Текст книги "Особый отдел и пепел ковчега"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– А где доказательство того, что среди пропавших вещей был именно бетил? – засомневался Ваня. – Ведь никто из присутствующих на даче даже не знал, что это такое… Сунули вместе с другим барахлом в какой-нибудь запасник и благополучно забыли.

– Замечание справедливое, – согласился Горемыкин. – По этому поводу могу сообщить, что все личные вещи Сталина, до сих пор хранящиеся в бывшем Музее Революции, впоследствии были подвергнуты тщательнейшей проверке с использованием новейших технических средств. К сожалению, результат оказался отрицательным… Проанализировав список лиц, предположительно причастных к пропаже бетила, эксперты выделили семь человек, чья дальнейшая судьба сложилась, мягко говоря, неординарно… Например, весьма недалёкий, хотя и исполнительный младший офицер в течение сравнительно короткого срока делает стремительную карьеру и достигает генеральского звания. Или простая подавальщица, не отличавшаяся ни внешними, ни вокальными данными, становится вдруг солисткой оперетты. Любопытно, не правда ли?

– Да я таких людей знаю предостаточно! – воскликнула Людочка. – И графоманов, превратившихся в популярных писателей, и недоучек, выбившихся в депутаты.

– Вполне возможно, что один из них и владеет сейчас бетилом, – пожал плечами Горемыкин. – Но это станет окончательно известно лишь после того, как вы пройдёте по всей цепочке родных и друзей, начиная от дедушек, стоявших на часах возле дачи Сталина, и бабушек, стеливших ему постель… И учтите, бетилом интересуемся не только мы одни. Собственно говоря, наше руководство зашевелилось лишь после того, как из агентурных источников стало известно, что к этому раритету проявляют интерес некие весьма подозрительные элементы.

– И кто это они, если не секрет? – сразу насторожился Цимбаларь. – Криминальные авторитеты?

– Пока неясно. Но в принципе это могут быть и японцы, возжелавшие вернуть императорскую святыню, и израильтяне, мечтающие соединить все бетилы в единое целое, и леворадикальные экстремисты, вынашивающие планы воссоздания сталинской империи. В любом случае надо быть настороже. Впрочем, не мне вас учить…

– А что известно насчёт остальных бетилов? – осведомился Кондаков.

– Официально их существование отрицается. Но, по слухам, примерно половина бетилов сосредоточена в Израиле. А иначе как бы горстка евреев смогла выстоять против непрекращающегося напора арабов? Вспомните войну Судного дня, которую сейчас изучают в каждой военной академии. Поначалу казалось, что с Израилем покончено. Все сопредельные государства, до зубов вооружённые новейшей военной техникой, нанесли внезапный удар. Пограничные укрепления были прорваны, водные преграды форсированы. Советские зенитные ракеты сбивали «Фантомы» пачками. В Синайской пустыне развернулось танковое сражение, по масштабам не уступающее Прохоровке. Конец уже приближался… А потом приходит известие, что израильская армия находится уже за Суэцким каналом, а египтяне и сирийцы, бросая военную технику, в панике бегут с поля боя. Разве это не чудо? – Со стороны могло показаться, что Горемыкин обращается к своему собственному туманному отражению. – Что касается других бетилов, то пара штук попала в Америку и ещё примерно столько же находится в Европе. Их конкретные обладатели нам неизвестны.

– Конечно! – с горечью произнёс Кондаков. – Все истинные ценности присвоил себе пресловутый золотой миллиард.

– А вы предлагаете раздать бетилы арабским шейхам и африканским вождям? – холодно поинтересовался Горемыкин.

– Ничего я не предлагаю, – сконфузился Кондаков. – Просто обидно… Кому-то всё, а кому-то ничего…

– Изменить ситуацию не в наших силах, – менторским тоном произнёс Горемыкин. – По крайней мере на данном историческом этапе. Элементарная логика подсказывает, что предпочтительнее водить компанию с теми, кто поймал удачу за хвост, а не с теми, от кого она отвернулась. Мы и так чересчур долго делали ставку на обиженных. Поэтому и сами оказались у параши…

– В нашу разработку поступят все семеро подозреваемых? – осведомился Цимбаларь.

– Нет. Такой объем работы вам не потянуть. Для поисков бетила создано ещё несколько оперативных групп, причём не только в нашем ведомстве… Но вам предоставляется одно маленькое преимущество. Назвав наугад любой номер от единицы до семи, вы сами выберете линию расследования.

– Действуй. – Кондаков легонько толкнул Людочку в бок. – Ты у нас самая удачливая.

– Тогда пять, – немедленно заявила Людочка.

– А почему? – Такой выбор почему-то удивил всех присутствующих.

– Я сегодня сломала пятый каблук за год, – с самым серьёзным видом пояснила Людочка.

– Блестящий образчик женской логики. Надеюсь, он принесёт вам успех. – Горемыкин положил на край стола запечатанный конверт с оперативной информацией. – Но если станет ясно, что вы потянули пустой номер, приходите снова. И запомните, это не тот случай, когда нераскрытое дело можно списать в архив. Как бы ни складывались обстоятельства, но бетил должен быть найден.

– Кто же станет его непосредственным владельцем? – спросила Людочка. – Президент?

– Разве вы имеете что-то против?

– Ещё не знаю… Хотя кое-какие сомнения возникают. Вдруг он станет радеть не только за родную страну, но и за самого себя, за своих детишек? С кивотом было проще – на него молился весь израильский народ. Совсем как в песне: если радость на всех одна, на всех и беда одна… А у того же Сталина личных желаний вообще не было. Он и так всё имел, включая неограниченную власть. Поэтому и заботился исключительно о государственных интересах – как бы побольше чужой землицы захватить да всех недоброжелателей в бараний рог скрутить… Нынче совсем другая ситуация. Власть – себе, народ – себе. В этом-то и загвоздка.

– Подобные вопросы не входят в мою компетенцию. – Второй раз за сегодняшний день Горемыкин смерил Людочку пронизывающим взглядом. – Да и не стоит заранее делить шкуру неубитого медведя. Вот добудете бетил, тогда и видно будет.

– В своё время политики тоже говорили учёным: вот создадите атомную бомбу, тогда и подумаем, как с ней быть. Потом многие физики-ядерщики долго кляли своё легковерие.

– Вы втягиваете меня в дискуссию?

– Ни в коем случае… Извините. – Людочка потупилась.

– Вопрос, только что поднятый Лопаткиной, далеко не праздный. – Горемыкин встал, что, наверное, должно было подчеркнуть значимость его слов. – Но я подойду к нему с несколько другой стороны… Предмет, который вам предстоит найти, обладает поистине чудесными свойствами. Это, конечно, не лампа Аладдина, но что-то в том же роде. Не хотелось бы, чтобы кто-то из вас положил на него глаз. Не забывайте, что речь идёт об общенациональных интересах. Заранее надеюсь на вашу порядочность… Если все вопросы исчерпаны, я вас больше не задерживаю. Остаток дня посвятите улаживанию служебных дел, а прямо с утра приступайте к расследованию. Желательно на свежую голову. – Начальник покосился на Ваню, вновь клевавшего носом.

Поскольку обед уже кончился, а до ужина было ещё далеко, каждый член опергруппы прихватил с собой по бутерброду. Кондаков взял сразу два, причём разных, сложив их ветчиной и сыром вместе. Недаром говорят, что человек, утративший на старости лет красоту, здоровье и силу, взамен приобретает другие качества, в его положении не менее ценные, – подозрительность, сварливость и скаредность.

Перед тем как уйти, они задержались в дежурке, где Цимбаларь наспех просмотрел оперативную сводку за истёкшие сутки.

Видя, что он удручённо качает головой, Людочка поинтересовалась:

– Плохие новости?

– Да опять этот киллер, которого Окулистом прозвали, нарисовался. В служебном лифте уложил депутата Молодцова. Контрольный выстрел, как всегда, в правый глаз. А потом преспокойно ушёл через подсобные помещения. И что там, спрашивается, охрана делает?

Глава 3
Весёлая вдова

В этот день никто никаких служебных дел, конечно же, не улаживал. Покинув кабинет начальника, опергруппа разделилась по интересам. Людочка отправилась в массажный салон, Цимбаларь с Ваней в ближайшую пивную, а Кондаков на садовый участок.

Ночь все они тоже провели по-разному. Намахавшийся лопатой Кондаков спал сном праведника. Ваня, чей визит на шоу лилипутов закончился скандалом, попал в медвытрезвитель, где его, слава богу, прекрасно знали. Цимбаларь до самого закрытия казино испытывал свою удачу за карточным столом. Людочка, время от времени принимая прохладный душ, штудировала документы, предоставленные Горемыкиным.

Благодаря своему усердию назавтра она оказалась единственным человеком, который хоть как-то владел ситуацией.

Совещание, как обычно, проходило на квартире Кондакова, заваленной дарами щедрой подмосковной осени – картошкой, морковью, луком, кабачками. Однако все попытки Вани отыскать в этом овощном изобилии солёный огурец успехом не увенчались. Пришлось довольствоваться обезжиренным кефиром, применявшимся хозяином квартиры для борьбы с атеро-склерозом, который тем не менее уже давно составлял с его организмом нерасторжимое целое.

Разложив перед собой бумаги, по большей части являвшиеся копиями копий, Людочка сообщила:

– Волею моей интуиции нам достался лейтенант МГБ Григорий Флегонтович Сопеев, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, после известных событий, называемых «заговором Берии», переведённый с понижением по званию в строевую часть, но впоследствии сделавший головокружительную военную карьеру. Говоря о феноменах, вышедших из стен Кунцевской дачи, Горемыкин, по-видимому, подразумевал именно его… К сожалению, Сопеев скончался пять лет тому назад, но до этого успел дать интервью самым разным изданиям, вплоть до зарубежных. Их тексты прилагаются… Впрочем, как мне кажется, там больше измышлений, чем реальных фактов. Человеческая память – это скорее велеречивый сказочник, чем беспристрастный летописец. Подтверждением тому – наш Пётр Фомич.

– Другой бы на твои слова обиделся, а я, заметь, хоть бы что, – сказал Кондаков, шинкуя морковку для салата. – Детей, дураков и хорошеньких женщин следует прощать.

– Во всех аттестациях Сопеева отмечается его малообразованность, скудоумие и косность, – продолжала Людочка. – Но это отнюдь не мешало служебному росту. Доходило даже до анекдотических ситуаций. Однажды во время маневров он утопил в болоте десять единиц бронетехники, за что отделался всего лишь устным замечанием.

– Да у нас каждый второй генерал с головой не дружит! – фыркнул Цимбаларь, бодрый вид которого свидетельствовал скорее о железном здоровье, чем о благопристойном поведении. – Лучше скажи, родни у этого Сопеева много?

– Достаточно… Сравнительно молодая жена. – Людочка почему-то покосилась на Кондакова. – Дети, внуки… Короче, полный комплект.

– Генеральский комплект считается полным только при наличии любовницы, – наставительным тоном произнёс Цимбаларь. – Именно поэтому Пётр Фомич до сих пор ходит в подполковниках… А как там у родни насчёт удачи? Влияние бетила ощущается?

– Исходя из имеющихся у меня сведений – вряд ли. Жена, неравнодушная к спиртным напиткам, потихоньку распродаёт остатки былой роскоши. Обоих сыновей можно отнести к среднему классу, и то с натяжкой.

– А внуки? Такую вещь, как бетил, Сопеев скорее завещал бы внуку, чем сыну.

– Информация о внуках отсутствует.

– Очень плохо! – Цимбаларь глянул на Людочку так, словно бы уличил её в злостном вредительстве.

– Внуки от нас никуда не денутся. – Приготовление салата близилось к завершению, и Кондаков обливался так называемыми «луковыми слезами». – Впрочем, как и дети… Давайте лучше погутарим про хва-лёный бетил. Как он мог выглядеть и где его Сталин держал? Поскрёбышев и Власик на сей счёт ничего не сболтнули?

– Нет, – ответила Людочка. – До конца своих дней они не размыкали уст. Сказывалась чекистская закалка… Но я рекомендую обратить внимание на показания офицера охраны Тукова, остававшегося на даче вплоть до кончины вождя. «…Сталин, которого врачи пытались кормить с ложечки, что-то неразборчиво мычал и указывал здоровой рукой на противоположную стену, где висела картина, изображавшая девочку, поившую из рожка ягнёнка. Этим он как бы хотел продемонстрировать свою полную беспомощность…» Очень уж сентиментальная сцена. На Сталина, даже умирающего, не похоже… Вот схема внутренних помещений Кунцевской дачи. Здесь хорошо видно, что на прямой линии между изголовьем дивана и картиной, кстати сказать, вырезанной самим Сталиным из журнала «Огонёк», находится рабочий стол, заваленный книгами и письменными принадлежностями. Мне кажется, что умирающего диктатора волновала вовсе не девочка с ягнёнком, а какой-то предмет, находившийся на столе. По всей видимости, бетил – самое ценное, что у него ещё оставалось.

– Надо найти все фотографии, на которых виден письменный стол Сталина, – сказал Цимбаларь.

– Полагаю, это ничего не даст, – возразила Людочка. – Парадные снимки делались в кремлёвском кабинете, который не использовался по назначению со времён смерти Надежды Аллилуевой. На Кунцевскую дачу фотографы вообще не допускались. Есть лишь несколько жанровых снимков, сделанных самим Власиком… Я сейчас думаю о другом. Для достижения желанной цели одного лишь обладания святыней, будь то кивот или бетил, ещё мало. Вдобавок нужно находиться в непосредственной близости от неё. Выходя на схватку с Голиафом, Давид попросил поместить кивот в первых рядах войска, у себя за спиной. Во время Цусимского сражения японский император непрерывно молился в главном синтоистском храме. Таким образом, имея бетил всегда под рукой, Сталин был практически непобедим. Но ведь ему случалось отлучаться из Москвы, причём по весьма важным причинам. Взять хотя бы Ялтинскую конференцию, на которой решались судьбы послевоенного мира. В Ливадийском дворце происходила ожесточённая схватка, пусть и подковёрная. Без помощи бетила Сталин вряд ли переиграл бы Черчилля и Рузвельта. Следовательно, футляр с волшебным порошком должен был постоянно находиться при нём, вместе с тем не вызывая любопытства окружающих. Яшмовый флакон тут действительно не подошёл бы.

– Понятно, – кивнул Цимбаларь. – Значит, это была какая-то обыденная вещь, свободно помещавшаяся, скажем, в кармане. Например, портсигар…

– В тот период Сталин не пользовался портсигаром, – опять возразила Людочка. – Он доставал папиросы «Герцеговина Флор» прямо из коробки и крошил табак в трубку.

– А если бетил находился именно в трубке! – воскликнул Кондаков. – Многие очевидцы говорили, что частенько он посасывал её, не зажигая.

– Нет, на фотографиях из Ливадийского дворца, где Черчилль дымит сигарой, Сталин тоже курит… Да и не влезет пригоршня бетила в трубку.

– А зачем целая пригоршня? Чтобы обдурить империалистических акул, хватит и щепотки. Это ведь, в конце концов, переговоры союзных держав, а не Курская битва.

– Пусть будет так, – нехотя согласилась Людочка. – Хотя всё это только наши предположения. Вполне возможно, что какого-либо постоянного хранилища бетил вообще не имел и по мере необходимости его пересыпали в разные футляры.

– Но каждый футляр с виду напоминал обычную бытовую вещь, – добавил Цимбаларь. – Портсигар, трубку, бумажник, даже томик Маркса.

– Надо бы проанализировать всю биографию Сталина с сорок второго по пятьдесят третий год, – сказала Людочка. – Выяснить, допускал ли он в этот период серьёзные политические и стратегические про-счёты. А если да, то что этому способствовало? Возможно, он болел… Или перепоручал свои дела кому-то другому…

– Ошибся он только однажды, – буркнул Кондаков. – Когда вопреки здравому смыслу благословил создание Государства Израиль. Сам, наверное, потом локти кусал.

– Не забывайте, что у евреев был свой бетил, да ещё посильнее нашего, – заметила Людочка.

– Ладно, что тут попусту болтать, – хмуро сказал Цимбаларь. – Отведаем хозяйского салата и пойдём… Есть хорошая пословица: дальше в лес – больше дров. А мы ещё и до опушки этого леса не добрались. И даже не знаем, какой он – сосновый, осиновый или бамбуковый… Любое дело туго начинается. Ни тебе зацепок, ни улик, ни версий. А потом пошло-поехало и даже покатилось. От улик и свидетелей отбоя не будет.

– Ох, не всегда так бывает! – поливая салат подсолнечным маслом, вздохнул Кондаков.

– Не всегда, но часто! – отрезал Цимбаларь. – Ты, Лопаткина, попытайся обобщить все факты, которые мы сегодня обсуждали. Как-никак, две головы имеешь. Одну свою, другую от фирмы IBM… А мы тем временем вплотную займёмся семейством генерала Сопеева.

– К его вдове рекомендую послать Петра Фомича, – сказала Людочка. – Мужчины такого типа нравятся пожилым дамам.

– Какого такого? – Кондаков в сердцах бухнул в салат лишку соли. – С лысиной, язвой, ревматизмом и простатитом?

– Неважно. Главное, что у вас есть свой неповторимый шарм. Как в старом вине.

– Но ведь она алкоголичка! О чём с ней разговаривать?

– Ради пользы дела и тебе за компанию пригубить не грех, – вмешался Цимбаларь. – И учти, я на эту вдову сам зуб точил. Ради тебя, можно сказать, от сердца отрываю.

Это замечание заставило Людочку иронически усмехнуться.

– Даже не зная Сопееву, могу смело утверждать, что ты не принадлежишь к категории мужчин её мечты. – Она окинула Цимбаларя критическим взглядом. – Уж больно много в тебе дурной энергии, или, иначе говоря, тёмной силы. Людей, не склонных к авантюризму, это отпугивает.

Кондаков, уже разложивший салат по тарелкам, вдруг спохватился:

– А где же Ваня? Не уснул ли, часом?

– Здесь я, – из туалета донёсся недовольный голос.

– Что случилось? Понос обуял?

– Со мной как раз всё в порядке, – ответил лилипут. – Это у вас самих понос. Только словесный… Болтаете и болтаете, болтаете и болтаете. Оперативную работу я представлял себе как сплошную беготню со стрельбой и потасовками. А тут целыми днями одни разговоры. Тошно становится!

– Не отчаивайся. – В голосе Кондакова появились отеческие интонации. – Беготня и стрельба – это для кино. И то для самого лажового. Суть нашей работы – умение разговаривать с людьми. Чтобы любой мазурик даже против собственной воли всю свою подноготную тебе выложил. Остальное, в том числе и стрельба, – второстепенное. Желательно, чтобы её вообще не было… Иди отведай моего фирменного салатика. Пальчики оближешь.

– Добавь туда чеснока, перца и уксуса, – шурша бумажкой, распорядился Ваня.

– Да ты сначала попробуй! Зачем добро зря портить…

– Делай, что тебе говорят, валенок сибирский… – К счастью, рёв спускаемой воды заглушил остальные эпитеты, которыми Ваня щедро одаривал Кондакова.

– Ничего не поделаешь, – пожал плечами Цимбаларь. – Пьянство – это добровольное сумасшествие.

– Чья бы корова мычала… – негромко проронила Людочка.

К вдове Кондаков заявился в форменном кителе без погон, но с десятью рядами орденских планок на груди (все эти регалии он приобрёл в переходе станции метро «Арбатская»).

За пять лет, прошедших после смерти мужа, Сопеева сменила генеральские хоромы на скромную двухкомнатную квартирку в Зябликове. Оставалось неясным, куда она девала разницу в цене, по самым приблизительным подсчётам весьма значительную. Впрочем, этот вопрос прояснился сразу после того, как Кондаков вошёл в прихожую, сплошь заставленную пустыми бутылками, причём не только винными.

Вдова, приземистая и массивная, словно бронетранспортёр, да ещё с лохмами, крашенными в пегие маскировочные цвета, очень соответствовала казарменному духу, незримо витавшему в тесных комнатёнках, обставленных с солдатской скудностью. Если тут и могла идти речь о счастье, то лишь о таком, которое доступно любому совершеннолетнему гражданину, имеющему в кармане лишнюю сотню.

Нельзя сказать, чтобы вдова изнывала от тоски. На кухне грыз воблу мужчина цветущего вида, годившийся хозяйке даже не в сыновья, а скорее во внуки. Его покатые обнажённые плечи украшали церковные купола, утопающие в сизом тумане, различные образцы холодного оружия и женские головки, печально взирающие в пространство.

– Я из совета ветеранов, – предъявив удостоверение, подлинное почти на девяносто процентов, представился Кондаков. – По согласованию с военкоматом собираю материалы о наших славных полководцах, проживающих в Южном административном округе.

– Дай-ка сюда! – Отерев руки о подол, Сопеева взяла удостоверение и, близоруко щурясь, прочитала: – «Подполковник милиции в отставке Кондаков Пётр Фомич…» А при чём тут милиция? Мой благоверный в бронетанковых войсках лямку тянул.

– Не только, – вежливо возразил Кондаков. – По сведениям военкомата, свою службу он начинал в кадрах МГБ, это, по-нынешнему говоря, ФСБ. И не где-нибудь в колымских лагерях, а на весьма важном правительственном объекте.

– Глупости! – отрезала вдова. – Он с сорок первого года на передовой и никогда с госбезопасностью не связывался, пусть им чирей на заднице вскочит.

– Ты, батя, что-то спутал. – Татуированный друг дома вытащил из-под стола початую бутылку водки. – Зачем бросать тень на фронтовика, грудью защищавшего страну?

– Ну что же, настаивать не буду, – демонстративно игнорируя вдовушкиного бойфренда, сказал Кондаков. – У каждого человека могут быть свои маленькие тайны… да и большие тоже. Вы с какого года в браке состоите?

– С шестидесятого. Ему тогда уже за сорок перевалило, а мне едва восемнадцать стукнуло. От женихов отбоя не было! – Сопеева мечтательно закатила глазки, истинный цвет которых мог распознать разве что врач-окулист. – Молодо-зелено… Вот и вскружил мне голову душка-военный. Эй, Кузя, наливай, выпьем за былое!

– И за грядущее, – многозначительно произнёс безотказный Кузя, на пальцах которого было выколото совсем другое имя – «Федя».

Хозяйка и её приятель со смаком выпили. Кондаков, решивший терпеть это позорище до конца, отвернулся якобы для того, чтобы щелчком сбросить в раковину таракана, с осуждением наблюдавшего за всем происходившим на кухне. Дождавшись, когда парочка плотно закусит, он поинтересовался:

– А где служил ваш муж?

– Да везде, – выколачивая из мозговой косточки содержимое, ответила Сопеева. – Ты лучше спроси, где он не служил… Были времена, когда я его от силы десять дней в году видела. Уж и не знаю, когда он детей успел настрогать. Одного чёрненького, а другого беленького…

Вдова заржала, и Кузя-Федя немедленно поддержал её. На радостях выпили за тех, кто всегда любит и ждёт. Кондаков, бесстрастный, как удав, продолжал свои расспросы:

– Когда генерал Сопеев вышел на пенсию?

– Да как Андропов помер, сразу и вышел… Не хочу, говорит, мыкаться. Теперь не служба будет, а одно позорище. Как в воду глядел, бедолага. – Вдова на минутку пригорюнилась, а затем с остервенением навалилась на неподатливую кость.

– Наверное, проводили с почётом?

– Если бы! Как паршивую собаку выгнали. Ни подарков, ни банкета. Хорошо ещё, что пенсию оставили…

– А почему?

– По кочану! Такие уж наши порядки. Если в стране бардак, то в армии и подавно… Кто тянет, на том и везут. А надорвался – ступай на живодёрню. Разве тебе за правду не пришлось страдать?

– Как-то, знаете, обошлось…

– Пресмыкался, значит. Или просто повезло.

– Кстати, о везении… – Кондаков не преминул воспользоваться зацепкой, которую ему совершенно случайно предоставила Сопеева. – Как с этим делом было у вашего мужа?

– С везением? – Она опять расхохоталась, но на сей раз саркастически. – Примерно как у Деда Мороза с эрекцией. Проще говоря, никак. Полжизни покупал облигации госзайма, а не выиграл ни копейки… Пять шагов сделает, обязательно споткнётся. Даже трезвый. Честно сказать, ему только со мной повезло. Такую деваху задарма отхватил! Красивую, здоровую, толковую, покладистую. – Для большей убедительности Сопеева передёрнула плечами, для которых даже воловье ярмо было бы не в тягость.

– Это точно! – охотно подтвердил Кузя-Федя. – Таких женщин ещё поискать надо…

Однако Кондакова эти интимные тонкости не занимали. Его интересовал исключительно покойный генерал.

– Но ведь ваш муж достиг весьма высоких чинов, – ненатурально удивился он. – Как же тут обо-шлось без везения?

– Пахал, словно ломовая лошадь, вот и достиг. Так сказать, потом и кровью… А если бы везло, маршалом стал, как дружок его, Степан Востроухов. Вот уж кому действительно везло! Причём на всех фронтах сразу. – Она почему-то взвесила на ладони свои дынеобразные груди. – И на служебном, и на женском, и на игорном… Очень бильярд уважал. Ночи напролёт мог шары гонять и большие деньги на этом имел. Даже баб на бильярдном столе скоблил. Говорил, что его зелёное сукно возбуждает.

– А разве маршал Востроухов жив? – удивился Кондаков, нередко слышавший эту фамилию в самых различных сферах.

– Уже нет. Тоже дуба врезал. Только с официальными почестями и с некрологами во всех газетах. В каком-то городишке даже улицу его именем назвали.

– Жаль… В смысле жаль, что умер. Хотя на учёте в нашем военкомате он не состоял… Вернёмся к генералу Сопееву. Вы не знаете, хранил ли он у себя какие-нибудь боевые реликвии? Например, фляжку. Или портсигар. Фронтовики чаще всего люди сентиментальные.

– Что-то не припомню. Когда мы жить стали, всё его офицерское имущество в вещмешке умещалось. За исключением, правда, шинели и хромовых сапог… Мамка как этот вещмешок увидала, сразу заплакала. Дескать, за кого ты, дочушка, идёшь! Эх, не послушалась я её тогда…

Но отделаться от Кондакова было не так-то просто. Изобразив на лице некоторое подобие сочувствия, он спросил:

– После смерти военнослужащего, тем более высокопоставленного, должны остаться ордена, медали, знаки отличия, почётное оружие. Можно ли на них взглянуть? Уникальные экземпляры я готов приобрести для нашего музея. Естественно, по рыночной цене.

– Опоздал, батя, – осклабился Кузя-Федя. – Мы всё это богатство в Оружейную палату Кремля сдали. Даром. Даже расписочку не потребовали. Пусть внуки и правнуки любуются наградами, которые их деды завоевали собственной кровью.

– Но ведь так не бывает, чтобы через пять лет после смерти человека от него не осталось ни единой вещи! – стоял на своем Кондаков. – Где его мундир, парадный кортик, фотографии, документы?

– Мундир я, кажется, в чистку снесла, – не моргнув глазом соврала Сопеева. – Документы в пенсионный отдел министерства сдала. Кортик где-то внуки заиграли. А фотографии есть… Принести?

– Если вас не затруднит.

Сопеева удалилась в гостиную, и Кондаков остался наедине с приблатнённым Кузей-Федей. Дождавшись, когда за стеной застучали выдвигаемые ящики шкафов, тот наклонился к Кондакову и зловещим шёпотом произнёс:

– Ты, старый пень, на мою бабу не пялься. Понял? Спросил чего хотел и сматывайся! Развелось тут этих долбаных ветеранов, приличному человеку плюнуть негде.

– Между прочим, я пришёл не к вам, – холодно ответил Кондаков.

– Не знаю, к кому ты пришёл, но базарить будешь со мной. Я эту хату давно забил. И не путайся у меня под ногами! – Он хлопнул стакан водки, не то заводя себя, не то, наоборот, успокаивая.

– Советую не нарываться на неприятности, – всё тем же ровным голосом сказал Кондаков. – Я взгляну на фотографии и сразу уйду.

– Нет, ты уйдёшь прямо сейчас. – Лапа Кузи-Феди легла на плечо Кондакова. – Или санитары морга вынесут тебя ногами вперёд.

– Видит бог, я этого не хотел. – Старый опер возвёл глаза к потолку.

Спустя мгновение Кондаков уже тыкал наглого молодчика головой в кухонную раковину, заросшую изнутри жиром почти на полпальца. Повторив эту процедуру несколько раз подряд, он, не поднимая лишнего шума, выволок противника на лестничную площадку.

Волосы Кузи-Феди слиплись в колтун, лицо лоснилось, словно от косметической маски, а к носу прилип раздавленный таракан. Руками, вывернутыми за спину, он даже шевельнуть не мог, зато интенсивно облизывался, словно вернувшийся с прогулки кот.

– Подыши пока свежим воздухом. – Такими словами Кондаков напутствовал зарвавшегося сердце-еда. – И постарайся полчасика не появляться. Иначе в следующий раз я тебя заставлю говно из унитаза жрать.

Пока Кузя-Федя катился вниз по лестнице, он вернулся в квартиру, всего на минуту опередив Сопееву, отыскавшую-таки увесистый семейный фотоальбом.

– А где же Кузя? – всполошилась вдова, не замечая, что раковина вычищена почти до блеска.

– За водкой пошёл, – как ни в чём не бывало ответил Кондаков. – Мало ему показалось…

– Что же он меня не предупредил? Я бы селёдочки заказала.

– Сказал, что принесёт. И селёдочки, и колбаски, и марципанов.

– Ну тогда ладно, – сразу успокоилась Сопеева. – А мы тем временем фотки посмотрим.

Снимков покойного генерала в альбоме оказалось сравнительно немного, причём детские и юношеские отсутствовали напрочь, словно бы эту пору жизни он провёл где-нибудь на необитаемом острове. Самая ранняя из сохранившихся фотографий изображала Сопеева уже в капитанском звании.

Зато карточек хозяйки хватало с избытком. Часть из них даже на страницах альбома не уместилась. И что интересно, в молодости она действительно была красавицей – тоненькой, гибкой, с огромными глазищами. И куда только всё это потом девалось? Во всяком случае тщедушный и насупленный Сопеев выглядел рядом со своей суженой словно гном подле Белоснежки.

В генеральской форме бывший сталинский охранник снялся всего три раза – на фоне дивизионного знамени, на броне танка и в обнимку с представительным усатым маршалом, скорее всего, Семеном Востроуховым.

Тут Кондакову как по заказу попался групповой фотоснимок семейства Сопеевых – муж, жена и двое сыновей-подростков. Супруг, словно сказочный Кащей, со дня свадьбы ни на йоту не изменился, зато у супруги наметился второй подбородок и исчезли ключицы, поглощённые буйной плотью. Один из мальчиков, по-видимому, старший, был точной копией Востроухова в масштабе два к одному. Только что усов и маршальских звёзд не хватало.

– А это, стало быть, детки ваши? – поинтересовался Кондаков.

– Да, – не без гордости подтвердила Сопеева. – Толя и Коля. – Она пальцем показала, кто есть кто.

Мельком взглянув на обратную сторону снимка, где были проставлены даты рождения детей и взрослых, Кондаков убедился, что первенец Толя появился на свет в тот же год, когда состоялась свадьба. Или Сопеев не любил откладывать важные дела в долгий ящик, или взял невесту уже с приплодом.

– Так говорите, с везеньем в этой жизни туго? – Ещё раз оглянувшись по сторонам, будто бы надеясь увидеть в каком-нибудь захламлённом углу волшебное сияние бетила, Кондаков стал собираться восвояси.

– А нам его и не нужно! – махнула рукой Сопеева. – Выдумки это. Кошелёк нашёл – значит, повезло. Тогда и кирпич на голову тоже надо считать везением. Уж лучше жить спокойно, без всяких крайностей. Было бы здоровье да выпивка с закуской, а всё остальное – чепуха на постном масле.