Текст книги "Миры под лезвием секиры"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Часть вторая

Теперь спешить уж точно было некуда. Если несчастью суждено было случиться, оно случилось, и даже следы его успели остыть. Последний лучик надежды угас, когда они увидели пустой дверной проем, в котором болтался, зацепившись за единственную петлю, Веркин шифоновый шарфик (не то приветствовал возвращение ватаги, не то посылал ей последнее «прощай»).

Никаких других следов нападения в квартире не обнаружилось. На столе стояла сковорода с застывшим жиром, в котором уже копошились тараканы, по чашкам был разлит подернувшийся мутной пленкой морковный чай. Очаг хранил остатки тепла. Все вещи были на своих местах, даже чемоданчик с медикаментами, стоившими по нынешним временам весьма немало. Не хватало только обеих обитательниц этого скромного жилья.

– У-у-у, с-суки поганые! – Зяблик стукнул лбом в стену.

– Вы, братец мой, свои тюремные штучки бросьте, – сказал Смыков строго. – Лучше пошарьте здесь, пошарьте…

– Может, они просто погулять вышли, – осторожно предположил Цыпф.

– И дверь с собой прихватили! – ощерился Зяблик.

– Верно, дверь надо искать, – кивнул Смыков. – А вы, товарищ Толгай, что на это скажете?

– Вик авыр! – Чмыхало притронулся к левой стороне груди. – Здесь болит. Беда пришла.

Смыков начал обход с кухни. Зяблик – с прихожей. Цыпф ассистировал то одному, то другому. Толгай, чтобы не мешать, вышел на лестницу и, тяжело вздыхая там, повторял:

– Ачы хэбэр… Плохая весть…

По мере того как Зяблик и Смыков сближались, обмен репликами между ними терял профессиональный характер и все больше переходил на личности.

– Ну ответь, какого хрена нужно было Верку здесь оставлять? – наседал Зяблик.

– Для проведения оперативных мероприятий. С вашего согласия, между прочим, – отвечал Смыков.

– Конечно, ты же всем нам мозги запудрил! Оставайтесь, Вера Ивановна! Надзора за Шансонеткой никто не отменял! Твои слова?

– Я и сейчас от них не отказываюсь, братец вы мой. Лучше вспомните, почему мы вернулись с опозданием. Не вино нужно было лакать на халяву, а назад торопиться.

Зяблик ничего не возразил, и это всем показалось странным. Было слышно, как он тяжело дышит и скребет чем-то по стене.

– Ну? – не выдержал Смыков.

– Нашел… – сдавленно произнес Зяблик. – Кажется, нашел.

Находка его представляла собой малозаметную дырку в штукатурке, окруженную венчиком мелких бурых брызг. При помощи бабушкиной вязальной спицы из дырки была извлечена почти не поврежденная пистолетная пуля. Еще пять минут спустя Смыков отыскал гильзу, закатившуюся под трюмо.

– Веркина работа? – с надеждой спросил Зяблик.

– Попробуй узнай теперь, – ответил Смыков, сдувая с латунного цилиндрика пыль. – Говорил же я вам, что метить надо свои патроны. Лишнюю зарубку напильником ленитесь сделать.

– На своем конце зарубку сделай! Теперь стало понятным и отсутствие двери. На ней унесли человека, насквозь прошитого этой самой пулей. В момент выстрела он стоял почти вплотную к стене прихожей, а затем упал головой к выходу, о чем свидетельствовали мазки крови на изодранных обоях. Если раненый имел средний рост, пуля угодила ему в грудь чуть повыше диафрагмы. Перевязали его обрывками простыни, окровавленные клочья которой вскоре нашлись под кроватью.

– Не могли эти гады далеко уйти, – сказал Зяблик. – С двумя бабами и доходягой особо не побегаешь.

– Любите вы, братец мой, всякие умозаключения с похмелья строить, – отозвался Смыков. – Искать надо, искать.

Все покинули квартиру и, разбившись на пары, приступили к осмотру прилегающей территории. Соседние дворы густо заросли сорной травой, но и тропинок вокруг хватало. Тут отличился сын степей Толгай, первым обнаруживший на одной из этих тропинок свежий окурок самокрутки со следами крови на изжеванном конце. В этом месте импровизированные носилки ставили на землю, а раненому дали курнуть – здоровый человек вряд ли оставил бы такой солидный бычок.

Понюхав его. Зяблик авторитетно заявил:

– Наркота какая-то… С табаком она и рядом не валялась.

Еще через пятьсот метров отыскались и двери. Они были аккуратно прислонены к стене полуразвалившейся пятиэтажки и еще издали посылали Зяблику издевательский привет. Когда подошли поближе, стало видно, что кровью намалевана лишь первая буква, а все остальные углем.

– Ого! – присвистнул Смыков. – «Зяблик, теперь ты наш». Как это понимать, братец ты мой?

– Куда же они доходягу дели? – не обращая внимания на его слова. Зяблик оглянулся по сторонам. – Под руки, что ли, повели?

Человеческий голос, раздавшийся со стороны кирпичных руин, заставил всех четверых мгновенно рассредоточиться за ближайшими укрытиями.

– Здесь я… здесь… – с натугой выговаривая каждое слово, произнес прятавшийся в развалинах человек. – Давно вас дожидаюсь… Думал, не придете… Уже помирать собрался…

– Выходи! – приказал Зяблик, целясь на звук.

– Не могу… Продырявила меня ваша баба, – человек закашлялся и забулькал горлом.

– Это вы, что ли, Моисеев? – удивленно спросил Цыпф.

– Я, Лев Борисович, я…

– Когда же ты, курва, ссучиться успел? – Зяблик от ненависти аж зубами заскрежетал.

– Ругаться-то не надо… Я уж, считай, в могиле лежу… Травку покуриваю… Из-за нее и не сдох пока… Сказать вам кое-что надо… Для этого меня и оставили…

– Ну, говори! – Зяблик сделал Смыкову знак рукой и пополз в обход развалин.

– Бабам вашим вреда не будет… – голос Моисеева звучал так, словно в глотку ему постоянно вливали что-то жидкое. – Вернут их вам… Но не за так…

– А за как? – поинтересовался Смыков.

– За человека одного взамен.

– Какого человека?

– Знаете вы его… Видели… Везде его по-разному зовут… Кто Белым Чужаком, кто доном Бутадеусом…

– Ничего себе условие! – хмыкнул Смыков. – Может, вам еще и солнце на небе зажечь?

– Уж постарайтесь… если баб ваших жалеете… Сетью ловите или на коленях уговаривайте… Дело хозяйское… Этот ваш горластый, говорят, и не такие штучки проделывал… Где он, кстати? Почему молчит?

– Брезгует с предателем разговаривать, – нашелся Смыков.

Зяблик уже давно исчез из поля зрения и мог находиться где угодно.

– Вы, мужики, без фокусов… У меня граната в руке… Чтоб зря не мучиться… А если насчет предателей разговор зашел, то еще неизвестно, кто среди нас предатель… Вы сами народ до ручки довели… Аггелы дело говорят… Хватит дикарям зад лизать… Хватит по своим норам сидеть… К ногтю всякое быдло пора брать… И басурман, и кабальерос, и арапов поганых… Уж если все так перевернулось, то и жизнь нашу пора переворачивать…

– Каину молиться? – подал реплику Цыпф.

– Каину молиться не надо… Он человек, а не ваш зачуханный боженька… Кому он, спрашивается, помог? А Каин всегда как надо поступал… С теми, кто ему мешал, не чикался… Эй, не подходи! Я живым не дамся!

В развалинах глухо рвануло. Из двух-трех окон шибануло кирпичной пылью. Еще с минуту камни недовольно ворчали, укладываясь по-новому.

– Противотанковая, – с уважением сказал Смыков, а после громко позвал: – Где вы там, братец вы мой? Живы?

– Твоими молитвами. – Зяблик показался с противоположной стороны дома. – Чутким, зараза, оказался… Надо будет потом проверить, через кого он к нам на службу пролез.

Они вернулись в Лилечкину квартиру. Чмыхало разжег очаг. Цыпф налепил манек. Смыков их поджарил. Поели сами, потом друг всех животных Зяблик накормил крошками тараканов. Стали обдумывать планы, но на этот раз спокойно, без надрыва.

– Белого Чужака нам не уломать, – сказал Зяблик. – И время терять не стоит. Надо аггелов искать, которые здесь побывали.

– Считаю целесообразным оповестить о случившемся все наши ватаги… – добавил Смыков. – Пусть не дремлют на границах.

– Пешком далеко не уйти, – осторожно заметил Цыпф. – Транспорт нужен.

– Коней купи, – меланхолично посоветовал Чмыхало. – За один пистолет три хороший конь дают.

– Не знаю, как коней, а коров вам, братец вы мой, пасти придется, если машину не восстановите, – сказал Смыков. – Товарищ Цыпф внес своевременное предложение. Вот и займитесь вместе с ним этим вопросом.

– Якши, – не стал спорить Чмыхало. – Только скажи, где добрый мотор брать? Где колеса брать?

– Там недалеко община есть. В деревне Маковка. Ихние гаврики колеса сперли, больше некому, – подсказал Зяблик. – Спросите Пыжлова Максима Ивановича. Скажите, что от меня. Только повежливее с ним. Хороший мужик и специалист незаменимый. Правда, нервный. Вместе со мною срок мотал в Коми. Он вам и мотор отремонтирует, и колеса найдет… А мы пока здесь пошуруем. Может, и не ушли аггелы из города.

– Вряд ли, – покачал головой Смыков. – Кого-то из своих они тут, безусловно, оставили для связи. Но Веру Ивановну и Шансонетку увели подальше.

– А куда бы их могли увести? Давайте вместе подумаем. – Цыпф взял из очага уголек и стал рисовать на беленой стене кухни. – Вот Отчина. Вот мы. В Отчине они могут спрятаться?

– Вряд ли, – сказал Зяблик. – Мы тут за неделю всех на уши поставим.

– А идти через всю Отчину, скажем, в Трехградье они решатся?

– Тоже вряд ли.

– Значит, – Лева продолжал быстро рисовать, – остается три пути: в Кастилию, в Лимпопо и в Степь. Благо все рядом. Какой путь предпочтительней?

– Никакой.

– Почему?

– В Степи спрятаться негде. Там любой чужак как на ладони. В Лимпопо спрятаться можно, но наш брат, даже и рогатый, там долго не протянет. Змеи, насекомые, малярия, сонная болезнь… Воды не кипяченой глотнешь, и через неделю у тебя в брюхе метровые черви будут свадьбу гулять…

– А Кастилия?

– Про Кастилию лучше у Смыкова спроси. Он там три года секретарем в инквизиции служил.

– Я не служил в инквизиции! – взвился Смыков. – Меня пытали в ее застенках!

– Подумаешь, Галилей нашелся… – фыркнул Зяблик. – Тебя по делу спрашивают, а ты, как целка, в истерику кидаешься.

– По делу я могу ответить, что инквизиция, а точнее говоря, священный трибунал, положила немало сил на борьбу с аггелами. Но теперь, когда она не без нашей помощи уничтожена, лично я не могу дать никаких гарантий… В Кастилии полно разбойничьих гнезд. А бандиты между собой всегда столкуются. Даже бандиты-христиане с бандитами-чертями. Нет сейчас на них управы.

– Жалеешь ты, Смыков, инквизицию, – ухмыльнулся Зяблик. – И даже не скрываешь свои чувства. Может, стоит ее опять учредить?

– Я жалею не инквизицию, а эффективно действующую правоохранительную организацию… И не важно, как она называется. Я не стыжусь, что некоторое время выполнял для нее чисто техническую, канцелярскую работу… Но в отличие от вас, братец вы мой, я дружбы ни с клерикалами, ни с феодалами никогда не водил.

– Ну, поехали… Теперь политику мне шить будешь? Скажешь, что я пил с феодалом вино, добытое кровью и потом трудящихся?

– Пейте с кем хотите, только намеки ваши оставьте. Я тоже могу кое на что намекнуть…

– Интересно! – глаза Зяблика сузились. – Начинай, послушаем…

– Ребята, прекратите, – не выдержал Цыпф. – Вас же друзьями считают. Вы что, всегда так грызетесь?

– Нет, только когда голодные, – ответил Зяблик.

– Никакие личные отношения не могут сгладить наших идеологических разногласий, – гордо заявил Смыков.

– Мы про Кастилию говорили, – напомнил Цыпф. – Могут туда аггелы заложников увести?

– Могут. А могут и дальше. Через Кастилию, Гиблую Дыру и Трехградье в Нейтральную зону. Там мы их точно не достанем, – сказал Смыков.

Цыпф пристроил к своей схеме еще несколько грубых овалов, а потом провел через них жирную линию, соединяющую сразу пять территорий.

– Путь не близкий, – с сомнением произнес он.

– Зато, братец вы мой, для аггелов самый удобный.

– Ты его. Лева, слушай, – назидательно произнес Зяблик. – Он на аггелах собаку съел. Не одного на дыбе замучил.

– А кого это, интересно, аггелы чуть ли не своим считают? – перешел в атаку Смыков. – Кого они к себе зовут постоянно?

– Меня. Не отрицаю, – кивнул Зяблик. – Я же с ними одной крови, только безрогий. Мне что брата пришить, что друга – плевое дело. Ты это запомни на всякий случай… – Он встал и принялся рассматривать схему, вычерченную Цыпфом. – Красиво рисуешь… А вот тут, слева от Нейтральной зоны, что будет?

– Терра инкогнита! – Цыпф поставил на этом месте большой вопросительный знак. – Неведомая земля, благодаря стараниям некоторых энтузиастов названная Эдемом.

Уже давно спавший Чмыхало перевернулся на спину, громко всхрапнул и забормотал что-то по-своему.

– Вот кто у нас молодец, – покосился на него Зяблик. – Время зря не теряет. Надо бы и нам на пару часиков откинуться.

Первым выпало дежурить Смыкову. За ним – Зяблику. Цыпфа и Толгая, которым предстоял долгий пеший переход, решили не беспокоить.

Над Талашевском царила тишина, но не умиротворяющая тишина леса или степи, а мертвая тишина руин, которую лишь подчеркивали свист ветра в пустых провалах окон, печальный птичий грай и всякие непонятные шорохи.

Не любивший сидеть на месте Зяблик осторожно покинул квартиру и сделал вокруг дома пару кругов. Все внешне было спокойно: на тропинках не появилось новых следов, никто не потревожил паука-крестовика, затянувшего своими тенетами вход в соседний подъезд, все прутики, которые Смыков предусмотрительно натыкал на путях возможного подхода врага, находились на своих местах. Вскоре заморосил дождь и прогнал Зяблика со двора под крышу.

– Где ты был? – спросил Цыпф, так и не сумевший толком заснуть.

– Так… Прогулялся. На душе что-то тревожно.

– И у меня, – признался Лева. -Слушай, как ты думаешь, что это было?

– Где?

– Там, на железной дороге.

– Не знаю… Не колышет это меня с некоторых пор. Зачем зря голову ломать? Не по нашим мозгам такие дела.

– Ты пойми… Железный вагон – в лепешку. Рельсы в петли завязало. Я горные обвалы видел, но и там такой мощи нет. А тут на ровном месте… Какая сила гнала эту гору?

– Может, изнутри что-то перло…

– А что? Это же не вулкан, не землетрясение, не атомный взрыв. Знаешь, что мне все это больше напоминает?

– Ну?

– Смотри, – он посадил таракана на нос Чмыхало. – Сейчас ему станет щекотно, и лицевые мышцы рефлекторно сократятся.

Действительно, щека Чмыхало дернулась, под кожей прокатился желвак, и таракан резво бросился наутек.

– Хочешь сказать, земля ожила, – недовольно произнес Зяблик.

– Я понимаю, что это невозможно. Но ты ведь сам показал мне камень, который вдруг стал расти. А гранит, в течение считанных минут превращающийся в жижу, а потом вновь твердеющий? А дома, вставшие на дыбы? А этот странный гул? У меня от него поджилки трясутся.

– Лева, тебе вставать пора. Буди Толгая и топай за драндулетом. И не трави себе душу всякой чепухой. Без этого тошно… А я пока покимарю чуток…

Окончательно проснувшись, Зяблик услышал, как кто-то на кухне скребет вилкой по сковородке, а потом болтает ложечкой в чашке.

У противоположной стены на диване лежал Смыков, и глаза у него были по блюдцу. Увидев, что Зяблик приподнялся с подушки, он предостерегающе прижал к губам ствол пистолета.

Человек на кухне допил чай, уронил что-то на пол, откашлялся, а потом спросил:

– Ну что молчите? Проморгали… Что делать думаете? – на беду, сказано это было совсем не тем тоном, который устраивал Зяблика.

– А ничего? – дерзко заявил он. – Пускай их аггелы себе берут. Подумаешь, потеря… Одна как доска, другая как чушка. Мы себе получше найдем.

Человек на кухне молчал, слышно было только, как он барабанит пальцами по столу. Зяблик встал, неторопливо обулся и, глянув на пистолет Смыкова, скорчил рожу: убери, дескать, не смеши людей.

На кухню они вошли гуськом, и Смыков поздоровался, приложив ладонь к виску:

– Здравия желаю, товарищ Бутадеус.

Странный человек, однажды уже произведший фурор на этой кухне, удивленно приподнял бровь.

– Как вы сказали? Бутадеус? Простите, но я не самозванец и не могу позволить себе именоваться столь громким именем.

– Так как же вас называть? – фальшиво улыбнулся Смыков, большой специалист по плетению словесных сетей.

– Зачем вам это… А впрочем, – незнакомец еле заметно усмехнулся. – Не исключено, что нам еще придется встречаться. Зовите меня Артемом.

– Не солидно, – запротестовал Смыков. – Без отчества не солидно. Всякого уважаемого человека у нас принято называть по отчеству, если, конечно, нельзя называть по званию.

– Прародитель Адам, между прочим, отчества не имел, – заметил человек, назвавшийся Артемом.

– Ну, это исключение! – слащаво пропел Смыков. – Вас же не из глины слепили.

– Если вы настаиваете… Хорошо… Хотя я не уверен, что мое последнее отчество и, скажем так, одно из моих последних званий покажутся вашему слуху благозвучными. – Он набрал в легкие побольше воздуха и издал долгий, на разные лады скрежещущий звук, завершившийся довольно мелодичным хрюканьем.

– Такое у вас отчество? – подозрительно спросил Смыков, не понявший, шутят с ним или говорят серьезно.

– Нет. Звание. В приблизительном переводе сказанное мной означает: «Неподвластный смерти гонитель злых сил, непобедимый воитель с врагами рода человеческого, блюститель нутра и оболочки, дарующий силу слабым и спасающий обреченных».

– Военачальник, значит? – притворно восхитился Смыков.

– Увы. Всего лишь лекарь… А отчество звучит еще мудренее. В него, согласно традиции, входят составными частями имена всех предков подряд вплоть до двадцать первого колена, а также упоминание об их заслугах. Будете слушать?

– Я думаю, хватит и одного имени, – любезно согласился Смыков. – В виде исключения… Может, чайку согреть?

– Спасибо, я уже… Извините, что похозяйничал здесь без спроса. Лиля, кстати говоря, никогда не отказывала мне в гостеприимстве.

– Вы не родней ей приходитесь? – Смыков осторожно и ненавязчиво прощупывал собеседника.

– Почему вы так решили?

– Говорят, она вас дядей называла.

– Нет, в родственных отношениях мы не состояли. Просто я надеялся использовать ее в качестве передатчика.

– Какого передатчика? – вылупился Смыков.

– Вы о радио представление имеете?

– А как же! При нем родились и выросли. Незаменимое было средство пропаганды и агитации.

– Тогда вы должны знать, что есть приемники и есть передатчики, – произнес гость со значением. – Детализировать этот вопрос я не собираюсь.

– Ты мне лучше вот что растолкуй, – набычился Зяблик. – Каким это манером ты сюда пробрался? Я и во сне все вокруг на полверсты слышу. Такой афронт со мной первый раз.

– Никогда не обращал на это внимания, – пожал плечами гость. – Походка у меня, наверное, такая.

– Завидую…

– Заболтались мы что-то. – Артем покосился на намалеванную Цыпфом карту. – Как я понял, пропала не только Лиля.

– Верно, – неохотно согласился Зяблик. – Была с ней тут одна… Наша докторша…

– Кто их похитил?

– Аггелы, я же говорил…

– Кто это такие?

– Разве ты сам не знаешь?

– Я спрашиваю, что о них знаете вы.

– Смыков, объясни. – Зяблик покосился на приятеля. – У тебя лучше получится.

Смыков сделал фельдфебельское лицо и отбарабанил, словно по писаному:

– Аггелы есть противники существующего в настоящее время положения, при котором все дееспособные народы стремятся сохранять между собой дружеский нейтралитет. По их убеждению, Отчина, то есть страна, в которой мы сейчас находимся, должна подчинить себе все соседние территории и создать централизованное сословное государство, идеологией которого будет так называемый каинизм – религия, отрицающая общечеловеческую мораль и основанная на принципах тотального насилия и слепой веры.

– Сами сформулировали? – полюбопытствовал Артем.

– Где уж нам, – скривился Смыков. – Есть тут один теоретик… Лев Борисович Цыпф. В самое ближайшее время можете с ним познакомиться.

– Сочту за честь… – рассеянно сказал Артем. Он опустил голову и потер пальцами переносицу, словно там у него заныло. Наступило тягостное молчание.

– Вам плохо? – Смыков наклонился, стараясь заглянуть Артему в глаза.

– Причина похищения? Отвечайте быстро! – голос гостя неуловимо изменился, утратил игру интонаций, стал резким и каким-то механическим. – Месть? Вымогательство?

– Вымогательство! – выпалил вконец дезориентированный Смыков.

– Цена назначена?

– Так точно!

– Какая? Быстро?

– Вы сами!

– Понятно, – гость вскочил и, не убирая руки от лица, бросился к выходу.

Стоявший в дверном проеме кухни Зяблик попытался задержать его, но с таким же успехом можно было хвататься за катящийся с горы валун: Артем все тем же быстрым, дергающимся шагом двинулся дальше, а Зяблик, сокрушая мебель, улетел в дальний угол.

– Не упускать! – Смыков смело кинулся вдогонку за Артемом.

Выскочив из подъезда, он оглянулся по сторонам, сначала взыскующе, а потом – недоуменно. Стая воробьев мирно клевала что-то в траве. К ним осторожно – сантиметр за сантиметром – подбиралась облезлая бродячая кошка. Больше в округе, насколько хватало взгляда, никого не было.

Зяблик, прихрамывая и матерясь, присоединился к приятелю.

– Товарищ Артем красиво ноги сделал, – процедил он сквозь зубы.

– Как на помеле улетел, – вздохнул Смыков. – Скользкий субъект… Что он за ахинею нес про свое отчество?

– Может, и не ахинею, – задумчиво промолвил Зяблик. – Может, это намек какой-то… Появится он еще. Сукой буду – появится.

Цыпф и Чмыхало вернулись даже раньше, чем это ожидалось, – довольные, слегка пьяные, но на колесах. Драндулет не только отремонтировали, но и заново покрасили в колер «зеленая липа», отчего он стал похож на уродливую лягушку-переростка. Хваленая маковская шпана на поверку оказалась милейшим народом, а Максима Ивановича Пыжлова в трезвом виде можно было хоть к ране прикладывать. Правда, выпивши он бывал крут и стрелял из ручного пулемета по одному ему заметным химерическим существам.

Стали демонстративно собираться в дорогу, надеясь, что вновь объявится Белый Чужак или о себе дадут знать оставленные аггелами связные. Когда ни того ни другого не случилось, заглушили мотор и устроили летучее совещание.

– Пока вас здесь не было, мы все норы в городе перековыряли, – сообщил Зяблик. – Тех аггелов здесь уже нет, это гарантировано. Мы их последнюю хазу нашли. Не знаю, как Шансонетка, но Верка там точно была, – он продемонстрировал тонкий серебряный браслетик. – Узнаете эту цацку?

– Якши, – кивнул Толгай. – Мой булэк. На бабий праздник ей дарил.

– Замок в порядке. – Зяблик попробовал застегнуть браслет на своем запястье, но тут же оставил эту блажь. – Наверное, Верка его специально подбросила, чтобы знак подать.

Потом докладывал Цыпф:

– Мы по дороге сюда, кого смогли, всех предупредили. Через Отчину к Трехградью аггелам ни за что не пройти. Вот здесь, – он перечеркнул на своей схеме один из овалов, – ватага Мишки Монаха шурует… Зато вот здесь, – он ткнул угольком немного выше, – три дня назад какой-то автобус видели. Шел в сторону кастильской границы и попутчиков не подбирал.

– Аггелы дорог сторонятся, – покачал головой Зяблик. – Они глухоманью ходят, как волки. По долинам и по взгорьям.

– Не забывай, что они не одни. Женщины по долинам и по взгорьям не очень-то пойдут.

– Пойдут, если шильцем подгонять.

– Предлагаю вынести решение, – вмешался Смыков. – А не то вы тут до новых веников будете дискутировать… Куда сначала направимся? В Кастилию? Кто – «за»? Принято единогласно.

Перед тем как сесть в драндулет, он тщательно стер со стены нарисованную Цыпфом карту.

По пути заезжали во все подряд придорожные общины, но водки нигде не пили, даже в Маковке, а только расспрашивали обо всем подозрительном, что случилось за последние трое суток.

Странный автобус с зашторенными окнами, никогда здесь раньше не появлявшийся, видели сразу несколько человек, однако за Старым Селом, где шоссе раздваивалось, его след терялся.

Единственным отклонением от маршрута был визит к дону Эстебану. Узнав о случившемся, он продиктовал Смыкову несколько рекомендательных писем и дал в провожатые своего племянника – заносчивого, но чрезвычайно низкорослого молодого человека, что, впрочем, было характерной приметой всех по-настоящему родовитых кастильцев.

Покинув миссию, драндулет покатил обратно к Старому Селу. Единственной реальной зацепкой пока оставался загадочный автобус. Вероятность того, что он принадлежит аггелам, была ничтожно мала. Однако, в отличие от других версий, не равнялась нулю.

На очередном затяжном подъеме благородный дон Хаймес де Солар (а для очень узкого круга лиц – просто Яша), хоть и воспитанный отцами доминиканцами в божьем страхе, но в силу своего юного возраста не чуравшийся никаких новых веяний, толкнул Толгая в спину и надменно сказал:

– На вторую скорость переключайся, язычник! Русским он владел не хуже, чем Смыков – испанским, и при дяде выполнял обязанности секретаря по особым поручениям. Пшеничный самогон он предпочитал изысканным винам своей родины, а пышнотелых светловолосых аборигенок станции Воронки – чернявым и худосочным землячкам.

– Я крещеный! – обиделся Чмыхало, над которым пьяный Зяблик однажды действительно совершил глумливое подобие этого обряда. – Ты сам язычник! Богородице молишься! Никакая она не Богородица, а просто баба! Не может баба Бога родить. Бог один на небе!

Этого горячий кабальеро стерпеть не мог и с решительным видом схватился за эфес своего узкого, мавританской работы меча.

– Подожди немного, Яша, – посоветовал ему Зяблик, сам же и внушивший Толгаю эту несторианскую ересь. – Уж больно момент неудобный. Видишь, какие кюветы? Если туда сковырнемся, все тем самым местом накроемся, из которого Богородица сына произвела.

Впрочем, к тому времени, когда драндулет достиг участка дороги, на котором водителя можно было рубить без особого ущерба для пассажиров, дон Хаймес уже забыл о своей обиде, увлеченный рассказом Зяблика.

– Ну что, спрашивается, у баб в этом месте такого особенного? – развивал тот свою очередную теорию. – Да ничего. Кусок кишки, и все. Недаром в народе то место срамным называется. А для нашего брата там как будто медом намазано! Сколько достойных мужиков из-за этого места погорело! Был у меня, кстати, в жизни один забавный случай. В классе десятом, если не вру. Устроили мы на Октябрьские праздники складчину, благо хата свободная имелась. Пацаны ящик вина плодово-ягодного купили, а пацанки закусь организовали. Так, ничего особенного: картошка, килька, пирожки, винегрет из свеклы. Ты, Яша, винегрет из свеклы пробовал?

– Да, – сдержанно кивнул кастилец. – Гадость.

– Ну это на чей вкус… Упились мы тогда в лежку! Там же и спать остались. Но без всяких блудодействий. Пацанки наши целоваться целовались и за сиськи позволяли щупать, но не больше. Комсомолки как-никак. И вот просыпаюсь я ночью от дикой жажды. Пробираюсь в темноте на кухню и зажигаю свет. Что же я там вижу? На столе спит моя одноклассница Ленка. Хорошая такая девчонка, спортивная. Сто метров лучше ее в то время только один я бегал. Перебрала она, значит, лишнего и заснула на кухне рядом с недоеденными закусками. А какой-то подлец из наших, конечно, стянул с нее трусики и напихал в это самое срамное место винегрета. От души напихал, не пожалел. Полюбовался я на такой натюрморт и пошел досыпать. Утречком мы проснулись, пустую тару сдали, еще вина купили, на опохмелку. Сели опять за стол, а на нем только хлеб да этот самый вчерашний винегрет. Ленка его не ест и на всех нас подозрительно посматривает. Кому, мол, он тоже в глотку не полезет. Что тут будешь делать? Зачем мне лишние неприятности? Давлюсь, но ем. С тех пор года три на вареную свеклу смотреть не мог. Только в зоне опять приохотился.

– Давно замечаю, что вы не умеете ценить столь утешительное сокровище, дарованное вам Господом, – сказал дон Хаймес.

– Ты, Яша, о бабах наших, что ли? – переспросил Зяблик.

– Да! – Дон Хаймес сглотнул слюну, словно вспомнил о чем-то очень вкусном.

– Ну это уж как водится, – развел руками Зяблик. – Что имеем, не храним, потерявши, плачем… Жениться тебе надо, Яша.

– Я обручен с благородной доньей Долорес де Вильена, наследницей рода Аларкон, – высокомерно заявил кастилец. – Свадьба состоится через пять лет, как только невеста достигнет приемлемого возраста.

– Сколько же ей сейчас?

– Четыре года.

– У-У-У; – покачал головой Зяблик. – За пять лет ты всех наших баб перетрахаешь и за арапок возьмешься.

– Не упоминай при мне этих дщерей сатаны, – дон Хаймес снова схватился за меч.

– Молчу, молчу! – Зяблик сложил руки крестом. – Я это так, к слову… Хотя вот Смыков наш не одну негритянку перепробовал, когда на Кубе интернациональный долг выполнял, и очень даже доволен остался.

– Попрошу не утрировать, братец вы мой! – вскинулся задремавший Смыков. – Если кубинские женщины и дарили мне свою благосклонность, делали они это исключительно на почве уважения к нашей родине.

– Не спорю, – согласился Зяблик. – Больше тебе не за что давать. Только из чувства уважения к нашей родине.

С вершины холма, на который, натужно завывая, взобрался драндулет, уже видно было Старое Село – два десятка деревянных домиков, приткнувшихся в берегу бездонного провала, в который не так давно, наподобие града Китежа, канули (только безо всяких надежд на возвращение) сразу четыре улицы, бывший клуб и свиноферма.

Дорога впереди шла разсохой – раздваивалась под острым углом. Оба пути вели в Кастилию, но если левый имел за рубежом свое продолжение, то правый терялся в диких горных кряжах Сьерры-Морены. Нельзя было даже представить себе, какой маршрут выбрали аггелы, если они действительно побывали здесь.

Нынешний сельский староста знал Смыкова по каким-то старым делам, и с его помощью вскоре удалось выяснить, что загадочный автобус назад не возвращался и мимо кастильской заставы, на которой взимали пошлину золотом или алюминием, не проезжал. Кто-то из пастухов вспомнил, что пару дней назад видел за дальним лесом дым – густой и черный, совсем не такой, какой дает горящее дерево или торф.

Поспешили в ту сторону и вскоре обнаружили свежий съезд с дороги в поле, а еще через полчаса – начисто обглоданный огнем остов автобуса. Приехавшие сюда люди хладнокровно сожгли его, после чего – судя по отпечаткам подошв – налегке ушли в сторону границы. Дальнейшие следы терялись на вытоптанном коровами и овцами выгоне.

– Знать бы точно, кто здесь сшивался, – почесал за ухом Зяблик. – Вдруг это и не аггелы вовсе.

– А кто же? – поинтересовался Цыпф.

– Да мало ли кто… Может, контрабандисты за товарами пошли, может, наши девки в кастильские бордели подались вербоваться.

– Они тут были… друзья ваши, аггелы, – отличавшийся не только феноменальным слухом, но и завидным зрением Смыков прищурился вдаль. – Вон и весточку оставили…

Действительно, свежую затесину на комле толстой сосны украшала сделанная моторным маслом надпись: «Ты на верном пути, Зяблик».

– Ну погодите у меня, мудаки, – сплюнул Зяблик сквозь зубы. – Я вас и на дне моря достану.

За въезд в пределы Кастилии пришлось уплатить немалую пошлину – четыре алюминиевые ложки с клеймом Талашевского общепита, а сверх того еще рубль советской мелочью, ходившей наравне с серебряными реалами на всех территориях от Агбишера до Баламутья. Затем пассажиров драндулета, исключая, естественно, дона Хаймеса, заставили поклясться, что они не будут прилюдно курить табак, хулить деву Марию и пресвятую Троицу, распространять среди людей и животных заразные болезни, вербовать рекрутов, вводить в искушение замужних женщин, совращать девушек и смущать местное население как речами, так и поступками.