Текст книги "Что создано под луной?"
Автор книги: Николай Удальцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Впрочем, как только Крайст, Риоль и девушки вошли в вестибюль, обнаружились и милиционеры, и субъекты, но не это удивило Риоля – оказалось, что их ждали.
– Вы с череповецкого завода? – спросила подошедшая к ним женщина в очках, строгом черном пиджачном костюме, в туфлях на низком толстом каблуке.
Каблуке, на котором она стояла твердо.
Вопрос был задан таким тоном, что если бы эта женщина получила бы отрицательный ответ, то видимо была бы поражена не меньше, чем землятресением на соседней улице. Хотя весь ее вид говорил о том, что даже землятресением ее потрясти нельзя.
Риолю оставалось только кивнуть, хотя он, как и большинство людей на свете, весьма смутно представлял себе, что такое Череповец.
В этом он был схож со всеми людьми на земном шаре. И до него, и после.
– Давайте ваши паспорта, – девушки, нарисованные углем и акварелью, взглянули на девушку, скачанную с интернета, – Получите пропуска в бюро.
– Есть, – ответил Крайст…
– Вот это женщина. Даже не поймешь – женщина ли она? – шепнула Риолю девушка, скачанная с интернета, при этом, слегка прижавшись грудью к руке Риоля, – Можешь представить себя рядом с ней? – Нет, – тихо ответил ей Риоль, – У тебя даже недостатки лучше, чем у нее…
Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, они еще раз предъявили пропуска и паспорта и оказались в огромной приемной наркома. Через минуту дверь в кабинет наркома открылась так тихо и легко, словно испускала дух…
* * *
Из-за непомерного стола, из-под уже знакомого портрета кавказца, оказавшегося теперь военным, смотрело лицо наркома.
Собственно, оно и лицом-то не было.
Скорее, это была часть земного ландшафта, на которую низвергся камнепад – сплошные рытвины и ухабы, между которыми примостились глаза, похожие на пулеметные гнезда, замаскированные бровями, так, как это делается неумелым или ленивым сапером. Незакрывающийся рот напоминал воронку от разрыва снаряда шестнадцатидюймового корабельного орудия.
Люди с такими лицами ходят на свадьбу, как на отбывание тяжелой повинности, а на митинги – как на праздник.
Такие люди не щадят ни времени, ни жизни без исключения.
Впрочем, исключения временами случаются – собственную жизнь они иногда щадят.
«Политики – среднее звено между обезьяной и человеком», – подумал Риоль, и тут же услышал голос, напомнивший ему голос Искариота на столько, что Риоль даже обернулся, но Искариота не увидел:
– Только уже прошедшие человеческую стадию…
– Знаешь, что общего у вождей и больших, и маленьких? – шепнула девушка, нарисованная углем, девушке, скачанной с интернета.
– Что?– Они все похожи на конокрада из нашей деревни…
Стены кабинета были отделаны каким-то темным деревом, а через плотно занавешенные тяжелыми, тоже темными шторами свет с улицы не проникал, поэтому все, кроме портрета кавказца и лица самого наркома, освещенных настольной лампой, находилось во мраке и не давало представления о величине этого кабинета.
Лишь где-то далеко и почти неразличаемо, видимо в одном из углов, тусклела еще одна маленькая лампа на столе, за которым сидел, толи секретарь, толи охранник, на которого никто вначале не обратил внимания.
Правда, коричневая шляпа, лежавшая рядом, на маленьком столике показалась Риолю знакомой, но он не предал этому значения.
Нарком начал без приветствий и предисловий:
– Индустриализация! Индустриализация!! И еще раз – индустриализация!!! – количество восклицательных знаков в этой фразе шло по нарастающей и грозило, если бы наркому не пришла в голову мысль застенографировать свои слова, перерасти в бесконечность. Но он остановился, посмотрел в сторону человека, сидевшего за маленьким столом, и так же громко приказал:
– Записывайте!
– Записываю, – из полумрака ответил голос, показавшийся Риолю знакомым. Но ему некогда было анализировать свои предположения, потому, что нарком вновь закричал на них:
– Да! Мы строим коммунизм!
Да! Мы много работаем!
Да! Мы, бывает, безмерно устаем! – неожиданно нарком вновь повернул голову в сторону своего секретаря:
– Прочтите, что вы записали.
Из темноты раздалось какое-то бубненье, которое, кажется, удовлетворила наркома, а Риоль мог бы поклясться, что ему послышалось:– Великие люди – они умудряются уставать даже на том, что вообще делать не надо…
– Возможно, мы иногда делаем ошибки, но мы честно служим тем идеям, которые дает нам товарищ Сталин!
Прочтите, что вы записали.
Темнота вновь неразборчиво забубнила, а Риолю послышалось:– Самое большое уродство, когда единственным достоинством человека является честность…
– Неся неимоверные страдания, принося в жертву себя, мы строим коммунизм! И наши дети нас поймут!
Прочтите, что вы записали, – казалось, нарком боялся, что хоть одна из его фраз останется незафиксированной на бумаге.
Полуосвещенный угол отозвался бормотанием, а Риоль, теперь уже напрягая слух, расслышал:– Ваши родители, наверное, тоже на это рассчитывали…
– Мы, коммунисты, знаем, как сделать счастливыми других людей!
Вы записали? Прочтите.
Теперь уже почти не напрягаясь, Риоль услышал:– Мы занимаемся самой универсальной и бессмысленной демагогией всех времен…
– Мы делаем самое важное на земле дело! Мы строим коммунизм!
Прочтите, как вы записали.
Риоль, теперь ощущая уже комичность ситуации, услышал:– Пусть мы не многое умеем, но то, что мы умеем, мы умеем делать неправильно…
– Только мы понимаем, что коммунизм – это всеобщее счастье!
Прочтите, – скомандирствовал нарком во мрак. При этом, Риоль обратил внимание на то, что не смотря на уверенный тон хорошопоставленного, привыкшего к лозунгам голоса, тот все время как-то странно озирается, как малоопытный разведчик в чужой стране – вроде бы прямой опасности нет, но все-таки не дома.
«Подслушку» ищет, – прошептал Крайст.
Риоль не удивился, услышав подсказку Крайста, как не удивился тому, как переиначил секретарь из полумрака слова наркома о всеобщем счастье:– Коммунизм – это всеобщая скука…
– И нам это очевидно! – нарком, казалось, хотел поставить точку в своем выступлении, но, немного пораскинув тем, что могло быть, мыслями, решил, что это еще не все, а секретарь прочитал продиктованное, даже без напоминания начальника: – Мера глупости человека – это количество того, что ему очевидно…
– Пропаганда нужна нам для того, чтобы народ яснее видел наши цели!
Прочтите.– Пропаганда нужна там, где народ может понять, что он несчастлив…
– Словом и штыком мы будем пропагандировать свои идеи!
Мы не какие-нибудь жулики.
Вы записали?
Риоль разобрал то, что прочитал бубнящий голос:– Жульничество – это метание фальшивого бисера перед фальшивыми свиньями. Пропаганда – это метание фальшивого бисера в расчете на свиней настоящих…
– Мы идем верным путем! – подытожил нарком, а из темноты донеслось: – Желающий заблудиться – не может найти дорогу…
– Мы создали государство, служащее счастью людей!
Прочтите.– Мы создали государство, творящее людские проблемы…
Удивленный тем, что посетители молчали, нарком вышел из-за стола.
И вдруг, с ним произошел метаморфоз.
Его лицо изменилось, стало почти человеческим, и по нему забродили темные, как раз под тон к брюкам, желваки.
Он еще сделал, словно повинуясь привычке, последнюю попытку понаркомствовать:
– Мы отмели всех богов, кроме идеи Мировой революции!
Наш единственный учитель и бог – это товарищ Сталин!– Для того чтобы кого-нибудь канонизировать, нужно обладать большим самомнением, – проговорил Крайст.
– Это не самомнение, а уверенность в своей правоте.
Или я совсем не понимаю, что такое самомнение, – еще топтался на своем нарком, но Крайст так же тихо сказал:– Самомнение – это уверенность в том, что все ошибки уже сделаны…
– Эх, жалко, что учиться нам уже поздно, – едва ли не виновато проговорил нарком.
– Если человек говорит, что учиться ему уже поздно, значит – учиться ему еще рано.
И тогда нарком перестал быть наркомом, а просто подошел к Крайсту и устало заглянул ему в глаза:
– Скажите, война будет? – спросил он, и в его, переставших быть наркомовскими глазах, появилась обыкновенная человеческая боль.
– Да, – ответил Крайст, не отводя взгляда.
– Я погибну на войне?
– Нет. Ты погибнешь раньше.
– Катастрофа? Или болезнь?
– Для тебя – катастрофа, но ее никто не заметит, хотя газеты посвятят ей несколько осуждающих тебя строк.
И память о тебе сотрут в людской памяти.А ведь политик оставляет о себе память именно тем, что оставляет память о себе…
– Что случится?
– Тебя обвинят в троцкизме и пособничестве японской разведке.
– Я, – лицо наркома посерело, словно поседела его кожа, – Я – не троцкист!
– А разве был троцкистом твой предшественник? Разве были троцкистами твои заместители? Ведь именно ты написал на них доносы.
– Мне подсказали соответствующие органы, и я сделал это совершенно искренне, потому, что был уверен в двурушничестве своих починенных.– Проще всего оправдывать соучастие в гадостях своей искренностью…
– Я действовал по указанию органов, а потом – это были, по-моему, настоящие троцкисты-перерожденцы!
Девушка, скачанная с интернета, шепнула Риолю:– Человека легче всего узнать, когда он говорит о другом человеке…
– Но, я верно служу товарищу Сталину. Я истинный сталинист! – Сталинистом может быть только тот, кто не понимает, что это такое…
– Но ведь Марксизм – это закон революции, – как-то не очень уверенно и очень тихо проговорил нарком, – А закону подчиняется все.
– Есть вещи не подвластные никакому закону, – ответил ему Крайст.
– Что, например?
– Например, – пожал плечами Крайст так, как это делают люди, говорящие об очевидном, – Например, эмоции…
После этого, Крайст повернулся к наркому спиной и вместе со своими спутниками, вышел из кабинета.
Вслед за ними, поднялся со своего стенографистского места и, прихватив шляпу, вышел Искариот, и никто не услышал того, какие слова были записаны в стенограмму выступления наркома последними:
«Рыночная демократия – это равенство в начале.Плановый тоталитаризм – это равенство в конце…»
– Ты знал, что он в кабинете? – глядя на Искариота, спросил Риоль Крайста. – Конечно. Где же он мог еще быть? – а дверь кабинета скрипнула так, словно ее мучили кошмары…
– И тебе не показалось, что в такой момент Искариот вел себя слишком фривольно? – то, что Риоль постоянно задавал вопросы Крайсту, совсем не означало, что он сошел со своего ума и стал искать причины, по которым люди совершают те или иные поступки. Крайст понимал это, и, потому, улыбнувшись впервые за все то время, что они находились в наркомате, ответил: – Только мудрый может быть ироничным…
– Крайст, а если бы нарком услышал то, как записывал его слова Искариот? – Власть, слышащая, что ей говорят люди, это такая редкость, что об этом и говорить не стоит…
– В конце концов, каждый народ имеет ту власть, которую заслуживает, – пожала плечами девушка, скачанная с интернета.
Искариот посмотрел на нее, как старый учитель смотрит на молодого ученика, уличенного в пользовании шпаргалкой:– Каким бы ни был народ – власть всегда хуже своего народа…
«Чем выше пост, тем больше у человека возможностей для распространения своей ограниченности», – подумал Риоль. – Да, – подтвердил его мысль Крайст.
* * *
– Ничего не утомляет так сильно, как пустая болтовня дилетантов, – проговорил Риоль.
– Пустая болтовня специалистов утомляет не меньше, – ответил ему Крайст.
Выйдя из здания наркомата, Крайст остановился:
– Что ты чувствуешь, Риоль?
– Что вышел на свежий воздух. Кстати, наркомат чего мы только что посетили?– Какая разница. Все наркоматы одинаковые.
– А ты своди их в наркомат Обороны? – предложил Искариот.
– Что такое – наркомат Обороны? – поинтересовалась девушка, нарисованная углем.– Это место, где чиновникам платят в мирное время, для того, чтобы во время войны они посылали людей умирать…
– Крайст, а война действительно будет?
– Да. Их газеты слишком много говорят о борьбе за мир, а их лидер слишком много делает для того, чтобы в Европе началась война.
– В войне может погибнуть и сам режим.
– Усатый кавказец так уверен в своем превосходстве, что действительно погибнут миллионы, потому, что за своей самоуверенностью, он прозевает начало войны.
Но война будет выиграна.
Потом, историки под копирку напишут о том, что под его мудрым руководством войну выиграли, хотя, на самом деле, именно под его бездарным руководством и под бездарным руководством созданных им структур, несли страшные и часто бессмысленные потери.
И народ своим героизмом и кровью заплатил именно за такое руководство.
– А страна действительно так сильна, что кавказец мог быть уверенным в победе?
– Она сильна так, что ее нельзя победить. И если бы не одно «но»…
– Какое?– Эту страну нельзя будет победить в войне, но под руководством кавказца, страна войну едва не проиграет…
Риоль представил себе войну.
Куски тротила будут рвать человеческую природу на уродливые части, не деля ее на живую и мертвую.
И только потом, когда все нетленное обернется тленом, произойдет скрупулезная оценка сделанного.
А на месте живого, ставшего мертвым, кто-то – по сути, безразлично кто – провозгласит свою победу.И эта победа, как и победа всякая, будет хранить ровно столько тайн, сколько необходимо для того, чтобы победитель выглядел пристойно.
А люди забудут о том, что не бывает войн, в которых главными врагами народа не были бы диктаторы, ведущие народ на войну. Ведь у диктаторов всегда есть лазейка – не бывает такой антинародной войны, которую диктатору нельзя было бы назвать народной. – Только помни, Риоль, – вздохнул Крайст, – Во времена диктатур самые большие потери страны несут не в войнах, а между ними…
– Скажи, Крайст, – спросила девушка, скачанная с интернета, – А почему старики с таким энтузиазмом, что ли – не могу слова подыскать – вспоминают войну? Ведь – это же, в конце концов, убийство, смерть?
– Они не убийства вспоминают, а свое братство. Свое единение.И еще – Великая война – это единственное время, когда у граждан Советского Союза был настоящий, понятный им враг…
– Крайст, – спросил Риоль после некоторого молчания, во время которого все медленно поднимались по улице, вначале вдоль сквера, за невысокой чугунной решеткой, а потом – мимо тяжелого, серого многоэтажного здания, похожего на наркомат, но носившего название: «Политехнический музей», – Крайст, что происходит с этими людьми?
– Человек не может жить в постоянном ожидании ареста. Он должен доверять своему времени.
Или, по крайней мере, считать, что он ему доверяет.
И здесь, самый простой способ – не задумываться о том, что происходит.
– Не задумываться – это не просто.
– Просто.Просто, свой голос совести нужно превратить в хор большинства…
– Люди сами виноваты в этом?
– Понимаешь, Риоль, лишив людей частной собственности, а, следовательно, частной инициативы, большевики низвели их ниже обезьян. Куда-то на уровень одноклеточных…Одноклеточные – не сопротивляются…
– Но почему народ ничего не делает с теми, кто его фактически уничтожает? – Потому, что коммунисты – единственная в истории власть, уничтожающая народ от имени народа…
– В то же время, в столице люди выглядят такими счастливыми, Крайст.
– Чуть позже, я покажу тебе по-настоящему счастливого несчастного человека. А пока запомни – если бы эти не выглядели счастливыми, их очень быстро заменили на тех, кто выглядел бы счастливым.
– Люди понимают всю эту лицемерность?
– Знаешь, почему они выглядят такими счастливыми? – Крайст не смотрел на Риоля, но Риоль понимал, что слова Крайста обращены к нему.
– Почему?– Потому, что им запрещают задумываться над тем, почему их жизнь – такая…
– Сколько же людей слушает кавказца и не понимает того, что происходит на самом деле?
– Количество непонимающих не может быть больше количества слушающих.И еще – советскому человеку негде спрятаться от социализма…
Риоль посмотрел на Крайста, и вдруг увидел то, чего еще ни разу не видел в его усталых голубых глазах.
Увиденное было на столько неожиданным, что, в первый момент, Риоль решил, что ошибся.
Крайст лишь несколько мгновений смотрел в глаза Риоля, а потом опустил свои.
И тогда Риоль понял, что оказался прав: Крайсту было стыдно за людей!Создателю было стыдно за свое творение…
– Ты показываешь нам страшные вещи, Крайст.
– Какую бы страшную вещь я не показал вам, знайте, что в этом мире есть вещи еще страшнее.
– Тюрьмы? – спросил Риоль.
– Лагеря, – ответил Крайст, – Они так ужасны, что потом, когда эпоха лагерей закончилась, у власти не хватило смелости рассказать о них, а у всего остального мира – не хватило воображения их представить.
– Крайст, – поморщился Риоль, – Такое впечатление, что власть ввела образ жизни, словно завершающий мироздание.
Без страха перед судом потомков.– Завершение мироздания – это род смерти, а не образ жизни…
* * *
Несколько дней и ночей ходили они по миру, ожидающему чуда всеобщего счастья, и, во имя этого чуда, разрушающему все вокруг себя.
То есть, Крайст и его спутники занимались самым обычным делом, ведь если задуматься, то все люди, чем бы они ни занимались, занимаются одним и тем же – ходят по миру.
Впрочем, если не задумываться, то – тоже.
Ходили они, как правило, все вместе. Только Искариот время от времени куда-то пропадал, видимо где-то правил свою запущенную судьбу. Правда, появлялся обычно, он довольно скоро:
– Удивительная вещь, – сказал Искариот при очередном появлении, – Все церкви разрушены. Хотя некоторые превращены в склады.
Но это тоже разрушение.
– Что ты видишь в этом удивительного? – пожал плечами Крайст, – Тебе то уже должно быть понятно, что это за мир.
– Удивительно не то, что люди, живущие без Бога, разрушили церкви. Или превратили церкви в овощехранилища.
Самое удивительно то, что они сделали с одной из них.
– А что они сделали? – спросила девушка, скачанная с интернета.
– Они превратили ее в музей атеизма, – проговорил Крайст, не дожидаясь ответа Искариота – Такой метаморфоз мог удивить любого нормального человека, в том числе и Искариота.
– Тебя, что, это не возмущает? – спросил, вдруг ставший серьезным Искариот.
Вообще-то, Искариот не баловал своих спутников многообразием мимики. Пожалуй, только ирония, замешанная иногда на призрении, иногда на обычном смехе, время от времени скульптурствовала на его лице.
Но, в этом случае, как показалось Риолю, даже Искариот был поражен.
– В принципе – нет, – ответил Крайст, не меняя выражения лица:
– Если можно с уважением относиться к вере, то, почему нельзя с уважением относиться к атеизму?
Ведь для очень многих людей самым не достоверным в любой вере является то, на чем она базируется…
Услышав эти слова Крайста, Риоль был и удивлен, и озадачен одновременно, и Крайст заметил это:
– Человек имеет право на любую свободу совести, до тех пор, пока его собственное представление о порядочности не ущемляет свободы совести других людей.Боль и несчастья приносит не атеизм, а вандализм…
– Знаешь, Риоль, во всем мире Храмы разные, а таксофонные будки одинаковые, и развитие страны определяется не обилием открытых Храмов, а качеством работы таксофонов…
– Меня, – продолжил Крайст, не дожидаясь следующих вопросов. – Меня удивляет другое.
Отказавшись от Бога ради социальной идеи, люди оказались атеистами, умудряющимися при этом продавать свою душу.
– Крайст, я такая глупая. Поясни мне, пожалуйста, что ты сказал, – попросила девушка, нарисованная акварелью, – А-то, может, я тоже по наивности свою душу продаю.
Правда, я от Бога никогда не отказываюсь.
Даже, когда не знаю, что это такое…
– Милое дитя, не зависимо оттого, веришь ты в Бога и дьявола или нет – отказываясь от Бога – остаешься с Дьяволом потому, что от Дьявола отказаться невозможно.
– А что же делать с Дьяволом?
– Противостоять ему. Независимо от того, как он называется.
Противостоять ему можно.
А вот противостоять Богу нельзя.От него можно только отказаться…
И тогда, Риоль задал вопрос.
Который не мог не задать:
– Были Сталин, Ежов, Берия и другие. Отчего твой отец, Крайст, не убил их? – и Крайст ответил.
Потому, что не имел права не ответить, и Риоль увидел, как выглядит боль в глазах друга:– Оттого, что это тоже – его дети…
Выходя из наркомата, Риоль вновь обратил внимание на людей, находившихся при охране правительства: выражение лиц у них были одновременно и тупые, и сосредоточенные. Такими лица бывают у маршалов во время распада тирании и у депутатов во время становления демократии.
В общем, это были лица ответственных людей, не совсем понимающих, за что они отвечают.
Как и абсолютное большинство ответственных людей.– Когда люди понимают, за что они отвечают, они – просто люди, когда, не понимают – люди ответственные, – сказал Крайст…
Правда, что-то неуловимое добавляло лицам сексотов какую-то сержантскость.
– Это оттого, что они просто сержанты, – проговорил Крайст.
– Откуда ты знаешь?– Если б это были подполковники, наркома арестовали бы уже сегодня…
* * *
– Индустриализация, поднятие сельского хозяйства, создание сильной армии – как не крути, а это великие свершения, – Риоль не утверждал, а размышлял вслух, – А великое, возможно, бывает безжалостным.
– Индустриализация проводилась во всем мире, и приносила людям богатство, а не нищету и порабощение. Коллективизация принесла только голод. Армия была захватнической, – так же вслух размышлял Крайст, – Если великое безжалостно, значит оно ошибочно…
Тогда Риоль понял, что ощущает дискомфорт.
Риолю было знакомо это чувство.
На тех планетах, где среда оказывалась агрессивной, и ему приходилось пользоваться защитной системой, он не раз ощущал, что до тех пор, пока защита работает нормально, ему ничего не грозит. Но стоит сделать какую-нибудь ошибку во взаимоотношениях «среда – защита», как ситуация может сразу стать критической.
И еще, Риоль читал об этом ощущении в мемуарах старинных разведчиков – вроде бы прямой опасности нет, но ты все-таки не дома. Не в безопасности.
Он понимал, что его надежной защитой является Крайст. Искариот, наконец, но от этого напряжение не покидало его.По астролетческой привычке, привычке, выработанной опытом и не раз выручавшей его, он, анализируя свое состояние, ясно понял – все дело в том, что он находился в том мире, в той эпохе, в которой он не хотел бы жить.
– А мы не можем поскорее уйти из этого мира, Крайст? – спросила девушка, скачанная с интернета, и Риоль понял, что не один он чувствует себя в этом мире плохо. – Мы, дитя мое, можем уйти из этого мира быстро. Они – Крайст посмотрел на людей, идущих по улицам, – Они будут выходить из него очень долго…
– Знаешь, Крайст, я хотел бы посмотреть еще одну вещь.
– Какую, Риоль?
– Я получил представление о том, как работают люди, которых заставляют это делать. Но мне хотелось бы посмотреть, как отдыхают эти люди.
– Это легко сделать. Здесь рядом есть два дома. В одном живут те, кто управляет страной, в другом показывают кино.
Куда ты хотел бы зайти?
– Не знаю, куда хочет Риоль, а я бы пошла в кино, – смущенно проговорила девушка, нарисованная углем.
– Что тебя так смущает? – посмотрел на нее Искариот.
– То, как живут начальники, можно понять, противопоставив им на тех, кто живет в Мытищах.
А вот в кино я еще никогда не была.
– И ты думаешь, что в этом мире в кино показывают правду?
– Нет, не думаю.
Только ложь обнаружить очень просто.
– Интересно, – удивленно пожал плечами Искариот. И в этом жесте больше всего было от сомнений, – И как же ты ее обнаруживаешь?– Ищу то, что рассказывают правдивей всего…
Пока они переходили через мост, между двумя девушками произошел разговор, которого мужчины не услышали:
– А ты, правда, не разу не была в кино? – тихо, но очень любопытно спросила девушка, скачанная с интернета, девушку, нарисованную углем.
– Я и замужем не разу не была.
– А не замужем?
– Незамужем – приходилось, – вновь смутившись, ответила девушка, нарисованная углем. Тогда девушка, скачанная с интернета, совершенно серьезно прошептала подруге:– В таком случае в кино тебе сходить обязательно надо…
Мост, по которому они шли, соединял Кремлевскую набережную с Замоскворечьем.
Он был не то, чтобы горбатым, а так, достаточно выпуклым, что с него все вокруг было если не на ладони, то, по крайней мере, на виду.
– Этот дом, – Крайст показал на высокий, видимо не давно построенный, но какой-то монотонный серый многоэтажник, – Этот дом специально для тех, кто обладает властью.
Жить в нем – привилегия.
– А зачем вообще нужны привилегии? – спросил Риоль.– Чтобы устранять упреки совести…
– Наверное, привилегии должны быть очень значительными. Ведь упреки совести устранить совсем не просто.
Крайст не успел ответить Риолю, потому что Искариот, до того, казалось, и не слушавший их разговора, усмехнулся:
– Идеалист.
– Почему? – переспросил Искариота Риоль.– Потому, что у многих людей, совесть – не судья, а просто свидетель…
– Мне бы хотелось посмотреть, как живут люди в этом доме. Хотя, почему-то мне кажется, что такая экскурсия будет немного походить на посещение зоопарка, – проговорил Риоль.
– Можем зайти, – сказал Крайст.
За время разговора они пересели Москва реку, и оказались рядом с привилегилейным домом.
– Можем зайти, – повторил Крайст, – Хотя, подождите-ка…
Из ближайшего подъезда вышел человек в почти военном кителе, только без знаков отличия. В руках у этого человека была большая печать, сфиолетченная от частого применения, а под мышкой – здоровенная бухгалтерская книга, прошитая сквозь картон обложки суровой ниткой.
Такие книги Риоль видел в историческом музее. Обычно они служили для записи секретной информации, и прошивались и скреплялись печатями для того, чтобы нельзя было просто так вырвать из них листок с секретом.
В книге, которую держал под мышкой полувоенный невоенный, несколько страниц были заложены бумажными лентами, как закладками.
Вышедший из подъезда человек, сразу направился к следующему подъезду.Шел, а вернее перемещался он деловито, привычно, ответственно, явно занимаясь каким-то очень важным делом не в первый раз.
– Пожалуй, сейчас мы не пойдем в этот дом, – проговорил Крайст, – Там и без нас сейчас достаточно горя и страха.
– Что случилось? – удивился Риоль. Не мог же запугать кого-то тот невзрачный и, наверняка, не вооруженный человек.– Это управдом. Он опечатывает квартиры тех, кого арестовали сегодня ночью.
– Кстати, уважаемый, кого сегодня забрали? – спросил управдома Искариот.
Управдом переменился в лице, и весь как-то скукожился, уменьшился в размере.
Таких вопросов ему не задавал никто и никогда. Но мысль забродила по его лицу и, забравшись в мозг, превратилась в мельничные жернова с хрустом перемалывающие сомнения: «А вдруг эти странные люди имеют право задавать такие вопросы?»
– Кировчанина из семнадцатой, Самойлова из двадцать первой, Юдина из двадцать четвертой… – заговорил управдом, озираясь по сторонам.
Заговорил на всякий случай шепотом.
– Достаточно, – остановил его Искариот, – Это то, что нам было поручено выяснить.
Потом, когда походкой, ставшей вдруг нервной, мелкошажечной, убогой, управдом отскочил от Искариота, тот обернулся к Риолю:– Если правду можно говорить только шепотом – значит, страну захватили враги…
Риоль не понимал происходящего:
– Если власть так использует свои права, то где же разум народа?
Услышав эти слова, Искариот сплюнул на асфальт:– Помни: власть – еще не право, а народ – еще не разум…
– Можем мы зайти в какой-нибудь другой дом? – спросил Риоль, Вон их сколько, больших домов.
– Можем, только это не интересно.
– Почему?
– Дальше – дома, принадлежащие Министерству обороны, Генеральному штабу и Главному оперативному управлению.
– Но ведь там же, тоже живут люди.
– Эти люди даже покурить на лестничную клетку по двое не выходят.
– А как – выходят?
– Или по одному, или по трое.
– Почему?
– Усатый кавказец боится, что двое могут сговориться. Третий – всегда доложит.Потому, в каждой квартире по одной комнате занимают семьи офицеров, и одну комнату – обязательно – особист…
– Кстати, Крайст, ты пообещал показать нам по настоящему счастливого, несчастного человека? – Риоль чувствовал себя как пешеход на перекрестке, на котором стоит испорченный светофор.
– Да, вот посмотри, например, на этого, – Крайст указал Риолю на лысоватого, суетливого человечка с большим портфелем, который он нес, прижимая к груди, так, как женщины носят малолетних детей.
– Кто он? – спросил Риоль.
– Один из самых известных журналистов, а в портфеле у него статья, в которой он призывает органы госбезопасности обратить внимание на то, что среди рабочих время от времени циркулируют разные вредные разговоры.
– В чем же его счастье?
– Скоро он получит орден из рук самого кавказца.
– А несчастье?– Он закончит у стенки…
– Здравствуйте, товарищ Кольцов, – сказал Искариот торопящемуся портфеленостцу, приподнимая при этом свою коричневую шляпу в знак приветствия.
Портфеленосец не ответил, но, увидев иностранную одежду на поздоровавшемся с ним человеке, шарахнулся в сторону со скоростью непредпологаемой в его мешковатой фигуре.– Прощайте, товарищ Кольцов, – проговорил Искариот вслед припортфельному.
– Скажи, Крайст, он добровольно делает все эти пакости? – спросила девушка, нарисованная углем. – Когда пакости сделают все – очень трудно определить тех, кто делает их добровольно… – вздохнул Крайст, и Риоль обратил внимание на то, что вздыхать он делает это очень часто, с тех пор, как они оказались в эпохе, подвластной усатому.
* * *
– Ладно, пойдемте в кино, – сказала девушка, нарисованная акварелью, – Чуть не сказала: «Сам Бог велел», – Но ты, Крайст, тут явно ни при чем.
Хотя, кто – при чем? Управдом, что ли?
Крайст промолчал.
Он только поднял глаза на очередной транспарант, на котором усатый кавказец удобно разместился в компании с человеком с денежной бумажки и еще каким-то мохнорылым дядькой, который своим существованием явно противоречил законам биологии говорящим о том, что человек состоит из воды на восемьдесят пять процентов.
Этот состоял на восемьдесят пять процентов из бороды.
– Как дядька-черномор, – уточнила девушка, нарисованная углем. И все отправились в сторону находившегося рядом кинотеатра.
У кинотеатра была куполообразная крыша, а на фасаде, вместо кавказца с усами были изображены два солдата, у одного из которых тоже были усы, а у другого был пулемет.
Тот, что с усами показывал рукой куда-то вперед, видимо не доверяя зрению своего товарища.
Куполом, кинотеатр был похож на планетарий, а отсутствием портрета кавказца он был не похож ни на что из видимого спутниками Крайста раньше.В кассе кинотеатра стояла очередь, но Искариот направился прямо к окну администратора, предъявил тому красную книжечку с золотой надписью: «Коминтерн» на обложке, и со словами: «Со мной товарищи их караибской компартии», – взял шесть билетов в ложу.
