Текст книги "Дело Варнавинского маньяка"
Автор книги: Николай Свечин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
8. Первые знакомства
Лыков стоял перед зеркалом и поправлял ордена на парадном мундире. Ему предстояло отправиться к местному начальству с расспросами, а для этого надлежало сперва представиться. Причем сделать это так, чтобы потом получить ответы на свои вопросы. Поэтому сейчас коллежский асессор развешивал награды по широкой груди особенно тщательно, чтобы произвести впечатление.
И то сказать, поглядеть было на что. Двадцатидевятилетний чиновник скромного восьмого класса имел уже два шейных ордена. К Станиславу второй степени за Забайкалье в прошлом году добавилась Анна. Лыков был прикомандирован тогда к экспедиции Военного министерства. Отряд казаков при четырех офицерах под командой барона Таубе пробирался в труднодоступный горный район Южного Дагестана. Возле снежных вершин заколдованной горы Аддала-Шухгелымеэр в кровавой схватке была уничтожена банда абреков, руководимая резидентом турецкой разведки. Таубе и Лыков остались живы чудом; их отряд потерял половину списочного состава. Это была настоящая боевая операция, поэтому Алексей, состоящий в статской службе, получил на шею Анну с мечами. В секретном указе было написано: «В виде совершенного исключения из правил, за отлично-примерное исполнение обязанностей помощника начальника отряда, связанное с многократной опасностию для жизни». Точнее и не скажешь!
Владимир четвертой степени, солдатский Георгий и три медали (аннинская, коронационная и за турецкую войну) дополняли иконостас коллежского асессора и придавали ему браво-торжественный вид. Камер-юнкерский мундир Алексей решил из Питера не тащить. На наличие у него придворного звания указывали орлы на узких погонах; умному достаточно…
Оставшись доволен увиденным в зеркале, Лыков нахлобучил на голову треуголку с плюмажем (вот уж архаизм!), пристегнул шпагу и накинул сверху партикулярный пыльник. Пугать тихий городок сонмом своих орденов ему не хотелось. Итак, можно начинать обход.
По закону высшим представителем власти в уезде является предводитель дворянства. Однако дело, которое собирался начать Алексей, относилось до полиции. Потому в первую очередь Лыков пошел к исправнику.
Полицейское управление находилось на Полукруглой, в одном доме с уездным казначейством. Одноэтажное здание скучной архитектуры было выкрашено в казенный желтый цвет. Возле управления стояла служебная пролетка и скучал городовой.
Кивнув последнему – тот, замешкавшись, откозырял, – Лыков сразу прошел в приемную. Сбросил на руки дежурному пыльник и приказал:
– Доложи его благородию: чиновник из Петербурга желает представиться.
– Слушаюсь, вашество! – выдохнул парень и исчез за дверью начальственного кабинета. Через секунду там звякнули шпоры, и хозяин сам вышел в приемную.
– Чиновник особых поручений восьмого класса Департамента полиции, камер-юнкер коллежский асессор Лыков Алексей Николаевич. Представляюсь по случаю прибытия в город Варнавин и Варнавинский уезд в отпуск сроком на два месяца.
– Очень польщен, Алексей Николаевич! Варнавинский исправник штабс-ротмистр Бекорюков Галактион Романович.
Исправник оказался крепким мужчиной одного возраста с Лыковым, ловким в движениях, с хорошей строевой выправкой бывалого офицера. Красиво очерченное волевое лицо немного портило отсутствие усов. Сабля на штабс-ротмистре была подвешена по-кавказски, то есть лезвием вперед. Это дало повод Лыкову продолжить разговор вопросом:
– Служили на Кавказе, Галактион Романович?
– А… – махнул тот рукой. – Юношеская дурь. Пытался попасть на турецкую войну. Поступил юнкером в полк и даже добрался с ним до Кутаиса. Там поймал малярию и провалялся с ней полгода в госпитале, после чего прозябал в команде малосильных. Медальку, правда, дали, но не такую, как у вас, а темно-бронзовую [26]26
Темно-бронзовая медаль за Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. вручалась чинам действующей армии, не принимавшим непосредственного участия в боевых действиях.
[Закрыть]. А вы, как я вижу, навоевались всласть?
– Даже с избытком…
– Не прикажете ли чаю, Алексей Николаевич? Лузгин! В трактир за чаем, живо!
В ожидании чая собеседники присели. Бекорюков внимательно изучил лыковский иконостас и сказал:
– Не понимаю. Солдатский Георгий еще туда-сюда; видимо, вы начинали вольнопером. Но Анна с мечами откуда? У статского.
– Это за секретную экспедицию Военного министерства в Дагестан в прошлом году. Я был временно прикомандирован – гонялся за абреками.
– Секретная экспедиция… абреки… Слова-то какие! Видать, интересная у вас служба. А тут сиди в этом богом забытом месте и тяни лямку до пенсиона. Скукотища…
– Но и у вас случаются происшествия. Собственно, об них и мой разговор.
– Постойте. Вы не тот ли Лыков, что вступил в опекунство над Нефедьевской дачей?
– Тот самый.
– Ага. Значит, вы пришли поговорить насчет покушения на вашего управляющего. Так?
– Да, но не только об этом. Ян Францевич вел по собственной инициативе расследование убийств в городе троих детей. Которые подведомственная вам полиция никак не может раскрыть.
– Самодеятельные расследования уголовных преступлений незаконны, – тут же перебил Лыкова исправник.
– Я знаю. И тем не менее собираюсь продолжить начатое господином Титусом дело, но в сотрудничестве с вами и с надеждой на ваше содействие.
Бекорюков фыркнул:
– С чего же вы решили, господин столичный турист, что я стану вам помогать? Вы вторгаетесь без спросу в мою компетенцию – и я же буду вам содействовать?
– Но если у вас самих не получается… По-моему, это выгодно для вас, Галактион Романович. Сотрудничество станет негласным, лавры все будут ваши, мне они не нужны. А начальство в Костроме получит улучшение статистики. А то ведь три нераскрытых убийства и покушение – это, согласитесь, много для тихого Варнавина. Могут и не понять, ежели по-прежнему ничего не делать…
– Да вы наглец, сударь, – вскочил с кресла штабс-ротмистр.
Тут в дверь просунулась голова дежурного, и тот доложил бодрым басом:
– Чай, ваше благородие! Прикажет внести?
– Пошел вон! – рявкнул исправник. На лице дежурного мелькнуло изумление, и он мгновенно исчез обратно в приемной.
– Вы наглец, – повторил Бекорюков. – И вот что я вам скажу. Я просто вышвырну вас из уезда. Под конвоем. А губернатору доложу о вашем самоуправстве и попытке вмешаться в дела управления. Как, годится? Пусть ваше начальство в Петербурге разъяснит вам границы дозволенного на службе.
– Ну, тогда и я вам скажу. Сейчас я выйду отсюда и отправлюсь прямо на телеграф. Сообщу экспрессом директору Департамента полиции Дурново о творящихся здесь непорядках и бездействии. Тот войдет с докладом к министру внутренних дел графу Толстому. В итоге костромской губернатор даст вам команду: оказать полное содействие коллежскому асессору Лыкову в расследовании серии преступлений, производимом по личному указанию министра. С пояснением: в связи с тем, что местная полиция не в состоянии сама справиться со своими обязанностями. Поскольку целиком занята предпринимательством, запрещенным на коронной службе.
Штабс-ротмистр сел, откинулся на спинку стула и вяло сказал:
– Ведь это шантаж…
– Пустяки, милейший. Мы с вами в полиции служим, а не в палате мер и весов; привыкайте. Это я еще мягко формулирую. Вот когда я совсем на вас осерчаю, то сюда явится Летучий отряд Департамента полиции, в коем, кстати, я состою помощником начальника. И поставит тут все на уши. Вас же отстранят от должности и передадут дело в особое присутствие Сената. А там у них разговор короткий: была бы голова, а вши будут. Когда очутитесь в отставке без прошения, много легче станет заниматься лесными подрядами – частному лицу это не возбраняется…
– Вы настолько всесильны в департаменте? – спросил раздосадованный исправник. – С чином восьмого класса… Или ваше камер-юнкерство так вас вдохновляет?
– Я в департаменте рядовое лицо, вы правы. Но мой наставник, вице-директор и камергер Благово, очень влиятельная фигура. И, между прочим, близкий приятель генерала Черевнина, начальника личной охраны государя. Далее объяснять надо?
Исправник грустнел на глазах.
– Ну, так на чем порешим? Я уезжаю отсюда под конвоем, а через три дня триумфально возвращаюсь во главе Летучего отряда? Или мы договоримся здесь, сейчас, по-домашнему и без огласки?
– Чего же вы желаете? В деталях…
– Ознакомиться со следственными делами по всем трем случаям.
– Это не ко мне. Дела находятся у судебного следователя Серженко, мне не подчиненного.
– Но первичное расследование вели ваши люди. Остались бумаги: протоколы осмотра местности, протоколы допросов и опросов свидетелей, агентурные материалы. У вас имеются версии происшедшего, отброшенные и находящиеся в разработке. Я хочу изучить их и побеседовать с непосредственными исполнителями розыска.
– Это возможно. Дела вели городской пристав Поливанов и сыскной надзиратель Щукин. Я прикажу им ответить на все ваши вопросы.
– Вот и хорошо. Обещаю не беспокоить ни вас, ни ваших людей по пустякам. Когда я могу с ними побеседовать?
– В пять пополудни приходите сюда, и оба вышеназванных лица окажутся в вашем распоряжении.
– Благодарю.
– А чайку, Алексей Николаевич? По случаю примирения. А? Лузгин!
В дверь осторожно просунулась голова дежурного, но Лыков отказался:
– Спасибо, Галактион Романович, но в следующий раз. Пойду познакомлюсь с господином Серженко.
– Желаю успеха. Он не здешний, поэтому… но впрочем, сами сейчас увидите.
Судебный следователь Серженко нанимал приличный дом с мезонином на Соборной площади. Секретарь глянул на Лыкова и, прося обождать, отправился к шефу с докладом. Из-за полуприкрытой двери Алексей расслышал:
– Из Петербурга… а орденов – что на рождественской елке игрушек…
– Зови.
Лыков вошел в кабинет, назвал себя. Хозяин, в мундирном сюртуке с университетским значком, ответил:
– Рад, рад знакомству. Тут, в наших дебрях глухих, любой человек из столицы желанный гость. Позвольте представиться: судебный следователь третьего участка Московского судебного округа титулярный советник Лев Мартынович Серженко.
Следователь оказался рослым человеком лет тридцати двух, с рыжими волосами и умными внимательными глазами. Игривые усики тоже рыжего цвета делали его похожим на светского «савраса» [27]27
«Саврас»– бабник.
[Закрыть].
– Вы новый обладатель Нефедьевки? Точнее, опекун. Я слышал, вас ждали. В связи с этим неприятным происшествием…
– Да, я приехал его расследовать. Смею ли я надеяться на ваше содействие?
– Содействия в чем?
– В розыске злоумышленника.
– Но это дело здешней полиции.
– Видите ли… Ян Францевич Титус на свой страх и риск занимался поиском маньяка, убившего в Варнавине трех детей.
– Что вы говорите! – опешил Серженко. – Но как он решился на это, он – партикулярное лицо?
– Господин Титус до того, как стать партикулярным лицом, возглавлял нижегородскую сыскную полицию. И жуликов ловить умеет не хуже, чем управлять имением.
– Интересно… А вы, стало быть, желаете довести дело до конца?
– Да. Очевидно, что мой управляющий сделался жертвой именно того человека, которого искал…
– Очень вероятно!
– …Убийца почувствовал опасность и нанес упреждающий удар.
– Значит, господин Титус напал на его след! Он в сознании? Я должен срочно его допросить!
– Я с ним уже говорил об этом. Увы. Ян Францевич в сознании, но ничего нового и важного сообщить не мог. Его вызвали анонимной запиской за казармы ратников, там подкрались и ударили ножом. Кто – он не видел.
– Как жаль! Я рассчитывал на новые улики. Полиция зашла в тупик. А где записка?
– Пропала.
– Снова жаль. И господин Титус совершенно ничего не успел выяснить? Ведь чем-то он напугал злодея.
– Полагаю, просто своими расспросами.
– М-да… Но вы просите о содействии. В чем же именно?
– В розысках убийцы.
– Однако это противозаконно! Вы просите меня, чиновника Министерства юстиции, призванного охранять закон, добровольно нарушить его?
– Лев Мартынович, у вас дети есть?
Серженко нахмурился:
– Бог не дал пока.
– А у меня два сына. Они будут жить здесь все лето. У Титуса две дочки. И еще есть много других детей вокруг, над которыми витает страшная опасность. Полиция почти бездействует или просто бессильна. Что прикажете делать? Молча на это смотреть? А ведь я тоже хорошо умею ловить всякое отребье.
– Не сомневаюсь, судя по вашим орденам. Но почему бы вам не получить официальные полномочия из Петербурга?
– Как раз к осени и получу, – грустно усмехнулся Алексей. – Когда уезжать надо будет. А здешнюю полицию вы лучше меня понимаете.
– Да уж! – в сердцах сказал следователь. – Бекорюкова с Поливановым иногда неделями в городе не увидишь. Особенно когда сплав начинается. Совсем лесные барыши им голову вскружили.
– Вот видите. Пока я здесь в отпуске, самое время душегуба поймать. Помогите.
– А и помогу! – решительно сказал Серженко. – Что я, бездушный сухарь, что ли? Но поступим мы с вами хитро. Заставить Бекорюкова оказать вам содействие я не властен.
– И не надо. Я с ним уже договорился.
– Как вам это удалось? – удивился следователь. – Нашего буку уговорить! Это же подвиг, достойный Геракла! Галактион Романович и непосредственное-то начальство вниманием не балует. Самолюбив донельзя и чем-то на жизнь постоянно обижен.
– Ну… мы сначала повздорили. Меня обещали выслать из уезда под конвоем. Я взамен обещал через три дня вернуться во главе Летучего отряда Департамента полиции с предписанием министра провести расследование. Ввиду неспособности к этому местной полиции… И штабс-ротмистр быстро переменил тон.
– Ловко!
– Конечно, я чуть-чуть блефовал, но получилось неплохо. Так что сегодня вечером беседую с Поливановым и каким-то Щукиным; им велено ответить на все мои вопросы.
– Отлично. Щукин местный сыскной надзиратель и очень серьезный человек. Познакомитесь – оцените. Иван Иваныч знает о теневой стороне Варнавина много больше, чем Бекорюков, Поливанов и я вместе взятые. Но что нужно от меня-то?
– Ознакомиться со следственными делами.
– Понял. Дать их вам официально я, извините, не могу. Но в этом и нет необходимости. Приходите ко мне сегодня вечером, часам к восьми. Я сяду писать скучный отчет начальству. Будет самовар, цимлянское и легкая закуска. Ваши три дела обнаружите вот на этом бюро. Вы их спокойно изучите; прошу только не делать из них выписок. И вообще я к вашим услугам, готов в частном порядке дать любые разъяснения.
– Благодарю. Вот это не формальный подход, а человеческий. Побольше бы на Руси таких бюрократов! Итак, в восемь?
– Да. И, прошу вас, не думайте о Бекорюкове слишком плохо. Там есть и симпатичные черты. Галактион Романович храбрый человек, любимец женщин. Лучший в уезде охотник на медведей. Причем ходит на них по старинке, без ружья, а только лишь с кинжалом и рогатиной.
– В одиночку? – поразился Лыков.
– Нет, вдвоем со своим товарищем Готовцевым. Это уездный воинский начальник. Богатырь и балагур. Но все равно, согласитесь, отчаянное дело!
– Да. Я бы трижды подумал, уж на что битый-тертый, прежде чем идти на такое. А вы не знаете, почему он усов не носит?
Титулярный советник рассмеялся:
– Сыщик во всем видит загадку? Или, вы полагаете, это не по-офицерски? Нет, объяснение простое. Галактион Романович бреется оттого, что усы у него получаются все седые и старят штабс-ротмистра.
– Седые? В его возрасте?
– Ну, есть люди, склонные к ранней седине. И потом, жизнь у исправника была всякая, не только веселая. Видите ли, он происходит из очень хорошей здешней семьи. Бекорюковы в родстве или свойстве со всеми лучшими варнавинскими фамилиями. Не то что я – приезжий. Галактион Романович учился в лучшей костромской гимназии, откуда сбежал на войну, но неудачно.
– Да, он рассказывал.
– А что было потом, не говорил?
– Нет.
– После госпиталя он получил чин корнета и уехал служить в Туркестан. Воевал там под командой самого Скобелева, брал штурмом Геок-Тепе. Так что крови и пороху Бекорюков понюхать успел. Служили они, кстати, вместе с Готовцевым, а также со Щукиным – тот был у Галактиона Романовича взводным унтер-офицером. Но война закончилась, и началась обычная жизнь, да еще в страшном захолустье, среди туземцев и верблюдов. После перенесенной малярии нести такую службу Бекорюков не мог и вышел в отставку. Началась трудная полоса. Галактион Романович артистичная натура. Один сезон он даже отыграл в Костроме, в городском театре, но не ужился с антрепренером. Вернулся сюда, обретался не в авантаже. С большим трудом, за предыдущие заслуги своего древнего рода, получил место исправника. Да, служит он спустя рукава. Такой недюжинной личности здесь и скучно и тесно. Полагаю, он мотается на свою Вятку не только ради денег, но и чтобы отвлечься от мелкой толкотни уездной жизни. Галактион Романович… он неплохой человек. Присмотритесь к нему. Вы неудачно начали знакомство, а он самолюбив и не любит, когда лезут в его дела. Но все утрясется. Особенно если вы поймаете маньяка, а лавры предоставите ему, ха-ха! Приглашаю вас для этого, то есть для того, чтобы вы подружились, на наши «островские вечера». Там вы сойдетесь и с Бекорюковым, и с цветом здешнего общеста.
– «Островские вечера»?
– Да. По вторникам и субботам мы, несколько дворян города Варнавина, собираемся к девяти часам в трактире Островского. Там наверху есть комната, куда вход чужим заказан. Нас около десятка, если нет гостей. Приличные все люди, живые, нескучные. Беседуем, играем в вист и на бильярде, там и там по маленькой. Обсуждаем актюалитэ [28]28
Актюалитэ– новости, политическая хроника.
[Закрыть]. Предводитель нашей трактирной шайки как раз Бекорюков – он придумал и организовал эти вечера. И знаете, с ними жизнь сделалась не так скучна! Завтра как раз вторник. Наши будут рады новому лицу, тем более из столицы, тем более уже не постороннему Варнавину.
– Благодарю и охотно принимаю приглашение. Теперь же разрешите удалиться, но я не прощаюсь.
– Да. В восемь пополудни жду вас снова в гости. Интересующие вас дела будут уже приготовлены.
9. Разговоры, разговоры, разговоры
Выйдя от судебного следователя, Лыков задумался. Бекорюков обещал собрать своих людей к пяти, а на часах только половина двенадцатого. Можно было, пока сыщик в мундире, представиться уездному предводителю дворянства и председателю земской управы. А можно было навестить Рукавицына. Последнее представлялось более полезным, но пугать скромного съемщика орденами и шпагой было бы неразумно. Поэтому Алексей вздохнул, плотнее запахнул пыльник и отправился сначала на телеграф. Доложил Цур-Гозену о своем прибытии к месту прохождения отпуска, забежал домой выпить чаю, а затем отправился дальше по местному начальству.
Предводитель дворянства Верховский жил в собственном, очень солидном особняке на Костромской улице. Хотя в корпусе присутственных мест ему полагался служебный кабинет, он предпочитал принимать посетителей на дому. В прошлом году Лыков заезжал в Варнавин ненадолго, всего на пару дней, и не успел познакомиться с предводителем. Ему передавали после, что Верховский обиделся. Видимо, поэтому сейчас он принял гостя несколько высокомерно. Вальяжный барин лет сорока пяти, с лысиной и брюшком, вышел сначала в домашней куртке. Увидав мундир, извинился и убежал в комнаты. Через пять минут он вернулся уже в парадном дворянском полукафтане с отложным зеленым воротником, украшенным вышитыми знаками коллежского советника. На полукафтане сияли пуговицы с гербом Костромской губернии и красовался аляповатый персидский орден Льва и Солнца третьей степени.
– Простите, что заставил ждать. У меня к вам сразу вопрос, господин камер-юнкер: вы собираетесь хозяйничать в Нефедьевке или только наезжать, как сейчас? Мы, здешнее дворянство, можем на вас рассчитывать?
– Я служу в Петербурге и пока заниматься имением у меня нет никакой возможности.
– Ясно. В столице, в салоне Салтыковых, я слышал историю Варвары Александровны и то, какое участие в ней приняли вы и ваш начальник Благово. Павел Афанасьевич, кажется?
– Точно так.
– Государь издал два именных указа по улучшению положения бедной сироты. И все это – по ходатайству скромного чиновника.
– Доброта его величества общеизвестна.
– Стало быть, вы не шутили, когда обещали штабс-ротмистру Бекорюкову прибытие сюда чинов Летучего отряда?
– Совсем не шутил.
– Я так и понял. И разъяснил Галактиону Романовичу, что в его собственных интересах содействовать вашему расследованию. Да и всего населения города в интересах.
– Благодарю вас, господин предводитель.
– Вы здесь, кажется, на все лето?
– На два месяца.
– Полагаете, что успеете?
– При помощи полиции это станет куда легче…
– Она вам будет предоставлена в полном объеме. И кстати, милости прошу зайти к нам завтра вечером на нашу дружескую вечеринку.
– На втором этаже трактира Островского? Буду, непременно – меня уже пригласил туда судебный следователь Серженко. Я сейчас от него.
– Хм… Надо, милостивый государь, всегда начинать знакомства с предводителя дворянства, как с высшего представителя здесь коронной власти.
– Я полагал, что мое дело касается в первую очередь полиции, и потому лишь начал с нее; прошу меня за это извинить.
– Ну хорошо. Увидимся завтра вечером. Будет весь цвет, кроме нескольких гордецов и домоседов.
Верховский уже как равному подал Лыкову руку. Поклонившись, тот повернулся и вышел вон, но успел разглядеть в зеркале нацеленный ему в затылок взгляд хозяина. Неприязненный такой взгляд, с прищуром. Странный для вежливой беседы.
Через десять минут Алексей подымался на второй этаж дома купца Семенова, где снимала помещение варнавинская земская управа. Сторож, молодой мужчина на деревянной ноге, с медалью за турецкую войну, проводил сыщика в начальственный кабинет. Председатель управы Челищев оказался, не в пример предводителю дворянства, жизнелюбивым крепышом с розовыми щеками, покрытыми короткой бороденкой. Звали земца заковыристо: Илларион Иринархович. Уже через фразу Челищев пригласил нового знакомца на «островские вечера». Поговорив четверть часа ни о чем, Алексей откланялся. Уф! Теперь можно было пойти домой, переодеть тесный мундир на статский сюртук и поесть обещанной кухаркой к обеду селянки.
Ровно в пять коллежский асессор входил в управление полиции. Бекорюкова на этот раз на месте не оказалось, но он отдал все необходимые распоряжения. Дежурный проводил гостя в пустую комнату со столом и двумя стульями и отравился за сыскным надзирателем. Алексей стоял спиной к двери и глядел в окно, как вдруг почувствовал, что в комнате есть кто-то еще. Мгновенно одним движением он и развернулся, и отступил на шаг. И обнаружил перед собой мужчину среднего роста и крепкого сложения, с заурядным лицом, усами щеткой и бесцветными глазами. Одет незнакомец был в синюю чуйку и потертую поддевку, на ногах – готовые сапоги, в руке зажат картуз с суконным козырьком. Все обыденно и неброско, как и должно быть у толкового агента.
– Дозвольте представиться: сыскной надзиратель Щукин прибыл в распоряжение вашего высокоблагородия. Согласно приказанию господина исправника.
Голос у Щукина оказался глухой, чуть хрипловатый, словно у обычного пьяницы. Но бесцветные глаза смотрели зорко и жестко.
– Как вас зовут?
– Иваном Ивановичем, ваше высокоблагородие.
– А зачем подкрадывались?
– Ни за чем. Я всегда так хожу.
– Зеленый басон на воинской службе носили? [29]29
Зеленую басонную нашивку на рукаве в русской армии носили команды разведчиков.
[Закрыть]
– Так точно. Командир отделения команды разведчиков 64-го Казанского имени Его императорского высочества великого князя Михаила Николаевича пехотного полка.
Щукин отвечал спокойно, с достоинством, смотрел прямо в глаза и вообще производил впечатление человека на своем месте. Но пластун! Подошел бесшумно; Лыков его не услышал, а только почувствовал.
– Садитесь, Иван Иванович. Меня зовут Лыков Алексей Николаевич, я разбираюсь в обстоятельствах ранения моего управляющего. Господин исправник пояснил, что вы должны честно и подробно ответить на все мои вопросы?
– Так точно, ва… господин Лыков. Спрашивайте.
– Мой управляющий Титус пытался самостоятельно найти убийцу троих детей.
– Вел свое расследование? Это незаконно.
– Я знаю. Но мы уже уладили этот вопрос с Галактионом Романовичем.
– Понятно.
– Так вот, я подозреваю, что все четыре преступления совершил один человек.
Щукин наморщил низкий лоб:
– Э-э-э… То есть…
– Да, именно тот самый маньяк. Поэтому расскажите мне подробно, как вы расследовали убийства. Начиная с первого случая. Что сделано полицией по розыску, какие найдены улики, что дали допросы, какие были версии. Подробно! Заодно опишите общую криминальную обстановку в городе и уезде.
– Слушаюсь. Значит, так… Все три убийства совершены способом удушения, и все три летом. Это наводит на выводы. Например, такие, что зимой маниак в городе отсутствует.
– Хм… Возможно. Но зимой раньше темнеет, и дети реже ходят по улицам поодиночке.
– Не соглашусь, но продолжаю, – спокойно, как равный равному, ответил сыскной надзиратель, и Лыкову это понравилось. – Первая жертва – отрок десяти годов, сын мещанина Егоркина. Проживал в Коротком переулке возле кладбищенского оврага. Часто там и играл, как все тамошние мальчишки. Пропал 2 июня 1884 года после обеда. Гулял без товарищей по улицам. Последний раз его видела соседка, когда парнишка шел по переулку в сторону Чернотропой улицы и грыз яблоко. Обнаружен только через двое суток в овраге. Выломаны четыре пальца, выдавлен левый глаз; смерть наступила от удушья.
– Что сделано в рамках расследования?
– Опрошены все обыватели с прилегающих улиц. Никто и ничего…
– Агентура?
Щукин вздохнул:
– Я самолично поставил всех на дыбы. Агентура, конечно, какая-никакая, но есть… Спервоначалу подозрение пало на горчишников [30]30
Горчишники– хулиганы.
[Закрыть]. Те, по правде сказать, в последнее время несколько распустились. Хабалят [31]31
Хабалить– баловаться ( ветлужск.).
[Закрыть]. На ярмарках затевают драки, в табельные и базарные дни пьют и озорничают, пристают к обывателям. Девчонку прошлой осенью снасильничали, весной красильщику Головушкину баню сожгли.
– За что?
– А он им на улице замечание сделал.
– Чего же вы их терпите?
– Родители девчонкины спервоначалу дали заявление, а потом забрали. И Головушкин то же самое.
– Запугали?
– А то! Но начальство осталось довольно – статистику подправили. Посему я получил команду ничего не предпринимать.
– Понятно. Серьезная шайка?
– В праздники человек двадцать собирается. Из пригородной Потаниной деревни, с выселков, с Красницкой дороги. Молодежь, но лихая. Там, где отца нет или есть, но пьяница. Ходят с ножами, могут их и в ход пустить. Обывателям неприятно.
– Кто главный?
– Ваня Модный. Сын купца первой гильдии Селиванова. Развращенный малый, и вообще гнилой не по годам. Купец этот кредитовал кое-кого… для начала лесного дела…
Лыков молча скосил глаза в сторону кабинета исправника, и Щукин так же молча кивнул.
– Но ведь убийства уже из статистики не выкинешь. Почему отбросили горчишников?
– Потому, что это не они.
– Точно ли?
– Я, господин Лыков, свое дело знаю, – спокойно ответил сыскной надзиратель. – Кого хошь тут спросите. И душегубам потачки давать не склонен. Ребенка убить – это не баню сжечь. Тут другие должны быть люди.
– Или нелюди…
– Как угодно. У всех горчишников доказанное инобытие. В этот вечер их шобла сидела в кабаке Коммерческого. У Вани именины аккурат 2 июня. Папаша денег дал и уехал в Кострому по торговым делам. Начались пьяные аллюры, с мордобоем и песнопением. Гуляли основательно, пока все не обблевались. Намулындались так, что которые и утром еще спали.
– Хорошо. Где еще искали?
– Психованных всех проверили. И не только варнавинских, но и на пятьдесят верст вокруг. Насчитали девятнадцать дурачков, но все оказались тихие. Опять, они завсегда на виду. Трое-четверо лишь из них шляются по уезду наги-босы, юродствуют. Один даже из Семенова ходит. Нет, и не они.
– Беглые, дезертиры?
– Вот тут в самую точку! Такие имеются завсегда. Сколько их – никто не знает. Потому староверов тут очень много, а они весьма любят этого брата от властей укрывать. На зиму особенно. Летом ребята по теплу уходят – в Москву, в Питер, в Нижний на ярмарку, а зимой возвращаются. С добычей, из которой оплачивают раскольникам постой. И опять до весны их нет. Двоеданам [32]32
Двоеданы– платящие двойную подать; одно из названий старообрядцев.
[Закрыть]за радость власть подкузьмить.
– Агентуры по деревням у вас, следовательно, нет?
– Если бы вы, господин Лыков, знали мой годовой бюджет на осведомительную работу – не спрашивали бы.
– Рублей триста?
– Восемьдесят девять рублей четырнадцать копеек.
– Да… Но продолжайте. То есть вы полагаете, что эти лихие люди вполне могут поставить нам маньяка. Так?
– Так. Больше половины населения уезда – сектаторы. Зимой им всем требуются работники, дешевые и безотказные: лес валить и свозить к речкам. Таких они не выдадут, даже если что-то и заметят. Выгонят лишь из дому, а нам ни слова.
– А если маньяк из них, из местных?
– Тем более не скажут. Отдадут в скит или монастырь тайный на исправление. А то просто под лед спустят. Лишь бы не было огласки – на все готовы.
– Уголовные в городе есть?
– Не в городе, но где-то в уезде сидит шайка блиноделов [33]33
Блинодел– фальшивомонетчик ( жарг.).
[Закрыть]. Гонят четвертные билеты дрянного качества, почему и отсылают их только в Туркестан. Еще целковики точат из дерева, облачают в белую латунь и пихают калмыкам, черкесам и прочим нерусским.
– А где именно производят?
– Полагаю, что в Урене. Это значительное село за Ветлугой, целиком беспоповское. Но точными сведениями не располагаю – сектаторы скрытный народ.
– Блиноделы детей душить не станут. Нет ли кого посерьезнее?
– Шайка гайменников, числом шестеро или семеро. Главарем у них Челдон.
– Челдонов четверо: Мишка московский, Петька елизаветпольский, Герасим, но он сейчас сидит, и еще Гаврила из Мезени. Который у вас?
Тут Щукин впервые поглядел на Алексея с интересом:
– Не могу знать. Нашему больше тридцати годов, волосы и борода русые…
– На левой щеке родимое пятно в форме треугольника. Так?
– Точно так.
– Гаврила. Сукин сын, этот худший из всех. Как он у вас-то оказался?
– Помощника себе взял из варнавинских, Ваньку Перекрестова. Вот и приткнулись они где-то в уезде.
– Плохая новость. Тварь, каких мало, этот Челдон. Хитрый. Четыре убийства в Москве. На самом деле больше, но доказано лишь четыре. Объявлен в циркулярный розыск еще два года назад. Осенью его прижали в Первопрестольной, и он бежал. У вас, значит, объявился! И чего же вы с Бекорюковым терпите? Это уж не горчишник!
– Сами сказали, что хитрый! Где живет, установить не удается. Даже мне. Иногда по ночам появляется в кузнице Снеткова, в самом низу Красницкой дороги. Снетков здешний притонодержатель, очень вредный. Змеиное сало, щучья кровь… Дважды я его брал, и оба раза выпускали «с полным почтением» [34]34
То есть освобождали из предварительного заключения за недоказанностью вины, но оставляли «в сильном подозрении».
[Закрыть].
– А облава?
– Какая там облава… Место удаленное, кругом лес и овраги. Ночью как его оцепить? Сто человек нужно, а нас в штате всего пятеро.
– Значит, вы этим утешились и ничего не предпринимаете?
– А что я могу? – рассердился Щукин. – Явиться на кузницу к Снеткову и ждать, пока Челдон соизволит открутить мне там башку? Он же не дурак, где жрет – не свинячит! У нас тут тихо. Живи, ребята, пока Москва не проведала! Катаются в Кострому, в Нижний, кого-то там режут и сюда возвертаются. Раз видали Челдона в селе Богородском, он жил три дня на постоялом дворе Варзаева. А где главная его квартера – никто не скажет. Потому, все его боятся, как огня, слова ни из кого не вытянешь. Господин исправник и так и сяк рядил и решил не связываться. Их шесть горлорезов – они сами кого хошь укатают! Послали рапорт вице-губернатору и успокоились.
