Текст книги "Под луной"

Автор книги: Николай Денисов

ПОД ЛУНОЙ
Стихотворения

Техническая страница

ББК 84Р7-5

Д3З

Денисов Н.В.

Под луной. Стихотворения. – Шадринск: Изд-во ОГУП «Шадринский Дом Печати»», 2007. – 68 с.

В стихотворный сборник Николая Денисова «Под луной» включены стихотворения разных лет, ранее не публиковавшиеся и не входившие в книги поэта.

ISBN 978-5-7142-0877-5

© Н.В. Денисов, 2007

ОТ АВТОРА

С давних пор взял себе за привычку, а теперь и за правило, сочинять в рифму – в толстые тетрадки, которые дольше хранят написанное от руки, в том числе и незавершенное. Черновики... Можно вернуться к ним, порой через годы уловить изначальное настроение, замысел, интонацию, размер. И, может быть, завершить стихотворение.

Правило, понятно, не для всех пишущих. Мне оно подходит.

В сборник «Под луной» в хронологическом порядке включил строки из этих тетрадок, не публиковавшиеся в периодике, не входившие в мои книги. По разным причинам. По идеологическим в том числе. Или с признаками эксперимента, от которого ограждали меня мои наставники в Литературном институте им. А. М. Горького – замечательные поэты Михаил Львов и Виктор Боков: «Это не твой путь!..» Что ж! Уважая учителей, стихи такие убирал «куда подальше», все же не отказываясь от написанного: и эти строки, в тайне полагал, имеют право на существование, характеризуя грань творчества стихотворца, работающего в традиционной классической манере. Поэт вправе быть разным. В форме выражения чувств – тоже.

Составляя настоящий сборник, какие-то строки, строфы доработал, но сохранил дух времени, свои настроения, в которых зарождались эти стихи – в разные годы.

Николай Денисов

г. Тюмень,

21 мая 2007 года

ПОД ЛУНОЙ

ПОД ЛУНОЙ

 
Ах, луна! И в селе, и во поле
Разбросала свое добро.
На шершавых ладонях тополя
Студит росное серебро.
 
 
А на озере, как латунные,
Лодки поздние рыбаков
«Едут» желтой дорожкой лунною,
Звонко чалятся у мостков.
 
 
Там девчата в припевки новые
Сыплют ласковые слова.
Комары, уж на что бедовые,
Прячут ножики в рукава.
 
 
Но парней не найдешь застенчивых,
Нынче всякий, кому не лень,
С молодою луной повенчанный,
Ходит – кепочка набекрень.
 
 
И гармошка не зря старается.
Ублажает июньский рай.
До утра поет, заливается
Голосистый мой лунный край!
 

1962, с. Окунёво

ЗА ОКНОМ

 
Холодное стекло,
Узорные фронтоны.
И горы облаков
В закате далеко.
Скворечник на столбе
С игрушечным балконом.
И тихо-тихо льют
Снежинки молоко.
Колом сшит мороз,
И дышит сено в стоге.
Наш домик утонул
В сугробе у плетня.
И крестики роняя,
Скачет по дороге
Нахохленных сорок
Веселая семья.
 

1963

ПО ДУШЕ ПРОСТОР

 
Санный обоз. Идешь,
Снег под луной слепит.
Коль на ходу уснешь,
Ночь, как сова, не спит.
 
 
Столько на небе звезд,
Слепы они, грубы.
Млечный небесный мост –
Вектор твоей судьбы.
 
 
Слышишь, крадется дрожь?
Может, сулит беду?
Будет рассвет хорош:
Пляшет луна на льду!
 
 
Движется, как во сне,
Грозной пурги волна.
Шуба сидит на мне
Теплая, как весна.
 
 
Завтра опять – обоз,
Тайный с судьбою спор.
Мне по душе мороз,
Мне по душе простор!
 

1963

ПУТИНА

 
– Эй, на плашкоуте! – в сумерках крик.
Вышел приёмщик в резине до пят.
К борту с уловом пристал неводник,
Будто кабанчики, нельмы пыхтят.
 
 
Морды налимьи зевают лениво,
Пену роняют, как в жар быки.
Диво! Великое рыбное диво!
Р-раз! И кладут на весы рыбаки.
 
 
Борт наклонился к воде. Похоже, –
Шепчется с нею. И нужен глаз!
Щуки, пружинно взыграв в мереже,
Освобожденно пустились в пляс.
 
 
После башлык[1]1
  Башлык – главный рыбак.


[Закрыть] отсчитает «гроши»,
После возьмем и весомей куш.
Славьтесь – язёвый замёт хороший,
Тяжесть тугих осетровых туш!
 
 
Эй, водяной, отложи коварства,
Завтра хоть шторм, хоть шугу сули.
Рыба ж сегодня нужна государству,
Чтобы прилавки икрой цвели.
 
 
Чтобы сиял золотым отливом
Щёкур луны с прииртышских круч.
Невод чтоб наш стрежевой, двукрылый,
Был, как в путинные дни, везуч!
 
 
2
Кипели от стужи зеленые брызги
И стыли, бросая на палубу лед.
Над мачтой норд-оста звериные визги
И белого снега гусиный полет.
 
 
И трюмы, и бочки наполнены рыбой,
Мы плыли с путины богатой домой.
Толклись штормовые иртышские глыбы,
В пучину бросали нас вниз головой.
 
 
Винты за кормою – игривые кони! –
Бурунами пенили путь добела.
Скакали по волнам мы, как от погони,
Фарватер держа, закусив удила.
 
 
Мы были от зорь в эйфории и трансе,
И духи витали над бурной рекой.
Вослед нам глядели охотники-манси,
Хантыйки-рыбачки махали рукой.
 
 
В преддверье зимы подступали морозы,
На стеклах кают рисовали цветы.
Поодаль на круче стояли березы,
Совсем не стесняясь своей наготы.
 
 
И тоже по-бабьи платками махали, –
Остатней листвою знобящей поры.
А ветры сияния звезд раздували,
И где-то геологов рдели костры.
 
 
Мы верили: скоро – веселая дума! –
Европы стекутся сюда! А пока –
Блестела излучина саблей Кучума,
Луна багрянела, как щит Ермака.
 

Август 1963 года

ЦЫГАНКЕ

 
Над тобой, как скатерть самобранка,
Солнца круг. Луна в ночи колдует.
Что грустишь ты, юная цыганка,
И тебя полюбят, молодую!
 
 
Не печалься! Белою порошей
И тебя промчат на свадьбу кони!
Погадай о чем-нибудь хорошем
Мне на тайных линиях ладони.
 
 
Я и сам бы выдумал, что будет,
Что судьбой мне выдано без сдачи.
Погадай же! Пусть худые люди
Помолчат. А добрые поплачут.
 

1963

СЛУЖБА

 
«Шире шаг!». И взмокли робы.
«Перекур!». Остыли малость.
«Полоса препятствий», чтобы
Служба медом не казалась.
В синем небе – росчерк дивный
Наблюдаем визуально:
«МИГ», конечно, реактивный
Бдит врагов потенциальных.
Упреждаем козни НАТО,
Начеку. Готовы к бою:
«СКС[2]2
  «СКС» – скорострельный карабин Симонова


[Закрыть]» мой, две гранаты,
Ну и штык, само собою...
 

1963

* * *

 
Негромкий морской гарнизон,
Где в увольнение ходят
Только ветры.
Но все же!
Каждое воскресенье
До блеска, так что ломит глаза,
Надраиваю пуговки с якорьками,
Острю на брюках стрелки,
Способные пронзить сердце
Любой девушки.
Но всю эту красоту
Замечает лишь один старшина.
 

1964

ОПЯТЬ ЗИМА

 
Опять зима, опять завьюжило,
Мы «На ремень!» берем оружие,
Стуча прикладами во тьме,
Шагая в снежной кутерьме.
 
 
Шуми, шуми, метель разгульная,
Мы не страшимся, стужей вей!
Ну, сменим форму караульную,
Ну, станем зорче, бронзовей!
 
 
Пусть «старички», ребята ловкие,
Ведут посуточный подсчет:
О том, что нам компот с перловкою
Рубать раз тысячу еще!
 
 
Ну, дважды встретим пополнение,
Сто раз «губою» пригрозят,
Пока в штабах об увольнении,
Про дембель наш сообразят.
 

1964

КАРИБСКИЙ КРИЗИС

Кто штык точил, ворча сердито...

М.Ю. Лермонтов

 
Подлодки шли без всплытия – в каре,
Хрущев Никита всматривался в волны.
Карибский кризис поднял на заре
И нас, морпехов, с выкладкою полной.
 
 
Почуяв кровь, обнюхивали цель
Ракеты всей космической корриды.
Дрожал Нью-Йорк. И пламенный Фидель
В прищуре зрел агонию Флориды.
 
 
Влезал в шинели штатовский Конгресс,
Да я был сам настроен боевито:
В ладонях грел свой верный «СКС»,
И до рассвета штык точил сердито!
 

1965

ПАРАД

 
Потом – на площадь выкатятся танки,
Потом – войдут ракетные полки.
Но раньше марш «Прощание славянки»
Вобьет в брусчатку наши каблуки!
 
 
Потом – курантам бить остекленело,
Потом – салюту высветить зенит.
Но раньше всех рукой в перчатке белой
Военный дирижер заговорит!
 
 
Все будет так: войдут на площадь танки,
Расколют тишь торжественной земли.
Но грянет марш «Прощание славянки»,
Душа взликует: «Русские пошли!»
 

1965, г. Москва

ВЕСЕННИЕ КОСТРЫ

 
В парках – весенний дым,
Снова сжигают листья.
Ветер – садовник старый,
Всюду раздул костры.
О, этот зов весны –
После зимы неистов!
Радостно дышит пламя,
Целующее миры.
Юность перекипевшая,
Жизнь в века глядящая,
Ты также сгоришь неведомо,
Перебродив в крови?
Так же сгорают в сердце
Чувства не настоящие.
И пепел их не удобрит
Новый посев любви?
Только огонь клокочет,
Значит, запален в пору.
И прозревает почек
Солнечный майский рой!
Значит, апрельской ночью
Весь не истрачен порох!
Мы еще поликуем,
Свежей шумя листвой.
 

1965, г. Москва

ВАЛЕНТИНЕ

 
Ямало-Ненецкий округ!
Арктический хлад, покой.
Там солнце в тумане блеклом
Висит над губой Обской.
И луны совсем не греют,
И властвует норд-борей...
Всё было, как в лотерее,
Как в карты – без козырей.
Три года из той сторонки:
То к Маю, то к Покрову
Сулилась одна девчонка
Ко мне прилететь в Москву.
Ждал месяцы, годы... Хватит!
Но если бы – невзначай...
Суровый комбат, наш батя,
Сказал бы: «Беги, встречай!»
И я бы не дал промашку,
И были бы мы – ОДНО!
Для встречи б надраил пряжку
И всё, что сиять должно!
Не сталось... Прошло. Забыто.
Был дембель. С небес упал.
В другие потемки быта
Внедрился я. Кончен бал!
И что там, на том Ямале?
Что с нею? Узнать не смог.
Хорошею рифмой – Вале! –
Венчаю свой грустный слог.
 

1966, Москва, Литинститут

В ТОТ ВЕЧЕР

 
В тот вечер, помнишь, стыли воробьи,
И тучи висли разом в два наката,
И зазывал на «Диспут о любви»
Фанерный щит у клуба комбината.
 
 
Но я-то знал, что был уже влюблен,
А осень нас по городу кружила.
И падал лист. Автобусный салон
Приветил всех влюбленных пассажиров.
 
 
Ты говоришь: «Не смелым был с тобой,
Не проходил сердечные науки!»
Виновен дождь упрямый, затяжной.
Ведь он студил глаза твои и руки.
 
 
И разве зря бродили у реки?
И зря кленов листья осыпались?
И уж совсем без спроса каблучки
Так откровенно в сердце отдавались!
 
 
Не улетали, стыли воробьи,
И нависали тучи в два наката.
И все вещал про «Диспут о любви»
Фанерный щиту клуба комбината.
 

1966

ПАМЯТИ ДОКТОРА В. П. ЗУЕВА

 
Сторона моя, родная сторона!
Посреди очарованья и весны
Оглушительно бесхозная луна,
Нынче дела никому нет до луны.
 
 
Сад больничный машет ветками в поля,
Здесь ходил один хороший человек.
Закусите крепче губы, тополя,
Человек тот не придет сюда вовек.
 
 
Виды видавшие, плачут мужики,
Лишь один вопрос на лицах: «Почему
С жизнью счеты свел?» А боли – пустяки,
С той, которая досталась здесь ему.
 
 
Сторона моя, родная сторона!
До могилок два наезженных пути.
Наступают, подступают времена:
Чую сердцем, но боюсь произнести...
 

1967, с. Окунёво

В РАЙОНКЕ

 
Работа моя – то трусцой, то карьером,
Лечу в редакцию, лишь солнце встретил
Я, может, кому-нибудь сделал карьеру,
Кому-то сломал. Как – и сам не заметил.
Вот новый «подвал» выношу на суд:
Начальству пилюля, зубовный скрежет?
Начальство ж кромсает на нем колбасу,
Иль под коньячишко лимончик режет.
А я ж и о славе подумывать смею,
С ней, слышал, и в залах места – особо!
Сидишь себе в ложе, на тебя глазеют,
Приятно ж, поди, как-никак – особа!
Под вечер тащусь я, как пес, к жилью,
Уставший. Сравненье плохое? Бросьте!
Хотите кому-нибудь морду набью?
Не из куража, как сейчас? От злости.
Вчера вот по кладбищу шел по росе,
Какой-то мотив насвистывал тонкий.
А там, как в газетной почти полосе:
Могилы-клише – на четыре колонки.
Так вот он, венец! (И – бочком, бочком!)
Чугунных и каменных плит награда:
Лежи, отсыпайся себе молчком,
И критику зря наводить не надо.
И все же, надеюсь, что путь мой далёк,
А коль уж смахнет, как волною с борта,
Не давайте начальству писать некролог,
Всё исказят, переврут, испортят...
 

1967, р.п. Голышманово

МОРОЗНЫЕ ДНИ

Город пышный, город бедный...

А.С. Пушкин

 
Зол мороз, подобен смерти,
Но терплю, гоню беду.
Пушкин – в гипсе – тоже терпит,
Под березкой в горсаду.
Ну, конечно, ободряет
Славный лозунг: «Власть – народ!».
Но народ меня не знает,
Власть еще не признает.
Ни угла пока, ни блата,
Вот и я, бездомный гусь.
Ночевать тащусь «на хату»,
В ледяную дверь стучусь.
По карманам: пусто-пусто,
Обоюдный паритет,
И – прозрачный суп с капустой
В забегаловке «Рассвет».
Зябко вертится планета,
Я пока не «наверху» –
В скороходовских штиблетах
Что на рыбьем-то меху.
Ждет-пождёт тепла и солнца,
Также скудно, налегке,
Независимый пропойца,
Что живет на чердаке.
Снизойдем и побазарим,
Перемутим рай и ад,
Как «Варяг» с «Корейцем» в паре,
Кроя внутренних «микад[3]3
  Микадо – японский император


[Закрыть]».
Эх, смотаюсь я, однако,
Эх, куда-то занесёт! –
Иль к буденновцам-рубакам,
Иль к Махно, как повезёт...
 

1968, г. Тюмень

ПРЕДЗИМЬЕ

 
Предчувствие снега. Предзимье.
Страданья печать. Епитимья.
В пожухлой печали осенней –
Остаточный всплеск вдохновенья.
 
 
Из тучи железной и мрачной
Кропит на полынь с лебедою.
И мечется с шумом наждачным
Камыш над озерной водою.
 
 
Застрял у родни. Поневоле
Смиряется прыть и отвага.
К тому ж боровка закололи,
Подвешен на крюк, бедолага.
 
 
Накормлен. Почитывай книжки.
Воспитывай душу и тело.
Вон бодро бежит тракторишко,
Но зря! Тарахтит не по делу!
 
 
Ну, ладно, зима поморозит,
Привычно оттаем с весною.
Трудней одинокой березе,
Стоит – сирота сиротою.
 

1970, с. Окунёво

ПИСЬМО

 
Я сегодня пришлю тебе сны,
Первый снег – он немножечко грустен.
Ты не против, любимая, пусть он
Будет чист до прихода весны?
А потом я пришлю снегопад,
Пусть он празднично в окна стучится!
В нем с тобою еще заблудиться
Был однажды несказанно рад.
Но звезду, что пророчит судьбе
Нашу встречу, подобную чуду,
Ты, прости, присылать я не буду,
Чтоб не сбиться в дороге к тебе.
 

1970

* * *

 
Вот и приехала. Здравствуй, Алёнушка!
Заговорила, рассыпала смех.
Очень к лицу тебе зимнее солнышко,
Очень идет тебе дымчатый мех.
 
 
Как от двери каблучками протопала, –
Всё я приметил, забросив дела,
Даже и то, что рукою неопытной
Не побоялась глаза подвела.
 
 
Как с настроеньем они переменчивы,
Воспринимают и радость и грусть.
Вот почему я светло и доверчиво
К ним через все расстоянья тянусь.
 
 
Глупостью женской они не пропитаны,
И к пониманью души не глухи.
Вот почему все простые эпитеты
Я для тебя переплавлю в стихи.
 

1970

ПОЛНО!

 
Выходят «властители дум» на народ,
Неся боевые кудели бород,
Умами сшибиться готовы,
На паперти лысин багровых.
 
 
И вот друг на друга ведут, распалясь,
Интеллектуально атаки.
И рядом в президиум грузно садясь,
Потеют, как думные дьяки.
Быть может, создали холсты иль тома
Великой эпохе на диво?
Да – полно!
Но девы от них без ума,
И юноши хмуры ревниво.
 
 
Ристалища кончив, владельцы бород
Уходят умильно и лирно,
С улыбкою вспомнив хожденье в народ
За рюмкою где-нибудь мирно...
 
 
О, муза! Высокою рифмой звеня,
Не так ли ты манишь порой и меня
На жалкий огонь состязаний,
На поприща рукоплесканий?!
Не так ли гостишь ты за праздным столом,
Где никнут искусства надежды,
Ловя одинаково в хоре одном –
Восторг мудреца и невежды?!
 

1973

ГОРОДСКИЕ СТИХИ

 
Полдневные улицы ветром продуты,
Прошу я: угрюмые ветры, уймитесь!
Качу я с любимой четвертым маршрутом,
Автобусы грузные, посторонитесь!
Врывается рев мотоцикла в окошки,
Раздвинув глухие тяжелые шторы.
Автобусный след растянулся гармошкой, –
Суровая музыка быстрых моторов.
И мчим мы, от холода руки немеют.
И мчим мы – за всех молодых и счастливых.
И пусть пожилые о старом жалеют,
О веке извозчиков неторопливых.
А нам хорошо с нашим веком открыто
Вот так разговаривать голосом стали –
Не тем, что в ракетные шахты укрыто,
А тем, что таится в коленчатом вале.
 
 
Но было... В пути задыхался от гонки,
Встречались селенья – веселое дело.
Змею бензошланга ловил у колонки,
Минуты – и снова душа полетела!
 
 
Но было: дождливую ночь коротали,
Свалившись под стог от немыслимых хлопот,
Когда выхлопные жестоко «чихали»
На весь мой железный технический опыт.
Когда мой «ИЖак» отрешенно и стойко
Молчал виновато, проси – не проси я,
Я в эти минуты завидовал тройке,
Которую Чичиков гнал по России.
 
 
Стоят тополя, как о лете мечтанье,
Дорогу целуют листвою опавшей.
Над ними взнеслись высоченные зданья,
На месте старинных дворов запропавших.
Здесь раньше был дух тополиный так сладок,
Теперь возле камня неловко им жаться.
Качу я и думаю: где же порядок?
Деревья над крышей должны возвышаться!
 
 
Качу я. А улицы дымом пропахли.
Качу я. И грохотом ветер распорот.
Любимую будто бы сам на руках я
Несу. И глядит понимающе город.
 

1974, г. Ишим

ПЕТУХ

 
Огнекрыл он и смел, как Гагарин,
На побудку являя права,
Он поёт по утрам на амбаре,
Индивидум, сорви голова!
 
 
Лишь проклюнется луч из-за тучи,
Лишь роса окропит огород,
Коронованный гребнем могучим,
Он старательно снова поёт.
 
 
Сколько силы, упорства, отваги,
Хоть на самый изысканный слух!
Нет, не выбросит белые флаги
Коллективному пенью петух.
 
 
Пусть не очень красна его слава,
Пусть достаток солиста – не мёд,
Перед всей петушиной оравой
Не страшится, что голос сорвет.
 

1975, с. Окунёво

СТРОФЫ

* * *

 
Лупят с правой,
Чтоб вправо шел.
Пойду налево:
Очень хорошо!
 

* * *

 
Отболела душа,
Замолчала душа,
Вот и нет у души
За душой – ни шиша.
 

* * *

 
Он был русский,
Она татарка,
Но как любили
Друг друга жарко!
 

* * *

 
Собственных, знать,
Платонов
Трудно теперь рожать.
Бедному эпигону
Некому подражать.
 

1976

БЫЛ ДЕРЕВЕНСКИЙ

 
Был деревенский,
Стал городской,
Так и не сладил
С извечной тоской.
 

1976

ВСПОМНИЛ!

 
Я хороших девчонок в деревне любил
Покупал им в сельмаге конфетки.
Это было в ту пору, когда наступил
Завершающий год пятилетки!
 

1976

ЭКСПРОМТ

 
Уже достаточно прославлен,
Внесен под пахоту навоз.
И мне в повестку дня поставлен
Сельскохозяйственный вопрос:
 
 
Державин был, был Пушкин-гений
Есенин души нам потряс,
Зачем же столько удобрений
Развел сегодняшний Парнас?
 

1977

ССОРА

 
Ты ждешь, что я тебе скажу?
Да, ты не ходишь по ножу,
По лезвию, по жалу бритвы!
И не поймешь, о чем твержу,
Шепча неслышные молитвы.
Да, позади пустые дни,
Что зябкой осени сродни,
И чувства требуют прополки.
Как это сделать, коль они
Не выше скошенной стерни,
Не больше, чем ушко в иголке?!
О, этот ваш мирок мещан,
Где бьются до кровавых ран
Из-за «паласов и дорожек»!
Да, я в одном лишь интриган,
Что мне родней простор полян,
А ваш хрусталь – избави, боже!..
Ты ждешь, что я тебе скажу?
Ты прикипела к этажу,
К теплоквартирному уюту!
А мне бы ветер да каюту,
И наплевать на свары, смуту,
Я вольным небом дорожу!
Оно прекрасно и в грозу,
Я там, как в детстве, на возу...
А ты, а ты всё это губишь...
За это самое и любишь?
Ты плачешь? Дай утру слезу...
 

70-е годы

* * *

 
Исцеленье от уз и хлопот –
Жизнь подлечит и время остудит!?
И душа поболит и пройдет?
Да, пройдет...
Но больней уж не будет!
 
 
Сам себе утешитель и враг,
Я стою, как на круче отвесной,
Всю решимость сбираю в кулак,
Вновь тащусь до дороги железной.
 
 
Вот дойду до платформы в ночи,
Встану твердо на грубые камни.
Сяду в поезд. И поезд умчит
Куда надо!..
 
 
А надо – куда мне?
 

70-е годы

* * *

 
Что делать с любовью мужчине?
Мужчина и в силе, и в чине,
И вовсе не зелен умом,
Судьба ж у него – на излом.
 
 
Он курит, не спит до рассвета,
Он перед семьёю в долгу.
Он помощи ждет от поэта,
А чем я ему помогу?
 
 
Я тоже – из противоречий,
И с женщиной ясности нет.
А женщина ждет, что отвечу?
Никто не подскажет ответ.
 
 
Лишь в небе высоком и грозном,
Как прежде, подмога одна:
Что делать нам, ясные звезды?
Как быть, подскажи нам, луна?
 

70-е годы

ШЕФЫ НА БОРТУ «САМОТЛОРА»

Куплеты для стенгазеты

* * *

 
Едим и спим, себя не тратим,
За электричество не платим.
 

* * *

 
Колет воду, как топор,
Носом танкер «Самотлор»:
«Вот она, вот она
На винт гребной намотана!»
 

* * *

 
Звенят бутылки – крен хороший,
Переживай (и слух остри!)
Не за стекло, что в море брошу,
За содержимое внутри!
 

* * *

 
Целый день по тесным трюмам
Нас таскал А. А. Тютрюмов.
Ночью выли при луне
По родимой стороне.
 

* * *

 
Львы – очень двойственная штука,
Об этом знает весь народ:
Бронштейн Лев, конечно, сука,
Лев Соловьев [4]4
  Лев Соловьев – нижневартовский журналист, участник рейса, соавтор этих строк


[Закрыть] – наоборот.
 

1978, Берингово море

РАДИСТЫ
Песня

Саше Свириденко, начальнику радиостанции

 
Прошли мы, ребята, полмира,
Штормами пришлось подышать.
Мы держим ключи от эфира,
Попробуйте вы подержать!
 
 
Припев:
А ветер в антеннах неистов,
А волны за бортом невмочь.
Радисты! На то мы радисты,
Нам выпала славная ночь.
 
 
Так что же! Заварим-ка чаю,
И я на ключе отстучу –
О том, как о милой скучаю,
И больше молчать не хочу!
 
 
О встрече гадать не посмею,
Но верю, любимая ждет –
Из тропиков Новой Гвинеи,
Из белых полярных широт.
 
 
Ревет океанская глотка.
Но как океан ни жесток,
Нас слышит родная Находка,
И помнит нас Владивосток.
 
 
Припев:
А ветер в антеннах неистов,
А волны за бортом невмочь.
Радисты! На то мы радисты,
Нам выпала славная ночь.
 

18.09.1979 г., танкер «Самотлор»

АССОЛЬ

 
Пойду сегодня к морю,
Там есть, приметил я,
Отверстие в заборе,
Уютная скамья.
 
 
Шашлык там – рубль штука,
Приносит друг-кацо.
Есть столик из бамбука
И легкое винцо.
 
 
Там, знаю, в перепонки
Бьет музыка не столь.
Там я встречал девчонку
По имени Ассоль.
 
 
Мне б объясниться с нею,
Сказать, в конце концов,
Что не дождется Грэя,
Рассветных парусов.
 
 
Мечтою – алым цветом
И нынче мир един.
Но, жаль, ушли корветы,
Не видно бригантин.
 
 
Ушли в века и сказку,
Исчезли навсегда.
Не с парусной оснасткой
Заходят в порт суда.
 
 
На пирсе, при «параде»,
Гуляют морячки,
На древний берег глядя
Сквозь темные очки.
 
 
В рекламах берег блещет,
В неоновом дыму.
И голос мой зловещий
Так горек самому.
 

1979, Пицунда

ПРОШЛА

 
Прощаюсь с любимыми,
Не бесконечны
Остатние чувства,
Весна... соловьи,
И клятвы горячие
В верности вечной
Назад возвращаю.
Верните мои!
 
 
Прощаюсь с любимыми
И очевидцы
Недобро отметили:
Голос дрожит.
Я скрою от всех,
Что любимым за тридцать,
Бальзаковский возраст
Уже пережит.
 
 
Я все возвращаю:
И нежность, и святость,
Атласную кожу
И девичью грудь,
Походку и стан,
Да и плеч угловатость –
Домашним мужьям,
Ну а я – как-нибудь.
 
 
Прощайте!
Вы были горды, но и слабы.
Прощайте!
Закат озарил этажи.
Страшнее прощаться,
Когда б просто – бабы,
Случайные встречи
И – горечь души.
 
 
Прощаюсь с любимыми,
Сердце устало,
Нет прежнего пламени.
Пепел. Зола.
Вчера разминулся с одной,
Не узнала...
Сама не узнала!
Прошла.
 

10.09.1979

ЭКСПРОМТ

 
Не печатайте стихов?
Не печатайте!
Ну так пару «пузырьков»
Распечатайте!
Обещаю не дурить,
Не диканиться,
Буду Суслова любить,
Пельше кляняться.
Пусть немножко за глаза
И потреплемся.
Наливайте, выпьем за
Маркса-Энгельса!
За родное бытиё,
Нежность Светкину,
Иль за эту... как её...
Клару Цеткину!
 

1979

СТРОЙКА

 
Сваи бьют.
В фантазиях блистая,
Вырастает улица... пустая.
 
 
Да! На ней еще ни этажей,
Ни за перекрестком поворота,
В зеркала бульдозерных ножей
Перед смертью смотрится болото.
 
 
Резвый кран. Строителей балок.
И заложник общих пертурбаций –
Чуть живой березовый колок –
На обрыве рва коммуникаций.
 

1980

ВСМОТРИТЕСЬ

 
Всмотритесь: бесов легион!
Кто чуток к жизни, смотрит в оба:
Со всех сторон, из всех времен
Ползут на Русь корысть и злоба.
Сейчас бы шашку да коня,
Душа бунтует, а не ропщет.
Но, глянь, уж вычислил меня
В своей щели перестраховщик.
Дрожите, стражники мои!
Предвидел вас и знаю цену.
Но не клинком, огнем любви
Пока стремлюсь изжечь измену.
На всякий случай – хвост трубой.
Держу воинственную позу!
Но бес коварен, он – любой...
Восплачут русские березы.
 

7.12.1980

РЫНОК

 
И ни к чему б, а вот застрял на рынке –
Но жизнь и здесь щедра и глубока!
Торговок смех, петуший крик, подсвинки –
Пыхтят по клеткам, как окорока.
 
 
В ряду торговли рыбою – с нахрапом
Простой безмен свершает чудеса.
Но наш народ грибной волнует запах:
«Ну как там нынче – местные леса?..»
 
 
Цветет бутыль брусничного сиропа,
Стучат весы заезжих молодцов.
И царский дух, убойный дух укропа,
Стоит, как смерч, над кадкой огурцов.
 
 
На южный фрукт хоть вешай аксельбанты,
Румяней нет, не встретишь на веку!
И я пока от крика: «Спекулянты!»
Оберегаю хрупкую строку.
 
 
Терпи, браток. В бутылку лезть нелепо!
Зашел с хвоста и в очереди стой.
Вон и дедок – живой свидетель НЭПа! –
Продал метлу – товар неходовой.
 
 
Со знаньем дела целится к «резине»,
Приобретает, гладит по усам.
Он едет с рынка в собственной машине,
И я в троллейбус вдавливаюсь сам.
 

1981

РОДНОЙ ДОМ

 
Приземлён, но полон силы,
Он стоит уж двести лет.
Ставил дом не дед Ермила,
А, считай, евонный дед!
 
 
Человек он был толковый,
Корневой, зазря не пил,
На корню и лес сосновый,
Не подсоченный, купил!
 
 
Получилось не накладно:
Помолясь на древний храм,
Мастеров своих же, ладных
Нанял он и – по рукам!
 
 
А вокруг плодились травы,
Украшая лад веков.
И в дому числом немалым
Народилось мужиков!
 
 
Старой верою хранимы,
На врагов, на сечи шли,
Возвращались в дом родимый,
Вновь порядок в нем блюли.
 
 
Всех будил он спозаранку,
Ладил, гоил, кожи мял.
Коминтерновцы в кожанках
Покушались, устоял.
 
 
И сейчас он, тёсом крытый,
В непогоду защищен,
Хоть заплот из бревен сытых
Тощим пряслицем смещён.
 
 
То петух в лихом наряде
Будит дом в урочный час,
Да и я – при всем раскладе –
Повздыхать о нем горазд.
 
 
Там еще сирень у тына,
Пес Тарзан – добрейший страж,
Мать моя Екатерина,
И Василий – батя наш.
 
 
И в округе, обреченный
Все же двигаться вперед,
Так и не обобществленный,
Мой родной народ живет.
 

1981

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ТЕМЕ

 
На пирамидке фото: взгляд,
Погон, простое звание...
 
 
«Где та гармонь, скажи, солдат,
Что ты принес с Германии?
Ты чашу полную испил,
Но все равно припомни-ка!»
 
 
И воин вдруг заговорил
Из-под корней шиповника:
«Она, наверно, в той избе,
Где пили в дни победные,
Я завещал гармонь тебе, –
Ремни и планки медные!»
 
 
Земля вздохнула: «Так-то, брат!
Идет по кругу солнышко...
Пойди туда, где у оград
Певали мы на брёвнышках.
А мне довольно. И война
Еще болит, уродина.
Но я своё сыграл сполна, –
Мы отстояли Родину!»
 
 
И я пошел, где от жары
Хлеба томились чистые.
В селе стучали топоры,
Несло щепой смолистою.
Как раз под новое жилье
Сносили двор с халупою.
И кучу – вечное хламьё –
Разрыли куры глупые.
И вот средь разных черепков,
Тетрадок ученических,
Блеснули пуговки ладов,
Знакомый шрифт готический.
Все той же фирмы «Diamant»,
Что знать необязательно,
Но русской дратвой через кант
Прихваченный старательно.
 
 
Плыл день в строительных лесах,
Транзистор чей-то взлягивал.
На перламутровых «басах»
Паук гамак натягивал.
Катилось солнце на закат,
Как день ушел, не ведаю.
Я все шептал: «Прости, солдат!»
И лез за сигаретою.
Один бульдозер-молодец,
Дела свершив, похрапывал.
И теплый дождик-бусенец
Накрапывал, накрапывал...
 

1981

ТРИЗНА

Портретов Ленина не видно,

Похожих не было и нет..

Века уж дорисуют, видно,

Не дорисованный портрет.

Из лирики 20-х годов

 
В гиперборейские туманы
День поздней осени зажат.
Ботвы картофельной лианы,
Набрякнув инеем, лежат.
 
 
И дух вчерашний хлебный, ситный
Разрушен зябким ветерком.
Возле калитки след копытный
Блестит игольчатым ледком.
 
 
У ближней рощи цвет телесный,
И в перекрестиях окна –
Сминают скромный плат небесный
Чугунно-серые тона.
 
 
Еще чуток – с глухим морозом
В тепло запросится телок. Но – чу!
Из кожи лезет проза,
Компилятивный жесткий слог:
 
 
«Портретов Брежнева не видно,
И коммунизма нет и нет.
Андропов дорисует, видно,
Печальной Родины портрет».
 

1982, с. Окунёво

ЭПИГРАММЫ

 
Мастер
Как мастер бурит N.N.-ов,
Считал печатные листы я.
Он набурил аж семь томов,
Проверил скважины: пустые!
 
 
Боевая
Кричит! Начальству крутит хвост
Не против я, ни в коем разе.
Но как подумаешь всерьёз:
Кричала бы на скотной базе!
 
 
Всегда!
В СП[5]5
  СП – Союз писателей.


[Закрыть] серьезно пьют мужчины,
Т.Z. всегда – надармовщину!
 
 
Шерман
Умчит, как в годы молодые,
В СП застать его нельзя.
Зато разит бюрократию,
Разбойно бороду неся.
 
 
Выступающий
Выступал наш гость W.W. – енко,
Снял с Бюро[6]6
  Бюро пропаганды литературы.


[Закрыть] навар и пенки,
Позвенел медалями,
Только и видали мы!
 

80-е годы

МИМОХОДОМ

 
Престижно плавать на море поэту,
Хоть получаешь сущие гроши,
А морячки того скудней.
Об этом
Мне помполит внушает:
«Не пиши!»
 
 
Что ж, помолчу.
Ни холодно, ни жарко.
Других читаю...
Южный крест. Петрарка.
Лауры тень. Тринадцатый сонет...
И ты молчи, классический поэт!
 

1984. Сухогруз «Николай Семашко»

МОРСКОЕ ПРАВИЛО

 
Нельзя в башке держать опилки,
Как сигарету в рукаве,
Нельзя за борт бросать бутылки:
А вдруг – киту по голове!
 

1988. Сухогруз «Уильям Фостер»

МОРЯКИ В БОМБЕЕ

 
Церковь – не церковь, скорей, синагогу
Разом узрели, пройдя поворот,
Стало быть, нет, не индийскому богу
Молится здесь расчудесный народ!
 
 
Древнее здание. Может, античность?
Сунулись скопом в какую-то клеть.
Но приструнила возникшая личность:
Нечего, нечего тут лицезреть!
 
 
Ладно, проехали! Тщетны попытки!
Тычет под ребра поэзии бес:
Солнце еврейское скаредным слитком
Медленно плавится в тигле небес.
 
 
Завтра уходим! И – будьте здоровы!
Ширью морскою надышимся всласть.
Господи, снова святая корова
Загородила проезжую часть!
 

20.04.1984

ОПЯТЬ ЗАТОСКОВАЛ

 
Поджидал письмо моряк...
В Сингапуре и в Бомбее
Настроенье было – мрак,
Ну, хоть вешайся на рее!
 
 
И пришло! Неважно, чьё!
Важно – краля написала!
И моряцкое житьё
Заискрилось, заиграло.
 
 
Рубка, мачта – жар-горят
От белил обыкновенных,
И в машине, говорят,
КПД возрос мгновенно!
 
 
Тут и там он, как юла,
Рад друзьям, доволен пищей.
И каютного угла
Распрекрасней нет жилища!
 
 
Вот опять затосковал –
Все о той далекой дуре!
Понимаю, сам бывал
Я в такой соленой шкуре.
 

19.05.1984. Аравийское море

ЧЕРНОВИК

 
Я бросил курить...
Потрачено столько...
Считай, два десятка лет...
Пахнет снег...
Спросите у некурящих...
Конечно, мы все там будем...
Но это другой вопрос...
Деньги на цветы для любимой...
Пачка сигарет – надгробие поэта...
 

1984

В ЗАЛИВЕ ЛА-ПЛАТА

 
Июнь на дворе, а погодка строга,
Просвета ни справа, ни слева, –
Как Блок говорил, «за четыре... шага» –
На траверзе Монтевидео.
 
 
Испаноязычием полнятся рты:
Куанто куэсто[7]7
  Куанто куэсто – сколько стоит?


[Закрыть]... мэркадо[8]8
  Мэркадо – базар, рынок.


[Закрыть].
Мы айросом-ветром по ноздри сыты
В бурлящем заливе Ла-Плата.
 
 
Еще – на роток не накинешь платок:
– Салаги, не вешайте носа! –
То боцман по-русски ведет диалог
С командой. Излишни вопросы.
 
 
Журчанье в шпигатах. И вздохи в трюмах.
И рубка белей коленкора.
Но пышет труба, как сигара в зубах
Железного конкистадора.
 
 
И вот на причал указует бушприт:
Там пальмы сквозят и бананы,
И страстью сочатся глаза сеньорит
В стремительном вихре канкана.
 

1988. Южная Атлантика

ПО «ЖЕЛАНЬЮ ЗЕМЛЯКОВ...»

 
Как при Рыкове и Троцком,
На глазах свершая зло,
Рушат дом в селе Покровском, –
Лучший дом на все село.
«И чего взбесилась снова
Дорога Совецка власть?!
Этот дом Григорий Новых
Ставил сам, благословясь!..»
Собралось народу лишку, –
Кто с колом, кто с кирпичом:
«Недопустим! Гришка – Гришкой
А евонный дом при чем?
Заступал кому дорогу,
Баламутил гладь и тишь?
Ну, зевак случалось много,
Едут, всем не запретишь.
То из аглицких туманов,
То из Штатов – прямиком.
Был проездом царь Романов,
Промокнул слезу тайком.
И духами олеандра,
Заглушив тоску-испуг,
Мать-царица Александра
Здесь вздыхала: «Гриша-друг...»
 
 
«Катарпиллер» смотрит тупо,
Дай добро и он – вперед!
Тракторист, как князь Юсупов,
Дышит водкою в народ.
Но Совет «по факту дома»
Не решил вопрос пока.
И товарищ из райкома
Давит «мнением ЦК»:
«Неужель согласных нету? –
И стыдит народных слуг, –
Выкладайте партбилеты! –
И... взорлили флаги рук. –
Ну, Распутин, ну, бродяга,
Сколь терпеть, пора кончать!» –
И состряпали бумагу,
И поставили печать.
 
 
«Катарпиллер» траком склацал
Так, что ахнуло село,
Подошел еще «Камацу»
И – поехало, пошло.
Что там колья, что «сраженье»,
А кирпич – совсем смешон.
Нынче пафос разрушенья,
НТР вооружен!
Нынче рушат, ставя «крыжик»,
Без эмоций и без драм,
Храм Спасители иль Кижи.
Иль простой кержацкий храм.
Пышет смрадом сигареты
Аппаратный шелопут:
«Выкладайте партбилеты!»
Совестливые кладут.
 
 
Как при Рыкове и Троцком,
Не стыдясь былых веков.
Рушат Дом Святой в Покровском
По «желанью земляков...»
 

27.02.1989

ГОЛОВА НИКОЛАЯ

Станиславу Куняеву

 
Быль или небыль, легенда, не знаю,
Будто б цела голова Николая,
Где-то в глубинном спецхране Кремля...
Боже! Прости нас, родная земля.
 
 
(Всласть поглумились над Русью хазары –
Дел часовых мастера да мадьяры.
В царской крови искупали ножи,
Всюду поспев убивать, латыши).
 
 
Будто бы сразу же после расстрела
Голову ту отделили от тела,
Бирку приладил уральский ревком,
В банке со спиртом отвез в Совнарком.
 
 
Срочно летели в столицу вагоны,
Тайно тряслась голова без короны,
Жаждала мести нерусская власть,
Жестко сработали жидомасоны:
Дальше – народная кровь полилась.
 
 
На Совнаркоме – вещдок и улика! –
Поликовали бандиты из ВЦИКа,
Свердлов отхаркал чахоточный спич,
К сведенью принял Владимир Ильич.
 
 
Был он в те годы пьянее железа,
Резники лишь ухмылялись тверезо,
В лад утверждали: пощады-то нет!
И боевито неслась «Марсельеза»
В средневековый его кабинет...
 
 
Верю, цела голова Николая!
Много о нынешнем времени знает!
С губ заспиртованных чудится вздох:
«Боже! Спаси нас от нового рая!»
Цел и опасен кремлевский вещдок.
 
 
Нету забвенья, прощения нету!
Где-то в спирту она! Верьте поэту.
Коль не пропьет её ельцинский сброд,
Выстоит снова мой русский народ.
 

11.07.1990

ПТИЦА-ТРОЙКА

 
О, Русь! О, птица-тройка!
А в бричке тот же хмырь.
Помчалась перестройка
И вглубь свою и вширь.
 
 
Распахнуты спецхраны,
И США – нам друг и брат,
Рашидовских баранов
Искушал демократ.
 
 
Сработал априори
Какой-то людовед:
На правду – мораторий,
На русское – запрет.
 
 
Взгляни за занавеску,
Там рушится соцлаг,
Товарищ Чаушеску,
И не товарищ – враг.
 
 
Долой застойный морок!
Вздохнули, наконец!
Да здравствуют «семь сорок»
И Сорос – наш отец!
 

1990

ВЕЗДЕ

 
В СНГ завоешь волком!
И везде один мотив:
Нет ни ниток, ни иголки –
Починить презерватив.
 

1992

СОВСЕМ НЕ СДУРУ

 
Вчера они, о нет, совсем не сдуру
Престижные кончали ВПШа.
А нынче, проскользнув в демократуру,
Вершат дела, породисто дыша.
 

1992

ДЕЛО

 
Я прохожу по «делу»,
Как свидетель.
Но, боже мой,
Зачем мне штуки эти?!
ОНА сидит дебелая,
Как вата,
Одно твердит:
«Ни в чем не виновата!»
 

1994

ПОСЛЕ РАССТРЕЛА 93-го ГОДА

 
Как будто всех накрыл духовный СПИД
И оглушила оторопь баранья,
Молчит страна. Лишь сердце говорит:
Снесем и это Божье наказанье!
 

22.02.1994

ИЗ ПИСЬМА В ВЕНЕСУЭЛУ

 
Зябко еще, но окно запотело,
В полдень, к зениту, тепла перевес.
Так вот и вспомнилась Венесуэла –
Русской колонии краски небес.
 
 
Государей эполеты, портреты,
В солнечных «кинтах»[9]9
  Quinta – (исп.) дом


[Закрыть], где прочен засов,
Наши родные мальчишки-кадеты
Из поредевших уже корпусов.
 
 
Все-таки вышло доехать, добраться,
Всеми костьми перед временем лечь,
Чтобы увидеть кадетское братство,
Слышать под пальмами – русскую речь.
 
 
Поздно разборки устраивать. Поздно!
Давняя смута – не наша вина.
Вот и теперь на планете морозно,
Нас лишь Россия согреет одна.
 
 
Вот и как русский я мыслю о главном,
(Недругов-бесов давно не страшусь!)
Как бы в единый наш дом православный
Всех собрала православная Русь!
 
 
В тропиках мы иль сроднились с тайгою,
(Не выбирали, уж так суждено!)
Не тороплю я желанье благое,
Пусть на любви прорастает оно.
 

Апрель 1994 г.

ОТКРЫВАЕШЬ ФОРТКУ…

 
Не поймешь, как жить на свете,
То Чечня, то Карабах!
Открываешь фортку – ветер
Сплошь парашею пропах.
 
 
Кто правее, кто левее,
Кто по центру ломит, прёт,
Ни за правду, за идею,
А за долларовый счет.
 
 
Не умчишь, куда ни целься,
Как свободный человек,
Коль лежит бухой на рельсах,
Схожий с Ельциным, субъект.
 
 
В кулаке рекламный «орбит»,
А рыгает огурцом.
Но зато он (вспомним Горби!) –
«С человеческим лицом».
 

1996

ДОБИВШИМСЯ ОСВОБОЖДЕНИЯ

 
Салют вам, узники ГУЛАГа,
Сванидзе, Познер и Швыдкой!
Как всем, кто хапнул власть и блага
Все той же собственной рукой!
 

1996

ЁЛОЧКА

 
Росла она, волнуя наш народ,
Под северной прохладою свежея,
Какой-то хмырь срубить под Новый год
Пытался. Схлопотал себе по шее.
 
 
Но дальше развернулись гроб-дела:
Не доглядишь, под ёлкою попойка!
Потом ворона сдуру там свила Гнездо свое.
Тут – карр! – и перестройка.
 
 
И понеслось. Сломался жизни лад.
Вещунью вовсе голодом припёрло.
А хмырь, как оказалось, демократ,
Орёт, сердешный, в три вороньих горла!
 

2000, пос. Кармак

ЭЙ, ЗЕМЕЛЯ!

Я в поколенье друга не нашел...

Юрий Кузнецов

 
На крылечке златых откровений
Я лежу, как собака на сене,
Шарю в небе босою ногой.
 
 
Эй, земеля, опнись на минуту,
Хочешь, вдарим по старым маршрутам?
Катер подан и конь под дугой!
Хочешь, вскачь поштормуем, пошпарим,
Соглашайся, пока я в угаре,
Не принудили стихнуть, остыть.
В море Лаптевых льдина блистает,
Антарктида в восторге икает.
Меж землею и космосом – нить!
Сонмы гадов и бедственный атом
Рассекретил я в веке двадцатом,
И Россию с березкой в окне.
С губ молчания сорваны пломбы,
Вновь открыл я Бомбей и Коломбо,
Но бомжую в родной стороне! Ну!..
И прянул он – как от могилы,
Как ошпаренный взрывом тротила,
Как вода из-под мельничных плиц.
Не пойму этих – шелеста тише,
Изуроченных зомби-людишек,
Толоконных физических лиц.
 

2001

ПРАВИТЕЛИ

 
Из глуши тележной,
Из лачуг-трущоб, –
Вышли статный Брежнев
И трибун Хрущев.
 
 
Кукурузный гений
Враз попёр вперёд.
От его введений
Охренел народ.
 
 
Поувещевали
Как товарища,
Под микитки взяли,
Скинули хруща.
 
 
Брежнев снял портреты,
Он не тряс основ,
Как Елизавета
Не снимал голов,
 
 
Размышляя в узком
Окружении
О здоровом русском
Возрождении.
 
 
Целину он строил
От самих начал.
И казахов стоя
Писать обучал.
 
 
Был потом Кунаев,
Вышел весь в тираж...
Слышишь, Назарбаев,
Косенький ты наш!
 
 
Ты вот давишь россов,
В Акмолу залез,
А не платишь взносов,
Член КПСС.
 
 
Мы ж еще не квиты,
Рубим не с плеча –
За разгул Никиты,
Подлость Горбача.
 
 
Он, Горбач-путана,
Столько нагрешил!
Жаль, его стаканом
Ельцин не пришил.
 
 
На кремлевской хазе
Этот царь Борис,
От тюрьмы отмазал
Путин каратист.
 
 
Путин любит «папу»
И его «семью»,
Орден дал на лапу –
На кровавую.
 
 
Сбагрил бы Лубянке
Хоть за три рубля,
Рано по утрянке
Не опохмеля...
 

2003–2006 гг.

ПРОБУЖДЕНИЕ ЕРМАКА

 
– О, сатана, помянут будь не к ночи!
Мне с рыбами якшаться нет уж мочи,
И с Водяным смириться не могу!!
Эй, кто там жив на русском берегу!?
Смирён Иртыш? Иль снова зреет драка?
Князек остяцкий? Иль Кучум-собака?
По плеску волн коварства узнаю!
Не струсят, в честном встретимся бою!
Меч уцелел! Кольчужка...
Можно биться!
И порох жечь, как в прежние лета!
Какое небо! Млечный Путь искрится.
И лунный свет. И струги. Лепота!
Бескрайна Русь! Но в землях нет излишек.
И этот край, сибирские места,
Мы во владенье брали не бакшишем,
И замиряли верою в Христа!
Так пусть на пир парчу расстелят травы!
А кто взъярится, кликнем палача,
На всех чумных отыщется управа,
И даже... шуба с царского плеча!..
Так говорил Ермак, итожа зычно:
«Ну, с Богом, что ль!..»
Гудели провода.
Луна цвела. Иртыш струил привычно.
Хороший знак, скажу вам, господа!
 

13 августа 2003 года