чём Андрей и напомнил Ивану:
– Без мясного блюда целый день кидать снег на дорогах тяжело, мужики не выдержат.
– Значит, в пост мясо оставляем. Православная религия рекомендует людям труда: «В уста можно, из уст – нельзя». Другими словами, рабочему человеку не возбраняется вкушать скоромную пищу, а вот плеваться, материться, произносить богохульные слова – сие есть грех большой.
Роман согласился:
– Без мата месяц выдержать можно. Насчёт же того, что нехорошо плеваться, так мы и так не плюёмся. Вместо плевка говорим: «Тьфу, на тебя!» С твоим предложением поститься подобным образом соглашаемся.
– Вечером шестого января после службы сядем за стол сочельника. По Божьему укладу следует накрывать двенадцать постных блюд.
– Как, Даша, сможешь выставить на стол столько постных блюд?
– Наутро столько же?
– На один вечер. Пост заканчивается ночью с наступлением Рождества, седьмого января! В этот день с утра верующие принимают рождественские таинства: причащаются и исповедуются. Затем слушают молитву.
Не возбраняется причащаться и исповедоваться и в сочельник, когда народу в церкви меньше.
Если идти на службу шестого, то отправляться следует часа в два дня. Часа два – три побудем в Соборе и часам к десяти вернёмся домой, успеем сесть за стол сочельника.
Если идти седьмого, на утреннюю службу, то отправляться следует очень рано, в семь утра. Два часа отводим на службу и четыре на дорогу – вернёмся после обеда, часам к трём. Как удобнее, на какое число планируем?
Сошлись на том, что лучше идти седьмого, чтобы пораньше вернуться домой.
– Праздник Сретения Господня, отмечаемый православными пятнадцатого февраля, – продолжил религиозную лекцию Иван, – является для настоящих верующих почитаемым праздником, относящимся к земной жизни Христа и Девы Марии. Слушают в честь них праздничную литургию. Читаются молитвы: тропарь, обращённый к Пресвятой Богородице, кондак, посвящённый Господу Богу, величание праздника, обращённое к Иисусу Христу и Богородице. При чтении молитв верующие молятся.
– Как молятся, какие слова говорят? – задал вопрос Ивану Роман.
– Господи Иисусе, спереди не суйся, сзади не плошай, потихоньку поспешай, – пропищал от двери девичий голосок слушавшей разговор взрослых дочки Даши.
– А по лбу? – предложил отец.
– А я чего? Мамка так говорила, когда я мешалась у неё под ногами.
– Сретение считается днём очищения, – продолжил Иван, – во время службы принято освящать воду и свечи. Свечу освящают, зажигая её напротив одной из икон – Симеона, Иисуса или Девы Марии, – при этом обязательно молятся. Через промежуток времени, определяемый самим верующим, свечу следует забрать, потушить и отнести домой. Хранить её желательно в сухом месте.
Воду освящают молитвой и наложением креста. Святую воду несут домой, и хранят в закрытой стеклянной ёмкости в тёмном месте при комнатной температуре. Применяют святую воду для освящения членов семьи, скота, урожая, жилища. Для предотвращения болезни у себя и близких рекомендуется освящённую воду пить по несколько глотков каждый день.
– Мы освящаем воду на Крещенье, – подсказала Клава, – наполняем бутылки, закупориваем и ставим в сундук. Две бутылки до сих пор хранятся…. Про освящение воды в сочельник не слышали…
– Не может такого быть. Слышали, но просто не придавали значения. Дело в том, что сочельников два. Восемнадцатого января празднуют второй, Крещенский сочельник. После Божественной литургии освящают воду. Девятнадцатого января празднуют день Крещения Господня. В этот день христиане тоже освящают воду.
– На освящение воды даётся три дня? – уточнила Даша.
– Да! На Сретенский сочельник, на Крещенский сочельник и на Крещенье Господне!
– Надо же, я не знала. Почему бы нам не пойти на Крещенье в церковь? – поинтересовалась Клава. Жене ответил Андрей:
– На Крещенье невозможно будет протолкнуться в церковь. Не одни мы такие умные. Придут послушать крещенскую службу не только горожане, но и приедут из ближайших сёл и деревень. Немцы не станут чинить препятствия прихожанам в посещении церкви – богослужение сами разрешили.
Договорились, что, если первый поход в церковь пройдёт благополучно, второй раз сходят послушать службу пятнадцатого февраля, чтобы попасть на двенадцатичасовые молитвы.
Фронт вновь дал о себе знать грохотом разрывов. Канонада усиливается, но немцы не проявляют беспокойства, и Тепловы, к которым примкнули Валентин с Глашей, продолжают готовиться к походу в церковь. Сильные морозы продолжают перемежаться снегопадами. Ивану подобрали старенькие валенки и полушубок с заштопанными заплатками, и он ранним утром, в одно время с Дашей и Клавой, отправляющихся на дойку коров, выходит на улицу откидывать снег. Женщины, увязая в снегу, торят тропинку к коровнику. К ним присоединяются мужики и бабы, работающие на ферме. Идти скотникам недалеко, всего полкилометра, но даются им эти полкилометра с таким трудом, что приходят на ферму взмыленные, как лошади после долгой скачки.
Пока братья принимают завтрак, Иван пробивает тропинку от крыльца до калитки. За калиткой очищает пятачок, чтобы хозяевам дома, ожидающим бригаду, можно было стоять на твёрдой дороге. Пятачок показался маленьким, не понравился. Расширил. И до того расширил, что добрался до калитки Валентина. Валентин уже заканчивает отбрасывать снег со своей стороны. Мужики здороваются и отправляются завтракать.
В семь часов выходят бригады колхозников и начинают ежедневную борьбу со снежными наносами.
Иван завален заказами на починку валенок. Братья обеспечили его кусками покрышек от немецких машин. Где взяли – не говорят, следовательно, применили русскую национальную сообразительность, – спёрли.
Поев на скорую руку, пока хозяева и их взрослые дети вкалывают на работе, Иван раскладывает на горячей плите куски покрышек и закрывает под печи на два часа. Поддерживает температуру подкидыванием дровишек.
Через два часа вытаскивает кусок покрышки, надрезает место соединения литой резины с кордом и начинает процесс отслаивания резины. Резину вечером сожжёт вместо дров, а корд использует на подошвы валенок. Приладив красивый задник из кожи, обшив кожей передок, просмолённой дратвой пришивает подошву. Валенки из-за кордово́й подошвы становятся тяжелее, но теперь им нет сноса: от снега подошвы не намокают, не стираются, хо́лода от зимней дороги ноги не чувствуют. Жильцы, получившие отремонтированные валенки, не жалеют слов благодарности в адрес Ивана. Желают ему долгих лет жизни и крепкого здоровья, подкрепляя пожелание одной-двумя бутылочками самогонки и дарами осеннего огорода: капусткой, огурчиками, морковкой…
Сидит Иван за столом, уставленным разнообразной едой и бутылками с самогонкой разного цвета, угощает братьев и их жён и думает: «До войны так роскошно не жил: сыт, пьян и нос в табаке», – покуривая махорку, принесённую Андреем по просьбе Ивана, считающего себя некурящим, но иногда, под хорошее настроение и выпивку, не отказывающегося побаловаться чужим табачком. У его братьев настроение тоже прекрасное. Они живут походом в церковь. Каждую мелочь похода обсуждают с Иваном, спрашивают у него совета.
Мороз и снег немцев доконали. Для согрева потребовались тёплые вещи. Где их взять? Запас тёплой одежды на случай зимней войны вермахт не предусмотрел, а воевать надо, – не бросать же наступление, подойдя к Москве, и возвращаться домой, несолоно хлебавши? Выход нашли: тёплую одежду и обувь имеет население с холодным зимним климатом. К данной территории по всем параметрам подходит Пещёрский район, – почему бы и не взять излишки? Возражать никто не осмелится: оружие в руках победителей – лучший аргумент для добровольной передачи вещей и обуви.
В первой половине дня прибыла колонна машин с вооружёнными солдатами и неизменной переводчицей. Увидев вооружённых военных, крестьяне согласились отдать излишки тёплых вещей и обуви, не требуя ничего взамен. Добровольные пожертвования – благородная черта всех народов, за тысячелетия усвоивших, что лучше лишиться одежды и обуви, чем головы.
Экспроприаторы излишков, взяв в качестве примера революционные красноармейские продотряды, деловито обшарили дома в поисках тёплых вещей. Забрали тулупы, шубы и полушубки, вязаные свитера, кофты, валенки… Оставили только то, что на вешалках и на людях. У кого стоят сундуки, раскрыли, переворошили, прихватили кое-что из ценных предметов на память, – взять на память не есть воровство. За воровство немцев строго наказывают.
Понюхали и попробовали на вкус освящённую воду, стоявшую в закрытых бутылях. Поняв, что это простая вода, а не русская водка, оставили хозяевам.
Старики потом долго удивлялись – почему, когда продотряды реквизировали хлеб, крестьяне плакали, умоляли бойцов оставить хоть немного на кормление детей, а нынче отобрали тёплые вещи, и никто не проронил слезинки, не бросился в ноги экспроприаторам с криком: «Пощадите, не забирайте, как жить в мороз без тёплых вещей? Пропадем!»
Мужики моложе возрастом объяснили старикам: «Плакали перед «своими» в надежде, что они поймут, пойдут навстречу; перед иноземцами плакать и умолять – смысла нет. Они чужие, надежды на снисхождение нет, – не пойдут навстречу чаянию народному».
Крестьян мужского кроя и крепких телом пригнали к коровнику и заставили заниматься погрузочными работами. В один кузов крытой машины по трапу загнали трёх коров, другую машину набили сеном, вручную перетащив копну с луга, увязая по пояс в снегу. Зачем увозят коров и сено, – немцы не сказали потому, что это тайна военная есть, которую не положено знать гражданскому населению.
После долгого перерыва, который Иван использовал, ублажая русских женщин, фрау зашла к Ивану, представ перед ним во всей красе военной формы. Строгим голосом потребовала:
– В семь часов, чтобы без опоздания, был у меня, ферштейн?
Иван вытянулся, встал по стойке смирно и чуть не сплоховал, отчеканив, как её солдаты: «Яволь, майнэ фрау обер-лейтенант», – но вовремя спохватился и выдал по-русски:
– Так точно, моя госпожа обер-лейтенант, буду непременно, поскольку приказание понял!
Немка уехала, а он никак не может успокоиться. Посмотрел на руки, – а ручки-то дрожат, напугала его Подколодная змея. Немецкую бабу ещё можно обложить и отказаться выполнять просьбу, а немецкого офицера, да ещё танковых войск, попробуй, пошли подальше и не выполни приказ, – наколет на штык как бабочку для гербария и будет на досуге любоваться мужским распятием.
Отчего-то вдруг стало страшно идти к немецкой офицерше, уж очень у неё вид был строгий, непредназначенный для фамильярных отношений: вместо постели закроет в подвале, где полицаи содержат провинившихся и неблагонадёжных мужиков и подростков, потом отправит в Вязьму, а в Вязьме разговор в гестапо короткий.
В чём его вина? В том, что ему все бабы желанны? Так его таким советская власть сделала, к ней и претензии. Давали бы расстрел за прелюбодейство, разве ж он полез к Оксане, Глаше, да к той же Адалинде? Сто раз подумал бы… и отказался, – своя жизнь дороже!
Позвал Дашу:
– Меня вызывают в комендатуру. Возьми духи. Если не вернусь, пусть останется память обо мне.
– Ваня, дорогой! Да я, да мне…
Долго мялся на крыльце, не решаясь войти, перекрестился, сплюнул в сторону, и… по плевку дверь открылась.
– Сейчас ровно семь, почему не заходишь? – недовольным командным голосом спросила обер-лейтенант и приказала: – Немедленно заходи.
Иван вынужденно подчинился. Вошёл и остолбенел: в ярко освещенной комнате накрыт стол. На столе бутылки с коричневой жидкостью, отливающей на свету, два прибора с белыми салфетками…. Рядом со столом стоит в почтительной позе солдат, повязанный чистым фартуком. Предупредительно отодвинул стул, приглашая офицера сесть. Обер-лейтенант Адалинда села и показала Ивану на стул напротив:
– Садись, Иван!
Солдат предупредительно отодвинул ему стул; наполнил рюмки.
– Догадываешься, зачем устроила такой роскош-ный стол?
– Понятия не имею, может, соскучилась?
– Да, соскучилась, но это не так уж и важно. Для свидания стол можно и не накрывать, достаточно постели. Причина у меня другая: наши войска подошли вплотную к Москве. В бинокль видят Кремль. Спецгруппу в ближайшее время передислоцируют ближе к Москве, в Волоколамск, на постоянное место пребывания. Наш представитель в конце недели отбывает в командировку для поиска отдельного здания. Мы расширяемся, нам прибавляют обязанностей, число сотрудников увеличивается…
Начинаем привлекать к сотрудничеству гражданских лиц, лояльных к нам. Параллельно занимаемся реализацией плана по открытию фабрики пошива обуви. Пробная партия материала придёт к Новому году. Вызовем тебя, и ты приступишь к организации производства. Видишь, какие у нас грандиозные планы? За их осуществление и выпьем.
Фабрику по изготовлению модной обуви для германских женщин я уже внесла в реестр первоочередных народнохозяйственных производств, открываемых на оккупированной территории. Ты возглавишь техническое производство, я стану твоим патроном. За мной не пропадёшь, прозит!
Что такое прозит, Иван не знает, но, раз рюмка в руке фрау поднята, – это сигнал к опрокидыванию жидкости в рот, что он и сделал.
Обер-лейтенант отпустила солдата. Иван оглянулся: фрау на него не смотрит, занимается дверью, навешивая крючок после ухода солдата. Налил полную рюмку коньяка, хлобыстнул. Чуть посмелел. Взял бутерброд и, немного пожевав, быстро проглотил, – вкусно! Потянулся за куском хлеба с сыром. За этим занятием и застукала его фрау офицерша.
– Сегодня ты останешься у меня на всю ночь: хочу, чтобы у меня осталась память о любви в настоящей русской деревне.
– Мы оставим тебе память, – что умеем, то умеем! – раздухарился Иван от выпитого коньяка. Языком болтает, но в голове мысль трезвая сидит крепко: «Носит пистолет на поясе, как бы не переборщить со словами. Всадит пулю между глаз, скажет, что выстрелила случайно или защищалась».
Обошлось. Начал робко, памятуя о пистолете, но со второго захода забыл, что лежит с офицершей, завёлся: будь что будет, потом будет потом!
Вернулся домой и завалился спать. Проснулся, почувствовав, что на него кто-то смотрит.
– Ночь была бурная? – поинтересовалась Даша и тяжело вздохнула.
Иван отвернул одеяло:
– Полежи!
– Только недолго, мужики часов в шесть придут.
– Нам хватит.
Когда, тяжело дыша, оба откинулись на подушки, Даша спросила:
– Чего долго меня не замечал?
– Мужа твоего боялся!
– Выходит, Глаша врала? Хвалилась, что ты смелый мужик. Говорила: «То не было ни одного, а тут сразу двое, да оба старательные». Счастли-ва-а-а-я!
– Уже разболтала?
– Только мне как подруге, а я глуха и нема. Тебя не подведу. Ой, заболталась, побегу побрызгаю водичкой. Не дай Бог, унюхает чёрт ревнивый! Мой муж ведёт себя так, словно я – его собственность, но… он мне нравится, получается, он что-то значит для меня, рассчитываю на долгие отношения. Хотя кто мужиков знает: сегодня ласков, а завтра найдёт моложе, станет нос воротить…. Поэтому я держу его во! – показала кулачок.
– Побрызгай духами, – предложил Иван.
– Муж мне никогда духов не дарил. Почувствует иностранный запах и вмиг выставит за дверь: перемещусь на скотный двор под бок к стельной корове.
На востоке установилась тишина, – неужели Москву взяли? Пристроились мужики на скамейку рядом с Иваном, несмотря на позднее время продолжающего ковырять шилом и пришивать подошву к валенку, и гадают: взяли Москву, не взяли…
– Скорее всего, взяли, – высказал догадку Андрей, – бои-то прекратились.
Но Роман засомневался:
– Если бы взяли, перестали воевать под Ржевом. А бои продолжаются, даже за закрытыми дверями канонада слышна.
Иван поддержал Бориса:
– Москву не взяли. Если бы взяли, то спецгруппа номер семнадцать от нас перебралась бы в Волоколамск.
– Ты откуда знаешь про их отъезд? – испуганно спросил Андрей.
– Сорока на хвосте принесла.
– Ну-ну… – сказали братья одновременно и поглядели на него подозрительно. – Пойдём спать, а то договоримся до чего-нибудь, – они стали побаиваться Ивана из-за его тесной связи с немцами.
Установившаяся под Москвой тишина простояла недолго, всего неделю. С ночи понедельника канонада двинулась в обратном направлении, приближаясь к Вязьме, по пути прихватывая районы к югу и юго-западу.
С каждым днём канонада становится слышнее, – «и всё ближе, и ближе, и ближе, и всё ближе свиданье» с частями Красной армии. Потребовалось всего четырнадцать дней, чтобы войска группы войск Центрального фронта откатились на сто двадцать – сто пятьдесят километров от Москвы. Пехота отступала быстрее танков, совершая в день немыслимые переходы. Спасли Центральный фронт от полного разгрома заранее подготовленные позиции с техникой, вкопанной в мёрзлую землю, от которой, как от брони, отскакивают снаряды.
Зацепившись за оборонительный рубеж на линии Ржев – Гжатск – Верея – Юхнов, немцы упёрлись, используя манёвренный фонд армейских резервов, создавая перевес на танкоопасном и главном направлениях.
Машины спецотряда мотаются по району, не зная передышки. Фрау обер-лейтенант занята поездками по району и на фронт, возвращается поздно вечером или в начале ночи, не оставляя время на личную жизнь. В редкие часы досуга отсыпается. Иван мельком видит её в компании майора и не узнаёт немку: в русской шапке-ушанке и в деревенской шубе смахивает на кучера ямщицкой тройки. Иван позлорадствовал про себя: «Накрылась её мечта о производстве под Москвой модной обуви по типу итальянской или французской, – так ей и надо, нечего мнить себя сверхчеловеком. Тоже мне сверхчеловек: на горшок ходит, как мы, садясь на корточки, и отходы её, как и наши, воняют, а не благоухают. Одно отличие: мы используем зимой газету, летом – лопух, а они постоянно – чистую мягкую бумагу, но результат в итоге один – навоз одного цвета. Неизвестно, как у них, но наш навоз имеет знак качества: картошка даёт богатый урожай, с одного куста – ведро».
У немцев – паника, да такая крутая, что теперь уж точно ему не придётся заниматься шитьём модных туфель жёнам оберст-лейтенанта и оберста. Разгром армий Центрального фронта под Москвой привёл дам в чувство, и они забыли о модной обуви, – самим бы унести ноги в целости и сохранности! Что дамы и сделали, отправившись в Германию без туфель. Хорошо, чтобы и впредь не вспоминали, – у Ивана пропало желание заниматься пошивом обуви врагу: не умеют воевать, нечего и лезть, куда не приглашают.
Валентин, не предупредив Ивана, повидал мать. Вернувшись, с ворохом новостей отправился к другу. Начал разговор с главной темы:
– Соскучился по матери, сходил в город, повидал её. В дом меня не пустила – у неё на постое двое немцев. Разговаривали на улице. Спросил, не слышала ли она что-нибудь о твоей жене? Сказала, что ничего не знает, Поля к ней не приходила. Попросила рассказать, как я живу. Ответил, что живу у знакомого в деревне недалеко от города, попросил никому не рассказывать обо мне, чтобы не стали разыскивать любопытные люди.
Иван, услышав новость, долго не мог прийти в себя: «Сходил один, друг называется». Долго матерился. Когда запас мата иссяк, спросил:
– Мной интересовалась?
– Интересовалась. Решил не посвящать её в наши дела. Ответил, что не знаю твоего местонахождения. Поговорили часа два, и направился к твоему участку. Решил посмотреть, в каком он состоянии.
– Что увидел?
– На твоём участке размещён сортировочный пункт, а на маслозаводе – госпиталь раненых красноармейцев. Вернулся к матери, взял у неё еды на дорогу и отправился в обратный путь. Мать увязалась провожать. Проводила до окраины города, на Смоленском мосту перекрестила меня, и мы разошлись в разные стороны.
Зря, наверно, не сообщил ей о тебе и твоей жене? Приедет Поля в город, появится у мамы, а маме и сказать нечего ей в утешение.
– Правильно сделал, что не сообщил. Зачем Поле с маленьким ребёнком разыскивать меня? А что станет разыскивать, я уверен, она – баба настырная.
Оксана принесла заказ на подшивку валенок – своих и соседки. От соседки передала пакет с продуктами: летнего, довоенного засола рыбу, привезённую сыном с Дальнего Востока, и кусок сала. Пригласила Ваню на свой день рождения.
– Кто ещё приглашён, – поинтересовался Иван, – не придётся скучать вдвоём?
– Не соскучимся. Придут Даша и Глаша.
– Ты специально их пригласила, что-то знаешь?
– Что я должна знать? Ты с ними крутишь?
– С чего ты взяла? – Иван прикусил язык.
– Пригласи Валентина, а то обидится.
– Приглашу.
В Степановке расположен штаб полиции, и, чтобы не привлекать к себе внимания, старались за столом не шуметь. Через три часа гости собрались домой. Иван увязался было за Дашей, но Оксана нарушила его планы, попросив: «Ты мужчина холостой и бесстрашный, не боишься ходить по дороге ночью, – помоги мне помыть посуду!» Даша и Глаша посмотрели на Ивана и ухмыльнулись. Один Валентин в неведении, потому поддержал Оксану: «Помоги, Ваня, а я доведу женщин до дома».
Ваня давно усвоил язык женщин и безропотно согласился мыть посуду, зная, что, если женщина приглашает на чай, значит, смело иди к постели; если просит помочь мыть посуду – смело ложись в постель.
Братья послали Ивана к бургомистру за разрешением на посещение церкви. Оказалось, что, в связи с активизацией наступательных действий Калининского и Западного фронтов, перемещение крестьян за пределы Пещёрского района приказом коменданта временно запретили.
Немецкая оборона вблизи Вязьмы установилась на линии разграничения Калининского, Западного и Брянского советских фронтов и группы армий Центрального фронта вермахта. Немецкие противотанковые орудия и танки, вкопанные в мёрзлую землю, перемалывают английскую и американскую технику Красной армии, полученную по ленд-лизу. В районе Юхнова, ближе к Спас-Деменску, ожидают своего часа резервные армии вермахта: Вторая танковая, Третья пехотная и Шестая люфтваффе.
Красная армия перегруппировывает войска. Не прекращая боёв, выматывает противника непрерывной бомбёжкой, атаками пехоты и танков, чередуя их с обстрелом полковой, дивизионной или армейской артиллерией. Советская армия проводит танковые атаки показательно, по двести – триста единиц одновременно. Американские танки имеют слабую броню, пробиваемую любой немецкой пушкой. При попадании в танк боезапас взрывается, танкисты погибают. Советские танкисты называют американские танки духовками для экипажа, а ещё – американскими зажигалками. Поле боя с горящими танками представляет фантастическую картину.
Тактика боевых действий советских генералов с применением танков не меняется: послали армаду танков – погубили; получили новые машины, послали – погубили; многочисленные костры определяют границы поля боя наступающих…
Вправо от Ржева, по дуге на огромной территории, канонада похожа на отдалённый грохот грома. Но сполохи огня на горизонте не дают усомниться в том, что не гром гремит, а рвутся снаряды. Снижение накала боёв к югу от Вязьмы, со стороны Западного и Воронежского фронтов, позволило военным семнадцатой группы и жителям Велеево сесть за праздничный стол.
В половине первого ночи после салюта, устроенного офицерами в Степановке, в сопровождении лейтенанта прикатила на вездеходе «весёленькая» фрау Подколодная змея. Согнав хозяев с табуреток, офицеры сели за стол. Немка поставила на стол бутылку шампанского и скомандовала: «Наливай!»
– Я налью, – вызвался ухаживать за гостями Иван, – только пить не буду: у меня от шампанского понос.
Дождался, пока поставят скамейку хозяевам, подадут приборы гостям, и стал разливать. Местным дамам налил шампанского, остальным – самогонки. Поскольку фрау болтала с лейтенантом, ей Иван тоже набулькал стакан самогонки. Хотел сказать тост, но Адалинда не дала и слова сказать, вызвавшись руководить застольем: «Я сама скажу тост. Давайте выпьем по русскому обычаю за то, чтобы все были живы и здоровы. Гитлер обратился к Сталину с договором о прекращении боевых действий. Мы взяли столько территории на Востоке, что нам её хватит на тысячу лет существования. И к чёрту войну!» Все закричали: «Ура!», – и давай повторять: «Пьём до дна, пьём до дна!»
Фрау сделала глоток, как и лейтенант, выпучила глаза, задохнулась, но под крики «Пей до дна, пей до дна» пересилила себя, опустошила стакан, показала донышко и в изнеможении плюхнулась на табуретку, не понимая, что нужно дальше делать.
– Они сейчас вырубятся, – предположила Даша, оглядев осоловелые лица гостей. Допив шампанское, взяла табуретку, подсела к немке и стала ухаживать за ней, кормя салатом под шубой. Зачерпнув салата, попросила: – Открой ротик, – запихнула ложку: – Скажи: «Ам!» Теперь прожуй. Умница! – вытерла её рот концом своего платка, накинутым на плечи для сугрева и придания праздничного вида, и продолжила кормить гостью.
Оксана пристроилась к лейтенанту: угощает бутербродом с салом и варёным мясом. Укусив бутерброд, лейтенант порывается поцеловать Оксану.
Поцелуй не получается, – промахивается мимо лица; потянулся налить – хочет тост говорить. Толкнул речь по-немецки, никто ничего не понял, но захлопали в ладоши и прокричали: «Ура!»
Лейтенант разошёлся не на шутку. Уговаривает обер-лейтенанта на какие-то действия, просит: «Ком!» да «Ком!» Фрау перевела: лейтенант хочет устроить салют в честь русских, просит пойти на улицу. Застолье подхватило: «Одеваемся, идём смотреть салют».
На улице красота. Много раз в жизни видели местные люди подобную картину, но никак не могут привыкнуть к чуду новогодней ночи: мягкий пушистый снег плавно опускается на землю; в свете фар машины, ожидающей офицеров, снежинки выглядят причудливой сказочной завесой, отделяющей мирный пейзаж от войны, слышимой за горизонтом. Немцы тоже люди и им не чужда красота, – засмотрелись на невиданное ими ранее явление природы, которое присуще исключительно России. Но ни один художник в мире не в состоянии воспроизвести на холсте подобное чудо. Никто и не пытался.
Обнажённую фигуру нарисовать – пожалуйста! Фамилий художников не перечесть: Цен, Роде́н, Пика́ссо, Месту, Дега́, Дали́, Ре́мбрандт, Шагал, Веллатон, Ван Гог…
Пейзаж нарисовать – пожалуйста! Среди пейзажистов одних только русских художников – ряды и ряды. Всемирную известность получили полотна Крылова, Шишкина, Саврасова, Кустодиева, Поленова, Ладыгина, Айвазовского, Кандинского, Коровина, Алексеева и других художников.
Многие обращались к новогодним темам. Самые именитые художники: Решетников, Васнецов, Мослер, Зайцев, Ерёмина, Трутовский, Орешкин, Семёнов, Кустодиев… рисовали ёлки, подарки, украшения, зимние наряды, зимние пейзажи. Но ни один из них не нарисовал новогоднюю снежную ночь, – художникам не хватало Божьего провидения.
