Текст книги "Мертвый остров"

Автор книги: Николай Свечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Фищев скомандовал надзирателям, те забегали, стали разбивать кандальников на партии. Тюремщик повернулся к начальству:

– Не угодно ли ко мне? Замерзли же… Чаю попить, и не только…

Таскин оживился.

– Да, холодно по утрам… Водки было бы сейчас в самый раз. Как, Алексей Николаич?

– Можно. Но сначала сделаем одну вещь.

– Что за вещь?

– Иногда беглые прячутся в самой тюрьме. Надо ее обыскать.

– Беглые – в тюрьме? – расхохотался Таскин. – Сразу видать ученого человека! Кабинетного, я хотел сказать, работника. Это даже для анекдота не годится!

Смотритель неуверенно хихикнул, а Машинский поглядел на сыщика с интересом. Лыков ответил:

– Я, господин практик, всю Сибирь этапом прошел, исполняя августейшее поручение. И чем на самом деле живет тюрьма, знаю много лучше вас. Желаете поспорить?

– Нет, ну…

– Господин штабс-капитан, – сыщик повернулся к офицеру. – Дайте мне двух сообразительных ефрейторов. Которые никого не боятся.

– Есть, и как раз такие! Арешкин, Струмилин, ко мне!

Подбежали два линейца, ловкие, плечистые.

– В распоряжение господина надворного советника.

– Есть!

Лыков пошептался с солдатами и решительным шагом направился в казарму. Один ефрейтор нес перед ним фонарь, другой тащил крепкий длинный рычаг. Остальное начальство, заинтригованное, шло следом.

Сыщик заставил караульных шарить рычагом под нарами. В проход полетели какие-то мешки, узлы, корзины с грязным барахлом. Воздух внутри, казалось, можно пощупать – такой он был густо-вонючий. Обыскав весь барак, солдаты нашли водку, карты и много другого запрещенного, однако беглых не обнаружили.

– Ну а я что говорил! – обрадовался Таскин, но невозмутимый Лыков уже шел в другой барак. Как только сунули там лагу в печной угол, сразу на кого-то наткнулись.

– В тепле прячется, – констатировал Алексей. – Дай-ка мне деревяшку.

Он взял рычаг наизготовку. Штабс-капитан нагнулся и сказал в темноту:

– Вылазь, не то прикажу стрелять.

Послышалось тяжелое дыхание, возня, и из-под нары появился человек.

– Вот и настоящий Редькин, – узнал его сыщик. Дал выбраться наружу и сильно приложил рычагом по спине:

– А не кусайся!

Ефрейторы выволокли незадачливого беглеца на улицу. Таскин был сконфужен.

– Прошу меня простить, Алексей Николаевич… за кабинетного работника. Вижу, был не прав. Нет ли там и второго?

Но Садрутдинова нигде не нашли. Начальник округа и штабс-капитан помирились и разработали план дальнейшего поиска. Решили усилить караулы вокруг старых копей и временно остановить там добычу угля. Если беглый внутри, то хлеба ему никто не принесет. И он сам от голода и жажды выберется наружу. Неделя такого режима откроет преступника. А не откроет – значит, он уже на материке.

Позавтракав у смотрителя водкой и закуской, гости засобирались домой. Хозяину поручили проверку Дуйской тюрьмы, но больше для проформы. Она не кандальная, и народ там сидит второсортный. Хватит с них и Фищева…

Перед отъездом Лыков забрал бумаги на Ваньку Пана и пошел в караулку. Каторжный стоял без кандалов, с мешком в руках, такой же растерянный. Увидев фуражку с кокардой, он вытянулся в струну. Сыщик сказал:

– Здорово, Иван. Помнишь меня?

Парень всмотрелся и ахнул:

– Лыков! Так ты… виноват, ваше высокоблагородие!

– Да, я был «демоном» шесть лет назад. Сейчас вот командирован на Сахалин. Ненадолго.

Ванька Пан глядел на сыщика во все глаза и не знал, что ответить.

– Мне нужен денщик на время, пока я здесь. Пойдешь ко мне?

– Я… эта…

– Дурак! – прошипел Лыков. – Соглашайся! Поживешь при мне несколько месяцев, хоть от рудников отдохнешь. Цепи я с тебя уже снял. Ну!

– Так точно, согласен!

– Зови меня Алексей Николаевич. А там разберемся, что с тобой дальше делать. Пойдем!

Они выбрались на улицу. Збайков взвалил на спину мешок, оглянулся. Страшная Воеводская тюрьма смотрела на него мрачными окошками казарм. Часовые с примкнутыми штыками стояли через каждые пятьдесят шагов. Ветер гнал с моря свинцовые тучи.

– Все, Иван. Ты сюда больше не вернешься. Если сам не сглупишь!

Каторжный глядел, до конца не веря, хотел спросить, но не решался.

– Что?

– А почему вы… именно меня?

– Тогда в Дорогомилове ты показался мне приличным человеком. Не из таких, что грабят нагих. Так ведь?

– Ну… совесть не пропил. Но ежели вы думаете, что Ванька Пан станет вам за это плесом бить [31]31
  Бить плесом – доносить (жарг.).


[Закрыть], лучше сразу верните меня обратно.

– Мне нужен денщик, а не доносчик.

Збайков снова оглянулся на тюрьму, и лицо его дрогнуло.

– Раз так, спасибо вам, Алексей Николаич! Уж по гроб жизни… чем хошь отработаю… Худо здесь. Очень худо.

От пролетки раздался голос Таскина:

– Скоро вы там?

Каторжный кое-как разместился на облучке возле Буянова. Алексей сел, задернул полость. Лошади рванули, будто наперегонки. Обратная дорога при свете дня показалась не такой мрачной, как в темноте. То и дело мелькали селения: Красный Яр, Бутаково, Ново-Михайловское. В последнем, самом большом, сделали остановку. Таскин повел Лыкова в добротный, крытый железом пятистенок. На огромном дворе ревела скотина, при доме оказалась лавочка. В ней и обнаружился хозяин, поселенец Потемкин, самый богатый на Сахалине человек. Хитрый, фальшиво-благообразный старик угостил начальство пивом. Он не понравился Лыкову, и сыщик с облегчением вернулся в коляску.

В Александровске коллежский и надворный советники расстались. Договорились встретиться в канцелярии округа в шесть пополудни – ожидались новости из Рыковского. Если в Дуэ открыли двух беглых, сколько их там, за горами?

Алексей повел Ваньку Пана на квартиру и первым делом велел «казнить вшей». Денщик подполковника как раз топил для начальства баню. Каторжного продрали со щелоком и переодели в солдатское белье. Уже чистого накормили и напоили настоящим чаем, из лыковских запасов. Арестантское платье прокалили, а потом еще прогладили утюгом.

Збайков, умиротворенный и сытый, смотрел вокруг и терялся… Чудеса продолжились. Явился ротный парикмахер, остриг парню голову на солдатский же манер и подровнял бороду. Потом вдвоем с Лыковым они поехали в Александровку. Там в магазине известного Ландсберга купили готовую пару порядочного сукна, картуз, сапоги, две рубахи, тиковый жилет, две пары белья и даже часы из томпака. Иван переоделся, взглянул на себя в зеркало и расправил плечи. И стал наконец немного походить на того маза дергачей, которого слушалось все Дорогомилово… Правда, едва они вышли из лавки, как им встретился смотритель центральных складов. Каторжному пришлось торопливо сдергивать только что обретенный картуз. С чиновником в лавку проследовала смазливая разбитная поселка – видать, тоже за обновками. «Сам» был в шелковой жакетке и цветном галстуке; не иначе, любовь…

Когда они вернулись на квартиру, Лыков вручил денщику «синенькую». И объяснил, что это подъемные. Он будет платить Ивану по десятке в месяц, с хозяйскими харчами. На пятерку же хорошо бы угостить денщиков и ординарцев батальонного командира, чтобы наладить отношения. А то они оба живут тут на всем готовом…

Вздремнув полчаса, Лыков направился в канцелярию Александровского округа. Сперва он убедился, что Збайкова действительно перевели в разряд исправляющихся. Еще сыщик забрал аттестат на вещевое довольствие. Провиантский не взял – как-нибудь они вдвоем прокормятся, а вот полушубок и шапка с наушниками Ивану зимой понадобятся. Лыкова к этому времени на Сахалине уже не будет, пусть хоть бумаги все останутся выправленными.

Таскина в канцелярии не оказалось, и Алексей вернулся на квартиру. Пора было обедать. Он вызвал повара, заказал «мяса побольше» для нового денщика и пошел его искать. Ванька Пан обнаружился в спальне. Он разложил содержимое мешка и перебирал его. Сыщик разглядел запасные подкандальники, взял их и молча выбросил в помойное ведро.

– Эх!

– Они тебе больше не нужны.

– Алексей Николаич, новые почти были! За такие двоегривенный дают!

– Обойдешься. Скажи, пива солдатам купил?

– А то! Две дюжины. И колбасы целый круг. Вечером, как вы с их подполковником покушаете, мы и угостимся.

Таубе пришел в восьмом часу довольный – местная военная команда стояла высоко. Четыре роты батальона расположились в главных пунктах острова: Александровске, Дуэ, Рыковском и Корсаковске. Также примерно в тридцати местах имелись посты – главным образом по берегу Татарского пролива, где всегда бегают. Узнав, что Алексей собирается в Тымовский округ, барон объявил, что едет с ним. Проинспектировать тамошнюю команду, а заодно потолковать с офицерами о сахалинской «цепочке» – что они об этом думают. Все равно Буффаленку вместе с остальными еще неделю сидеть в карантине.

Алексей познакомил друга со своим новым денщиком. Сказал коротко:

– Он налетчик, но из порядочных. Будет помогать мне вести хозяйство.

Таубе принял «порядочного налетчика» добродушно – почему бы и не быть таким? Ванька Пан прислуживал им за столом. Сначала он путал солонку с перечницей, но потом освоился. Работа оказалась много легче, чем в Дуйских угольных копях… Сыщик и разведчик подбирались уже к десерту – пышкам с маком, как вдруг в комнату ворвался Таскин.

– Прошу меня извинить, господа, но срочная депеша от Ливина! Это смотритель Рыковской тюрьмы.

– Ах да, помню. И что в ней?

– Поверка не состоялась.

– Почему? – встал из-за стола Алексей. – Ливина опередили?

– Да. Ночью бежали пятеро, самые опасные. Генерал уже объявил тревогу, как полагается в подобных случаях.

– Тревогу? – удивился сыщик. – Здесь, в Александровском посту?

– А чему вы удивляетесь? – в свою очередь изумился коллежский советник.

– Из Рыковского ближе к берегу Охотского моря!

– Далось вам это Охотское море! – застонал в раздражении Таскин. – Не дураки бежали! Все бессрочные, им терять нечего. От них до нас напрямую всего сорок верст. Послезавтра будут здесь. И вопрос только один: в какой точке Татарского пролива эти негодяи решат переправляться.

– Ну, вот вы тут их и ловите, – заявил Лыков. – А я поеду в Рыковское. Иван! Пирушка отменяется. Собирай вещи!

Глава 7
В Тымовском округе

Выехали ночью на двух экипажах. Лыков и Таубе устроились в старом уютном тарантасе. Им правил кучер подполковника Евлампий Дуров. Сзади в старенькой пролетке трясся Ванька Пан. Он ехал один, в окружении господских вещей. На козлах был денщик батальонного командира Коврайский.

Паромщик по прозвищу Красивый (тоже из каторжных) переправил их через Малую Дуйку. Предстояло подняться на перевал, пересечь Камышовый хребет и спуститься в долину Тыми. Ехали медленно, вглядываясь в темноту. Два масляных фонаря едва освещали путь, и Дуров опасался разгоняться.

Сначала дорога вела на север. Слева слышался шум моря, справа тянуло гарью. Где-то в глубине Сахалина горели леса. Экипажи добрались до русла высохшей реки Аркай и здесь повернули на восток. Проехали Первое Арково, длинное селение в одну улицу. В домах не светилось ни единого огонька… Вскоре показалось Второе Арково, несколько покороче, но тоже унылое. По обеим сторонам пути угадывались заросшие тайгой горы. Осилив еще верст десять, прибыли в Арковский станок, где полагалось менять лошадей. Смотритель начал упрашивать их не ехать дальше, а заночевать здесь. При станке был дом, по сути постоялый двор. Кровати с бельем, натопленная печь, самовар на столе… А в горах горит лес, и, возможно, по дороге на запад пробираются пять отчаянных людей. Сыщик и разведчик решили поостеречься и согласились на ночлег.

Лыкову, однако, было невтерпеж. Почему-то он верил, что рыковские беглецы подтвердят его догадку и пойдут на восток, к Ныйскому заливу, или на юго-восток, к заливу Терпения. А если нет? Знаток Сахалина Таскин ждет их у себя в округе уже через день. И категорически отметает Охотское море.

Пять человек… У них есть винтовка (взяли у убитого часового), топоры и ножи. Во главе шайки легендарный негодяй Шурка Аспид. Бывший либавский матрос, бежавший из дисциплинарной роты и ставший душителем. Крови у него на руках столько, что почти не с кем и сравнить. Патологический тип, крайне жестокий. И хитрый. Такому на ночной дороге лучше не попадаться. Если Таскин прав, каторжные попробуют захватить лошадей и быстро достичь берега Татарского пролива. Надо пересидеть в домике и не забыть выставить часового.

Их высокоблагородия съели суп из утки. Подполковник разрешил подчиненным соорудить с Ванькой питру на троих – для закрепления отношений. На Сахалине солдаты сплошь и рядом сидят за одним столом с каторжными. Некоторых гордецов это оскорбляет, но большинство привыкли. Жизнь у «кислой шерсти» тяжелая и мало чем отличается от тюремной… Дуров с Коврайским ломаться не стали и пиво истребили. Уже засыпая, Алексей подслушал разговор кучера со своим денщиком.

– А чего Лыков с тобой нянчится? Одежу купил и даже часы!

– Да мы с ним раньше были знакомы.

– Ну и что? Я вон с архиереем был знаком – дважды видал издали… Ты каторжный, а он начальник округа.

– Я и сам не пойму. Просто он порядочный человек, лежачих не добивает, а норовит руку подать…

В шесть утра, как было приказано, солдаты разбудили начальство. Самовар уже кипел, пахло свежеиспеченным хлебом. Арковский станок расположен на главной сахалинской дороге, соединяющей два округа. Движение здесь бойкое, часто ездит и начальство. Поэтому к приему гостей в станке всегда готовы.

Отдохнувшие кони понесли шибко. Лыков с любопытством осматривался. Ну-ка, что здесь за тайга такая особенная? В сто раз хуже сибирской и совершенно непроходимая… Но ничего страшного сыщик не обнаружил. Хороший лес, как и в Сибири. Выше всех вздымаются тополя и ильмы. Много ели и лиственницы. Тянутся огромные папоротники и лопухи чуть не с них высотой. А еще какие-то зонтичные и просто трава в человеческий рост.

Через пятнадцать верст такой живописной дороги появилось селение. Дуров доложил, что это Верхний Армудан и он уже относится к Тымовскому округу. Селение стоит на перевале водораздельного хребта. Собственно Армудан – дрянная речка, мелкая и извилистая, приток Тыми. Из-за высотного положения здесь всегда холодно; Лыков с Таубе даже накинули поверх шинелей пыльники.

Тракт оставался в хорошем состоянии, и экипажи двигались быстро. Через два часа прошли Нижний Армудан, затем прибыли в Дербинское. Это крупное по сахалинским меркам село имело собственную тюрьму, правда, вольную, а не кандальную. Дербинское стояло на слиянии Амги с Тымью, что позволяло его жителям подкрепляться рыбой. Не успели путешественники выйти из тарантаса размять ноги, как к ним подскочил оборванец. В каждой руке он держал по большой кэте и торговал их по копейке за штуку. Алексей выдал предпринимателю пятак, а рыбу поручил Ваньке Пану. Тот живо соорудил кулек из лопухов и уложил туда покупку.

Дербинское названо по имени бывшего смотрителя, убитого арестантами за жестокость. Через Амгу перекинут основательный мост, какого нет даже в Александровске. Большие склады, новенькие тюремные балаганы, есть и храм. Но путешественников сильнее интересовало, где бы попить чаю. Появился смотритель, болезненного вида мужчина. Фамилия у него оказалась заковыристая – Конде-Марков-Ренгартен. Выяснив, что проезжие не к нему, он ушел, не пригласив к самовару… Лыков с отчаяния уже присматривался к квасному заведению, когда их выручил молодой подпоручик с румяным симпатичным лицом – начальник здешней воинской команды. Он сделал рапорт и увел гостей к себе. Подполковник сделал смотр, но без шагистики. Зачем на Сахалине строевые приемы? Начальника батальона интересовало, обучены ли солдаты грамоте, как содержат свое оружие, умеют ли читать карту и ориентироваться в тайге. Подпоручик был на своем месте, солдаты подтянуты. Довольный Таубе объявил команде благодарность, напился чаю, и поездка продолжилась.

Наконец в четыре часа пополудни они въехали в Рыковское. Им открылось весьма необычное селение. По обязанностям – уездный город, а по наружности – нечто невообразимое.

Рыковское состоит из четырех фактически обособленных друг от друга деревень, каждая в одну улицу. Длина порядка – не менее трех верст! Стоишь в одном конце, а другого не видать… Между порядками раскинулись полосами в пятьсот саженей пахотные земли. Засаженные картофелем и ячменем, они еще больше разделяют жителей улиц-деревень. Бесконечные порядки режет пополам и одновременно объединяет пятая улица. Она главная и играет роль проспекта. «Проспект» как бы нанизывает на себя все поперечные концы, выстраивая Рыковское в единый организм. На нем стоят лишь казенные здания и присутственные места. В середине селения они образуют неизменную площадь. Лазарет, полицейское управление, телеграф, школа, дом начальника округа – все как в Александровском. Но удивляет тюрьма. Она не окружена стеной, в ней нет ворот и часового при них. Четыре большие казармы и хозяйственные постройки раскинуты как попало и занимают значительное пространство. Только кандальное отделение огорожено палями, вокруг которых ходит караул. Все остальное настежь: беги не хочу! Неужели здешнее начальство так надеется на тайгу?

Долина Тыми, сколько видит глаз, обработана. Лучшие земли отведены для тюрьмы и воинской команды, те, что похуже, отданы поселенцам. Вызревает даже пшеница! Правда, не всегда и не у всех. Лыков обнаружил редкие на Сахалине покосы и выпасной луг, по которому скиталось чахлое стадо.

Экипажи остановились перед домом окружного начальника. Навстречу им, предупрежденный телеграммой, тут же вышел хозяин.

– Здравствуйте, господа! Я сотник Бутаков, звать Арсений Михайлович.

Тымовский начальник оказался крепким мужчиной лет сорока, с седой бородой и серьезными, чуть угрюмыми глазами. В лице его проглядывали бурятские черты, как это часто бывает у забайкальцев.

Лыков с Таубе назвались, опустив свои придворные и свитские звания, и прошли в дом. Бутаков велел ставить самовар. Сам усадил гостей, пристроился напротив, подпер седую голову и посмотрел вопросительно.

– Арсений Михайлович, расскажите, как произошел вчерашний побег, – попросил Лыков.

– Лучше меня это сделает смотритель, я уже послал за ним.

– Хорошо. А что предпринято для погони?

– А об этом лучше спросить у начальника Тымовской воинской команды.

– За ним тоже послали? – уточнил Таубе.

– В это время дня посылать за капитаном Мевиусом бесполезно.

– Это почему же? – нахмурился барон. – Ему была дана телеграмма о моем прибытии.

Бутаков вздохнул, посмотрел в окно, потом в потолок. Наконец пробурчал:

– А! Сам виноват! Извольте: капитан Мевиус с утра до вечера пьян и руководить не может.

Таубе встал.

– А кто может? Кто на самом деле командует ротой?

– Вчера вернулся из отпуска штабс-капитан Бисиркин, и мы тут облегченно вздохнули… Поверьте, господин подполковник, – катаклизма! Тяжело мне, как начальнику округа, исполнять свои обязанности, не имея помощи от военных. Сергея Ивановича не было пять месяцев… у него грудь хунхузами прострелена, надо следить, я понимаю… Но эти пять месяцев прямо хоть пропадай!

– А другие офицеры?

– Есть еще два поручика, но оба с ленцой, службой не интересуются. Только в Дербинском сидит приличный офицер, и все!

– Почему молчали, не сообщили генералу Кононовичу?

– Не люблю доносов, – коротко ответил Бутаков.

– А служить за двоих, извините, любите?

– Да уж привык.

– Понятно, – Таубе надел фуражку. – Я сейчас иду в роту. Вернусь через тридцать минут. Без меня прошу совещание не начинать.

Бутаков с Лыковым остались вдвоем. Алексей присматривался к тымовскому начальнику. Кононович очень его хвалил: честен, деятелен, независим. Терпеть не может сплетен и доносов, что только что и подтвердилось. Никого не боится. Всех ссыльнокаторжных в округе (а это больше трех тысяч человек) знает не просто по именам, но и в лицо и по характеру. С семи часов утра каждый день принимает прошения и решает их тут же, без проволочки. Справедлив, что особенно ценит каторга. И набожен: лично изготовил резные вставки для царских врат здешнего храма.

Почувствовав, что его изучают, Бутаков спросил:

– А вы заместо Ипполита Ивановича будете?

– Да. Господин Белый убыл в отпуск по личным делам. Наследство получает.

– В любимой Малороссии?

Алексей улыбнулся и подтвердил это.

– Сколько же вы у нас пробудете?

– До осени.

Сотник неодобрительно покачал головой:

– Только-только в дела войдете, и сразу уезжать… Какой из вас, извините, работник? Не иначе как за провинность сюда турнули?

– Да. Так вышло, что я одного негодяя в окно выкинул. Вместо того чтобы арестовать… Решили меня за это проветрить.

– Тут полно таких, кого я и сам бы с удовольствием выкинул. Например, тех пятерых, что утекли. А почему вы не у себя в округе, а к нам приехали?

– Генерал воспользовался тем, что я оказался под рукой, и велел произвести здесь расследование. Я же сыщик. В Департаменте полиции занимаюсь розыском и задержанием особо опасных. Много народу вам сюда поставил…

Бутаков впервые улыбнулся.

– Сыщик! Это хорошо. А то у нас дознанием занимаются отставные фельдшеры. Такое лепят – хоть святых выноси!

Тут распахнулась дверь и быстро вошел, почти вбежал, человек. Невысокий, с большими усами, лицо обветренное и какое-то властно-усталое. Такое бывает у людей, много лет без отдыха отдающих распоряжения…

– Позвольте представиться: смотритель Рыковской тюрьмы титулярный советник Ливин Федор Никифорович.

Смотрителя Кононович тоже хвалил, но с оговорками. Деятелен и опытен. Тюрьма его самая образцовая на всем острове. Но при этом чрезмерно, болезненно жесток. Телесные наказания назначает за любой пустяк. Суровый уже до самодурства. Каторга приговорила его к смерти. Определенный для этого арестант сумел только ранить Ливина в бок. С тех пор в тюрьме уверены, что смотритель «носит под низом железную рубашку». А покушавшегося застрелили на месте…

– Надеюсь, новый батальонный командир снимет наконец этого пьяницу! Нам с Арсением Михайловичем трудно держать каторгу в узде. Эти гадины совсем распоясались! А караул? Солдаты разнузданны, офицеры ленивы, ротный вечно пьян. Вот, надо погоню снарядить, а распорядиться некому! Слава Богу, Сергей Иванович вернулся, этот наведет порядок!

Словно на заказ, послышался топот сапог, и в комнату ввалились Таубе с Бисиркиным. Штабс-капитан радостно пожал Алексею руку:

– Вот и свиделись!

Таубе с Ливиным представились друг другу, после чего барон объявил:

– Господа! Капитан Мевиус от командования ротой мною отрешен. Его сейчас даже добудиться не сумели – лежит без чувств. Небритый, в исподнем – тьфу! На место ротного командира мною поставлен штабс-капитан Бисиркин.

– Ура! – закричали тымовцы. – Сейчас дело по-другому пойдет!

Стало ясно, что они нарочно подвели Мевиуса под монастырь… Ну и пусть: для службы польза.

Совещание началось. Сыщик первым делом задал главный для себя вопрос: куда направятся беглецы? Тымовцы хором сказали: конечно, к Татарскому проливу.

– А почему не к Охотскому морю?

Ответил на правах старшего Бутаков:

– До Татарского пролива два дня пути. А то и меньше. Думаю, они уже там. Залегли где-то на побережье и ждут погоды.

– То, что ребята могли уйти на восток, вы исключаете совершенно?

– Да. Они же не умалишенные. Вы не были на берегу Охотского моря, а я бывал. Там либо с голоду подыхать, либо гиляцкую пулю ловить. Зачем, скажите, беглым идти в обратную сторону от своего спасения? Материк-то на западе!

– А в Японию?

– Какую еще Японию? Скажете тоже…

Лыков обратился к Бисиркину:

– Стало быть, никакой погони от вас не требуется?

– Так точно! – ответил Сергей Иванович. – В Александровском округе воинская команда вдвое больше нашей. Сами управятся.

– А здесь Шурки Аспида и след простыл?

– Наверняка.

– Тогда мне остается лишь расследовать обстоятельства побега. Федор Никифорович, как все произошло?

Ливин фыркнул от возмущения:

– А что я мог? По всему выходит, что им помогал часовой!

– Часовой? – вскричал Таубе. – Доказательства этому есть?

– Извольте. Пятеро кандальных перелезли через ограду аккурат за отхожим местом. А там снаружи пост!

– Как же они избавились от кандалов?

Местные хмыкнули, а Лыков пояснил другу:

– Это просто. Любой каторжник умеет снимать кандалы.

– Хорошо, пусть так. Но ведь часовой погиб. Разве вы не допускаете, что на него могли напасть сверху, неожиданно?

– Не допускаю, – с достоинством ответил смотритель. – Тело лежало в ста саженях от тюрьмы, повозле торговых бань. Если бы каторжные зарезали его на посту, стали бы они волочь за собой тело? Нет, конечно. Солдат шел сам. И винтовку нес, стервец. Его купили, а потом кончили, чтобы не платить.

– Вот это да… – только и сказал барон.

– А что вы хотите? – продолжил разговор Бутаков. – При таком-то ротном командире… Солдаты распустились. Ведут себя по отношению к ссыльнокаторжным нагло, зная их бесправие. Бьют ни за что, женщин отымают. А фельдфебель с унтер-офицерами торгуют водкой. Скажу больше: фельдфебель и есть главное зло. Он заправляет всем в роте!

Таубе посмотрел на Бисиркина. Тот встал, одернул мундирный кафтан.

– Пресеку, господин подполковник! Теперь пресеку. Все правда, что сказал Арсений Михалыч. Фельдфебель Тарасюк и унтер-офицеры второй полуроты Щекатурин и Точилкин торгуют спиртом. Продают его в тюрьму большими партиями.

– Командира полуроты под суд!

– Изволите ли знать, Тарасюк с сообщниками носили спирт также и ротному командиру. И делились с ним барышами.

– Что?!

– Так точно. С них он и был целый день пьяный. Поручик Григорьев при подобных обстоятельствах ничего поделать не мог. Впрочем, как и я…

Таубе выглядел одновременно и смущенным, и злым. Вскрывшиеся безобразия были возмутительными. С другой стороны, Сахалин… Чего еще тут ожидать?

– Сергей Иванович, вы теперь в роте хозяин. Что будете делать с Григорьевым? Вам решать. Да и второй поручик, сказывают, ленив и службой не интересуется.

– Оба они правда лодыри… и маленько подраспустились. Но я их подтяну. Ребята не безнадежные, просто охоту служить у них Мевиус проклятый отбил. Дозвольте оставить!

– Разрешаю под вашу ответственность. А фельдфебель и эти?

– Тарасюк – шкура и негодяй. Его только под суд. Из четырех унтер-офицеров один, Песковацков, приличный. Его двинуть на фельдфебеля. Еще одного, Васина, перевести в наказание на отдаленный пост на полгода. Но в роте оставить. Прихвостней под суд.

– Готовьте приказ, я подпишу.

– Господин подполковник! Прошу прислать из батальона двух порядочных унтеров. Иначе трудно.

– Будут.

Когда офицеры решили свои вопросы, Лыков возобновил совещание.

– Федор Никифорович, – обратился он к Ливину, – подумайте хорошенько, прежде чем ответить… Побеги таких серьезных людей, как Шурка Аспид, готовятся очень тщательно. Было ли в поведении тюрьмы за последнее время что-то необычное?

– Было! – без раздумий воскликнул смотритель. – Не знаю, какая тут связь, но… «иваны» вдруг разом вышли на работы.

– Их у вас сколько всего?

– Восемь… было. Теперь три.

– Вышли вдруг на работу… Получается, что раньше не выходили?

Ливин почувствовал, куда гнет приезжий сыщик, и вспыхнул:

– И здесь скажу: а что я мог? Если доктор этим гадинам месяц за месяцем продлевает освобождение от работ. На них пахать можно, а он все пишет «слабосильные и неспособные»! Вот «иваны» и распоясались: целыми днями в карты дуются да каторгу обирают.

– Кто у вас тюремный доктор?

– За него состоит классный фельдшер Ремешков. Все гуманности разводит! А я отвечать?

Лыков обратился к Бутакову:

– Арсений Михайлович, делались ли попытки переосвидетельствования таких мнимых больных? В окружном лазарете ведь два доктора по штату.

– Делались, Алексей Николаич. Того же Аспида водили к заведующему лазаретом доктору Сцепенскому. Тот кон… кос… тьфу! показал у каторжного Виттов пляс. Что мы с Федором Никифорычем могли поделать? По Уставу о ссыльных решение доктора для нас приказ.

– А прочие «иваны»?

– С Аспидом утекли Васька Карым, Степка Корноухий, Ероха и Шелапутин. Все убийцы, бессрочные. А по справкам у одного грыжа, у второго грудная жаба… Каждому доктора болезни придумали!

– Ясно. Федор Никифорович, вы сказали, что накануне побега все больные вдруг выздоровели и попросились на работы. Это вас не насторожило?

– Насторожило! Я решил, что они задумали побег. Из работ легче чесануть, чем из тюрьмы.

– А что были за работы?

– Мы строим телеграфную просеку в ваш округ. Сейчас дошли до реки Онор. Вот туда партию на неделю и водили. А они, вишь, там не убежали, а сюда пришли, в тюрьму. И уже отсюда, гадины! Не понимаю. Почему отсюда?

– Итак, вы заподозрили, что «иваны» задумали побег. Что предприняли?

– Обратился к капитану Мевиусу с просьбой усилить конвой.

– А он?

– Он сперва отмахнулся. Успел уже намулынзиться… Тогда я пошел к Арсению Михалычу, и он заставил этого пьяницу выделить дополнительно отделение линейцев. Работы прошли без происшествий, все вернулись. Я и успокоился. А через сутки – побег!

– Для чего же «иваны» выходили на работы?

– Я же объяснил: хотели бежать. Но я им не дал – тем, что усилил конвой.

– И тогда они смылись отсюда.

– Да, но только из-за измены караула!

Алексей закрыл совещание. Он решил: расследовать в Рыковском нечего, нужно возвращаться. Договорились, что гости уедут завтра. Таубе с Бисиркиным по своим делам ушли в роту. Лыкова хозяева повели осматривать селение.

Первым делом по просьбе Алексея наведались в церковь. Там он помолился, подошел под благословение отца Александра и полюбовался иконостасом. Тот был вырезан из ильма и инкрустирован вставками из разных пород дерева. Зрелище получилось очень красивое. Вставки сделал Бутаков собственными руками, и Алексей искренне похвалил его работу. Сотник сощурился, скрывая удовольствие…

Затем гостя повели в знаменитый «Картофельный дворец». Это оказался внушительных размеров балаган, двухэтажный. Внутри в особом хранилище лежала гора картофеля, а в коридорах по периметру стояли бочки с квашеной капустой. Всюду попадались небольшие железные печки. Арсений Михайлович пояснил, что зимой «дворец» отапливается, благодаря чему его припасы не промерзают.

Напротив «дворца» стояла окружная больница, насквозь пропахшая йодоформом, но чистая. Еще больше Лыкову понравилась школа. Просторная и светлая, она была рассчитана чуть не на сотню учеников. В Рыковском вообще оказалось много детей. Они занимались своими законными делами: бегали, кричали, играли. Сахалин в этом отношении особенно тяжел. Ребятни мало, молодежи нет вовсе… Рыковское смотрелось приятным исключением.

Показали гостю и мост через Тымь, тоже арестантской работы. Рядом красовалась плотина с мельницей. По пути смотритель объяснял, где тюремные огороды, а где – военной команды. Разница изумляла. На каторжных аккуратными грядками росла капуста. Тут и там курились дымом корни выкорчеванных деревьев – это отгоняли капустную бабочку. Ротные огороды поражали запустением.