Текст книги "Война и Библия"

Автор книги: Николай Святитель (Сербский)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ РАЗГОВОРЫ

ВАВИЛОН В ОПАСНОСТИ

Солнце клонилось к западу, когда мы взошли на палубу парохода «Бостон», совершающего рейсы между Нью-Йорком и Бостоном.

Грязная вода Нью-йоркского залива, жирно блестевшая серебром под жаркими лучами, теперь, при закате, переливалась растопленным золотом. Пароход шёл от Верхнего города к Нижнему, меж Нью-Йорком и Бруклином. Наше общество сидело, повернувшись к Нью-Йорку.

Перед нами лежал самый большой город мира, самый торопливый и самый разноплеменный. Взоры путников, как иностранцев, так и местных жителей, невольно приковывались к многочисленным высоким зданиям, гордо и уродливо названным «небоскрёбами».

– Посмотрите на наши вавилонские башни, – сказал мне министр Юстон.

– Смотрю на них, – ответил я; но неужели и вы смотрите на них, вы, столько раз уже видевший эти башни?

– Это зрелище всегда и незаметно притягивает… Всё великое всегда пленяло и будет пленять человечество.

– Да, да, хорошо вы сказали, – заметил генерал Кларк. – Пленённые великим писали до сих пор истории народов, давая, в сущности, лишь истории великих людей, этих своего рода небоскрёбов человечества.

– Значит, генерал, демократ тут ни при чем? – сказал я.

– Ни при чем! Теоретически демократия хотела бы распределить славу великого между многочисленными его сотрудниками; практически же она достигла лишь того, что высчитывает и взвешивает, в какой мере дела неславных содействуют славе славных. Этим она уменьшила славу славных… но не увеличила славы неславных. Башни остаются башнями, и лачуги – лачугами.

Крен, молча наблюдавший и прислушивавшийся, обратился ко мне и сказал:

– Посмотрите вот на эту группу башен, там, в Верхнем городе. Шесть лет тому назад, когда вы были в Нью-Йорке, там не было ни одной. А с тех пор их выросло около сотни.

– Верно, верно, Крен, – ответил я. – И ещё мне кажется, что они и красивее и стройнее тех, что в Нижнем городе; не так ли?

– О, несравненно! В этих новых башнях мы, американцы, вполне выразили весь оригинальный стиль нашего строительного искусства. Нигде в мире нет ничего подобного. А старые башни Вулворт, Зингер, Мунисипал просто оскорбляют взоры теперешнего поколения.

Так говорил Крен, наш благородный и любезный хозяин. Благодаря ему мы и находились в этот вечер на пароходе, идущем в Бостон. Он позвал нас к себе в гости, провести воскресный день в его семье. Среди приглашённых был и Юстон, бывший член правительства Соединенных Штатов, генерал Кларк, один известный русский музыкант, чех-археолог, исследователь аравийских древностей, балканец, бывший со мною, и много других приглашённых.

В эту минуту мы заметили стаю аэропланов, высоко кружащихся в последних лучах солнца над огромным Нью-Йорком.

– Вот, смотрите, вот они! три, пять, десять! – послышались возгласы с разных сторон. Министр Юстон вздохнул и вполголоса произнёс:

– Да, вот где опасность для нашего американского Вавилона.

– От этих громадных стальных птиц зависит будущая война! – воскликнул генерал.

– Ах, не упоминайте о войне! – возмутился миролюбивый Крен, путешествовавший по всем пяти континентам, объехавший множество островов и всюду встречавший хороших людей, искренно стремившихся к миру, среди которых он приобрёл много друзей.

Генерал возразил:

– Я не потому упоминаю о войне, что люблю её, Крен, а потому, что война будет.

Тогда я спросил:

– А вы, генерал, разве не видите никакого иного применения аэропланов и иной цели для них, кроме преступления?

– Почти не вижу. Аэропланы, правда, могут нести кое-какие второстепенные службы в мирное время; например, перевозить почту, горсть пассажиров, но главное и конечное назначение – война.

Здесь опять министр Юстон произнёс задумчиво и вполголоса, как бы про себя:

– Оттуда, оттуда, с воздуха, грозит опасность этим вавилонским башням нашим.

– Почему же только нашим? – воскликнул генерал. – Не грозит ли то же самое и европейскому Вавилону или, лучше сказать, вавилонской Европе?

– Да, да, грозит, дорогой мой Кларк, – ответил министр. – Европа ещё больше созрела для войны, чем мы. Грозит она всему миру. Разве вы не видите, что весь мир стал вавилонской башней?

– А я не верю в войну! – опять сказал Крен.

– И мы не верим, Крен, – сказал чешский профессор, – но война приходит независимо от того, верим ли мы в неё или нет; приблизительно так же, как приходит эпидемия гриппа.

– Как же это… – продолжал возмущаться Крен. – Думаете, что это… просто так, случайно?

– Не думаю, чтобы уж так совсем случайно; но полагаю, что война может вспыхнуть и без особого желания людей.

Крен обернулся ко мне и спросил, что я думаю; я сказал:

– Мне кажется верным, что война может вспыхнуть и без человеческого желания, но – не без человеческой вины; даже менее значительные вещи, чем война, никогда не бывают простою случайностью…

Пока мы разговаривали на эту тему, так живо интересовавшую всех присутствующих, темнота покрыла небо и землю и аэропланы стали огнём выписывать в воздухе рекламы каких-то торговых домов Нью-Йорка, объявляя, что у такой-то фирмы можно купить и по какой цене.

– Теперь посмотрите, – сказал мне генерал Кларк, – вот вам и ещё применение аэропланов: писать в воздухе рекламы магазинов и фабрик! Ха-ха-ха! Ведь это же такая незначительная, второстепенная служба! Главная для них, конечно, война, как я сказал вам, война!

В это время зазвонили на ужин, и путники сошли с палубы в столовую.

СПОР О ВОЙНЕ

– Я считаю, что война – фатальность, – сказал чешский профессор, когда мы сели ужинать. – Посмотрите, никто не хочет войны, даже генералы, а все к войне готовятся. Разве это не фатум?

– Глупость это, глупость, а не фатум, – ответил Крен. – Если бы мы в Америке и в Европе были истинно просвещёнными, исчезла бы глупость, а с ней и фатальность эта. Народы великой Азии смеются над нашей воинствующей культурой.

Здесь Крен, который всегда был полон рассказов о своих путешествиях по свету, рассказал, как в Бенаресе он нарочно пошёл к одному прославленному монаху, которого вся Индия почитала святым человеком.

– Когда я ему представился как американец, – рассказывал Крен, – монах с сожалением покачал головой и, вздохнув, сказал: «Ох, вы американцы, вы европейцы! Как много страдали вы и как много будете ещё страдать! Вся ваша так называемая культура свелась к войне за власть, за господство. Этим ядом заражается и наша молодёжь, посещающая ваши учебные заведения. Никто из них не возвращается напоённым любовью к вам, а все, даже и бессознательно, носятся с вашими извращёнными идеями о насилии „во имя права“, что, в сущности, значит не во имя права, а ради власти. Как раз недавно были у меня два индуса-студента, учащиеся в Лондоне. Когда я спросил их: „Как наши братья в Англии?“ – оба они гневно вскричали: „Какие братья! Это наши кровные враги, а не братья. Их культура – эгоизм и насилие. Вот у нас в Индии культура настоящая. Мы должны бороться против них и освободиться от них“. „Но если будете бороться против них насилием, – сказал я им, – чем же вы тогда отличаетесь от них? И какая вам польза извне освободиться от них, тогда как внутри, я вижу, они вас поработили? С такой злобой не говорят о людях последователи благого учения Веданты; скорее скажут так последователи воинствующей европейской культуры. Освобождение наше от англичан, господа, не есть высшее благо; высшее благо в освобождении от самих себя. В этом смысл Веданты. Вы уехали в Европу лишь физическими рабами, а вернулись двоякими: и физическими, и духовными“».

Рассказав все это, монах опять вздохнул и повторил: «Ох, вы американцы, вы европейцы! Как много вы страдали и как много ещё будете страдать! Страдание неизбежно для всех, противящихся Дхарме».

В этот момент затрещала в столовой негритянская музыка – джаз.

– Послушайте только, – гневно воскликнул Крен, – послушайте только, какая у нас музыка! Что это – музыка людей просвещённых и миролюбивых или это музыка необузданных дикарей?

Этими словами министр Юстон как будто почувствовал себя оскорблённым в своей национальной гордости и сказал Крену:

– Не говорите так, мой друг. Каковы бы ни были мы, американцы, всё же мы просвещённее и миролюбивее европейцев. Европа готовится к наступательной, завоевательной войне, а мы – к войне оборонительной.

– Старая песня… и на старый лад! – шепнул мне на ухо Крен.

– Позвольте, – продолжал министр, – мы должны быть готовы защищаться, в случае, если кто-либо нападет на нас, со стороны Атлантического или со стороны Тихого океана. Наша история не знает завоевательных войн. Начиная с президента Вашингтона и кончая Вильсоном, Америка вела только оборонительные войны. Я не говорю, что война – фатальность, как говорит профессор, или же что она биологическая потребность для так называемого обновления нации, как это утверждает Клемансо в новейшей своей книге. Я говорю, что война есть дикарство, навязываемое силой, которое может быть отброшено только силой. Это всё.

– Все народы спешно готовятся к новой войне, дорогой мой Крен, – сказал генерал. – Неужели же только мы, американцы, спрячем головы в песок, как страус, и сделаем вид, что это нас не касается?

– Не говорите обо всех, Кларк, – ответил генерал.

– Кто это: все? Индия, Китай и Абиссиния не готовятся к войне, а это больше половины человечества. Европейцы готовятся к войне; мы также готовимся к ней. Но это меньшинство; как раз одна треть человечества!

Тут генерал повернулся к балканцу и как бы шутя спросил:

– А куда вы, балканцы, принадлежите: к миролюбивому большинству Крена или же к воинственному меньшинству?

На это балканец ответил:

– Мы принадлежим к тем, кто, ненавидя войну, готовится к ней.

– Точно такое же положение и у нас, в Америке, – воскликнул министр Юстон. – Мы ненавидим войну, но мы готовимся к ней. Готовимся по необходимости, чтобы в критический момент защитить нашу демократию от империалистических завоеваний.

Крен едко усмехнулся и сказал:

– Военное беснование уравнивает всё, дорогой друг. Здесь не помогает ни демократия, ни автократия, ни монархия, ни республика, ни коммунизм. Теперешняя коммунистическая Россия точно так же спешно готовится к войне, как английская и японская монархии; и точно так же, как американская и французская республики. Но согласитесь, что в наше время это военное беснование особенно захватило белую расу.

– В этом я совершенно согласен с Креном, – сказал генерал. – Не было и нет такой серьёзной политической теории или правящей партии, которые в своих крайних выводах не стояли бы за войну или не вызывали бы её. До сих пор ни одна политическая доктрина не могла сбросить покрывало с той страшной тайны, которая в человеческой жизни называется войной. Ни политики, ни государственные люди, ни военные, ни даже биологи до сих пор не дали нам никакого серьёзного объяснения сущности войны, её истинных причин и целей. Об этом говорили пристрастно или просто это замалчивали. Иногда мне кажется, что война связана с каким-то глубоким и сокрытым корнем жизни нашей на земле, и единственно религия могла бы сказать здесь нечто серьёзное.

Настало молчание. Вдруг генерал поставил такой вопрос:

– В самом деле, господа, кто из людей белой расы написал когда-нибудь какое-либо известное произведение о войне?

– Ницше и немецкие генералы перед Мировой войной! – сказал кто-то.

– Макиавелли! – ответил Юстон с несомненной иронией. – Это европейский философ войны!

– «Философ навыворот»! – ответил кто-то другой. – Слепец, указывающий дорогу слепцам.

– Думаю, что Макиавелли представляет собою квинтэссенцию европейского испорченного ума, – досказал Юстон свою мысль.

Всё общество выразило своё единодушное осуждение учению Макиавелли. Затем генерал Кларк обернулся к моему самому близкому другу, балканцу, и спросил его, существует ли где-нибудь в мировой литературе какое-либо другое и лучшее объяснение тайны войны, чем то, которое дал, скажем, Макиавелли.

Балканец ответил:

– Существует ведь Библейское объяснение, совсем противоположное мнению Макиавелли.

Генерал бросил на него испытующий взгляд и погрузился в глубокое молчание. В этот вечер он ни слова больше не захотел произнести о войне. Всё только молчал и размышлял, будто старался восстановить в памяти что-то знакомое и давно позабытое.

На следующий день генерал Кларк пригласил меня и моего друга балканца прокатиться на лодке по морю перед прелестной виллой Крена.

С нами в лодке было ещё несколько знатных гостей Крена, выбранных самим генералом и приглашённых им на прогулку. Как только мы сели в лодку, генерал попросил балканца изложить известное ему учение о войне, которое кажется ему единственно истинным.

И всё, что следует дальше, записано на основании этой прогулки по Бостонскому заливу в августе 1927 года.

ВООРУЖЕНИЕ

– Все народы Европы и Америки, генерал, – начал балканец, – лихорадочно вооружаются для новой войны. Кто этого не видит? Едва ли это тайна и для горных пастухов, а ещё меньше – для живущих в городах, следящих за делами человеческими. Спеша вооружиться, идут сейчас в шаг с Европой и Америкой некоторые народы Азии, как, например, Япония, Турция и до некоторой степени Персия и Афганистан. Великий Китай сводит счеты сам с собой и упражняется в кровавой войне на своих детях, бессознательно готовясь таким образом к убийству чужих детей. Но те, кто отягчил уже свою совесть ответственностью за прошлую Мировую войну, возьмут на себя бремя ответственности и в будущей войне. Это – народы белой расы, народы, называемые «христианскими». В приготовлениях к новой войне или новым войнам они идут впереди всех остальных народов и племён земного шара. А о том, что мир находится перед новой войной, свидетельствуют:

1) явные и тайные приготовления всех упомянутых народов;

2) военные бюджеты, которые во всех странах непропорционально превосходят расходы какого бы то ни было иного предназначения и во много раз превосходят военные бюджеты до Первой мировой войны;

3) усиленная деятельность бесчисленных фабрик военных орудий, амуниции, ядовитых газов, электрических и электромагнитных военных аппаратов, как и увеличение контингента рабочих на этих фабриках;

4) спешная постройка военных кораблей;

5) увеличение военных кадров в сравнение с довоенными;

6) комитеты учёных специалистов, созванных некоторыми правительствами и отдающих все своё образование и энергию на нахождение и усовершенствование смертоносных ядовитых газов и иных химических средств для войны на земле, в воде, под водою и в воздухе;

7) тайные союзы и блоки отдельных государств и народов в целях войны;

8) широко разветвлённый шпионаж, с помощью которого одному государству становятся известны военные планы и тайные военные изобретения других.

Это – доказательства. Но имеются и признаки, предсказывающие новую войну: например, возросшее недоверие одного государства к другому, расовая и национальная ненависть, а особенно всеобщее мрачное предчувствие и всеобщее волнение умов на всех пяти континентах.

Какой-нибудь доброжелатель может сказать на это: «Всё это так, и мы это видим. Но все эти военные приготовления совсем не должны неминуемо привести к войне. Потому что наряду с ними идут и приготовления к миру». Да, идут, да, идут, как ребёнок за великаном, как телега с воловьей упряжкой за огненной колесницей.

Если представим себе войну и мир говорящими, то война должна была бы сказать миру: мне нужно уменьшаться, тебе – расти. Но, кажется, наоборот – война говорит миру: скрой меня, дитя, за твоими приготовлениями, беги по улицам и кричи, что меня вообще нет и не будет! – Даже словесная пропаганда мира, и та часто служит для военных целей.

Таким образом ещё раз в наши дни сбывается пророческое слово: «говорят: „мир, мир“, а мира нет» (Иер. 8, 11). О мире говорят теперь так много не потому, что мир есть, а потому, что мир в опасности. Как и о честности не говорится много до тех пор, пока она имеется, и о здоровье, пока оно длится. Разве вы, генерал, не видите, что и многие речи о мире произносятся для прикрытия военной тактики? Говорят: «мир, мир», а мира нет!

Верно, генерал, у нас и не было мира после окончания Мировой войны. Если у кого он и был, то скорее у папуасов и бушменов, чем у белых. В сущности, у нас было перемирие, а не мир. Было же и сейчас есть спешное приготовление к новой войне. Так же, как и при военном перемирии. С того времени, как в 1918 году Германия запросила перемирия, и до сегодняшнего дня у нас по-настоящему только перемирие. С тех пор главные расходы государств, главная забота государственных людей и основной страх нации относятся к новой войне, точно так, как это бывает при военном перемирии.

Из всего этого следуют ясные выводы, что:

1) Мировая война, начатая в 1914 году, оказывается ещё не законченной;

2) начиная с Мировой войны и дальше, идея о новой войне нераздельно властвует над психическими настроениями и является двигателем материальных усилий народов и государств;

3) наличие мирового вооружения заслоняет собою все разговоры о мире и добрые пожелания мира;

4) с финансовой точки зрения, т. е. с точки зрения расходов на военные цели, мир уже сейчас находится на военном положении.

КАКОВЫ ПРИЧИНЫ БУДУЩЕЙ ВОЙНЫ?

Вы спрашиваете меня, генерал, каковы могут быть причины будущей войны? Но спрашиваете ли вы о настоящих причинах войны или о поводе, об инциденте, которым она будет вызвана? Это две различные вещи. Причины можно установить уже сейчас, а повод нельзя даже предположить.

Европейские политики и сверхпатриоты, думающие, что причиной минувшей Мировой войны было покушение в Сараево, совершенно не компетентны давать объяснение причин будущей войны. Если граждане какого-нибудь города польют свои дома керосином, а какой-то мальчик, из злобы или из шалости, бросит в город зажжённую спичку, то кто же будет назван действительным виновником пожара? Судите сами, как близоруки книжники и фарисеи нашего времени! Причины уродства новорожденного они ищут по меньшей мере за девять месяцев до его рождения, а причины такого страшного уродства, каким была Мировая война, они ищут в кровавом инциденте, случившемся только за месяц до войны. Когда люди хотят войны, тогда найдутся и поводы, и инциденты, чтобы послужить ей увертюрой. Если люди готовы к войне, то будут ли они ждать покушения, или сожжения чьего-либо флага, или оскорбления консула, или убийства миссионера? Едва ли могут нам дать объяснение причин будущей войны и философы-эволюционисты, и экономисты. Кто может серьёзно отнестись к словам о войне тех, кто считает её естественной и нужной ради так называемого прогресса человечества? Если безумное кровопролитие, на которое несколько лет смотрели наши глаза, естественно, тогда неестественны ни разум, ни честность человеческая. Если организованный поток преступлений – и только преступлений, – где открыты все плотины и шлюзы, наводняет и опустошает мир, уничтожает миллионы человеческих жизней, испепеляет всё, что накоплено долгим трудом из поколения в поколение, и всё это во имя какого-то «прогресса», тогда этот «прогресс» есть самое нежелательное явление на свете, и само это слово «прогресс» – самое опасное и проклятое слово человеческого словаря.

Какой прогресс принесла миру прошлая Мировая война? Пусть откроют глаза и посмотрят хотя бы те, кто ещё помнят людей и условия жизни до войны. Ясно, что эта зло-счастная война сделала людей хуже, уродливее – физически и морально, – ухудшила все условия жизни – политические, экономические и финансовые. Конечно, скажут на это философы-эволюционисты с обычной сардонической усмешкой: сейчас об этом нельзя судить; прогресс, который был осуществлён человечеством за прошлую войну, может быть оценён только по прошествии сотен и тысяч лет! Таким образом эти философы избегают ответа и на этот вопрос, прячась от него во мрак тысяч, а иногда и миллионов лет либо назад, либо вперёд – во мрак, в котором никакая теория не может быть проверена…

Вы меня спрашиваете, генерал: кто же тогда может указать и объяснить причины будущей войны или войны вообще?

Только Святое Откровение. Кроме Библии, нет ни одной книги на свете, где бы было описано столько войн с объяснением их причин. В этой книге собраны результаты огромного человеческого опыта: о войнах, победах и поражениях, – и всё это показано в некоем определённом освещении.

Не существует ни одной философии войны, которая могла бы дать удовлетворительные ответы на вопрос об её причинах и предвидеть победу той или другой воюющей стороны. Только Библия может дать такие ответы и сделать такие предсказания. Потому что, кроме Библии или Откровения, нет ни одной более современной книги о войне, о причинах её и её вероятном исходе.

Разумеется, в Библии не описаны все войны истории человечества, но зато описанные и объяснённые войны типичны для всех войн, бывших и будущих. Дело не в размахе войны, или её технике; поэтому и локальные, и мировые войны бывают следствием одних и тех же причин и одинаково легко могут быть поняты и объяснены только Библией, т. е. теми типичными войнами, которые приводит и объясняет Библия. Вот почему, отложив выяснение истинных причин будущей войны, прошу позволить мне в это торжественное и мучительное мгновение – находясь между двух войн, сегодняшней и завтрашней, – ещё раз перелистать древние листы Великой Книги, которая поучает нас не на основании теории и мнений отдельных людей, а на основании опыта и действительности…

Граждане в городе торопятся полить дома свои керосином… Совсем не важно, кто первый бросит искру в политый город.

КАИН, ГДЕ АВЕЛЬ, БРАТ ТВОЙ?

Первая человеческая кровь, генерал, злодейски пролитая на земле, была кровью брата. Это символично для всех преступлений человека над человеком – до конца истории. И последняя человеческая кровь, генерал, которая будет пролита на земле, вновь будет кровью брата. Иначе чья бы она была! Но братья по крови не всегда братья по духу. В Каине и Авеле была та же кровь, но не тот же дух; братская кровь, но не братский дух. Дух Авеля был просветлён Богом, а дух Каина был помрачён завистью. «Каин сильно огорчился, и лицо его изменилось», т. е. лицо его потемнело от помрачённого его духа. И когда они были одни в поле, «восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его» (Быт 4, 5–8). Всевидящий Бог увидел то, что сделал Каин, и спросил его: «Где Авель, брат твой?» Убийца, как и всякий убийца, солгал, ответив: «Не знаю. Разве я сторож брату моему?» Этим началась история преступлений человечества, т. е. братоубийством. Братоубийством из зависти! Та же сатанинская зависть, почти уничтожившая любовь прародителей к Создателю, ослабила и любовь первого сына их к брату его. Это последнее преступление было следствием первого, и ещё было оно наказанием за первое – наказанием Адаму и Еве. Видя своего младшего сына убитым, и отец, и мать должны были почувствовать едкое жало греха перед Богом в раю. Но это было лишь началом, типичным для всей будущности их потомства. В чём же типичность этого начального преступления? В том, что грех человека перед человеком является следствием греха человека перед Богом. Или другими словами – говоря о войне: война человека против человека является следствием войны человека против Бога. Если бы Творец Всевышний Своею милостью не утишал пожар, зажжённый и разжигаемый грехом, человечество было бы уничтожено ещё в первом своём поколении. Но Творец, по милости Своей, запретил мстить братоубийце Каину, а затем послал несчастным родителям утешение в лице третьего сына, Сифа. «И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его». (Быт. 4, 15). И долго жил Каин на земле, в ужасе переходя с места на место.

Итак, генерал, первоисточник всех последующих войн в освещении Святого Божиего Откровения понимается так:

1) существует неумолимый закон греха;

2) война человека против человека есть следствие войны человека против Бога;

3) войну родителей против Бога продолжают дети, восставая один на другого;

4) милость Творца смягчает закон греха и этим делает возможным продолжение жизни человеческой на Земле.

ГОСПОДЬ – ЗНАМЯ МОЁ (Иегова – Нисси)

В долине Суддимской, там, где Мёртвое море, вспыхнула война между девятью царями: четырьмя с одной стороны и пятью – с другой. Эта война была с целью мести и грабежа, одна из многочисленных войн в потомстве Ханаана, сына Хама, сына Ноя. Потомство Хама находилось под проклятием Ноя за грех непочитания родителей (Быт. 9, 25). Царь Кедорлаомер был военачальником одной стороны, а цари Содомский и Гоморрский – другой. Победил царь Кедорлаомер. Цари Содомский и Гоморрский были побеждены, а оставшееся войско их убежало в горы. Победители «взяли всё имущество Содома и Гоморры и весь хлеб их и ушли» (Быт. 14, II). Но это ещё не было концом войны. Победившие грабители сделали неосторожность, превратившую их победное ликование в страх и поражение. Эта маленькая неосторожность, генерал, как вы знаете из военной истории, всегда сопровождает насильников, как некая невидимая верёвка на шее, затягивающаяся тогда, когда они этого менее всего ожидают. Обычно им сначала даётся победа, но лишь для того, чтобы потом ужаснее почувствовалось поражение. А неосторожность царя Кедорлаомера и его союзников была вот в чём: среди рабов, согнанных из Содома, был взят и уведён праведник Лот, племянник Авраама, Божиего человека. Весть об этом дошла до Авраама. Он быстро собрал слуг своих и, надеясь на Бога, напал на победителей и разбил их войска, которые «от Мёртвого моря до Дамаска не остановились в бегстве своём». Так освободил Авраам Лота и всех рабов, а награбленное имущество возвратил жителям Содома. Вы слышали, генерал, о таинственной и не совсем понятной личности царя Мельхиседека? Этот таинственный библейский царь появился перед Авраамом и благословил его. Но не Аврааму приписывает он победу, а Богу Всевышнему, как это делал и сам Авраам: «Благословен Бог Всевышний, который предал врагов твоих в руки твои», – сказал Мельхиседек Аврааму. А когда царь содомский, обрадованный неожиданным оборотом вещей, предложил Аврааму всё отбитое у неприятеля имущество, требуя себе лишь рабов, то праведный Авраам сказал ему: «поднимаю руку к Господу Богу Всевышнему, Творцу неба и земли, что даже нитки и ремня от обуви не возьму из всего твоего, чтобы ты не сказал: я обогатил Авраама» (Быт. 14, 20–23). И Авраам – победитель – ничего не взял для себя. Даже не хотел, чтобы ему заплатили обычные военные расходы. Не для этого пошёл он воевать, чтобы взять себе чужое, но чтобы освободить рабов от безбожных тиранов и вернуть взятое грабителями имущество. Считая себя руководимым правдой, он видел свою награду в том, что во имя правды одержал победу.

Сравните теперь, генерал, поступок этого Божьего человека с поступком завоевателей Парижа в 1870 году, а если хотите, и победителей 1918 года. При этом вспомните, что эти победители новейших времён были христианами, тогда как Авраам был человеком обрезания, который своей великой верой в Живого Бога уже тогда предвосхитил образ настоящего христианина. Как прекрасно бы звучали слова Авраама в устах Бисмарка в Париже: «Поднимаю руку мою к Господу Богу Всевышнему, Творцу неба и земли, клянясь, о Франция, что даже нитки и ремня от обуви не возьму из всего твоего, чтобы ты не сказала: я обогатила Германию!»

Звук этих слов звенел бы в веках много дольше и много прекраснее, чем звон проклятых пяти миллиардов франков, взятых Бисмарком у побеждённой Франции.

Перенесёмся через несколько столетий и разберём другую войну.

В сухой пустыне под Хоривом возжаждал народ израильский, а воды не было. И весь народ стал укорять Моисея, зачем он вывел их из Египта. И что ещё хуже, народ стал сомневаться в Боге, в помощи Божией. Тогда кроткий Моисей возопил ко Господу: «Что мне делать с этим народом? Ещё немного, и побьют меня камнями» (Исх. 17, 4). Господь услышал его и помог иссечь воду из скалы Хоривской и напоить народ. Согрешивший народ должен был искупить грех роптания и сомнения в Боге. Это закон греха. Поэтому на него напал царь пустыни Амалик. Язычник напал на израильтян с большим и хорошо вооружённым войском. Страх и ужас объял Израиля. Страхом и ужасом искупал он свой грех сомнения и ропота на Бога и слугу Его Моисея. Тогда на сражение с Амаликом Моисей послал Иисуса Навина, а сам взошёл на высокий холм и, воздев руки, молился Богу. «И было, когда поднимал Моисей руку свою, одолевал Израиль, а когда опускал руку свою, одолевал Амалик» (Исх. 17, 11). Сражение же продолжалось целый день, до захода солнца, и руки Моисея отяжелели. Тогда Аарон, брат его, подложил ему под руки камни, чтобы он мог держать их поднятыми. А когда руки Моисея всё же уставали, то их поддерживали Аарон и Ор. «И низложил Иисус Амалика» (17, 13).

Заметьте, генерал, характерную своеобразность этой войны: военачальник не предводительствовал войском, а неподвижно, с воздетыми руками, стоял на молитве Богу, тогда как помощник его вёл борьбу с неприятелем. И побеждал не ведший борьбу, а возносивший молитвы. Своею милостью Бог смягчил закон греха. Ради молитв праведного вождя народного, Моисея Всевышний дозволил Амалику напасть с умыслом грабежа на Израиля, чтобы страхом покарать его. Но Он не допустил Амалика до победы ради негодности его, и конечную победу даровал Израилю по вере и молитве слуги Своего Моисея. Тогда Моисей устроил на месте том жертвенник и назвал его: «Господь – знамя моё».

Поистине Господь был знаменем Моисея. Господь был знаменем и Авраама. Воюя с Ним как со знаменем своим, оба победили более сильного, чем они, неприятеля. С этим знаменем Авраам с горстью слуг своих – не солдат, а пастухов – победил пятерых царей, а Моисей победил царя-грабителя, воинственного Амалика. Войско Амалика было сильнее и больше, чем войско Моисея, потому что, как только у Моисея на молитве опускались руки, то одолевал Амалик. Следовательно, как только Всевышний предоставлял решение боя человеческим силам, без Его вмешательства, Амалик шел вперёд, а Израиль отступал. Таким образом, и Авраам, и Моисей побеждали, имея перед собой знаменем Господа Живого.

А какое знамя могло быть у Кедорлаомера или у Амалика? Конечно, какой-либо идол в виде льва, орла, волка или ещё каких-нибудь хищных зверей, чьи изображения, к сожалению, и сейчас находятся на знамёнах народов как нехристианских, так и христианских.

В освещении Библии из всего этого ясно, что:

1) воюющие ради грабежа, как Кедорлаомер и Амалик, могут сначала, по Божьему попущению, побеждать;